Талант из глубин

Семен Яковлевич был одним из таких тренеров, которые во многом заменили отца тем из ребят, у которых отцы не вернулись с фронта. Заслуженный тренер СССР и Украины, мастер спорта по фехтованию и по рукопашному бою, он воспитал несколько поколений чемпионов мира, Олимпийских игр, Европы, СССР и Украины. Наиболее известными из них были Виктор Путятин, Григорий Крисс, Иосиф Витебский. К моменту моего с ним знакомства Колчинский был уже чемпионом Украины по фехтованию и чемпионом Киргизии по рукопашному бою. О его боевом прошлом я узнал много лет спустя, так как в то далекое время на эту тему он разговоров со своими учениками не вел. Он был среди тех спортсменов-добровольцев, кто в первые же дни Великой Отечественной войны составил костяк специального отряда, получившего вскоре название «Отряд отважных». Из наиболее физически и морально закаленных спортсменов, выпускников Московского института физической культуры и курсантов центральной школы НКВД была затем создана отдельная мотострелковая бригада особого назначения (ОМСБОН). В этой бригаде было 22 Героя Советского Союза, в числе которых – автор книги «Сильные духом» Дмитрий Медведев, прославленный разведчик Николай Кузнецов, Лазарь Паперник, Надежда Троян. Из этой бригады направлялись группы в тыл неприятеля для проведения диверсий. Солдат бригады обучали приемам штыкового и рукопашного боя. Они умели в качестве оружия использовать всё, что в бою оказывалось под рукой, а также владели приемами самбо, бокса и вольной борьбы. Семен Яковлевич обучал других и сам принимал участие в боевых операциях. Он был награжден 6 орденами и 20 медалями.

Так получилось, что первым видом оружия, которым мне пришлось овладеть, был карабин с эластичным штыком (в те годы еще существовал такой вид фехтования). Соревнования по этому чисто русскому виду военного искусства, доведенному до уровня спортивного мастерства, проводились на чемпионатах СССР и чемпионатах Вооруженных Сил. Считалось, что они способствовали эффективной подготовке бойцов к ведению рукопашной схватки с оружием и психологическую устойчивость бойца во время боевой схватки.

Признаюсь, что к предложению начать свою фехтовальную карьеру с овладения карабином с эластичным штыком я отнесся прямо-таки без восторга. До этого мне пару раз приходилось видеть соревнования фехтовальщиков. Киевская школа фехтования всегда отличалась высоким уровнем мастерства, и сражения бойцов на рапирах и шпагах всегда привлекали много зрителей. Молодежь, зачарованная поединками фехтовальщиков в их белоснежных костюмах, после очередных соревнований устремлялась в спортивные общества попробовать свои силы в этом романтическом виде спорта. Так получилось и со мной. Но когда я, уже по совету тренера, посетил соревнования на карабинах с эластичным штыком, то никакой эстетики в них не увидел. Это были соревнования военнослужащих из подразделений МВД, к которому относилось спортивное общество «Динамо», в котором я состоял. Я увидел, как богатырского роста бойцы, в руках которых карабины выглядели игрушками, колошматили в боевом запале друг друга и отнюдь не выглядели такими же рыцарями, как те белые молнии, которые дрались на фехтовальной дорожке шпажными или рапирными клинками. И еще. Я был не из хрупких юношей, но мне трудно себя было представить в качестве противника одного из тех верзил, которых я увидел на фехтовальной дорожке. Сказал я обо всем этом Семену Яковлевичу. Он потер ладонь и как-то загадочно усмехнулся:

– А ты думаешь, что во время войны перед рукопашным боем противников сортировали по весу и росту?..

Узнав много лет спустя детали боевой биографии С.Я.Колчинского, я, кажется, смог догадаться, о чем он тогда подумал. Оказалось, что из множества эпизодов войны ему больше всего запомнился бой, в котором он чудом остался жив. Во время этого боя он взялся уничтожить засевшего в одном из домов вражеского автоматчика, стрелявшего по нашим солдатам. К моменту встречи автоматчик, оказавшийся огромным детиной, расстрелял автоматные рожки и отстреливался из пистолета. Семену Яковлевичу удалось нанести гитлеровцу удар по вооруженной руке, затем – в живот и, в итоге, скрутить его, но выстрелить тот все же успел. Пуля обожгла ладонь, оставив на ней метку. К слову, мой тренер богатырским ростом отнюдь не отличался.

