Иерусалимский вокзал

Одесса, август 1971 г.

ОКА

Я гляжу в переулки годов,

Где секунды, как спицы, карет.

Отмеряют длину городов,

Где и жителей вовсе-то нет.

Где как души, плывут облака

По этапу идущей толпы,

Где бездонная речка Ока

Величаво проносит гробы.

А за речкою – свалка веков

Там охота идет на волков.

1972 г.

***

Обезоружили тоской

И зло расставили в засаде.

Я житель старогородской,

Я прячу книги и тетради.

И Мандельштама в тайнике

Держу я от возможной пытки;

Он без обложки, налегке,

Такой же дантовский и пылкий.

1972 г.

В ГОРАХ

Он мне сказал: "Жить надо с пастухами,

Среди друзей, среди овец в горах,

А в городе не проживешь стихами.

Здесь пишут не за совесть, а за страх".

Мы пили чай. Шумели и молчали.

Я город защищал по всем статьям.

И не было в тот день иной печали,

Как собираться в гости к пастухам.

И вроде никому не подражая,

Мы город перешли, как реку, вброд.

А рядом овцы малышей рожали

И на глазах разгуливал приплод.

Дрались орлы, и бубенцы звенели,

И пастухи стреляли по волкам,

И девочка играла на свирели

Про жизнь иную пьяным пастухам.

Ташкент, январь 1972 г.

ПРОЩАНИЕ

И шутка ль сказать:

Прощай!

На тысячелетья уйти.

Язык-то ведь

не праща.

Чтоб друзей убирать с пути.

Язык-то ведь

не стрелок.

Чтобы

в яблочко

бить.

Самый тяжелый оброк

Нам

словами

платить.

Попробуй сказать:

Прощай…

В душу влезь, как в карман.

Господи!

не

обольщай,

Слово – почти обман.

Ташкент, 1972 г.

ИМЕНА

Иудея, Самария, Галилея —

Состязанье древностей на слух,

Саркофаги римские в музее,

Как места отхожие для мух.

Галилея, Самария, Иудея —

Три сестры, три раны ножевых,

Солнце, как безумная Медея,

Носится с огнем среди живых.

И Синай, как пятка Ахиллеса,

Не обуть его и не отсечь,

И Голаны, как по ходу пьесы,

Вывесили свой дамоклов меч.

Я прошу у вас, как подаянья,

У подножья Храмовой горы:

Дайте мне такое же названье,

Чтоб и мне не выйти из игры.

1973-1975 гг.

САБРЫ ТЕЛЬ-АВИВА

Там, в глазах у еврейских солдаток,

Не печаль, а какой-то укор:

Будто входишь в аллею догадок,

Полный мира и бомб коридор.

Я иду, как по минному полю,

Человека обидеть боюсь.

Дайте мне польской радости долю

И свою марокканскую грусть.

Вот оно – величайшее гетто

Всех концов, начал, середин!

Нас утюжит библейское лето,

Не считая зубов и седин.

1973 г.

В БЫВШЕЙ ТЮРЬМЕ АККО

Знаки зодиака -

Все коту под хвост:

Виселица в Акко

Мне под самый рост.

Виселица в Акко,

Как змеи гипноз.

Запахи из мрака

Плесени и слез.

Вот и лезу в драку

Из-за пустяка.

Виселица в Акко

Жалом у виска.

Сентябрь. 1973 г.

ЛЕТО В БАТ-ЯМЕ

Гордой еврейке Сарре Бейлис – с нежностью.

Под мышкой автомат

И на плече берет.

Прости меня, солдат,

За мусор моих лет.

Солдатка – как упрек,

Как приговор суда:

Я отбываю срок

В концлагере стыда.

Я улыбаюсь всем,

Улыбка – мой язык.

Я разогнал гарем

Печали и интриг.

Я выбросился вон

Из памяти своей.

Солдат, я твой патрон

Из взрывчатых кровей.

Бат-Ям! Ты – дочь. Я – сын.

Премудрости родства?!

Мы на руках сидим

У одного отца.

Август 1973 г.

9 АВА 1974 ГОДА

Я молью жую свой сундучный мирок

В заласканном белом бреду.

Рифмованный Запад

И хитрый Восток

Написаны мне на роду.

В какую плотину уперся мой век

Лавиной своих колесниц?

А я примостился

На долгий ночлег

У зданий его

И гробниц.

Мозаика моли -

Лохмотья песцов

И душный, как ночь,

Нафталин…

Не высосать мне из оленьих сосцов

Смолу соломоновых вин.

НА ГОЛАНАХ

Здесь воевал Самсон, не мы,

Он, грешник, выкинул такое,

Что немы до сих пор псалмы

И все учение в застое.

Мы только сзади шли, дрожа,

А он, как резервист лохматый,

Врага громил и окружал,

И крыл Россию русским матом.

