скачать книгу бесплатно
Всё. Хватит экспериментов. Не дай бог, кто увидит. Да и жена должна вот-вот подойти.
Отошел под деревья. Встал в тени, жду. Разрыв мозга у меня. Крылья – они, что? Теперь всё время будут? Как жить тогда? Даже подумать страшно. Не могу, не хочу в это поверить. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Но я же летел!.. Вот только что. Я ещё могу!
Ладно… об этом дома подумаю. Надо до дома добраться.
Вот только ссать я хочу! Терпежу нет после пива. Крылья эти мудацкие – не расстегнуть штаны.
Ну, где она?
Идёт вон… Торопится.
Дождался, когда поближе подойдёт, окликнул.
Как она глянула на меня, так и замерла. Сумку клетчатую, барахлом набитую, выронила и руки ко рту прижала. Сейчас заплачет.
А мне не до переживаний – не могу терпеть больше!
– Маша! – говорю. – Всё потом! Штаны мне расстегни скорее, писать хочу – сил нет!
Подошла ближе. На крылья косится с опаской. Копается, ремень расстёгивает. Еле дождался. Ещё бы немного и всё… Отошел на два шага, отвернулся. Блаженствую.
– А теперь, – прошу, – одень меня.
Вот тут-то она и заревела. Обняла за шею, в грудь лицом уткнулась. Плечи вздрагивают. А я даже обнять её не могу. Не крыльями же?
И так мне стало нас жалко! И себя, и её. Вот напасть-то свалилась.
А она сквозь слёзы причитает:
– Как же это? Откуда они взялись? Ой, Боженьки! Больно тебе?
– Маш, – говорю, – пойдём, а? Я тебе дома всё спокойно расскажу. Не надо, чтобы меня таким видели.
Она отстранилась, слёзы вытирает.
– Да! Да! Пойдём! А может, тебе в травмпункт сразу? Или скорую вызовем?
– Маша! О чем ты? Какой травмпункт? Меня же сразу или в психушку, или в институт какой-нибудь закрытый поместят. Опыты будут ставить. Пойдём домой. Ты пальто принесла? Давай попробуем его на меня надеть, чтобы крыльев этих видно не было?
– Домой! Конечно, домой! Сейчас! – засуетилась. Присела на корточки, молнию у сумки рвет, смотрит на меня жалостливо, снизу вверх.
Пальто не подошло. Торчат крылья наружу.
Закутала меня в покрывало. Слава богу, без узоров, тёмно-зелёное, не так в глаза бросается.
И пошли мы с ней – я впереди, в покрывало обёрнутый, она сзади, с сумкой клетчатой, на плечо повешенной, – ну, чисто парочка бомжей. Смешно, а не до смеха…
Через дырку в заборе, мимо гаражей, на улицу вышли. Люди ходят. Магазин «Пятёрочка». Мы – мимо.
Я глаза не поднимаю, знаю, что пялятся. Иду, смотрю на асфальт под ногами. До дома недалеко. Лишь бы ментов не встретить.
Квартира малогабаритная. Я как в своём коконе зашел, так всю прихожую загородил.
Гляжу, у моей опять губы затряслись – сейчас начнётся. Нельзя дать ей раскиснуть.
– Давай, – говорю, – освобождай меня, режь куртку, так не снимем.
Подействовало. Туфли скинула, за ножницами метнулась.
Пока резала да стягивала с меня одежду, вроде и подуспокоилась. Носом продолжает шмыгать, но уже и перья погладила – с опаской, правда, – интересно ей.
Остался я в одних трусах. Зашел в комнату, сел на стул, крылья свесил. Она – напротив, за стол села.
– Ну, рассказывай!
Я всё и рассказал. И про бомжа этого… И как взлететь пытался.
Слушает, слёзы кулачком вытирает.
А меня вдруг смех разобрал – прямо распирает всего – не могу остановиться.
– Что ты смеёшься, дурак? – разозлилась. – Ты же сам ни поесть, ни в туалет сходить не можешь.
Меня ну прямо корчит. Хочу объяснить, а не могу.
Наконец чуть отпустило.
– Ты только представь, – говорю, – я ведь запросто в поезд мог превратиться!