Начались усиленные тренировки – впереди были соревнования. Семен Яковлевич акцентировал мое внимание на приемах, нацеленных на выбор оптимальных траекторий штыка в различных ситуациях. Он обратил мое внимание на то, что большинство тех богатырей, вид которых смутил меня на недавних соревнованиях, грешат очень уж размашистыми движениями карабина. Приводил он также в пример сценическое фехтование. Студенты и актеры театрального училища, покорявшие зрителей своими эффектными боями на сцене, на спортивных соревнованиях оказывались, как правило, последними: они по привычке размахивали шпагами, получая тут же уколы противника в результате контратаки. Он мне обещал, что другие виды оружия от меня не уйдут и что фехтование на карабинах послужит для этого подспорьем, развивая такие важные качества, как быстроту, точность и чувство дистанции. Да и опыт боев сам по себе ценен.

Начальный спортивный разряд я выполнил на первых же соревнованиях. Продолжительные тренировки дали мне основательное владение техникой самых разных приемов штыкового боя. Один из моих первых боев запомнился особенно. Моим противником оказался один из тех рослых бойцов, сам вид которых меня некогда очень смутил. Мне у него удалось бой выиграть. Но потрясла меня не сама эта победа, а слезы на глазах моего противника сразу после боя, когда он, чертыхаясь, вслух сетовал на то, что «продул бой пацану». Вот так мы тогда взрослели…

Через год после начала моих тренировок я уже втянулся основательно в занятия штыковым боем, но их пришлось прекратить из-за каких-то «указаний сверху», запретивших юношам заниматься этим видом фехтования. Семен Яковлевич напомнил о моем давнем желании и его обещании давать мне уроки по фехтованию на шпагах. Дело быстро пошло, и через год я стал чемпионом Киева среди юношей. Учился я хорошо, школу закончил с медалью, и Семен Яковлевич стал усиленно агитировать меня поступать в институт физической культуры. Пожалуй, впервые я тогда его не послушался, так как не видел спорт в качестве основного дела своей жизни. Однако когда я сунулся было поступать в Киевский политехнический институт, то мне на вступительном экзамене (медалистам надо было сдать один экзамен) поставили тройку, да еще ехидно заметили, что с моими знаниями учиться в вузе я не смогу. Что-то похожее сказали и моему однокласснику, отважившемуся с его еврейской фамилией так же сунуться в этот же вуз. С моими «оппонентами» тогда я был категорически не согласен, потому что, скучая в ожидании беседы с ними после подготовки ответа на экзаменационный билет, успел решить задачки девушке, сидевшей неподалеку и попросившей меня о помощи. Школьная привычка… К слову, затем я узнал, что в институт она со своей четверкой прошла.

К тому времени я уже имел представление о геофизике и пошел учиться по этой специальности в Киевский геологоразведочный техникум. Занятия спортом я не бросил, и еще через год стал чемпионом спартакиады Киева. Однако Семен Яковлевич, сильно огорчившись моим непослушанием, заметно охладел ко мне. Да и что можно было теперь ожидать тренеру от человека, заболевшего тягой к геологическим экспедициям?.. Я и сам начал привыкать к мысли, что с этим видом спорта надо будет кончать, учитывая трудности, связанные с потерей спортивной формы в течение продолжительных полевых сезонов.

