Не проскочи мимо! Два кусочечка колбаски… Стоянка поезда одна минута

– Краски! – бодро отрапортовал боец, – Сказали, нужны срочно и жизненно необходимы! Разрешите идти?

– Иди!

Нет! Ну, какова наглость! Эта туристочка что, решила, что погранзастава это бюро добрых услуг?!? Или таксопарк? Привези её, увези её, билет ей купи, а она ещё капризничает – поеду, не поеду! Не слишком ли много суеты вокруг одного человека? А теперь, вот, красками её обеспечь! Да ещё «срочно»! Да по экстренной связи! А в следующий раз луну с неба потребует достать?! И Андрей в сердцах смял листок и выбросил его в урну.

Краски, действительно, Яне были жизненно необходимы. Те, что она захватила с собой из Москвы, уже закончились. Так же как и бумага. От карандашей остались одни огрызки. В ожидании пока доставят её заказ, Яна рисовала на обратной стороне эскизов, потом перешла на рисунки углём по дереву, благо, что и того, и другого было в достаточном количестве. Но ей был нужен цвет! Обязательно нужен цвет. Даже для картин в технике выжигания по дереву он был нужен. Тогда плоскость сразу приобретала объём, выпуклость, а цвета становились яркими, контрастными. Яна видела картины в такой технике на выставке художницы прошлого века Марии Якунчиковой-Вебер,

они сразу бросились ей в глаза и долго не отпускали, и загорелась освоить её. Может, в ней и снег получится так, как её устроит? А то, какими красками она не пробует, ничего не получается.

Трёхнедельное ожидание своих надежд не оправдало. Ей доставили: тоненький альбом для рисования, пачку цветных карандашей и набор из 12-ти цветов акварельных красок, всё это, видимо, купленных в магазине «Школьник», поскольку чек, приложенный к покупкам, был, аж, на 104 рубля!

Возмущению Яны не было предела. Она тут же завелась дозвониться до погранзаставы. Еле её бабушка Шуру отговорила. Справедливости ради, надо сказать, что она и в первый раз возражала, но как-то уж больно тактично, не смело, Яна предпочла этого не заметить. А тут вняла железобетонным аргументам – закупки делаются не дальше Кызыла. Городок хоть и столица Тывы, но по

М.Якунчикова-Вебер –

Осинка и ёлочка

российским меркам небольшой, вряд ли там есть магазин с товарами для профессиональных художников. Оставалось только расстраиваться. Яна даже всплакнула, лежа в постели. Что же ей делать дальше?

Но уже перед самым провалом в сон, вдруг, нашла решение. Вот же она – балда! У неё же паспорт на руках! Она может съездить в Красноярск! Сама! Уж, в билете погранцы не откажут? 18 часов туда, 18 обратно. Итого у неё останутся 2 дня на поиски нужного магазина. А в Красноярске у неё появится и мобильная связь, и доступ в интернет. Она сможет позвонить родителям и сориентироваться в незнакомом городе. И обратный билет купит сама. А ещё там будет банкомат, она отдаст долги – 104 рубля за канцтовары плюс стоимость двух билетов.

И Яна заснула абсолютно счастливой. Как же мало нужно человеку для счастья…

7

Андрей остался весьма доволен своим решением «выполнить» заказ туристочки. Не прошло и суток, как она запросила билет на поезд, поняв, что здесь ей ловить больше нечего. Билет был в один конец, так что – «баба с возу – кобыле легче». На радостях он даже предоставил ей вездеход для сопровождения на полустанок. Заодно убедился, что уезжала гостья с вещами.

Яна, действительно, отправилась в Красноярск с рюкзаком и чемоданом. Надо же ей было запастись тарой для красок и бумаги?! Рюкзак лежал в чемодане, а чемодан был в руке. Но это пока он был пустой. На обратном пути рюкзак она оденет наперёд, а чемодан будет прикреплён у неё за плечами ремнями. (Дай только бог, чтобы художественный салон в Красноярске был!) Этот удобный чемодан одолжил ей дед Трофим, с ним его отец вернулся с войны. Андрей этого, конечно, не знал. Спросил шофера вездехода – уезжала ли гостья с вещами? Тот подтвердил, что чемодан у неё был, а то, что не на колёсиках, так какая разница?