Он нас в соратники не брал:

Его сопровождали ветры.

Он на виду у всех украл

Ворота города Кунейтры.

Поверь, Израиль, это он

С врагами пьет, как Эли Коэн,

И в эту страшную из войн

Опять победы удостоен.

Май 1974 г.

АЛ. ГАЛИЧУ – В ДЕНЬ КРЕЩЕНИЯ

Ты не пой нам, гений, о распятье,

И к крестам чужим не примеряйся,

А мадонн моих в солдатском платье

Ты не обнаружишь из-под рясы.

Пулю в лоб – но не меняя веры,

Так поэтов обучала Муза.

Иудею, молча, к высшей мере

Бог приговорил из-за Иисуса.

Все простится гению-неряхе,

Все грехи, паденья и измены…

Иудея молится у плахи

Богу одному и неизменно.

Ноябрь 1974 г.

НОЧЬЮ В БАТ-ЯМЕ

Спят тихо женщины,

Задумавшись над жизнью,

И девочки летают на шарах.

Жестокий Бог любви

Трясет над нами вишню

До боли, до оскомины в зубах.

И глупо брать часы

И, узнавая время,

Идти во двор к продажным петухам.

Пусть ночь мне вымажет глаза

Сапожным кремом

И туфли каменные выдаст по ногам.

И я войду, как вор,

В свою глухую спальню,

Где все места распроданы давно,

И, разгоняя мух, твердить себе:

– Не странно ль,

Что свадебное выпито вино?

1974 г.

ПАМЯТЬ

Память широка, как город,

Улицы, дома,

Память – телефонный провод,

Память – трюм, тюрьма.

Вот свернулся в изголовье

Пушкинский тупик;

Что он мне -

Родня по крови?

Брат, отец, двойник?

То кричит,

То шепчет страстно:

"Воротись на миг!"

Не люби, не ешь, не странствуй…

Память – город, крик…

Август 1974 г.

***

Душа осветилась ракетой,

И дьявол укрылся щитом.

Какой расплачусь я монетой

За взгляд на горящий Содом?

Мне более всех захотелось

Природу в объятьях душить,

Заимствуя силу и смелость.

Столпы соляные смешить.

Ласкайте же, Лотовы дщери.

Ослепшего в пьянке отца:

В холодной и душной пещере

И зверь не уйдет от ловца.

И я обернулся без страха

На красный библейский огонь,

И стала соленой рубаха,

И каменной стала ладонь.

И снова Содом и Гоморра,

Два ангела, дщери и Лот,

И тихое Мертвое море,

И добрый от звезд небосвод.

Ноябрь 1975 г.

СОДОМ

Зачем я здесь, в чужом печальном доме,

Пытаюсь детство выбросить в окно.

Как праведнику ангелы в Содоме

Мне говорят: – Тебе спастись дано!

Вот я иду по улицам Содома

Мне кажется, что он не так уж плох.

Только в ожидании погрома

Заметен небольшой переполох.

Но слухам я не верю ни на йоту,

Глаза у страха больно велики.

И вот я вышел к городским воротам

снова голос мне сказал: Беги!

А я стою. Мне незачем спасаться.

Пусть ангелы смеются за углом

Какая женщина пойдет со мной скитаться

Когда сгорят Гоморра и Содом?

Ноябрь 1975 г.

***

Мне кажется, что я совсем не сын,

А просто найден где-то на раскопках.

Как старая монета, как кувшин,

Как имена в библейских заголовках.

Мне кажется, что я еще в бою,

Что я друзей в последний раз целую,

И на Голанах смерть ищу свою —

Простоволосую и злую.

1975 г.

СИНАЙ И БОГ

«О павших снимая с себя

И печаль, и заботу.

Их с бранного поля

Дати не выносят в субботу…

Солдаты лежат

Под пылающим солнцем Синая.»

Г. Варшавский.

«Но до сего дня не дал вам

Господь сердца, чтобы разуметь,

очей, чтобы видеть, и ушей,

чтобы слышать.»

Второзаконие, гл.29, ст.4.

Возьми меня в поводыри,

Поэзия слепая.

Мои глаза – как волдыри

От пламени Синая.

Не нам о павших говорить

Глухой скороговоркой,

Живых и мертвых хоронить

У музы на задворках.

Синай – потоп, Синай – исход,

Синай – землетрясенье.

У Бога свой к нему подход

В дни битв и в дни спасенья.

Я с павшими который год,

Я с ними лег в могилу.

А где-то Моисей плывет

В корзиночке по Нилу.

Октябрь 1975 г.

ГАМЛЕТ

Я "Гамлета" читаю в танке.

Я Гамлета не перерос.

Мне не достичь рекордной планки

Его ответ:

Вот в чем вопрос!