Техникум я окончил с отличием и был включен в «5% выпуска», что давало мне право сразу же поступать в вуз без производственного стажа, а также распределиться работать в любую точку страны, включая Киев. Я тогда жил с мамой в коммунальной квартире, где проживало пять семей. Состав этой «коммуналки» был довольно необычен. Одну из комнат занимал бывший партизан с женой и дочкой, другую – отсидевший свою «десятку» бывший полицай с дочкой и внучкой. Мы вдвоем размещались в небольшой комнатке, отгороженной от кухни тонкой перегородкой. Перегородка эта всякий раз колебалась, когда хлопали кухонной дверью, и от таких хлопков время от времени падали развешанные на ней фотопортреты. Портрет Сонечки, своей младшей сестры, мама, в конце концов, убрала со стены и нашла для него более надежное место. Красавица Сонечка вместе с престарелыми родителями и двумя своими детьми «пошли по приказу» в Бабий Яр. В свободное от учебы время я проводил в спортзале, с друзьями и в библиотеках, так как условий для занятий дома практически не было, а перед сном всякий раз из-за недостатка места мне приходилось ставить раскладушку. Эта теснота тяготила. Меня манили дали, и я взял направление в Таджикистан. Почему туда? Потому что во время войны мы несколько лет прожили в этом гостеприимном крае, о котором у меня остались самые лучшие воспоминания. Собираясь на фронт, мой отец отправил нас в начале войны туда в эвакуацию в том, в чем мы были. Получилось это неожиданно, так что документы у нас с собой были далеко не все. Взамен моего подлинного свидетельства о рождении в городе Василькове Киевской области, таджики выдали бумагу, в соответствии с которой я стал уроженцем города Сталинабада. А когда мне выдавали паспорт, то доказать истину оказалось делом трудным, и пришлось махнуть рукой на эту ляпу. Зато как было занятно наблюдать широкую улыбку кадровика Таджикской геофизической экспедиции, когда он, раскрыв мой паспорт, воскликнул: «Ба! Да ты же наш национальный кадр!». Запомнилась редкая фамилия этого симпатичного человека – Тамара (он, кажется, был из цыган).

В ожидании отъезда в геофизическую партию я шатался по городу (тогда это еще был Сталинабад, затем – Душанбе) и забрел на стадион. В одном из залов тренировались фехтовальщики. Слово за слово – и меня пригласили принять участие в первенстве города, которое намечалось на следующий день. Поучаствовал я в этих соревнованиях и занял первое место в фехтовании на шпагах. Через пару дней я уехал в полевой отряд на участок работ, расположенный недалеко от афганской границы.

Работа мне была под силу, я с ней справлялся. Но вскоре выяснилось, что геофизический метод, которым проводились работы, в данном районе является крайне неэффективным. Времяемкие работы почти не давали результата, и страдали больше всего от этого рабочие (недавние зэки и совсем молодые ребята – выпускники исправительно-трудовой колонии), которые были на сдельной оплате труда. Ситуация складывалась тупиковая, а к переходу на другой геофизический метод экспедиция не была готова – не хватало соответствующей аппаратуры. Пришлось ждать, ничего другого не оставалось. Вскоре, однако, пришла телеграмма, в соответствии с которой меня вызывали на сборы к предстоящей спартакиаде СССР, где я должен был выступить в составе команды Таджикистана.

Спартакиада проходила в Москве. Выступил я на ней довольно скверно, но воспользовался пребыванием в столице для того, чтобы попытаться поступить в вуз. Все пять экзаменов сдал на-отлично. Я пребывал в раздумье, но сомнения мои рассеял кадровик Тамара, когда я вернулся из Москвы в Таджикистан. Он убедил меня прервать на этом мою работу и вернуться в Москву, что я и сделал. К слову, экзамены в Москве явили собой полнейший контраст той иезуитской экзекуции, которую мне когда-то устроили экзаменаторы при попытке поступить в киевский вуз. Более того, запаса моих знаний хватило-таки не только для того, чтобы учиться в вузе, но окончить Московский университет с отличием.

Во время учебы в Москве я возобновил занятия фехтованием. Пару раз был чемпионом МГУ по фехтованию на шпагах. Кроме того, занимался тренерской работой, что являлось ощутимым подспорьем к скромной студенческой стипендии.

Семен Яковлевич Колчинский оказал вполне ощутимое влияние на линию моей судьбы. Если бы не его уроки, всё могло бы сложиться по-иному. И дело наверняка не в технике фехтования, которой он обучал своих учеников. Он воспитывал из нас полноценных личностей, которым ранее, до знакомства с ним, так не хватало мужского начала в их семейном окружении. Он прививал нам уверенность в морально-волевом превосходстве над будущими противниками, которые могут встретиться не только на фехтовальной дорожке. Он учил нас не унывать после поражений, а упорно трудиться, нацеливая себя на победу. Его школа в полной мере пригодилась мне и в последующей жизни, когда было уже не до регулярных занятий спортом.

