скачать книгу бесплатно
– Крутить его дальше. Проверить алиби папаши. За водителем следить. Экономку тоже не упускать из виду. Еще этого тренера допросить.
– Как всегда – одна рутина, – сказал Дымов. – Что ж, думаю, сегодня можно закругляться.
– А рапорт? – спросил Осокин.
– Завтра, – Дымов снял с вешалки куртку.
3
Осокин с капитаном разошлись на крыльце. Дымов решил прогуляться до дома пешком, Осокин поехал на автобусе. Ему не хотелось тратить лишний час на прогулку. Тем более, в выходной день.
Подъехала пустая маршрутка. Один водитель. Осокин сел возле двери и уставился в окно. Вяло падал мелкий снег. Одинокие прохожие. Полупустые дороги. Вечер воскресения. Весь народ отдыхает дома и готовится к следующей трудовой неделе.
Маршрутка свернула с Кирова на проспект Ленина. До Иркутского тракта еще далеко ехать.
Осокин – мент. А ведь пацаном и не думал стать сотрудником убойного отдела. Если бы не случай со старшим братом…
Тогда все случилось быстро. Толпа из десяти человек взяла «на гоп-стоп» его старшего брата. Данил в тот момент возвращался из магазина. Остановился в стороне, и боялся сдвинуться с места. Самый шустрый и самый громкий из толпы, видимо, вожак их, ударил в живот брата. Тот согнулся. И следующую секунду толпа кинулась на Макса и начала избивать. А Данил стоял с пакетом в руках и смотрел.
Два милиционера, что проезжали мимо драки, просто «бибикнули», не выходя из машины. Толпа разбежалась, как тараканы от яркого света. Тогда и опомнился Данил. Побежал к брату. Тот валялся без сознания. Милицейский экипаж спокойно поехал дальше, не заботясь, что стало с парнем.
Брата спасти не успели. Скончался по дороге в больницу. Кровоизлияние. Мать так и не смогла оправиться после случившегося, развод с отцом «добил» окончательно, и через два года она попала в больницу с нервным расстройством. Данил же винил во всем только себя. Стыдился своего испуга. Если бы он бросился на помощь брату, вряд ли бы он погиб.
Тем отморозкам ничего не было. Поймали какого-то залетного пацана из бедной семьи, постоянно нюхающего клей, который никакого отношения к этой истории не имел, и закрыли его на пять лет за соучастие. Остальных десять человек, включая заводилу, никто не трогал. Позже выяснилось, что «вожаком стаи» оказался сын прокурора Томской области.
Одно не давало покоя Осокину – что забыл на Черемошниках прокурорский сын? Думал, вертел в голове, прикидывал – но в тот момент ответа не нашел. Сам перед собой же зарекся, что обязательно найдет каждого из них. Только что с ними он бы делал, тогда представления никакого не имел.
Но мечты о «праведной» мести так и оставались мечтами. Мать стала инвалидом. Поговорила с сыном, рассказала всю ситуацию, которую он и сам прекрасно понимал. Сидели они тогда у Данила в комнате. Мать после долгой речи попросила сына поступить в военное училище.
– Сынок, ты сам видел, что сделали с твоим братом, – сказала мама. – Ты понимаешь, что так не должно быть? – Данил кивнул. – Может, у тебя получится узнать всю правду, – продолжала она.
Данил поступил в кадетский корпус. Спустя пару недель та ситуация с братом всплыла сама собой. Один парнишка рассказывал, как его старший брат и компания «гудели на Черемах». И проболтался, что сам был в той заварухе. Данил слушал, не перебивал, но с каждым его словом мрачнел и понимал, что одним разговором дело сейчас не закончиться. Знал себя и свой вспыльчивый характер.
– Слушай, а что там прокурорский сынок забыл? – спросил Осокин.
– Так они жили там какое-то время, – ответил он. – Тот еще отморозок. Да правильно, папаша прокурор, можно и чудить. Будь у меня такой отец, тоже бы особо не переживал.
Осокин пожал плечами и ударил его в кадык. Целился в челюсть, но промахнулся.
Парень закашлял, схватился за горло и согнулся пополам. Данил добавил удар коленом, сломав ему нос. Парень свалился на пол, кашлял и плакал.
– Вы брата моего убили! – Данил пнул его в живот.
Парнишка кричал, что-то пытался сказать, ревел, но Данил не слушал, продолжал пинать. В голове стояла только одна мысль – этот ублюдок виновен. На шум прибежала толпа кадетов разнимать дерущихся. На эмоциях Данил врезал одному из прибежавших, но против толпы устоять сложно.
