Всё могут короли. Одним росчерком пера. Пять слов на букву "л"

В замке короля Оенгуса тоже было как-то не до страданий – надо было опять выхаживать Аонгуса, вытаскивать его из цепких лап смерти. А вот когда Аонгус отошёл от края, пришёл в себя, когда зажили раны на его теле, превратившись в шрамы, тут-то и начались её страдания. Когда, в какой момент, Имоджен полюбила Аонгуса, она не заметила, а вот день, когда поняла, что он её не любит, не желает даже её дружеского участия, мало того, тяготится её присутствием, осознала чётко.

Стало больно. И ещё… Ещё она растерялась, поскольку совершенно не представляла, что делать дальше. Война с варварами уже закончилась. По крайней мере, их отбросили так далеко на север, что даже сведения о них перестали поступать. Зато в изобилии поступали сведения о междоусобице среди земель, подвергшихся их нападению. Многие королевства были обезглавлены, и соседи решили воспользоваться ситуацией, чтобы расширить свои владения. Дальние родственники королевских династий были искренне возмущены поползновениями соседей, раскрывших рот на вотчину, которую они считали уже своей. И таких «наследников», как правило, находился не один, а несколько. А ещё на трон претендовали те герцоги, графы и даже шевалье, которые возглавляли войска королевств во время войны с варварами. В самом деле, почему бы им не начать новую королевскую династию? Зря, что ли, они кровь свою проливали? Их претензии на трон имеют под собой гораздо больше оснований, чем седьмая вода на киселе родственников по крови, отсиживавшихся где-то по своим углам во время войны, или право соседей на территорию, только на том основании, что у них общая граница! Какого-то единого центра, главы или органа, которому можно было пожаловаться, изложить суть дела, разобраться по закону, не было. А потому все споры решались с помощью мечей. И война, ещё более кровопролитная и ожесточённая, чем с варварами, полыхала на огромной территории. Заложником в ней оказался народ. Когда враг был внешним, всем было понятно с кем воевать. А когда воевали между собой свои, что прикажете делать простому люду?

Имоджен не знала, что творится в её родном Чекменхэе. Её права на престол вряд ли кто мог подвергнуть сомнению, но как управляться с королевством самостоятельно, она даже в мирное время представляла с трудом, что, уж, говорить о военной поре. А, между тем, пришло время отправляться домой. Аонгус выздоровел, ясно дал понять, что она ему не нужна, и причин оставаться в Бордерсе больше у неё не было.

Король Оенгус обрадовался сообщению Имоджен о её предстоящем дне рождения…

Они вдвоём гуляли по саду. Это вошло у них в привычку ещё до того, как Аонгус пришёл в себя. Час до обеда у постели внука, потом совместный с Имоджен обед, и час после него в саду, прочно вошли в распорядок дня короля Оенгуса наравне с утренним докладом аколуфа Уиллига о состоянии дел в собственном замке и королевстве в целом, а также о новостях с театра военных действий. Таким образом, в отличие от Имоджен, Оенгус был прекрасно осведомлён о положении дел в её королевстве, также как и о том, что происходит в Инверслиде. Только, если в дела Инверслида королю Оенгусу вмешиваться не пришлось, поскольку Аонгус позаботился, чтобы в его отсутствие было кому следить за порядком, то в Чекменхэе пришлось наводить порядок твёрдой рукой.

Имоджен об этом не знала, поскольку ни о чём подобном у короля Оенгуса не спрашивала, а он не привык отвечать на вопросы, которых ему не задавали. Он и на те, что задавали, не на все отвечал. В этом смысле они с внуком оказались похожи, хоть и не родная кровь, а вот, подишь, ты! Аонгус охотно беседовал с дедом на темы, касающиеся управления королевством, или войны, но сразу же замыкался в себе, как только Оенгус подступался с вопросами о принцессе Имоджен. На требование объясниться по поводу их затянувшейся помолвки (а как иначе можно было бы стать женихом и невестой?), сухо и без тени смущения заявил, что помолвки не было и не будет. Не будет, потому что он не любит принцессу Имоджен. Назвал её невестой в письме, чтобы у неё было основание попросить о помощи короля Оенгуса на случай собственной смерти.