От поездки Яна получила всё по максимуму. И краски купила, и бумагу, и карандаши. И даже то, на что не рассчитывала – мешки из дерюги, которые она сможет разрезать на холсты. Мольберт и подрамники покупать не стала – их ей дед Трофим влёгкую сделает, да и тяжесть лишняя, лучше побольше красок купить.

С родителями всласть наговорилась. Успокоила. Рассказала про чудесное место, в котором остановилась, про ещё более чудесных людей, с которыми живёт.

Просмотрела почту. Писем было море. Больше всего, конечно, всевозможной рекламы. На втором месте оказались письма от подружек со всяким трёпом. И несколько писем с существенной информацией от своих бывших сокурсников, которые «любезно» сообщали ей о взлёте по карьерной лестнице Юрика, заключившего после конкурса контракт с Лондонским архитектурным бюро и собирающим документы для отчаливания заграницу. Сквозь строки приторного сочувствия ясно проступали злорадство и ехидство.

Информация о Юрике Яну не тронула. Флаг ему в руки. Пусть попробует проявить с е б я. Что-то Яне подсказывало, что заграницей быстро разберутся в его «таланте». Злопыхательство сокурсников – не задело. И, слава богу, что их ядовитые брызги слюней до неё не долетали.

Истинное наслаждение доставила ей чашка настоящего кофе. Вот это было блаженство! И это оказалось единственным, чего ей не хватало в Ал-Чууре. Но всё же легко исправить! И Яна купила целый килограмм молотого нерастворимого кофе и джезву впридачу.

Рюкзак и чемодан тяжёлыми получились страсть! Ну, ничего! До вокзала доехала на такси, в поезд её загрузил бравый военный, а на полустанке обещал встретить дед Трофим. Они сообща решили не докучать погранцам лишними просьбами, да и что там на лыжах по снежку 5 километров, когда Яна и так их ежедневно проходила в поисках мест для рисования с натуры? И тяжёлые вещи на санках уже не такими тяжёлыми будут.

Андрей про возвращение Яны в Ал-Чуур не знал. (Старики докладывали на погранзаставу о любых происшествиях, тем более, о новых людях, но Яна новенькой не была, просто уезжала на время, поэтому об её возвращении им не пришло в голову сообщать). Он пребывал в полной уверенности, что «туристочка» уехала навсегда, пока не получил сообщение по экстренной связи, что Яна пропала, и требуется помощь в её поисках.

Яна, как обычно, сразу после завтрака ушла на пленэр (бабушка Шуру, наконец, выучила это слово, хотя и говорила мягко «пленер», а не «пленэр», обозначающее – «написание картин на природе». Как объяснила Яна, «для постижения натуры в её естественном освещении»).

Шуру целый день «крутило», как говорят в народе – места она себе не находила. Но что её беспокоило, не понимала, пока Яна не пришла к обеду. Бабушка сразу поняла, что с ней что-то случилось, и побежала к деду Трофиму. Дед Трофим встал на лыжи и пошёл к озеру. Яны там не было. Он вернулся в посёлок за остальными, поскольку протоптанная лыжня на полпути к озеру разветвлялась и неизвестно сколько ещё раз. Старики встали на лыжи и начали методично осматривать расходящиеся следы от лыж, договорившись встречаться в первой расходящейся точке. Кто к точке не вернётся, тот, значит, Яну нашёл, и тогда все остальные пойдут по его пути, чтобы оказать помощь.

За два месяца Яна, кажется, обошла всю округу. Следов было много, а Яны нигде не было. А тут, как на грех, началась позёмка. Снег в эту зиму валил 2 месяца – в ноябре и декабре. В январе упало так, несколько снежинок. За февраль снег слежался, уже можно было перемещаться на лыжах, а не снегоступах. В марте наст ещё больше укрепился, начались позёмки, лыжня была не глубокой и её быстро заметало. Старики поняли, что им самим не справиться и обратились за помощью к пограничникам.

Яна на этот раз ушла в лес. Давно к нему присматривалась. Далеко, всё-таки! Но лыжи скользили легко, и она решилась. В лесу нашла изумительное место – высокие кедры по кругу, за ними молодые ёлки и кустарник. Сквозь кроны кедров просвечивало солнце. Снег, которого ещё было много в лесу, был расчерчен в полоску – темная полоса, искристая от солнца, темная, искристая. Яна сняла лыжи и начала топтаться, выбирая самый интересный ракурс для установки мольберта (дед Трофим изготовил ей такой удобный складной мольберт, что просто загляденье!).

