Александр Степанович Гриневский (Грин — его литературный псевдоним) родился 23 августа 1880 года в Слободском, уездном городке Вятской губернии. А в городе Вятке прошли годы детства и юности будущего писателя. Первое слово, которое первенец Саша Гриневский сложил из букв, сидя на коленях у отца, было слово «море»... Саша был сыном участника польского восстания 1863 года, сосланного в провинциальную Вятку. Бухгалтер земской больницы, отец едва перебивался — без радости, надежды и мечты. Его жена, изможденная и больная, утешалась мурлыканьем песен — в основном скабрезных или воровских. Так и умерла тридцати семи лет… Вдовец, Стефан Гриневский, остался с четырьмя полусиротами на руках: у 13-летнего Саши (самого старшего) тогда были брат и две сестры. Со временем отец будущего писателя женился вторично, и мачеха привела в дом своего сына. А для полноты счастья в положенный срок родилось и общее чадо.

…С чем повезло семье польского ссыльного, так это с книгами. В 1888 году погиб на службе подполковник Гриневский, Сашин дядя. С похорон привезли наследство: три больших сундука, набитых томами. Они были на польском, французском и русском языках.

Тогда-то восьмилетний Александр впервые ушел от реальности — в притягательный мир Жюля Верна и Майна Рида. Эта вымышленная жизнь оказалась куда интересней: бескрайний морской простор, непролазные чащи джунглей, справедливая сила героев навсегда покорили мальчишку. Возвращаться к действительности совсем не хотелось...

[---]

Когда Саше исполнилось девять, отец купил ему ружье — старое, шомпольное, за рубль. Подарок отрешил подростка от еды, питья и на целые дни увел в лес. Но не только добыча влекла паренька. Он полюбил шепот деревьев, запах травы, сумрак зарослей. Здесь никто не сбивал с мысли, не портил грез. А стрелять — невелика наука. Порох — с ладони, пыж — из бумаги, дробь — на глазок, без номера. И летели пух и перья — галок, дятлов, голубей... Дома съедалось всеми все.

В тот же год недоросля отдали в Вятское земское реальное училище. Овладевать знаниями — дело трудное и неровное. Отличными успехами отмечались закон Божий с историей, пятеркой с плюсом — география. Арифметику самозабвенно решал отец-счетовод. Зато по остальным предметам в журнале маячили двойки да колы...

Так и проучился несколько лет, пока не выгнали. Из-за поведения: дернул черт рифмы плести, ну и сварганил стишок о любимых учителях. За вирши и поплатился...

Потом было городское четырехлетнее училище, в предпоследний класс которого Александра устроил отец. Здесь новый ученик выглядел одиноким энциклопедистом, но со временем опять дважды оказался исключаем — за хорошие за всякие дела...

Восстановили ослушника только по милости Божьей. Зато последние месяцы Гриневский отучился старательно: узнал, что аттестат об окончании заведения открывает дорогу в мореходные классы.

Наконец — вот она, дорога в большой, манящий, неизвестный мир! За плечами — шестнадцать лет, в кармане — 25 рублей. Их дал отец. Еще пилигрим взял харч, стакан, чайник и одеяло с подушкой.

Пароход отчалил, забирая на быстрину. Сестры завыли, младший брат зашмыгал носом. Отец долго щурился против солнца, провожая глазами путешественника. А тот, преисполненный взволнованной открытости новизне, уже забыл про дом. Все мысли занял океан с парусами на горизонте...

Александр ГринОдесса потрясла юного жителя Вятки: улицы, засаженные акациями, или робиниями, купались в солнечном свете. Увитые зеленью кофейни на террасах и комиссионные магазины с экзотическими товарами теснили друг друга. Внизу шумел порт, напичканный мачтами настоящих кораблей. И за всей этой суетой величаво дышало море. Оно разъединяло и соединяло земли, страны, людей. А когда очередное судно направлялось в поблескивающие голубые объятия дальней дали, море словно бы передавало его небу — там, за горизонтом. Такой эффект лишь усиливал впечатление причастности обеих стихий Высшему Промыслу.

...Но это издали. Вблизи преобладала горькая проза. Обойдя весь порт, Александр нигде не смог наняться на корабль. Лишь один помощник капитана участливо предложил: — Могу взять юнгой...