В тот же вечер он узнал, что избил племянника подполковника Северской воинской части. Все главные люди кадетского корпуса стали разбираться в ситуации, поминутно вызывая к себе в кабинеты и запугивая паренька. Грозились исключить Осокина за драку, но, капнув поглубже, поняли, что и Данил в какой-то степени прав. В итоге сделали выговор с занесением в личное дело, отстранили на месяц от занятий, испоганили характеристику и не давали никаких толковых рекомендаций.
Директор кадетского корпуса так ему и сказал: «Осокин, раз ты крутой, и можешь себе позволить лупить полковничьих племянников, то разбирайся во всей этой херне сам». Доучиться дали, а после окончания выгнали, не разрешив присутствовать на церемонии вручения диплома.
Все время учебы Данил копал ту историю. Избытого паренька перевели в другой взвод. Да и сам он избегал Осокина, один старался с Данилом не встречаться. Осокин ждал. И дождался. Когда шум после драки улегся, прижал этого сосунка к двери туалета и задал интересующие его вопросы. Оказалась, что половина той шайки была связана с милицией и военными, а когда у родителей хорошие связи – детям дозволено все.
– Ты же в курсе, – говорил тогда племянник, – что если я захочу, тебя исключать из кадетского корпуса.
Он старался держаться уверенно, но его голос надламывался, да и сам племянник дрожал.
– В курсе, – спокойно ответил Осокин. Посмотрел внимательно на него и ушел, не сказав не слова.
Разобраться в этой истории до конца Осокин не успел, пришла повестка в армию. В высшее военное училище его не взяли из-за безобразной характеристики. Попал Осокин в мотострелковую роту. Старшина заметил его сразу. А что, серьезный парень, исполнительный, которому по десять раз не надо ничего объяснять. И так за полгода Данил дослужился до сержанта.
– Ты в технике шаришь? – как-то раз спросил старшина.
– Более-менее, – ответил Осокин.
– Пойдем, будешь танк чинить, – и старшина потащил его в ангар спецтехники.
Ремонт был прост. Снять левую гусеницу, заменить два треснутых колеса и вернуть гусеницу на место. Ничего сложного – крути гайки и смотри, чтобы на голову ничего не свалилось. Но Осокин не доглядел. Не рассчитал с тяжестью колеса. Попытался его поймать, но сломал на руках оба мизинца. Наложили гипс, но пальцы все равно срослись не правильно.
Старшина тогда сокрушался долго, и до конца службы не мог отстать от Осокина.
– Ты ж умный мужик! – говорил старшина. – Не мог попросить никого себе помочь?
Осокин пожал плечами:
– Одни имбецилы вокруг…
– Согласен, – кивнул старшина.
Демебль. Каникулы. После каникул Осокин пошел в Томское областное отделение полиции. Год службы плюс образцовая характеристика военкомата (которой Осокин обязан своему старшине) свое дело сделали. Данила приняли сразу, но затолкали в самый глухой отдел с кучей «висяков» и тоннами бумаги. Постоянные рапорты, отчеты, проверки, и никакой «работы в поле». Только прокуренный кабинет с пожелтевшими стенами, почерневший и расслаивающийся от старости стол, деревянный стул с треснутой спинкой и пятисантиметровые слои пыли на высоченных стопках бумаги.
Осокин не жаловался. Главное, он стал ближе к прокурорскому сыну. Но не прошел месяц, как прокурора повысили и перевили в Москву. Вся его семья поехала следом. А через полгода дошли слухи, что сынок уехал учиться в Прагу.
В участке только об этом и говорили: «Вот, Сергей Сергеевич Савинов, уже до Московского прокурора дослужился. И сын у него молодец, по обмену поехал учиться».
Осокин думал: Макс ведь был его на шесть лет. Прокурорский сын должен быть одного возраста с Максом. Выходит, тому парню двадцать пять лет. А университет заканчивают обычно в двадцать три… «Он на медика, что ли, учиться?» – спросил себя Осокин.
Данил решил, что разницы никакой, на кого учится прокурорский сынишка, и что если и подвернется случай с ним встретиться, сначала даст Савинову в морду, а потом уже начнет спрашивать. И принялся разгребать бумажные завалы «висячих дел». Часть из этих дел нужно было переоформить и сдать в архив, часть же «оставить до срока», дать им вылежаться, в надежде, что появятся новые улики.