Много лет я с Семеном Яковлевичем не виделся. Помог случай. В один из его юбилеев в том же ресторане, где отмечали это событие, случайно оказался мой брат Семен. Они познакомились, и вскоре после этого мои контакты с Семеном Яковлевичем возобновились. Мы с ним переписывались, и время от времени перезванивались. Он был очень рад тому, что мои профессиональные успехи я связывал с той закалкой в юности, которую он смог обеспечить своим ученикам. Сетовал в своих письмах на трудности, связанные с высокой стоимостью спортивного снаряжения, недовольством родителей его учеников, на плечи которых стали все больше перекладывать расходы на подготовку и поездки к местам проведения соревнований. Большое огорчение вызывали у него перегрузки ребят в их школах, гимназиях и лицеях, из-за которых они с трудом выкраивали время на спорт, вырастая физически не вполне развитыми.

Мне запомнились приятные встречи и застолья, которые Семен Яковлевич иногда устраивал у себя дома. Его лишенная какой-либо роскоши квартира напоминала музей, уставленный спортивными кубками и фехтовальным оружием. За столом хозяин квартиры всегда был неизменно весел и остроумен. Сам он из напитков, зная в них толк, неизменно предпочитал украинскую самогонку. Конечно же, в небольших дозах.

…С множеством учеников Семена Яковлевича, людей разных профессий, мне довелось увидеться на гражданской панихиде и в переполненном зале на поминальной трапезе, когда его не стало. Многие из них мне были знакомы еще с юности. Например, бывший рапирист профессор Станислав Ошкадеров, выбравший для себя в качестве основного дела жизни металлофизику и ставший трижды лауреатом Государственных премий.

Ему не хватало ласки

Арзика на цепь посадили еще щенком. Он быстро понял, чего от него хотят хозяева, и лаял, почти не переставая, носясь вдоль низенького заборчика, разделяющего огород от двора. В огороде стоял сарай, в котором похрюкивала свинья. Ее-то и должен был круглосуточно охранять Арзик от недобрых рук. Когда его хозяйка, Настасья Ивановна, возилась на огороде или в сарае, Арзик отдыхал, подавая голос лишь тогда, когда кто-то приближался к хозяйскому дому, проходя мимо по улице.

С Арзиком я познакомился, когда с моим коллегой Геной снял на время комнату у хозяев этого злобного на вид пса непонятной породы. Настасья Ивановна, перечисляя условия, которые нам надо было выполнять на время проживания в ее доме, предупредила: «К Арзику не подходить – порвёт!». Мы с Геной и без этого предупреждения не допускали даже саму возможность контакта с Арзиком, у которого глаза постоянно наливались кровью от неистового лая. Наша хозяйка не сомневалась в том, что Арзик порвет каждого, кто посмеет к нему приблизиться.

Однажды утром вышли мы с Геной из дома, направляясь на работу, но он зачем-то сразу же вернулся обратно. Я, дожидаясь его, ходил туда-сюда по двору и обратил внимание на забавную закономерность в поведении Арзика. Как только я удалялся от него, он принимался лаять еще истошнее. Если же я приближался к нему, он почти умолкал. Я сделал еще пару шагов в его сторону. Он совсем перестал лаять, вильнул хвостом и с любопытством стал смотреть на меня, чисто по-собачьи вращая морду из стороны в сторону. И когда я подошел еще ближе, он пригнулся к передним лапам, переступая ими часто-часто, и заскулил. Мы с ним с двух сторон приблизились к заборчику. Я протянул к нему руку и коснулся его головы. И тут Арзик прыгнул ко мне, зарылся мордой в мою куртку и стал громко и надрывно скулить. Я гладил его нечесаную шерсть, он же буквально рыдал, а затем понемногу начал успокаиваться. Обеспокоенная наступившей вдруг непривычной тишиной Настасья Ивановна выглянула из сарая и прямо-таки обомлела от неожиданности. У Гены, вскоре появившегося на пороге дома, челюсть буквально отвисла. Когда все пришли в себя, Гена подошел ко мне, но погладить Арзика не рискнул, хотя тот уже и не думал на него лаять.