Однако новичок уже знал, что ученикам не платят — наоборот, с них берут за питание. Знакомство с прекрасным будущим окончилось ночлежным подвалом. Здесь роились грузчики с босяками, зато постой был копеечным. Паренек начал было выпытывать у безработных матросов-соседей про дальние страны, ужасные тайфуны, дерзких пиратов... Но те, будто договорясь, сводили ответы к деньгам, пайкам и дешевым арбузам.

...Со временем у юного искателя дальних странствий сложился привычный маршрут: босяцкая столовая — порт — бульварная скамья. Скуку разгоняло пятиразовое купание за волноломом — пока однажды, забывшись, пловец чуть не утонул. Невесть как разгулялась волна, и он, уже обессиленный, не мог выбраться на опустевший берег. Лишь 99-й вал милостиво зашвырнул бедолагу на сушу, взяв плату его нехитрой одежонкой. Так, в чем мать родила, и пришлось шнырять по причалам! Какой-то грузчик пожалел, ссудил обносками...

Через два месяца, наконец, повезло: Александра взяли юнгой на пароход «Платон». Восемь с половиной рублей за ученичество телеграфом выслал отец. Наука началась от азов: бывалые матросы посоветовали глотать якорную грязь — спасает при морской болезни. Юнга с готовностью повиновался всем, но... Так и не научился вязать узлы, свивать лини, сигналить флажками. Даже «отбивать склянки» не получалось — из-за отсутствия резкого двойного удара в обе стороны колокола-рынды.

За все плавание Сашик ни разу не спустился в машинное отделение — что уж говорить о названиях парусов, снастей, такелажа, рангоута. Парня держал плен собственных представлений о морской жизни...

Плавание на «Платоне» сменилось прежним никчемным существованием, осложненным надвигающимися холодами. Однообразные серые недели складывались в месяцы.

Предложение сходить в Херсон «матросом за все» показалось волшебной музыкой в гробовой тиши. Судно — парусная шлюпка «Святой Николай»; команда — судовладелец, он же шкипер, и его сын; груз — черепица. Плата — шесть рублей. Выбирать не приходилось.

Рейс был тяжелым. Грин кашеварил, рубил дрова, стоял вахты и спал на голых досках под мокрым тряпьем. А вокруг насвистывал ветер при четырехградусном холоде. Но море было так близко, дали так чисты, а дельфины, резвясь, так мило поглядывали!..

В Херсоне Александр потребовал расчет. Оказалось, он еще должен за раздавленную в беготне черепицу. В итоге стороны расстались, каждая при своем. В Одессу Грин вернулся безбилетником на какой-то посудине.

...Ранней весной ему повезло: взяли матросом на корабль «Цесаревич», принадлежащий Русскому обществу пароходства и торговли. Рейс в Александрию оказался единственным заграничным в его жизни. Ни Сахары, ни львов Александр в Египте не увидел. Выйдя на окраину города, оступился в арык с мутной водой, посидел на пыльной обочине, помечтал... А потом вернулся в порт: время поджимало. Так завершилась его африканская эпопея. Жизненная палитра Грина изобиловала мрачными красками. После Одессы он вернулся на родину, в Вятку — опять к случайным заработкам. Но жизнь упорно скупилась на место и занятие для горемыки...

Через год Александр оказался в Баку, где первым делом подхватил малярию. Эта хворь надолго привязалась к писателю.

Краткосрочная работа на нефтепромыслах сменилась долгим нищенским бездействием; рыбацкая карьера и вовсе длилась неделю: подкосила лихорадка. Недолго проплавав матросом, Грин опять вернулся к отцу...

А весной подался на Урал — за золотыми самородками. Но там, как и везде, мечты оборачивались суровой действительностью. Горы, поросшие синим лесом, берегли свои золотые жилы. Зато пришлось вдоволь намучиться в рудниках, шахтах и депо.

Черная работа у домен, на лесосеках и сплаве. Отдых на казарменных нарах, где рядом, вместо тропического солнца, краснела железная печка...

Александр ГринГриневский решил добровольно вступить в царскую армию — это был акт отчаяния... Весной 1902 года юноша очутился в Пензе, в царской казарме. Сохранилось одно казенное описание его наружности той поры. Такие данные, между прочим, приводятся в описании: Рост — 177,4. Глаза — светло-карие. Волосы — светло-русые. Особые приметы: на груди татуировка, изображающая шхуну с бушпритом и фок-мачтой, несущей два паруса...