Снаряды танк мои пробивая,

Торопят:

Быть, или не быть?

Но, к небу руки простирая,

Я смерть прошу остановить.

Синай, май 1975 г.

***

Светлой памяти Меира Бари, моего первого друга-израильтянина,

Павшего в первый день войны Судного дня.

Живыми с войны возвращаются трусы

И горстка живых храбрецов.

А там пусть истории лживые музы

Нас бросят на чаши весов.

Но где-то, когда-то и кто-то нас спросит:

– А как ты остался в живых?

Не знаю, зачем нас земля только носит

В ладонях надежных своих…

ЕВРЕЙКА ИЗ ВАРШАВЫ

Дорогой Э. Мазур

Не панна уже и не пани —

Ромашки повытоптал век.

С утра телефон хулиганит:

Мадонна, взойди на ковчег!

И в зеркало смотрит мадонна,

И в зеркале видит она

Колодец испуга и стона

До сердца, до самого дна.

Отплыл ваш ковчег, варшавянка,

Простите уж нас, горемык.

Ну разве заметишь из танка

Сиротское пламя гвоздик?

Простите нас, добрая пани,

За грубую силу в губах.

Из боли нас век отчеканил

На русских и польских снегах.

И вся из чистейшего воска

Живет между каменных стен

Испуга и стона березка

Двенадцати наших колен.

Март 1975 г.

ЖАННЕ

Как лань среди машин и шума,

Ты в заблужденье введена.

А под дождем гуляет Шуман,

Напившись нашего вина.

Не стоит нам терять друг друга

В колючих зарослях сонат.

Вот помолиться вышла фуга

О тех, кто не придет назад.

Герою гимн сыграй погромче,

Пусть и его помянет век:

Среди людей он выл по-волчьи

И пел волкам, как человек.

И реквием сыграй, родная!

Мы свечи белые зажжем,

Чтоб души мертвых, пролетая,

Не заблудились под дождем.

Пусть музыка откроет двери,

Едва вернувшись с похорон,

Глядит, как Моцарту Сальери

Готовит плаху, а не трон.

И пусть застонет, возмутится

"Сонаты лунной" серебро,

И мир опять засеребрится,

И гений сядет за перо.

Февраль 1976 г.

ВОРОТА ГАЗЫ

Памяти Отца

УТРЕННЯЯ МОЛИТВА

Замычали минареты,

До рассвета два часа.

Петушиной оперетты

Разлетелись голоса.

Не осталось в небе места:

Все в молитвенном огне.

Даже пальма, как невеста,

Исповедуется мне.

И сова, ночная птица,

Облетая минарет,

На публичный дом садится

И кричит, что Бога нет.

***

Здесь птицы не поют, здесь птицы плачут.

То шепчут, то кричат наперебой.

А по ночам бездомные собаки

Ласкаются точь-в-точь как мы с тобой.

Быть может, Газа – просто в ад предбанник,

Где славный кофе пьется задарма.

Сидишь в пыли, сосешь восточный пряник,

Кричит мечеть, и молится тюрьма.

ПАТРУЛЬ

А в Газе что ни день цветет мимоза,

И кофе у арабов на усах.

Мой хрупкий век, свалившийся с обоза, -

Такая грусть в твоих глазах…

С меня дождями первородство смыло,

Не различить, где Тора, где Коран.

Сидит Агарь и кормит Исмаила,

И вспоминает Ханаан.

И кажется, кого-то узнавая,

Она взглянула сукой на солдат;

А камень, надо мною пролетая,

Шепнул на ухо:

– Он твой брат!

***

Арабы в кальсонах

Шатаются в Газе.

Тут били Самсона

За блуд и проказы.

И всюду рассказы

О смерти героя.

Уходим из Газы

И нет нам покоя.

***

Нам кажется, что осенью война.

Храни нас, Бог, в любое время года!

Но страха трехэтажная волна

Снесла покой, как мачту с парохода.

Мир был задуман, как великий храм,

Где обувь оставляется у входа.

И дождь струит по голым животам…

Храни нас, Бог, в любое время года!

Я жду войны. Я к ней уже привык.

И только шрамы, как уста урода,

Трещат по швам, освобождая крик:

Храни нас, Бог, в любое время года.

***

Черноглазая Газа

Очарует туриста.

От тюрьмы до базара

Метров триста.

Просит нищий на свалке

Пулю в лоб или хлеба,

Проклинает солдата

И апрельское небо.

***

Вздымая горбатые спины,

Из тьмы обветшалых шатров

Рабами бредут бедуины

На зов городских петухов.

Как будто тысячелетья

За чашечкой кофе

В шатрах

Мудрили они над мечетью

В бездонных синайских песках.

А церковь им не по карману.

Хранит их Господь про запас:

Они по великому плану

Заменят когда-нибудь нас.