Глава вторая
Я решил уходить с монгольской группой. Не из-за того, что был ярый приверженец скрытого существования, а потому, что старший группы – Валерий Палыч – выглядел спокойным и, на мой взгляд, разумным и надёжным человеком. И ещё у него хороший проводник – дочь. Это давало надежду на благоприятный исход многокилометрового путешествия. Для меня, правда, оставалось неясным, что мы будем делать в этих пустынных и необозримых степях. Хотя… достаточно того, что не надо будет прятаться и постоянно бояться отлова.
Монголия была выбрана неспроста. В первую очередь, конечно, из-за пустых и необжитых пространств – есть где затеряться. Во-вторых – страна отсталая, со своей специфической религией, живущая скорее прошлым, чем настоящим, не говоря уж о будущем. Возможно, там по-иному смотрят (если смотрят вообще) на проблему перерождения.
Раскол, вылившийся в откровенную бытовую склоку, произошел на первом и, я подозреваю, последнем слёте. До чего же подходящее слово – «слёт». Правда, большинство участников добиралось всё же пешим ходом. По воздуху – единицы.
Собрались в удалённой части Лосиного острова, за кольцевой дорогой. Слетелось (до сих пор чураюсь этого слова) двадцать восемь человек.
Несмотря на вспыхивающую время от времени истерическую перебранку, этот слёт всё же был очень полезен и впервые позволил выявить важные закономерности.
Нас много. Двадцать восемь человек прибывших – это только Московская область, Дмитров, Волоколамск. Значит, можно предположить, что на территории нашей необъятной нас куда больше. Косвенное подтверждение тому – целенаправленный отлов. Если раньше это было скорее дело случая (повод – примитивный обывательский донос), то за последний год ловцы активизировались, стало известно, что созданы специализированные группы.
Всё говорит за то, что процесс перерождения начался три года назад. Но, вполне возможно, это относится только к Москве и ближайшим областям.
Женщин среди нас нет. И детей нет. Одни мужчины в возрасте от сорока до шестидесяти. Почему так? Вопрос.
Три четверти прибывших на слёт имели проводников. Это говорит о том, что существовать без помощи нормальных людей мы пока не можем. Те, кто пытается адаптироваться и жить самостоятельно, – видели бы вы, во что они превратились. Для них мусорный бак – столовая, а уж как благоухают!
И самое главное: все без исключения познакомились с человеком в сандалиях! Одет он мог быть по-разному, повстречать его можно было где угодно, но сандалии – неизменны.
Вы не подумайте, что это я сам так гладко научился анализировать и излагать. Это Валерий Палыч всё разложил по полочкам и разъяснил. Недаром кандидат технических наук.
Хотя… Я тоже изменился. Спокойнее стал. Фатализм, молчание и одиночество. Что-то во мне сломалось. Уверенность потерял. А откуда ей взяться, если целыми днями дома, да ещё и занавески задернуты. И лишь иногда, когда уже совсем невмоготу, выведет жена ночью в Лосинку – словно собаку выгуливает, порезвишься, полетаешь чуток.
Тогда Ваньку и встретил.
Жуткое зрелище, когда мимо тебя, летящего ещё с опаской – как бы по неумению вниз ненароком не рухнуть, проносится в ночи чудище с растопыренными крыльями и свисающими голыми ногами. Ванька – он голым летал.
Вот тогда я чуть и не рухнул. С перепугу даже не сообразил, что он такой же, как я. Заметался – и вниз! А там деревья. Я сквозь ветки – с треском, кожу обдирая. Сижу на земле, не двигаюсь, затаился.
Этот здоровой чёрной тенью накрыл ещё пару раз и исчез. Ну, думаю, пронесло. Что же это было такое?
Вдруг слышу, идёт кто-то, ветки трещат – пробирается! Кричит: «Эй! Мужик! Где ты? Да не бойся, выходи! Мы с тобой одной крови!»
Тут меня и осенило: он такой же. Тоже с крыльями!
Познакомились – и закончилось моё одиночество.
Пришли к нам домой, жена на кухню – готовить, а мы с ним – в комнату и… будто языками зацепились. Меня как прорвало, не остановить. Почти год ни с кем, кроме жены, не разговаривал. Картинка, вообще-то, сюрная – сидят за столом два голых мужика, крылья до полу свесив, жена этих голых по очереди с ложки кормит, а они с набитыми ртами всё говорят и говорят, перебивая друг друга. Про этого хрена в сандалиях, про жизнь исковерканную.