Оенгус, который достаточно пожил на свете, чтобы отличать правду от лжи, не важно – произнесённую или подразумеваемую, Аонгусу не поверил. И потому обрадовался, когда Имоджен упомянула о своём пятнадцатом дне рождения. Дне рождения, после которого она имела право вступать в брак…

– Обещаю сделать всё возможное, чтобы бал в Вашу честь стал самым запоминающимся событием этого года! – торжественно произнёс король Оенгус и поцеловал руку принцессе (королеве?) Имоджен.

А про себя подумал: «Вот на балу и посмотрим, кто кого любит или не любит!»

19

– Что Вы хотите от меня услышать?!? – кричал вне себя Аонгус, – Что я люблю её? Да! Да! Я люблю её всем сердцем! Каждой клеточкой своего тела! И именно потому, что люблю её, никогда, слышите? – ни-ког-да нашему браку не бывать! Кто я такой?!? Посмотрите на меня! Я – калека! И больше – никто! Разве могу я кого-то защитить?!? Осчастливить женщину?!? Стать мужем и отцом?!? Она молода и красива. Она достойна лучшей участи, чем выносить горшки за калекой!

Запал Аонгуса кончился и он замолчал. Замолчал и отвернулся к окну. Он так устал за сегодняшний день, как никогда в жизни. Чувствовал себя таким разбитым, хотя, казалось бы, куда, уж, больше? И так прикован к инвалидному креслу. Пожизненно. Оно теперь и его трон, и его средство передвижения (к передним ножкам кресла были приделаны маленькие колёсики, к задним – два больших колеса, которыми он мог управлять сам), и его ночной горшок (под сиденьем был сооружён ящик, в котором находился настоящий горшок. Аонгус, когда ему приспичивало сходить в туалет, отодвигал в сторону под собой заслонку, наподобие той, что закрывает отверстие камина, испражнялся, а потом звал слугу, который заменял горшок на новый). Только что кроватью кресло не было. На неё приходилось перебираться с помощью слуг. И сейчас, когда он уже был в кровати, ему хотелось только одного – чтобы его оставили в покое, оставили одного, наедине со своими горькими мыслями.

Если король Оенгус хотел получить от него признание в любви к Имоджен, то он его получил. Если король Оенгус хотел сделать ему больно, то это удалось ему на славу!

Только в первые минуты бала Аонгусу удалось забыть о своём положении, удалось почувствовать себя счастливым, залюбовавшись на Имоджен. Такую красивую, оживлённую. Счастливую! Тем горше становилась для Аонгуса каждая последующая минута. Ведь это не он клал руку на её осиную талию и прижимал к себе во время танцев! Ведь это не он подносил ей стакан воды, когда её мучила жажда! Ведь это не на его руку она опиралась, когда гостей пригласили к столу! Ведь это не его шуткам она смеялась, закидывая голову назад! Ведь это не его она так внимательно слушала, не отрывая своих прекрасных карих глаз с зелёными искорками от глаз собеседника! Не его! Не его! Не его!

Кое-что из этого он мог бы делать, пусть и опять глядя на Имоджен снизу вверх, но провидение как будто нарочно препятствовало этому. Стоило ей обратить свой взор на него, как чья-то спина тут же загораживала обзор. Стоило ей направить шаги в его сторону, как кто-нибудь тут же отвлекал её каким-нибудь пустяком и уводил прочь. Это было ужасно похоже на кем-то подстроенные действия!

Аонгус тогда решил вообще покинуть бал. Тихонько улизнуть. Хотя улизнуть, сидя на громоздком кресле, это было громко сказано. Но и это ему не удалось. Не дали. Слуги молча вернули его на место. И вот тогда Аонгус окончательно убедился, что всё на этом бале было не случайно. Он с ненавистью посмотрел на своего мучителя – короля Оенгуса, и дал себе слово не доставлять врагу удовольствия любоваться своими муками. Нашёл себе собеседников среди старшего поколения, а потом и партнёров по карточным играм. И благополучно переместился в игровую комнату. Прочь из бальной залы. Подальше от предмета своей любви. И от своего мучителя. Слуги не посмели воспрепятствовать этому.