Топталась Яна, топталась и… провалилась. Только что стояла на снегу – вжик, и уже в яме. Хрустнули не только ветки кустарника, но и что-то в правой ноге Яны. Острая боль пронзила снизу вверх. Яна посидела на дне ямы, дожидаясь пока боль немного утихнет, встряхнулась от снега и попыталась встать. Ей это удалось, но стоять приходилось на одной ноге.

Яма оказалась глубокой, Яна едва доставала до её краёв, вытянув руки вверх. Подтянуться, чтобы выбраться, не получалось. Может, она бы смогла оттолкнуться от стенки ямы или подпрыгнуть, но для этого нужны были обе ноги, а в её распоряжении была только одна, и левая к тому же.

Яна попыталась обследовать яму во все стороны – вдруг, один бы её край оказался пологим? Но яма была узкой и одинаковой по высоте по всему кругу. Яна поняла, что попала в охотничью ловушку, вырытую для какого-то зверя, и порадовалась хотя бы тому, что на дне её не было капкана.

Яна поразмыслила и придумала ещё один способ вырваться из ямы – надо что-то нагрести на дно ямы, тогда она сможет дотянуться до кустов и, ухватившись руками за ветки, выползти на поверхность.

Способ оказался бы хорош, если бы рядом были деревяшки. Но вокруг ничего не было кроме снега и мёрзлой земли. Яна сначала сгребла вниз снег с краёв ямы, куда смогла дотянуться, потом попыталась ковырять руками стенки ямы. Потом сообразила, что у неё за плечами остался рюкзак, а в нём есть мольберт и термос. Но и эти приспособления не помогли. Скинутый вниз снег утрамбовался и как будто впитался в дно ямы, а выбитые с таким трудом комья мёрзлой земли погоду не сделали.

А тут ещё и солнце исчезло, началась позёмка. Острые снежные иголочки кололи лицо. Стоять стало холодно. А вот сидеть на дне ямы, свернувшись клубочком – тепло. Яна понимала, что тепло это обманчивое, можно заснуть, а там и замёрзнуть, но понадеялась, что боль в ноге, которую никак не удавалось удобно пристроить в узкой яме, не позволит этому совершиться.

Самое интересное, что у Яны не было ни страха, ни паники, что очень странно для городского жителя, нигде до этого, кроме парков, не бывавшего. А, может, потому и не было, что она не осознавала всей степени опасности, нависшей над ней? Не испугалась Яна и когда над ямой появилась морда волка. Кто ещё мог быть в лесу с торчащими вверх ушами и острой клыкастой мордой, кроме него? Волк уставился на Яну своими красными глазами и… залаял. «Странно! – подумала сквозь вату, окутавшую её сознание, Яна, – Не знала, что волки тоже лают…»

Вскоре над головой волка вырос темный силуэт человека в белом маскхалате. И Яна вспомнила серию картин бельгийского художника-сюрреалиста Рене Магритта17, где он закрывал лицо человека яблоком или чем-то другим, или вовсе оставлял тёмным пятном, так, что от него оставалась только одежда. «И почему сюрреализм? – вяло подумала Яна, – Самый натуральный реализм – темное пятно вместо лица, а вокруг – белое…»

Человек заглянул в яму, а потом выпрямился и отвернулся. Крикнул куда-то в сторону:

– Товарищ капитан! Сюда! Мы её нашли!

Рядом с первым темно-белым силуэтом вырос второй. Он тоже наклонился и спросил Яну смутно-знакомым голосом:

– Как Вы там?

Яна ещё выше задрала голову и пожаловалась, как в детстве маме:

– Ногу больно…

Андрей доложил по рации командиру, майору Касыгбаеву, что девушка нашлась, и есть подозрение на сломанную ногу. Майор после небольшой паузы, во время которой, видимо, советовался с врачом, которая по совместительству была ещё и его женой, распорядился везти девушку в медсанчасть на погранзаставу. Нахождение гражданских лиц на территории погранзаставы было запрещено по Уставу, но в любом случае за всё отвечает командир.

Яну вытащили из ямы, осторожно уложили на низкие длинные сани корытцем, специально для перевозки раненых, укрыли толстыми одеялами и покатили по снежку. Убаюканная мерным ходом саней и согретая горой тёплых одеял, Яна заснула. И не проснулась, ни когда над ней заохали старики, ожидающие около вездехода (Андрей велел им расходиться по домам, но они не послушались), ни когда ей фиксировали ногу деревянными шинами из аптечки вездехода, ни когда Андрей на руках переносил её из саней на заднее сиденье машины.