Оказалось, Ванька уже полтора года в таком состоянии находится. Жена три месяца выдержала и выгнала. Грозила, сука, что если не освободит квартиру, то заявит – и упекут его, куда следует.
Промзона есть заброшенная в Лосинке, недалеко от станции Белокаменная, там он обретался. Хлебнул! Жрал по ночам на помойке. А куда деваться? Потом к бомжам пристал. Полегче стало. Этим безразлично, есть у тебя крылья или нет. Подкормили чуток. Но не долго продолжалось. Как-то спьяну отметелили ни за что. Просто под пьяную руку подвернулся. А крыльями-то не особо отмашешься.
Потом светлая полоса пошла, как в сказке. Только вместо красавицы принцессы – одинокая старушка.
Ванька – мужик весёлый, разбитной. И рассказывает про своё житьё-бытьё весело. Слушать интересно.
– Представь, – говорит, – плетусь я как-то ранним утром, только светать начало – голодный, оборванный. Пока темно было, по помойкам окрестным шарил. Всё, думаю, сдаваться надо. Пускай забирают, пусть взаперти держат, зато хоть кормить будут. Не могу больше. И иду уже открыто, не прячусь – будь, что будет. Смотрю: на лавочке старушенция сидит – божий одуванчик, хлебом голубей кормит. Чего в такую рань на улицу выползла? Батон крошит и перед собой разбрасывает. Голубей целая стая, жирные, возле её ног суетятся, подбирают крошки. Ненавижу птиц! У меня при виде белого хлеба аж слюна по подбородку потекла. Почему этих жирных подкармливают? Распугал голубей, встал перед ней, крылья свесил – мол, я тоже птица! Она, вроде, и не удивилась. Словно всю жизнь мужиков с крыльями видала. Хлеб мне протягивает. А как я его возьму? Присел на скамейку, с ней рядом, она меня с рук покормила. Потом к себе взяла. Одинокая. Сердобольная. Так и стал я у неё жить и её пенсию проедать.
Несмотря на все передряги, Ванька оставался подтянутым красивым мужиком лет сорока – кудрявый брюнет с широкоскулым улыбчивым лицом, в бороде и при обильной шерсти по груди и животу.
Он у меня тогда два дня прожил. На третий день домой запросился. Говорит – старушка моя поди с ума сходит, думает, отловили.
Да я и сам уже понимал, что пора ему сваливать. На Машу он начал поглядывать, заметно стало. Она тоже расцвела, порхает по дому. Как же, новый мужик по квартире голяком расхаживает. И, чувствую, сравнение не в мою пользу.
Ванька – он такой… наглый немного, что ли… Везде себя как дома чувствует.
Выхожу я как-то из спальни, а он:
– Валя! Что у тебя с лицом? – И глаза испуганно таращит.
– Что с лицом? – спрашиваю.
– Да у тебя же клюв вырос!
Купился! В прихожую, к зеркалу метнулся. Моя стоит в дверях – заливается. Весело ей! А этот довольный. Грудь волосатую выставил…
С одеждой у нас жуткая проблема. Во-первых, она оказалось и не нужна вовсе. После того, как крылья отрасли, я совсем перестал мерзнуть, и жарко мне ни разу не было. Во-вторых, сам – ни надеть, ни снять. Ну и в-третьих, прошу прощения, как в туалет ходить? Сначала жена всё старалась что-то приспособить – то фартук напялить, то рубаху длинную. Неудобно. Да и не нужно. Чего жену стесняться? Не такое видели. Через пару месяцев и я, и она привыкли.
А тут Ванька мне признался, что у него женщины полтора года не было. Нет, думаю, пускай валит от греха подальше.
Договорились, где и когда будем встречаться, и жена его повела, ночью. Он возле «Маленковской» со своей старушкой жил, от нас недалеко.
Сижу у окна, в темноту гляжу, жену дожидаюсь, переживаю. А ну как они сейчас с Ванькой любовь закрутят, а меня по боку? Парень видный, по бабам истосковавшийся. Ну и что, что она старше на десять лет?.. Сейчас ему не до жиру. И такую я незащищенность почувствовал. Ведь пропаду без жены. Не выживу один.
Обошлось. Вернулась. Зажили, как прежде.
Нет. Вру, конечно. Всё по-другому стало.
Ванька меня ещё с тремя крылатыми свёл, что в Лосинке обретались: Димон-рыжий, Петрович и Дед. Но дружбы с ними как-то не наладилось, да и обитали они далековато – не налетаешься.