Так что окончание бала прошло для Аонгуса относительно спокойно. По крайней мере, он так выглядел. Но внутри него всё кипело. И не успел король Оенгус, зайдя к нему перед сном в спальню, задать ни единого вопроса, как котёл терпения Аонгуса взорвался…

Оенгус искренне не понимал терзаний внука. И с лёгкостью мог возразить на все его крики, что, прежде всего он – король! Да, он не сможет больше ходить самостоятельно и вряд ли сможет сидеть на лошади, но какое это имеет отношение к выполнению обязанностей короля? У короля должна быть железная воля и цепкий ум. Всё это у парня есть! А в остальном… Какая разница отдавать слугам приказ забирать ночной горшок – из-под кресла или из-под кровати? Какая разница одевать короля стоящего или сидящего? Танцы? Тоже мне потеря! Даже смешно об это переживать! Охота? Да, лишиться удовольствия от охоты, это Оенгус мог понять, но, во-первых, с этим можно смириться, во-вторых, возможно ещё не всё потеряно и этому можно научиться, а в-третьих… А в третьих, какого чёрта! Сам виноват! Нечего было лезть в гущу сражения! Место короля во главе войска, а не в куче дерущихся. Вот и находись во главе, руководи сражением, а не маши мечом, как простой воин. Не можешь стоя, так и сидя ничем не хуже!

Единственное, что заслуживало внимания, так это – остался ли Аонгус мужчиной? В смысле продолжения рода, продолжения королевской династии. Если его орудие также неподвижно, как и ноги, или стреляет холостыми, то смысла оставлять его на троне Инверслида и, тем более, рассчитывать как на наследника Бордерса, не было никакого. И ещё эта бабская истерика… Неужели он в нём ошибся?

И король Оенгус молча развернулся и ушёл, так и не сказав внуку ни слова. Оставил Аонгуса одного, как тот и хотел.

20

– Вы уверены, что она на сносях и это ребёнок моего внука? – буравил король взглядом свою первую статс-даму.

Бедняжка хоть и привыкла к самодурству своего короля, но не знала, куда деть взгляд от смущения. Так же как и тогда, когда он поручил ей найти девушку, чтобы удовлетворять короля Аонгуса в постели. По параметрам, которые король Оенгус изложил сухим, будничным тоном, девушка должна была быть тихим, скромным созданием, с бешеным сексуальным темпераментом, способным воспламенить даже мёртвого. То есть нужна была девственница и развратница в одном флаконе!

Практически не выполнимая задача, но первая статс-дама с ним справилась. Из бойких девиц, уже вовсю флиртующих с парнями, отобрала несколько по виду ещё не девушек, но уже и не девочек. Выбрала из них двух девственниц и отправила обоих на обучение к конюху. Через неделю собственной персоной проэкзаменовала обоих, убедилась, что девственная плевра на месте (и конюх, и обе девицы могли лишиться жизни, если бы это было не так), выбрала самую страстную, по словам конюха, в любовницы королю Аонгусу, а на второй заставила конюха жениться.

Девицу приходилось еженощно доставлять в спальню короля собственноручно в обстановке строгой секретности. А днём держать у себя в покоях взаперти, поскольку и за секретность, и за то, что девица понесёт от короля, а не от какого-нибудь ушлого слуги, своей головой отвечала уже она, первая статс-дама.

И, хотя свечку над королевской постелью дама не держала, она была уверена, что предпринятых усилий и принесённых ею в течение этих полутора месяцев жертв достаточно, чтобы положительно ответить на вопрос короля.

Оенгус внимательно наблюдал за тенями, пробегавшими по лицу статс-дамы, но подвоха не заметил. А потому сказал с облегчением:

– Избавьтесь от обоих.

Для гарантированного результата статс-дама поила девушку отваром из спорыша и пижмы. Первый приводит к смерти плода, вторая к выкидышу. Что и как пошло не так, она не знала, но вскоре нашла девушку уже мёртвой в луже крови и какой-то слизи между ног. Может оно и к лучшему, ведь при удачном прерывании беременности она закончила бы свои дни портовой шлюхой где-нибудь на краю земли.

21

Имоджен в сильнейшем смятении возвращалась в свои покои после разговора с королём Оенгусом. Недаром у неё кольнуло в сердце нехорошим предчувствием, когда он предложил ей поговорить в своём кабинете. Почему не в саду, по которому они гуляли вдвоём всего пару часов назад?

В кабинет короля Имоджен зашла как гостья. А вышла оттуда уже невестой. Невестой короля. Но не того, кого любила, и замуж за которого жаждала выйти.