Через полтора месяца работы наткнулся на дело брата. На папке под надписью «Дело №1157» стояла печать «ЗАКРЫТО». Начал его листать. С каждой страницей росло отвращение ко всему этому. Раздражала фотография отморозка-токсикомана, досье на него, показания липовых свидетелей. И ни одной строчки, ни одного мелкого упоминания о прокурорском сыночке, племяннике подполковника или других детей и подростков, приближенных к силовым структурам. Ничего. Несколько страниц отборной бурды, на последней из которых стоит косая печать «В АРХИВ».
Перечитал дело еще раз. Есть показания какого-то деда, что сидел на лавочке и видел, как тот самый отморозок избивает брата Данила, оборванные показания родителей, а его собственных показаний нет. «Странно, а куда остальное подевалось?»
Начал искать информацию. Выяснилось, что никаких показаний от Осокина Данила Васильевича в деле №1157 не было, да и само дело никто не помнит. Принес руководству потрепанную папку.
– Так оно уже закрыто, Осокин, – сказал полковник Демин. – Чего ты мне тут дела десятилетней давности суешь. Занимайся свежими, а это подшей к остальным и отнеси в архив.
Осокин попытался поспорить, но было бесполезно. Полковник с нескрываемым раздражением сказал:
– Да много ли вас Осокиных по Томской области? А если по Сибири пройтись? Так что иди и займись полезным делом. Иначе, без премии останешься!
Данилу пришлось отложить это дело. Вот они, защитники слабых и обездоленных. То, что парень умер, а виновные ублюдки на свободе – это уже никого не волнует, есть дела поважнее.
В архив сдавать не стал, убрал к себе в ящик и, когда становилось скучно, перечитывал его раз за разом, пока не выучил весь текст от начала до конца.
Потом решил зайти с другой стороны и вышел на следователя. Им оказался старший лейтенант Дымов Анатолий Варлаамович, иммигрировавший белорус. Работал Дымов в убойном отделе. Осокин решил, что это его шанс.
Прямая просьба о переводе в убойный отдел была отклонена. Нет опыта в раскрытии преступлений, нет высшего юридического образования, нет влиятельных людей сверху, которые могли бы посодействовать. Про последний пункт Осокин додумался сам, потому что видел, как легко шагают по карьерной лестнице генеральские внуки, полковничьи зятья, прокурорские сынки. Последних Данил ненавидел больше всех.
Пришлось идти на хитрость. Благо, в армии научился показывать себя. Первым делом он заглянул в убойный отдел к Дымову. Данил узнал его сразу. Теперь Дымов был капитаном. Осокин вспомнил, как тот приходил к ним домой и разговаривал с родителями, потом поговорил с Данилом. Заверил его, что обязательно раскроет это дело и что всех, кто к этому причастен, накажет по всей строгости закона.
Осокина удивляло то, что все коллеги Дымова в его возрасте уже были майорами, а те, кто больше шевелился, дослужились до полковников. Один только Дымов продолжал сидеть в младшем офицерском составе. «Опер толковый, дела раскрывает хорошо, но почему-то никак не идет на повышение», – говорили о нем.
Осокин стал больше крутиться рядом с Дымовым. Старался чаще попасться на глаза, здоровался с ним в коридоре, заводил «светские» разговоры. В один из дней капитан сказал:
– Лицо у тебя, Даня, знакомое. Где-то я тебя раньше видел… вот только не могу вспомнить.
Данил отшутился, что, наверное, похож на какого-нибудь зека.
– Да нет, парень, не на зека, – покачал головой Дымов. – И давно ты у нас?
– Почти полгода.
– Полгода, – повторил капитан. Он вспоминал. – Нет, намного раньше я тебя видел, парень. Может, ты тогда моложе был. А может и не ты это был. Ладно, не важно. У тебя какое-то дело ко мне?
Данил соврал. Придумал какое-то абстрактное дело и «хотел бы проконсультироваться у опытного коллеги». Дымов с охотой ответил.
Спустя пару недель Осокин напросился на задержание. Хотел посмотреть, как работает милиция. Потом на второе, третье, а через восемь с лишним месяцев, когда окончательно притерся к капитану, попросил его замолвить у полковника за него словечко.
Через неделю Осокина перевели в убойный отдел. Демин, подписываю бумагу о переводе, косо смотрел на Осокина.
– И не сидится же тебе в тепле, – отдавая подписанные бумаги, сказал полковник.
Осокин выдавил из себя улыбку, и помчался дальше подписывать бумаги. И теперь он уже работал там третий год. Дослужился до лейтенанта, был чуть ли не лучшим другом капитана.