Искатель чудесного, бредящий морем и парусами, попадает в 213-й Оровайский резервный пехотный батальон, где царили самые жестокие нравы, впоследствии описанные Грином в рассказах «Заслуга рядового Пантелеева» и «История одного убийства». Через четыре месяца «рядовой Александр Степанович Гриневский» бежит из батальона, несколько дней скрывается в лесу, но его ловят и приговаривают к трехнедельному строгому аресту «а хлебе и воде». Строптивого солдата примечает некий вольноопределяющийся и принимается усердно снабжать его эсеровскими листовками и брошюрами. Грина тянуло на волю, и его романтическое воображение пленила сама жизнь «нелегального», полная тайн и опасностей.

Пензенские эсеры помогли ему бежать из батальона вторично, снабдили фальшивым паспортом и переправили в Киев. Оттуда он перебрался в Одессу, а затем в Севастополь. Вторичный побег, да еще отягченный связью с эсерами, стоил Гриневскому двухлетнего тюремного срока. А неудачная третья попытка оставить неволю закончилась бессрочной сибирской ссылкой...

В 1905 году 25-летний Александр бежал и добрался до Вятки. Там он и жил по украденному паспорту, под фамилией Мальгинов, до самых Октябрьских событий.

«Я был матросом, грузчиком, актёром, переписывал роли для театра, работал на золотых приисках, на доменном заводе, на торфяных болотах, на рыбных промыслах; был дровосеком, босяком, писцом в канцелярии, охотником, революционером, ссыльным, матросом на барже, солдатом, землекопом…»

Долго и болезненно Александр Степанович искал себя как писателя... Он начинал свой литературный путь как «бытовик», как автор рассказов, темы и сюжеты которых он брал непосредственно из окружающей его действительности. Его переполняли жизненные впечатления, вдосталь накопленные в годы странствий по белу свету...

С особой любовью вспоминал Грин об уральском богатыре-лесорубе Илье, который обучал его премудростям валки леса, а зимними вечерами заставлял рассказывать сказки. Жили они вдвоем в бревенчатой хижине под старым кедром. Кругом дремучая чащоба, непроходимый снег, волчий вой, ветер гудит в трубе печурки... За две недели Грин исчерпал весь свой богатый запас сказок Перро, братьев Гримм, Андерсена, Афанасьева и принялся импровизировать, сочинять сказки сам, воодушевляясь восхищением своей «постоянной аудитории». И, кто знает, может быть, там, в лесной хижине, под вековым кедром, у веселого огня печурки и родился писатель Грин...

В 1907 году вышла в свет его первая книга — «Шапка-невидимка». В 1909-м напечатали «Остров Рено». Потом были другие работы — более чем в ста периодических изданиях...

Выкристаллизовался и псевдоним автора: А. С. Грин. (Сперва были — А. Степанов, Александров и Гриневич — литературный псевдоним был необходим писателю. Появись в печати подлинная фамилия, его сразу же водворили бы в места не столь отдаленные).

В послереволюционном Петрограде М. Горький выхлопотал писателю-нелегалу комнату в Доме искусств и академический паек... И Грин был теперь не один: он нашёл подругу, верную и преданную до конца, как в его книгах. Ей он посвятил бессмертную феерию «Алые паруса» — книгу, утверждающую силу любви, человеческого духа, «просвеченнуя насквозь, как утренним солнцем», любовью к жизни, к душевной юности и верой в то, что человек в порыве к счастью способен своими руками творить чудеса...

В 1924 году Грин и его жена Нина Николаевна (очень советуем её замечательные воспоминания о Грине) переехали из Петрограда в Феодосию (она идёт на «спасительную хитрость», чтобы отдалить мужа от затягивающей богемы: симулирует сердечный приступ и получает «заключение» врача о необходимости переменить место жительства).

...Он всегда мечтал жить в городе у тёплого моря. Здесь прошли самые спокойные и счастливые годы его жизни, здесь были написаны романы «Золотая цепь» (1925) и «Бегущая по волнам» (1926).

Крымский период творчества Грина стал как бы «болдинской осенью» писателя, в эту пору он создал, вероятно, не менее половины всего им написанного. Его комнату занимали только стол, стул и кровать.

А на стене, против изголовья, красовалась просоленная деревянная скульптура из-под бушприта некоего парусника. Корабельная дева провожала писателя ко сну и встречала на рассвете. Грин окунулся в свой выстраданный сказочный мир...