Король Оенгус жестом предложил Имоджен сесть и молча вручил ей в открытом виде письмо, с помощью которого она попала в его замок. Письмо, в котором Аонгус не только раскрывал её личность принцессы под обличьем мальчика, но и представлял своей невестой. Дочитав до этих слов, у Имоджен закружилась голова от счастья. Но последующие слова короля Оенгуса вернули её на землю.

– Столь продолжительный срок, в течение которого мы имели удовольствие принимать Вас в качестве гостьи у нас в Бордерсе, опирался на Ваш особый статус, упомянутый в данном письме. Но король Аонгус заявил, что помолвки между вами не было. И статус невесты он присвоил без Вашего согласия, руководствуясь исключительно заботой о Вашей безопасности. Он предполагал, что письмо всплывёт уже после его смерти, что, как Вы понимаете, должно было снять все взаимные обязательства, накладываемые помолвкой между особами столь высокого ранга. И тогда бы Вы не оказались в том щекотливом положении, в котором находитесь сейчас, за что я нижайше прошу Вашего прощения.

– Ваше величество! Я не понимаю, в чём Вы или король Аонгус виноваты передо мной? Король Аонгус, действительно, предложил воспользоваться письмом в случае своей смерти. Если кто и виноват в возникшем недоразумении, так только я сама. Я нарушила условие обнародования письма, и то, что не догадывалась о его содержании, никоим образом меня не оправдывает. Мне остаётся только искренне поблагодарить Вас за тёплый приём и попрощаться.

Имоджен даже приподнялась со стула, намереваясь покинуть не только кабинет короля, но и замок, немедля.

– Вы же понимаете, – продолжил король Оенгус, как будто не замечая намерений принцессы, – что в сложившихся обстоятельствах, Вы не можете покинуть Бордерс иначе как в статусе жены? Поскольку король Аонгус категорически не намерен связывать себя узами брака с Вами, мне не остаётся ничего другого, как предложить Вам свою руку и сердце.

Имоджен растерялась. Она не ожидала ни подобного разговора, ни, тем более, такого его завершения.

Внутренне Имоджен уже потеряла надежду тронуть сердце Аонгуса, окончательно убедившись в его холодности на балу. Нет! Вначале она ловила его восхищённые взгляды. Потом ей показалось, что он заревновал. И она воспарила. Но только показалось, поскольку вскоре он заскучал, потом увлёкся беседой и совсем перестал на неё смотреть, а затем и вовсе нашёл занятие поинтереснее – предался игре в карты…

Господи! Кого она обманывает – «окончательно»?! Не далее, как пять минут назад она чуть не задохнулась от счастья, от вмиг разгоревшейся надежды стать его невестой. Но искорка вспыхнула и тут же погасла…

Имоджен страшилась возвращения в родной Чекменхэй, а потому трусливо оттягивала отъезд до момента, пока хозяева сами не намекнут гостье, что пора бы возвращаться восвояси. Но предложение стать королевой Бордерса?… А с другой стороны… Сразу решалось несколько проблем – она с честью выходила из того щекотливого положения, в которое сама же себя и поставила. Груз ответственности за Чекменхэй и его народ перекладывался на плечи мужа. И, если не любимый, то лучше, уж, король Оенгус, который стал за последнее время другом, чем незнакомый принц.

– Вам нужно время, чтобы обдумать свой ответ, принцесса? – прервал скачущие мысли Имоджен король Оенгус.

– Нет, Ваше величество! – ответила Имоджен.

И, встав с кресла, сказала с глубоким книксеном:

– Я принимаю Ваше предложение. Мне не выразить словами ту горячую благодарность, которую я испытываю к Вам за столь доброе ко мне отношение.

– Надеюсь, Вы не будете разочарованы, если я предложу Вам не устраивать пышных празднеств по случаю нашей свадьбы, что позволит нам обвенчаться в самое ближайшее время?

– Безусловно, Ваше величество! Поступайте по своему усмотрению!

– Что же касается Вашей благодарности, – закончил разговор король Оенгус с едва заметной ухмылкой, искривившей его губы, – у Вас будет возможность выразить её на брачном ложе.

Если у Имоджен и закралась мысль, что брак будет формальным, и не выйдет за рамки дружеских отношений, то последние слова короля Оенгуса поставили всё на место. Брак будет самый что ни на есть настоящий, со всеми вытекающими из этого последствиями.