Она встрепенулась только когда её стали раздевать. Приоткрыла глаза, ещё не чётко сфокусированным зрением разглядела силуэт светловолосой женщины, улыбнувшись, произнесла – «Мама!» и покорно дала себя и раздеть, и сделать рентген ноги (именно из-за аппарата пришлось везти Яну в медсанчасть погранзаставы).

Светлана Николаевна констатировала закрытый перелом малой берцовой кости правой ноги без смещения. Наложила гипс до колена и оставила ночевать в медсанчасти, устроив больной постель на кушетке.

Андрей недоумевал – ещё не было и пяти часов вечера, а Яна спала так, как будто за окном глубокая ночь. «Стресс, – объяснила доктор, мягко улыбнувшись, – Ничего! Это даже хорошо, что спит. Во сне выздоравливают». Андрей предложил отвезти девушку домой, то есть к бабе Шуре, поскольку консультация ей понадобится только через 10 дней, но доктор постановила оставить гражданское лицо на эту ночь на территории военной части. И это тоже вызывало недоумение – зачем нарушать Устав, если можно этого не делать? Но здесь командовала доктор, и ей подчинялся даже командир заставы, не говоря уже об остальных. (Впрочем, по мнению Андрея, командир подчинялся своей жене и во всех остальных вопросах тоже, но это их, семейное дело).

17 – Рене Магритт «Воспроизведение запрещено», 1937г

8

Андрей отправился на осмотр территории, взяв курс прямо на озеро. От него он повернул направо. Левую часть предстояло осмотреть завтра. Это был его ежегодный весенний ритуал.

Начало апреля. Снег осел, а кое-где, особенно на высоких участках, уже выглянула земля. Через пару недель на открытых участках начнёт появляться трава. А молодая зелень это непреодолимый соблазн для диких и домашних животных – отар овец, верблюдов, соскучившихся за долгую зиму по свеженькому. Так что на начало весны всегда приходилось наибольшее число нарушений государственной границы. Ведь для животных границ не существует. То и дело российские пограничники возвращали монгольским их верблюдов, а те, в свою очередь, овец – российским. За дикими животными только наблюдали, но реагировать-то приходилось. Но самым опасным оставался, всё-таки, переход границы стадом ночью, когда под его прикрытием мог перейти границу диверсант. Бывали такие случаи, бывали, что скрывать.

На это время оперативно-тактические манёвренные группы пограничников усиливались. И тут важно было не упустить момент, когда это нужно было начать, чтобы не пропустить нарушителей. И, в то же время, не начать слишком рано, чтобы не переутомить личный состав. Вот потому Андрей и совершал сам осмотр приграничной территории, не полагаясь на рапорты подчинённых, поскольку график формирования манёвренных групп входил в круг его обязанностей.

Андрей вышел на самую высокую точку российской части озера Убсу-Нур18. С неё налево уходила почти вся протяжённость российской береговой линии – 8 из 10 километров. 2 оставшихся километра направо – высокая часть, в этом месте к озеру бегут воды рек Ирбитей, Холу и Оруку-Шина. Реки, протекающие на низинном восьмикилометровом участке впадают в озеро уже на монгольской территории. Его он будет обследовать завтра. И Андрей направил мощный бинокль направо.

Стоп! Это что, у нас ещё один художник объявился??? Андрей подстроил резкость – да, вот мольберт, вот фигура стоящего за ним художника. Яна не может там быть по определению – ей сняли гипс всего несколько дней назад. Не могла она так далеко уйти от посёлка. Хотя, эта девица и на полустанке Ал-Чуур не могла появиться по определению, но, тем не менее, ещё как появилась!