Но к концу 1920-х годов издатели, до этого охотно печатавшие книги Грина, перестали брать их совсем. Денег не было, не помогли и хлопоты друзей об устройстве уже больного писателя в санаторий. Грин заболел, в сущности, от недоедания и от тоски, потому что впервые жизнь показалась ему «дорогой никуда». Он не знал, что настоящая его слава ещё впереди...

Грин был не только великолепным пейзажистом и мастером сюжета, но и еще очень тонким психологом. Он писал о неизученности и могуществе природы, о самопожертвовании, мужестве — героических чертах, заложенных в самых обыкновенных людях. Наконец, очень немногие писатели так чисто, бережно и взволнованно писали о любви к женщине, как это делал Грин.

Александр ГринЛитературное наследие Грина гораздо шире, многообразнее, чем это можно предположить, зная писателя лишь по его романтическим новеллам, повестям и романам. Не только в юности, но и в пору широкой известности Грин наряду с прозой писал лирические стихи, стихотворные фельетоны и даже басни. Наряду с произведениями романтическими он печатал в газетах и журналах очерки и рассказы бытового склада. Последней книгой, над которой писатель работал, была его «Автобиографическая повесть», где он изображает свою жизнь строго реалистически, во всех ее жанровых красках, со всеми ее суровыми подробностями.

Писатель скончался 8 июля 1932 года в Старом Крыму.

Последним неоконченным произведением писателя был роман «Недотрога» — роман о деликатных, ранимых и отзывчивых натурах, неспособных ко лжи, лицемерию и ханжеству, о людях, утверждающих добро на земле. «До конца дней моих, — писал Грин, — я хотел бы бродить по светлым странам моего воображения».

На гористом старокрымском кладбище, под сенью старой дикой сливы, лежит тяжелая гранитная плита. У плиты скамья, цветы. На эту могилу приходят писатели, приезжают читатели из дальних мест...

«Когда дни начинают пылиться и краски блекнуть, я беру Грина. Я раскрываю его на любой странице. Так весной протирают окна в доме. Все становится светлым, ярким, все снова таинственно волнует, как в детстве.» — Д. Гранин

«Это писатель замечательный, молодеющий с годами. Его будут читать многие поколения после нас, и всегда его страницы будут дышать на читателя свежестью такой же, как дышат сказки.» — М. Шагинян.

«Александр Грин — писатель солнечный и, несмотря на трудную судьбу, счастливый, потому что через все его произведения победно проходит глубокая и светлая вера в человека, в добрые начала человеческой души, вера в любовь, дружбу, верность и осуществимость мечты.» — Вера Кетлинская.

В 1960-х годах, на волне нового романтического подъема в стране, Грин превратился в одного из самых издаваемых и почитаемых отечественных авторов, кумира молодого читателя (до этого, в разгар кампании против «безродных космополитов», книги писателя были вычеркнуты из планов издательств, не выдавались в библиотеках)... Теперь же были открыты библиотеки и школы его имени, основаны Дома-музеи Грина в Феодосии, Старом Крыму и Вятке...

И эта любовь не угасает по сей день... Сперва в Крыму, а в августе 2000 года — к 120-летию со дня рождения Александра Грина — и на родине писателя, в г. Кирове (Вятка), на набережной, носящей его имя, был торжественно открыт бюст писателя.

Творчество Грина — черточка лица эпохи, частица ее литературы, притом частица особенная, единственная... В 2000 г. учреждена Всероссийская литературная премия имени Александра Грина, она присуждается ежегодно «за произведения для детей и юношества, проникнутые духом романтики и надежды», среди лауреатов этой премии — Кир Булычев и Владислав Крапивин. «Выдуманная писателем, никогда не существовавшая на географических картах Страна Гринландия, внешне реалистическая и художественно совершенная, также пронизывающая почти все главные произведения фантастика (в широком спектре — от НФ до фэнтези, готического романа и «лит-ры ужасов») и общая романтическая недосказанность, — позволяют считать Грина одним из основоположников современной фантастической литературы... недооцененным при жизни...» — А. Бритиков. Произведения Александра Грина любимы и уже сто лет тревожат сердца читателей...

«Нет ни чистой, ни смешанной фантастики. Писатель должен пользоваться необыкновенным только для того, чтобы привлечь внимание и начать разговор о самом обычном.» — Александр Грин

Книги автора Александр Степанович Грин