22

Аонгус с неприязнью смотрел в спину деду, который сам позвал его на разговор и сам же не торопился его начинать, отойдя к окну и повернувшись к внуку вполоборота. Ничего хорошего Аонгус от разговора не ждал. Да и от своей жизни тоже. Он не испытывал благодарности королю Оенгусу за своё спасение, разве только в первые дни после того, как пришёл в себя. Но потом, когда осознал безнадёжность своего состояния, благодарность быстро улетучилась, сменившись горечью. Кто просил короля спасать Аонгуса? Лучше бы он остался на поле боя и истёк кровью. По крайней мере, такая смерть была бы славной смертью мужчины, воина, короля. С мечом в руках. А не прикованного к креслу калеки, гадящего под себя, обречённого на полусуществование, не жизнь.

Наконец, король Оенгус развернулся к Аонгусу и произнёс:

– Принцесса Имоджен приняла моё предложение о замужестве.

– Вот как? – криво усмехнулся Аонгус, – Поздравляю!

Сообщение острой стрелой кольнуло в сердце, но лишь на короткий миг. Кто ему Имоджен? Человек из прошлого, из какой-то другой жизни, под которой проведена жирная черта, перейти которую не суждено никому. Девочка решила связать свою судьбу со стариком. Так это её выбор. Сделала она это, потому что не желала видеть рядом с собой никого, ниже короля, и больше никто не подвернулся? Или, вдруг, воспылала страстью к его сединам? Или посчитала так для себя более удобным? Ему-то какая разница?

– В условиях войны мы решили не проводить пышных церемоний, скромного венчания будет достаточно…

– Тихое семейное торжество? – скривив в усмешке губы, отреагировал Аонгус.

Он мог бы удивиться очевидному противоречию –

В.Пукирев – Неравный брак

пышному балу в честь дня рождения гостьи война не помешала, а королевской свадьбе, которая станет затем государственным праздником, почему-то, воспрепятствовала. Но он не успел оформить удивление в слова, поскольку то, что сказал король Оенгус дальше, касалось уже лично него:

– Да! – холодно произнёс король Оенгус, глядя прямо в глаза внука, – И ты должен покинуть мой замок до него.

Столь прямого выражения того, что его, Аонгуса, не признают членом королевской семьи, Аонгус ещё ни разу не слышал. Жёсткие слова деда… Нет! – просто короля другого государства, опять острой стрелой кольнули в сердце, и подняли гнев в душе Аонгуса. Но он сдержал себя. Лишь сжатые кулаки на подлокотниках инвалидного кресла выдавали то негодование, которое бушевало в его груди.

– Я сегодня же отправлюсь в Инверслид. Разрешите высказать Вам слова благодарности за моё спасение и гостеприимство, с которым Вы принимали меня в своём королевстве.

Давно уже надо было вернуться домой! Там матушка. Она и пожалеет, и обогреет, и вылечит! Какого чёрта он здесь торчал? Чего дожидался? Пока ему недвусмысленно укажут на дверь? Так вот и дождался! Ни грамма искренности не чувствовалось в том сухом тоне, с которым Аонгус обратился к королю. Король Оенгус выслушал молча, и даже не кивнул головой в знак принятия благодарности.

– Ты не можешь вернуться в Инверслид.

– Что же может этому помешать? – усмехнулся Аонгус.

– Я этого не желаю.

– Кто дал Вам право желать или не желать возвращения короля в собственное королевство?

– Ты сам! – жёстко ответил король Оенгус и положил перед Аонгусом письмо, в котором он просил позаботиться о принцессе Имоджен в обмен на свои земли.

– Я не подписывал отречения от трона!

– Никогда не поздно исправить это упущение, – возразил король Оенгус и придвинул к Аонгусу бумагу и перо.

Насмешка, которая прозвучала в его словах, так возмутила Аонгуса, что он, забывшись, попытался встать с кресла. Боль в ногах пронзила всё его тело снизу доверху. Он чуть не потерял сознание. Аонгус собрал всю свою волю в кулак и холодно ответил:

– Я не собираюсь этого делать!

– А придётся! – продолжал издеваться мучитель, – Или…

– Или что? – гордо вскинул голову Аонгус.

– Или будет война, – сухо закончил король Оенгус и положил перед Аонгусом ещё один документ.