Разными они были.
Димон действительно был рыжим. Странное сочетание – залысина со лба, окаймлённая рыжими волосами, и угольно черное перо на крыльях. Димон – он совсем безбашенный. Даже в дневное время летать не боялся. И ловцов ненавидел люто: убивать, мол, этих сук надо, не они нас должны отлавливать, а мы их.
Петрович – тихий, пожилой, пришибленный. Ныл всё время, на судьбу жаловался. Хотя как раз ему-то жаловаться грех. В семье, и сын его пас. Летом на дачу на машине вывозили.
А Дед был натуралом, отшельником. Да и какой он Дед?! Не больше пятидесяти. Маленький, юркий. Но – патлатый: волосы ниже плеч, бородища на грудь сползает. С первого дня, как крыльями оброс, с внешним миром порвал. Жил в лесу, ночевал (вернее дневал – так, наверное, правильнее выразиться) на деревьях. Сыроед – мясо сырое жрал. Охотиться навострился на мелких птиц, мышей. Кормушки птичьи ночами подчищал – их много в Лосинке. Про себя говорил: «Я новая особь – человекокрыл! А значит, и образ жизни у меня должен быть особый, наиболее приближенный к природе. Врасти в природу надо, слиться с ней». Но, глядя на него, врастать почему-то не хочется. Кофе я хочу по утрам пить, а не воду из лужи… А что ногами вытворял! Уму непостижимо. Всё мог делать. Ну, или почти всё.
Встречались время от времени.
А потом Димон сбил с панталыку. Да и сами хороши… Всё от скуки. Ведь целыми днями дома. Жена на работу уйдет, а ты майся в четырех стенах, пялься в ненавистный телевизор.
Ванька тогда общий сбор протрубил. Встретились ночью, впятером. Чтобы всем вместе собраться – это редкий случай, мы же на проводников завязаны. Петрович совсем задёрганный, причитает по обыкновению, что жизни нет, плохо всё закончится. На его нытьё обычно внимания не обращали, но в этот раз посочувствовали: ловцы на него вышли. Суки!
Про ловцов мы мало чего знали. Даже не знали, что их так называют. Для нас они тогда были обыкновенными тихорями. Даже не знали, к какому ведомству принадлежат.
Петрович заметил, что у него под домом серые людишки целыми днями во дворе просиживают, на окна смотрят. Дом Петровича возле «Окружной» – перемахнул, и ты в Лосином острове. Сын его этих серых по вечерам пару раз в Лосинке видел, прогуливаются по тропинкам. Потом из домоуправления и милиции с дурацкими вопросами зачастили и все в квартиру войти пытаются, разнюхивают что-то. Видно, кто-то что-то заметил и стукнул. Петровича вычислить немудрено – уж больно с ним семья возится – и погулять ночью, и на машине на дачу.
Димон сразу предложил замочить серого, чтобы другим неповадно было. Говорил же – совсем безбашенный. Я наотрез отказался, Ванька тоже. Петрович вообще, мне показалось, обделался. Запричитал, заскулил.
Удивительно, что Рыжего поддержал Дед. Но у этого свои заморочки.
– Мы, – говорит, – уже не люди. Мы другая особь. Поэтому человеческие законы для нас не писаны. И если нас по щеке, то мы другую подставлять не станем.
Решили проучить – напугать до полусмерти и морду хорошенько начистить. Со скуки всё, от нечего делать… Решить-то решили, а как технически выполнить?
Разработали план.
Сначала ничего путного придумать не могли, потом начало вырисовываться благодаря сыну Петровича – Генке. Оказалось, он любую власть, а особенно ментов, ненавидит. Насолили ему чем-то крепко по молодости.
Выбрали день, вернее, ночь. Вечером Генка Петровича из дома вывел, и пошли они в Лосинку. Топтун, что под домом ошивался, за ними следом. Один он. Ему, я думаю, боязно было близко подойти, поэтому плёлся в отдалении – то ли подмогу поджидал, то ли просто удостовериться хотел, что действительно крылатого обнаружил.
Я их уже ждал. Пропустил вперёд и стал следить – не появится ли подмога, вдруг этот тихушник всё же вызвал.
Они тем временем на просеку под ЛЭП вышли. Петрович с Генкой – в лес. По договоренности, Генка должен был сразу Петровича на машине на дачу увезти.