Но все попытки узнать у капитана, почему тот никак не получит повышение, проваливались. Дымов вечно отшучивался, говорил какие-то несуразные вещи, приплетал семейные ценности, или же доказывал, что только с возрастом Данил сможет его понять.
Осокину это надоело, и он принес капитану припрятанную папку с делом брата. Дымов повертел папку, пролистал дело и сказал, что его фамилию по ошибке сюда вписали.
– Не вел я это дело, Даня. Это ты к секретарю иди, пусть она тебе все точно скажет, – капитан посмотрел на дату. – Так это было больше десяти лет назад. Даже если и я его вел, то теперь уже точно не вспомню, – и отдал Осокину папку.
Данил смотрел на капитана внимательно. Хотел сказать ему, что он помнит, как Дымов приходил к ним домой и расспрашивал мать, как задавал вопросы ему, и то громкое обещание, что «все виновные будут наказаны». Но просто продолжал стоять и молчать.
– С тобой шо? – капитан помахал перед лицом ладонью.
– Ничего, – Данил вернулся на свое рабочее место.
В голове у него появилось два варианта. Первый: капитан действительно забыл это дело за давностью лет. Но ведь он сам ни один раз повторял, что откуда-то помнит и знает Данила. И второй: Дымова просто заставили молчать. Потому он и сидит до сих пор в капитанах. Видимо, ни одному Данилу в этой жизни «везет».
Попробовал раскрутить капитана на кабак, но тот наотрез отказался куда-то идти.
– Я закодирован, – сказал тот. – И если уж хочешь идти пить пиво, то зови кого-нибудь другого. А я домой пойду, меня жена ждет.
Осокин почесал в затылке. Вышло так, что все его попытки узнать хоть какую-то маломальскую информацию по делу брата сыпались, не успев окрепнуть. Осталось только одно, забыть все это и больше никогда не вспоминать. Но нет…
Маршрутка остановилась. Осокин при выходе рассчитался с водителем. Во дворе резвилась ребятня, играли в снежки, боролись и катали друг друга на санках. Звонко смеялись, кричали, обижались, ругались и спорили.
Данил зашел в подъезд. Жил на третьем этаже в маленькой однокомнатной квартире. Стены были до безобразия тонкими, что любой соседский шорох, кашель или поход в туалет слышался так, как будто все это делают прямо в квартире. Из мебели же у стены стоял старый диван, две табуретки, письменный стол, заваленный кучей мятых листов и старых тетрадок, покосившийся шкаф для одежды. На кухне была еще одна табуретка, холодильник и старый, покрытый накипью электрический чайник. Плита была газовая. Посуду хранил в шкафчике над раковиной, в нем же держал вилки, ложки и два ножика. На стене под шкафчиком висели две поварешки, «толкушка» для пюре и дуршлаг в мелкую сеточку.
Под кухонным столом валялась коробка с крупами и макаронами. На столе стояла банка с солью, лежал целлофановый пакет с сахаром, и пачка дешевого печенья. Овощи Данил хранил в нижнем ящике холодильника. В основном это были картошка, лук и морковка. В редких случаях на Осокина находило кулинарное прозрение, и он покупал капусту, огурцы и помидоры. Окно в кухне было занавешено посеревшем тюлем, в комнате же болтались выцветшие зеленые шторы. Типичная дешевая съемная квартира с живущим в ней молодым холостяком. С возрастом приходит любовь к комфорту. Тогда уже хочется, чтобы все мебель была новой и дышала свежестью. В двадцать пять же главное, чтобы можно было выспаться, и чтобы была маломальская крыша над головой.
Данил поставил чайник. Тяжелый выходной день. И надо же было капитану его выдернуть. Дымов сегодня дежурный следователь, который под вечер наглым образом оставил свой пост. Сейчас он дома пьет чай и выслушивает жену. «Интересно, от работы у него плешь вылезла, или жена ее проела?» – думал Осокин.
Данил и сам бы с удовольствием сейчас посидел на кухне и послушал женскую болтовню, кивая и делая вид, что полностью увлечен разговором. Хоть на короткое время отвлекся бы от грызущих размышлений. А мысли были простые: почему именно сегодня убили Ягудину? И почему именно в доме у Федорковых?
За короткий период работы Данил уже научился различать, какой человек способен совершить преступление, а какой – нет. И Эдик попадал именно во вторую категорию. Слабый и физически, и морально, такой только может огрызаться и хвастаться, а когда происходит что-то серьезное, тут же убегает в кусты, как заяц.