Это было письмо королевы Оайриг, в котором она оповещала отца о согласии признать

своим сыном ребёнка короля Стифена от другой женщины. Король Оенгус дождался пока смысл письма дойдёт до Аонгуса и жестко сказал:

– С одной стороны бастард, калека, неопытный юнец. С другой – убелённый сединами король, женатый на молодой королеве, способной родить законного наследника престола трёх объединённых в единое целое королевств. Каковы твои шансы победить в войне при таком раскладе?

Каковы бы ни были шансы победить в такой войне, Аонгус думал не об этом. То, что сторонники короля Оенгуса в Инверслиде найдутся, он не сомневался. Всегда есть недовольные, готовые присоединиться к противоположной стороне. А, значит, война неизбежна. Король Оенгус может в ней победить и без предателей. Инверслид ослаблен борьбой с варварами, в которую Бордерс не вмешивался. Но главное – не это! А что потом? Тайна его происхождения выплывет наружу и ему бесконечно придётся отбиваться от претендентов на трон Инверслида, считающих себя более достойными, чем он. Погрузить родину в пучину вечных войн? Нет! Такого он не хотел для своего народа! Да и какой король из калеки? И Аонгус, не сказав больше не слова, пододвинул к себе бумагу и написал отречение от трона Инверслида. Поставил свою подпись, скрепил её печатью. И уже, было, развернул кресло, чтобы покинуть кабинет, когда его остановил голос короля Оенгуса:

– Твоя мать тоже должна покинуть Инверслид.

Мама! Он совсем не подумал о её судьбе, когда подписывал отречение. Что же будет с ней? Да и с ним? Где они смогут преклонить свои головы, если и Инверслид, и Бордерс им заказаны?

– Вас обоих согласилась принять баронесса МакФлетт. Она живёт уединённо в своём поместье на юге Бордерса. Доверенность28 на брачную церемонию она уже прислала, – сказал король Оенгус и продолжил, видя, как застыл в нерешительности Аонгус, – Если ты согласишься на брак с ней, я, со своей стороны, обещаю не разглашать тайну твоего рождения. В таком случае ваши наследники будут носить титул барона на законном основании.

Аонгус кивнул в знак согласия. У него не было сил облекать его в слова. Аонгус был морально раздавлен щедрым подарком короля Оенгуса ещё больше, чем жёсткостью, с которой его лишили короны. Видимо, таким и должен быть король – карающим и милующим по своему усмотрению, играющим судьбами людей, как шахматными фигурками на доске. Захотел – вытащил с поля боя и даже вылечил. Захотел продемонстрировать тебе твою ничтожность – унизил по полной программе. (Так воспринял Аонгус бал в честь дня рождения принцессы Имоджен). Захотел показать твою беспомощность – как дал без твоей просьбы игрушку, так и отобрал, не считаясь с твоим желанием. (Так Аонгус относился к появлению в своей постели Далки29, которая исчезла так же внезапно, как и появилась. После её исчезновения существование Аонгуса стало ещё мучительнее. Его мучили сладостные сны, в которых он занимался любовью с Имоджен. Тем ужаснее были пробуждения, ведь теперь он понимал, прочувствовал чего он лишился). Захотел жениться на молоденькой девушке и прибрать к рукам чужие королевства – не посчитался с чувствами и желаниями других людей, без колебаний пустил в дело все аргументы, чтобы убрать с дороги конкурента. А не захотел убивать (кстати, почему? Видимо, это откроется взгляду простого смертного позже) – и не убил, а даже жениться предлагает, бароном стать, «заботясь о законных наследниках».

Если Аонгус думал, что на этом его унижения закончились, то он ошибался.

– Будь со своей супругой поласковей в постели, – услышал Аонгус уже в дверях, – Не смотря на свой преклонный возраст баронесса всё ещё девственница.

Аонгусу даже показалось, что король Оенгус после этих слов рассмеялся. На самом деле это было не так. Разговор королю тоже дался не легко. Он тяжело опустился в кресло и подумал о том, что раньше, после подобной одержанной победы, в нём забурлили бы жизненные соки, он отправился бы на охоту или завалился бы с любовницей в постель среди бела дня, чтобы сбросить напряжение. А сейчас ему хотелось совсем другого – напиться и забыться сном. Одному.