Вечером, ужиная в привокзальном ресторане, мы с Геной вспомнили об Арзике и взяли кое-что ему. Он нас уже не облаял и принял, как должное, свою долю ужина.

На другой день Настасья Ивановна строго меня отчитала. Ее беспокоило пробудившееся дружелюбие Арзика, которое могло бы теперь проявиться в его отношении к чужакам. Но нам удалось убедить ее в том, что Арзик просто перестал считать нас такими.

…Когда наступило время уезжать, все мы – я, Гена, Настасья Ивановна и ее муж Иван Иванович – почувствовали, что за минувшие несколько месяцев мы на самом деле успели сродниться. Арзику это стало понятно еще раньше…

Жадность сгубила

Будущий профессор, а в то время пока еще доцент, Николай Серафимович с детства был человеком бережливым и экономным. Поговорка «Копейка рубль бережет» была для него не только словами. Он никогда не проходил мимо валявшейся на земле монеты и непременно ее подбирал. Студенты давно подметили в нем эту черту и после очередной экзаменационной сессии решили над ним подшутить.

Перед входом в кабинет доцента один из студентов выскоблил в паркете углубление размером с монету и воткнул ее туда, крепко припечатав затем каблуком заподлицо с полом. Когда появился доцент, которого студенты ждали для пересдачи экзамена, они увидели, как он пытается безуспешно извлечь монету. Но не таков был Николай Серафимович, чтобы упустить подобный случай. Вскоре он вышел из кабинета с молотком и отверткой. Орудуя ими, он успешно извлек монету из пола, а оставшееся в полу углубление служило студентам доказательством правдивости этой истории.

Ждановка

Ждановка – это не населенный пункт, расположенный на Донбассе, хотя есть и такой. «Ждановкой» сотрудники геофизической партии, работавшей в советское время на полуострове Мангышлак (ныне – Мангистау), назвали болезнь, которой вскоре после прибытия на полуостров стал страдать электромеханик Жданов. Связана она была однозначно с употреблением воды из морского опреснителя, которую водовозки привозили из расположенного на расстоянии 100 км от базы партии города Шевченко (ныне – Актау). Город этот иные журналисты тогда называли «столицей нефтяников Мангышлака», хотя для местных жителей давно стало ясно, что его процветание и отличное снабжение «из центра» связано не с нефтью, а с расположенными на полуострове месторождениями урана. Опреснители морской воды, работавшие на урановом топливе, снабжали водой почти весь полуостров, а в самом городе этой воды хватало для полива деревьев в городском парке. К слову, знатоки утверждали, что состав местной почвы здесь такой, что при достатке воды можно было бы вполне выращивать персиковые деревья.

Агрегаты для опреснения морской воды работали здесь по технологии термо-испарительной дистилляции. Состоит она в том, что конденсируемый пар собирают в накопительные емкости, затем воду обогащают солями и фтором, проводят процедуру обеззараживания и фильтруют полученный раствор через засыпки карбонатного песка и активированного угля.

Жданов, носитель недуга «ждановка», название которого не встретишь ни в одном справочнике, никогда не болел желудочными расстройствами. Здесь же после приема воды, полученной из опреснителя, у него начиналась диарея, остановить которую, по его глубокому убеждению, можно было лишь при употреблении внутрь полстакана водки с добавлением в нее соли. Соль для этого требовалась обычная, поваренная, а не та, которую после опреснения морской воды добавляют в полученную из пара жидкость. Вместо хорошего вкуса при этом получалось, как правило, безотказно работающее слабительное.

Всё бы ничего, но к приезду Жданова на место проведения работ в геофизической партии ввели сухой закон, запрещавший под угрозой увольнения употребление спиртных напитков. Делались, правда, отдельные исключения. Так было, когда один из рабочих накинул на плечо ремень фляги с водой, не заметив пристроившегося к ремню скорпиона. Скорпион мгновенно ужалил, и плечо стало распухать. Рабочий потребовал бутылку водки, чтобы нейтрализовать яд. Дело было на буровой скважине, и начальник отряда послал машину за водкой, учитывая возникшее чрезвычайное обстоятельство. Этот прецедент породил ряд других, когда на людей якобы стали нападать не только скорпионы, но даже фаланги и змеи. Все пострадавшие стали требовать водку «для лечения».