И кокаин был Эдика, а не жертвы. Студентка, возможно, живущая в общаге, вряд ли может позволить себе десяти граммовый пакетик порошка. А Федорков, прикрывая свой зад, все «стрелки» перевел на жертву. Правильно, мертвая не ответит. Остается только ждать заключение экспертов. Можно попытаться надавить на друзей Эдика, глядишь, кто-нибудь из них обязательно расколется. Не зря же этот тощий Илья с модной челкой примчался в отделение.
И вспомнил, что за всей этой суматохой, бесконечными допросами и построениями гипотезы, они с капитаном забыли предупредить родственников жертвы. Осокин дал себе ладонью по лбу. Взял телефон и позвонил Дымову.
– Ты родне жертвы звонил? – спросил он.
– Эксперты позвонили, – ответил капитан. – Не переживай.
Данил допил чай и лег на диван. Руки положил за голову и смотрел в потолок. Прошелся взглядом по стенам, остановился на шторках, посмотрел на шкаф. В который раз понял, насколько сильно ему опротивела квартира. А денег на нормальное собственное жилье нет. Для молодого опера это непозволительная роскошь. Приходится терпеть.
Взял мобильник и запустил приложение «вконтакте». Полистать новостную ленту, оценить фотографии сослуживцев и друзей, почитать умные и не очень посты и лечь спать. Работа с людьми, особенно с жертвами и убийцами, сильно утомляет.
«Вконтакте» никто не написал. Да ему редко кто пишет первый. Обычно к нему обращаются за помощью, когда «знакомый знакомого попал в передрягу, ты ж можешь помочь, да?» Последний раз грубо ответил на такую просьбу. Обозвали сраным ментом и добавили в черный список.
– Прекрасно, – сказал на это Данил. – Когда я прошу помощи, никто не спешит. А когда им что-то надо, так сразу «Данечка, помоги, там права забрали, или административный штраф выписать хотят». В жопу!
И написал большой пост у себя на «стене». Писал долго, вдумчиво, до двух ночи. Перед тем как отправить, перечитал его еще раз. Понял, что все это полный бред. Получалось, что он жалуется и просит, чтобы на него обратили внимания. Взял все стер, и написал коротко: «С правами и административными штрафами не помогаю», с полминуты поколебался и опубликовал. А потом еще закрепил эту запись.
После этого случая за две недели число друзей сократилось вдвое. Еще через неделю – на треть от оставшихся. И с каждой неделей становилось людей все меньше и меньше, и меньше. Из двухсот друзей осталось только тридцать человек, и это все коллеги по работе и двое сослуживцев.
Пролистал две новости и выключил телефон. Сильно клонило в сон. Приготовил постель и пошел в душ. Посмотрел на свой рассеиватель и шланг. Повертел их в руках. Вот этими предметами задушили жертву. Что в голове у человека, решившегося на такое? А главное, кому помешала жертва? Или ей кто-то отомстил таким образом?
Давил ведь тоже хочет отомстить за брата. Эта вечная гнетущая злоба на прокурорского сынка, благодаря которому жизнь пошла кувырком. На убийство бы Осокин вряд ли пошел, уж очень хлопотное занятие, да и сидеть в тюрьме из-за мешка с костями и говном не хотелось. А его бы упекли, это Данил прекрасно понимал. Нельзя убивать прокурорских сынков. Как будто простых людей можно убивать…
И сколько бы Осокин не пытался забыть, в минуты после допроса подозреваемых, когда найдена очередная жертва, в памяти постоянно всплывал тот злополучный день. Понял, что бороться с этим бессмысленно. По началу, чтобы хоть как-то забыться, выпивал. Но отравившись паленым коньком и провалявшись два дня на диване решил завязать с этим делом.
Записался в тренажерный зал. Проходил несколько месяцев. Но, в силу своей природной худобы, никак не мог набрать лишних пару килограммов. Поэтому решил не тратить и без того мизерную зарплату и просто стал дважды в неделю бегать на местном стадионе, подтягиваясь на турнике и отжимаясь на брусьях. «Дешево и сердито, – как говорил он коллегам по работе, – и полезно для здоровья».
Эти же вечерние пробежки помогли ему сдать нормативы ГТО. Начальство поставило задачу: каждый отдел должен предоставить по одному сотруднику. Данила выбрали как самого молодого.
– Давай, Даня, – сказал ему тогда капитан, – тебе выпала честь защитить честь нашего отдела, – и засмеялся, поняв собственный каламбур.
И ему это удалось…