Андрей прибавил увеличение, чтобы рассмотреть профиль художника, и в этот момент он, вернее, она, всё-таки Яна, обернулась, улыбнулась, махнула рукой и… исчезла. Андрей отвёл бинокль в сторону, чтобы взглянуть на картину в целом. Может, ему привиделось? Но нет! Мольберт был на месте, а девушки не было. И Андрей побежал…

Яне так надоело сидеть дома. Она, конечно, не сидела без дела – рисовала эскизы, экспериментировала со смешиванием красок, грунтовала холсты под будущие картины, помогала бабушке Шуру по хозяйству, с интересом слушала её воспоминания, училась готовить тувинские национальные блюда. Не оставляли Яну без внимания и соседи. Почти каждый вечер кто-нибудь приходил в гости, а иногда и все вместе собирались. Но Яна очень скучала по своим ежедневным прогулкам. За 2 месяца так к ним привыкла, как будто всю жизнь этим занималась.

Как только Светлана Николаевна сняла ей гипс, сразу же начала выходить из дома. По чуть-чуть, но каждый день всё дальше. Окружающий пейзаж менялся на глазах буквально ежедневно. Ещё вчера в поле виднелись кучки снега, а сегодня уже, куда хватает взгляда, открытая земля. Весна, что тут скажешь. Как же тогда изменилось озеро и лес, если так разительно поменялся пейзаж за окном! А она тут сидит сиднем! Весна так скоротечна, неужели она не увидит, как меняется озеро?!? И Яна упорно уходила от дома на всё большее расстояние. Да, нога к вечеру опухала и ныла. Но утром-то с ней всё было в порядке!

И Яна решилась отправиться на озеро. Вместо красок и палитры – доски для смешивания красок, взяла карандаши. Сэкономленный вес потратила на складной стульчик (Яна любила рисовать стоя, но здесь выбирать не приходилось – ноге нужен был отдых). Ну, а без мольберта и термоса с душистым суттуг-шаем обойтись было нельзя.

За полтора часа пути всего с тремя остановками на отдых, Яна не только дошла до озера, но и нашла чудесное высокое место. Внизу, в тени от косогора весело журчала река, пока ещё больше похожая на ручей. Воды видно не было из-за тонкого ледка, которым она была затянута, только слышно. Река впадала в озеро, которое ото льда уже освободилось.

Яна установила мольберт и только потянулась за раскладным стульчиком, как почувствовала чей-то взгляд. Рефлекторно обернулась. Улыбнулась, увидев вдалеке пограничника. Ойкнула от резкой боли в ноге. Всплеснула руками, потеряв равновесие. Кубарем покатилась с косогора вниз, в речку. И всё это практически одновременно.

Когда Андрей добежал до возвышенности, на которой Яна облюбовала себе место для рисования, то нашёл её бултыхающейся в воде. Лёд под тяжестью её тела треснул, вода безжалостно захлёстывала ей за шиворот, обтекала препятствие по поверхности нетронутого льда и весело бежала дальше.

Андрей наклонился и попытался помочь Яне встать. И у него это почти получилось. Но тут Яна неудачно наступила на острый камень, вскрикнула от боли, нога её соскользнула и она шлёпнулась обратно в воду, потянув за собой Андрея. Андрею удалось удержаться от падения в реку, но одним сапогом воду он, всё-таки, зачерпнул.

Кое-как вытащил Яну на берег, усадил на камень, стянул с неё куртку, промокшую насквозь, заменил на свою, вылил воду из сапога, присел перед ней на корточки и спросил:

– Идти сможешь?

– П-п-поп-роб-б-бую, – ответила Яна, стуча зубами от холода.

С большим трудом, медленно преодолели косогор. Когда поднялись, Андрей подхватил Яну на руки, а то с таким темпом они и за полдня не доберутся до погранзаставы (выбирать не приходилось, придётся опять нарушать Устав – там врач и расстояние в четыре раза короче, чем до посёлка). Яна против передвижения на руках не возражала, запротестовала только, что мольберт не взяли. «Странная девица, – подумал мимоходом Андрей, – мольберт дороже куртки».

Взмыленного Андрея Светлана Николаевна сразу отправила домой, велела отлежаться в горячей ванне и на службе сегодня больше не появляться, а сама занялась Яной. Только что зажившая её нога распухла, сбоку на стопе уже начал проявляться синяк, но, слава богу, перелом нагрузку выдержал. Яне тоже не мешало бы прогреться в ванной, но ноге, наоборот, был показан холод, так что пришлось обойтись растираниями и тёплыми одеялами. Ночевала Яна опять на кушетке в медсанчасти.

18 – российский сектор Убсу-Нура расположен на юге Республики Тыва и занимает порядка 0,3% всей площади озёрного зеркала (12 км²).