Ситуацию с Ждановым так же сделали исключением, но просуществовало оно недолго. Другие люди почувствовали скверное последействие воды из опреснителя, но единственное, что могло сделать начальство после этого, – посылать водовозки не в город Шевченко, а к немногочисленным источниками пресной воды, расположенным на Узени и мысе Песчаном. Разницу во вкусе этой воды и «коктейля» из опреснителей почувствовали все. Единственным ограничением была длина шланга у водовозок: она должна была быть достаточно большой, чтобы закачивать воду из подземного источника, связанного с карстовыми приповерхностными полостями.

«Ждановка», которой страдал Жданов и некоторые его коллеги, оказалась буквально пустяком по сравнению с грозными недугами, которые влекло за собой употребление для питья воды из опреснителей. Такую воду эксперты со временем перестали рекомендовать для питья, ограничиваясь лишь ее безвредным использованием для бытовых и технических нужд. Дело в том, что такая пресная вода имеет высокую концентрацию тяжелых изотопов дейтерия и кислорода, которые не так-то просто удалить в процессе опреснения из соленой морской воды. Множество людей, не догадывавшихся об этом полвека назад, стали пациентами онкологов…

Жена из Подмосковья

У Сергея Афанасьевича было две мечты – найти себе молодую жену и купить по дешевке кожаную куртку. Он был холост, работал в НИИ рядовым инженером с невысоким окладом, поэтому ему приходилось рассчитывать только на себя, избегая неоправданных расходов. Экономя на всем, он доходил до того, что купленные утром перед работой газеты продавал затем на работе желающим за полцены. А когда в его коллективе собирали с каждого деньги на подарок очередному имениннику, он демонстративно вносил лишь половину озвученного взноса с каждого из сотрудников, объясняя это финансовыми трудностями. В коллективе даже появилась привычная для всех фраза: «Сергею Афанасьевичу трудно, так как он мало получает». Конечно, были сотрудники, получавшие меньше него, например, техники, но они не пытались так, как он, демонстрировать свою несостоятельность.

О жене Сергей мечтал давно. Дело у него шло к пятидесятилетию, и он вполне созрел для того, чтобы обзавестись женой. Смущали его, правда, свой уже преклонный возраст и непривлекательный вид: был он сед, наполовину лыс и в морщинах. Окружающие пытались вдохнуть в него оптимизм, а насчет возраста успокаивали, убеждая его в том, что не так уж он стар. При этом приводили в пример Вольфганга Гёте, влюбившегося на восьмом десятке в юную девицу. Сергей горестно вздыхал и резонно возражал: «Так я ж не Гёте!..» Он подолгу курил, размышляя на эту тему, приглядывался к окружавшим его женатым коллегам и задавал им множество вопросов, ставящих подчас в тупик. Когда одному из них, слесарю Николаю Давыдкину, он задал странный вопрос о том, много ли денег у него стало уходить на семейную жизнь после женитьбы, то ответ его озадачил: денег на жену уходит много из-за ее габаритов, и если приходится что-то шить в ателье, то расходуется много дорогостоящей ткани. К примеру, в начале минувшей зимы справили ей пальто, так драпу на него ушло ужас как много. Николай посоветовал при всех прочих условиях искать жену более миниатюрную…

Сергей жил в квартире один, точнее – вдвоем с попугаем. Он очень дорожил своим пернатым другом. И когда попугая не стало, Сергей тяжело перенес утрату. На работе люди понимали, что у него случилось что-то плохое, и стали доставать вопросами. В один из дней Сергей тихим голосом ответил-таки одному из любопытствующих: «У меня умер попугай». Но в ответ вместо сочувственных слов услышал хохот бездушных коллег. Сергей надолго затаил обиду на них. Впереди был продолжительный полевой сезон на полуострове Мангышлак, где несколько месяцев предстояло прожить в небольших клетушках из ракушника. Селили в эти клетушки по два человека, и Сергей предложил поселиться с ним мне, так как я попал в коллектив недавно и не успел пропитаться злословием в его адрес. Он предложил мне называть его просто по имени, без отчества. Я с этим сразу же согласился.