И в поисках третьего Храма,

Взлетев на последний виток,

Сказал я:

– В шатры Авраама

Верни нас, единственный Бог.

Пусть целую вечность продлится

Молчанье в дырявом шатре.

И время –

Хищная птица –

Устало кружит по жаре.

ПЕСНЯ СОЖЖЕННОГО ТАНКИСТА

Друзьям из моей батареи, убитым в войну Судного дня

Ни ветра, ни птичьего свиста…

О, Господи, Шма, Исраэль!

Живыми сгорают танкисты

За свой соловьиный апрель.

Я знаю, что танк не Освенцим

И в танке не стыдно сгореть,

Но замерло заячье сердце,

Почуяв геройскую смерть.

Заклинило намертво люки.

Нам больше не видеть небес.

О, Господи! Где ж Твои руки?

Мне жалость нужна позарез.

Я помню, что сзади Кинерет,

А слева – Хермона хребет,

И жаль, что никто не поверит,

Что был я – и вот меня нет…

Но был я, и пепел свидетель,

Возьмите меня на ладонь –

При лунном и солнечном свете

Я буду шептать вам: «Огонь!»

Огонь небывалой свободы

Танкистов сжигал у границ.

А танков сожженные своды

Почетнее царских границ!

Война

Блестел, как зеркальный осколок,

Кинерет за нашей спиной.

Какой фарисей и астролог

Назвал этот ужас войной?

И пепел сожженной пехоты

Хоронит осенний туман…

Голанские злые высоты –

Лишь камни, война да бурьян.

Так шел Голиаф на Давида.

До метра расписан наш путь.

Лишь Бабьего Яра обида

Не смеет в глаза заглянуть.

Мир вашему праху солдаты.

Не в храмах, а в танках горим.

И больше не требуем платы –

Стоял бы Иерусалим.

Вот птица летит из Дамаска,

Испуганно глядя на нас.

Стальная не выдержит каска

Ее целомудренных глаз.

И пепел сожженной пехоты

Хоронит осенний туман…

Голанские злые высоты –

Лишь камни, война да бурьян.

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ В ГАЗЕ

Хочу домой, где одноглазой рысью

Звезда скрывается за каменной горой

И где луна, прижавшись к кипарису,

Прикинулась соломенной вдовой.

Покрыты пылью трупною ботинки,

Самсоновы лисицы Газу жгут,

И верные пророку бедуинки

Навстречу в платьях траурных идут.

КЛАДБИЩЕ НА МАСЛИЧНОЙ ГОРЕ

Ангелы на крышах

Бьют, как снайпера.

На горе Масличной

Встретиться пора.

На границе с небом

Съежимся рядком,

И гора накроет

Каменным платком.

Затянуть бы туже

Смерти пояса:

На горе Масличной

Верят в чудеса.

ВИДЕНИЕ В ЗАБРОШЕННОМ ПОРТУ ЯФФО

Я встретил тень.

Из глаз

Уже выкатывалось горе,

И до утра шумело море,

Что это наш последний час.

Качалась тень на гнущейся стене,

Как черный всадник на хромом коне.

И проплывали в море корабли.

Как на плечах несомые гробы.

НОЧЬ В АПРЕЛЕ

Шаги на улице, шаги…

Гуляет друг там или враг?

Скрипят за дверью башмаки,

И камнем прыгает кулак.

О, мотыльки любимых рук!

Не знаю, как вас величать.

Как мало у меня заслуг

Друзей к полуночи встречать.

Вдруг мышь летучая взлетит,

Расколет лампочку крылом,

И тьма, как император Тит,

Пойдет в атаку напролом.

СМЕРТЬ ПОЭТА

Поэт ходил с плебеями в обнимку,

Хмелел под утро с ними за столом,

Снимала Муза черную косынку,

Склоняясь над незаконченным стихом.

Он, по иным сокровищам скучая,

Гонял чертей от Храмовой стены.

Неслась земля, как бабочка ночная,

На яркий свет безжалостной луны.

Мы смерть порой обходим стороною,

Нас греют только бабы и вино.

Висит поэт над маленькой страною,

Благословляя каждое окно.

Не вырваться живыми из загона.

А он ушел с такими же в побег.

А мы опять в плену у фараона,

И море не расступится вовек.

***

…а жизнь на самом деле коротка,

Собачьего короче поводка.

Еще не высох на полу плевок

А человек взлетел, как поплавок.

Его судьба уже предрешена:

Еще тепла от шепота жена.

А тихая, бездомная душа

Глядит на труп глазами малыша.

ИЕРУСАЛИМСКИЙ ВОКЗАЛ

А. Якобсону

Вот и закончился путь.

Вот и закончился век.

Может, как свечку, задуть

Сердце свое человек.

Вот и закончился крик.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.