9

Ночью Андрей проснулся от страшной боли в горле. В него как будто воткнули острые ножи. Даже сглотнуть было не возможно. Маленькими глоточками пил горячий чай и, в итоге, потерял голос. Потерял от слова «совсем». Понял это только когда дотащился на службу и не смог доложиться командиру. Был отправлен опять домой в сопровождении врача.

Светлана Николаевна намерила у него температуру под 38 и обнаружила хрипы в бронхах. (Ещё бы! В одной рубашке, да ещё мокрой от пота, под апрельским ветром и температуре около ноля провести полчаса).

Врач накачала Андрея лекарствами, заставила пополоскать горло и сделала на него компресс. Андрею только немного полегчало, как Светлана Николаевна вернулась. Но не одна, а с Яной. Та тоже заболела. И для неё купание в ледяной речке не осталось без последствий.

Идея соединить в одном месте болящих принадлежала Светлане Николаевне. Командир части, майор Касыгбаев, решением доктора остался не доволен. Как это? Молодая девушка в одной комнате с женатым мужчиной? Не по Уставу. И не прилично. Но врач его убедила: надо изолировать заболевших, чтобы инфекция не распространилась по части, да и ей будет проще за ними ухаживать, не разрываясь между двумя точками.

Но было ещё одно соображение, которым Светлана Николаевна с мужем не поделилась. Как любая мать и женщина, счастливая в браке, она всей душой желала того же своим детям. К Андрею давно относилась как к сыну, ну или как к младшему брату, учитывая разницу в возрасте в 12 лет. И Яну полюбила сразу. Очень уж ей хотелось, чтобы эти двое присмотрелись друг к другу, полюбили друг друга и соединили свои судьбы. Вот и появился повод побыть им вместе, которым Светлана Николаевна воспользовалась. Её не смущало, что Андрей ещё женат. Это не на долго. Была уверена, Татьяна больше к Андрею не вернётся. Улетела птичка в тёплые края. Да это и сразу было понятно, что не сладится у них. Нет, Танечка была девочка хорошая, Светлана Николаевна ничего против неё не имела, но просто не предназначена она в жёны военного, да ещё и пограничника.

Яна была совсем другой – нежной, покладистой, светлой, влюблённой в жизнь. В жизнь в любом её проявлении, а не только в солнце, море и розы. И в тоже время обладала несгибаемым внутренним стержнем. Такую ни морозом под 50, ни глухоманью не испугаешь. Она и тут найдёт, чему порадоваться, чем заняться. Особенно, если рядом с ней будет человек, мужчина, которого она полюбит, ради которого согласится на такую жизнь. Как она, Светлана Николаевна, ради своего Маадыра, что означает «герой». Разве думала она в юности, она, девочка из Подмосковья, что жизнь её будет проходить на краю, если и не земли, то России? Конечно, не думала. Конечно, не об этом мечтала! Но встретила своего Маадыра, своего героя, и оказалась здесь, на его малой родине. И ничуточки об этом не жалеет, судьбу свою принесённой в жертву не считает. Потому что любима, потому что любит, потому что счастлива.

И ещё – Светлана Николаевна верила в знаки судьбы. А тут их было уже целых 3! Встреча на таёжном полустанке – раз, спасение Яны из охотничьей ловушки – два, и спасение из воды – три. И везде с Андреем! Это ли не судьба?! (То, что последнее происшествие произошло из-за Андрея – не наткнулся бы он на Яну, та бы спокойно порисовала и пошла домой, в речку бы не свалилась, Светлану Николаевну не смущало).

Ни у Яны, ни у Андрея, сломленных простудой, сил сопротивляться напору доктора не было. Она дала покорно себя привести в чужую квартиру. Он махнул рукой на непрошенную гостью. Дни их проходили в полудрёме, нарушаемой приходом врача, выполнением назначенных процедур, приемами пищи, доставляемой из столовой, сменой компрессов на горле и вечерними горчичниками.

Хоть как-то общаться начали только через 5 дней, когда и температура уже выше 37 не поднималась, и горло позволяло разговаривать без боли. Андрею было любопытно узнать, каким образом, почему, зачем Яна оказалась в Ал-Чууре. Он осторожно начал расспросы.

Яне скрывать было нечего. Ситуация с Юриком ничего кроме самоиронии в её душе уже не вызывала. А о художниках, живописи, о своём любимом деле она могла говорить часами. Лишь бы слушатель нашёлся.