Терновый Король

Но вместо этого он припал к земле у основания толстого ствола одного из деревьев, пытаясь утихомирить биение сердца, громко стучавшее у него в ушах.

А потом все стихло. Исчезли все звуки. Вплоть до последнего сверчка и лягушки. Лес превратился в безмолвную и беспросветную мглу. Твердя про себя молитвы, Стивен ждал, пытаясь не позволять поселившемуся у него в голове страху пробраться к ногам. Однажды он видел, как кошка подкралась к полевой мыши. Поначалу она просто играла с той, как с более мелким существом, не проявляя по отношению к ней никакой агрессии, но, едва ощутив мышиный страх, тотчас бросилась за ней вдогонку. И вовсе не потому, что не могла спокойно смотреть на свою жертву. А просто потому, что кошки, как и все прочие звери этого семейства, имеют повадки хищников. Стивен ощущал себя почти такой же трепещущей от страха мышью, хотя по своей сути был совсем другим. Потому что являлся существом разумным и мог обуздать свои инстинкты.

Но кто знает, может, именно в этом случае было бы лучше пуститься в бега…

Раньше Стивен был чересчур нерасторопен – и вряд ли услышал бы шорох влажной листвы, однако нынешний Стивен очень отличался от прежнего себя. Повинуясь инстинкту, он бросился бежать, но и это его не спасло – буквально тут же он ощутил удар по тыльной стороне коленей; ноги подсеклись, и юноша упал. Что-то темное вцепилось ему в лодыжки. Перевернувшись на спину и отбиваясь руками и ногами, Стивен пытался высвободиться из чужой хватки. Вдруг тот, кто на него напал, поднялся на ноги, так что его стало видно в отсветах костра. Силуэт был вполне человеческим, но черты лица были до невероятности обезображены, хотя Стивену они показались знакомыми.

– Эспер! – воскликнул он не слишком уверенным тоном.

Перед ним в самом деле стоял не кто иной, как лесничий, несмотря на то, что его почерневшее и распухшее лицо с безумным взором почти невозможно было узнать.

– Эспер, это я, Стивен Даридж.

– Сти… – лицо лесничего как будто смягчилось, и с выражением недоумения он внезапно рухнул наземь.

Открыв рот, Стивен отшатнулся назад и тотчас остолбенел, увидев то, что находилось за спиной его старого знакомого, вернее сказать, то, что скрывалось за ней, пока тот держался на ногах.

А на Стивена взирала пара мерцающих желтых глаз, которые бесшумно приближались к нему. Потом в отблесках огня он увидел нечто огромное и бесформенное с клювом, как у птицы. Чудище обнюхало Стивена, и желтые глаза медленно моргнули. Затем голова монстра поднялась и послышался звук, напоминавший тот, что издает пила мясника, расщепляющая толстую коровью кость.

Сделав еще один шаг в сторону Стивена, чудище гневно затрясло головой, после чего, моргнув еще раз, со всех ног бросилось прочь, оставив за собой безмолвие, Стивена и мертвого или потерявшего сознание Эспера Белого.

8. Учебный курс

Энни ощутила горечь во рту, когда плоть на груди мужчины разверзлась, словно створки буфета, обнажив нечто, напоминающее скопище червяков, что никак не вязалось с ее былым представлением об анатомии человека. Ей всегда представлялось, что внутреннее устройство людей не слишком отличается от внешнего, хотя является более красным из-за крови. То, что она увидела, казалось странным и неразумным.

Стоявшая справа от нее девушка, упав на колени, отдалась действию рвотного рефлекса, который оказал очень заразительное действие на остальных, – почти сразу шестеро из восьми воспитанниц дружно освободили желудки от принятой на завтрак пищи. Устоять удалось только Энни и девушке по имени Серевкис, той самой длинношеей особе, которая дала ей прозвище «принцесса Мул». Краем глаза Энни взглянула на Серевкис и с удивлением обнаружила на ее устах презрительную усмешку.

Препарирующая труп сестра Касита терпеливо ждала, пока извержение завтрака подойдет к концу. Делая безотчетные движения, чтобы сохранить в чистоте свою обувь, Энни ни на секунду не сводила глаз с трупа.

– Не волнуйтесь, это естественная реакция, – произнесла Касита, когда девушки немного пришли в себя. – Прошу заметить, этот человек был отъявленным негодяем и преступником. Посмертно сослужить службу церкви и нашему ордену – единственное доброе дело за всю его земную жизнь. К тому же найти останкам своего тела достойное применение для такого человека является сущим благом.

– А почему у него не течет кровь? – полюбопытствовала Энни.

Удивленно подняв бровь, сестра Касита слегка встрепенулась и устремила на нее внимательный взгляд.

– Сестра Ивекса задала интересный вопрос, – сказала она. – Не совсем по теме, но все равно интересный, – и, указав на какой-то серо-синий орган, величиной с кулак, находившийся почти посредине груди, пояснила: – Это сердце. Не слишком приглядное на вид, верно? Глядя на него, вряд ли захочется воспеть ему хвалу в стихах. Но на самом деле оно является очень важным органом. При жизни сердце сокращается и расширяется, и вы ощущаете его ритмичные удары у себя в груди. Во время своей работы оно заставляет кровь течь по кровеносным сосудам всего тела. Вы сейчас видите четыре крупные артерии, – она указала на четыре торчащие из сердца трубки. – Когда наступает смерть, сердечная деятельность прекращается и кровь перестает течь. Она задерживается и свертывается в теле. И, как заметила сестра Ивекса, даже столь серьезные операции почти не вызывают кровотечения.

– Позвольте вопрос, сестра, – воскликнула Серевкис.

– Пожалуйста.

– А если бы мы такой надрез совершили на живом человеке? Я имею в виду, продолжало бы биться у него сердце? И насколько сильно тогда текла бы кровь?

– Сердце у человека бьется до тех пор, пока он жив.

Энни положила руку себе на грудь, чтобы проверить, на самом ли деле ее сердце работает, как положено.

– И откуда же берется кровь?

– А вот она образуется за счет слияния основных «соков» в организме. Но обо всем этом вы узнаете в свое время. Сегодня же мы изучаем названия основных органов человеческого тела, а жидкостями, которыми они управляют, займемся позже. В последнюю очередь мы будем рассматривать, как тот или иной орган поражает болезнь или смерть – насильственная или естественная. Но сегодня я хотела бы, чтобы вы себе уяснили следующее. – Наставница медленно обвела глазами комнату. – Сестра Фасифела и сестра Аферум, – строго произнесла она. – Вы внимательно меня слушаете?

Фасифела, общительная девушка с острым подбородком, смиренно подняла глаза.

– На такое тяжело смотреть, сестра Касита, – произнесла она.

– Это только поначалу, – ответила Касита. – Однако смотреть вам все же придется. К концу дня вы должны правильно называть все эти органы. Но наш первый урок ознакомительный. Поэтому слушайте меня очень внимательно.

Она провела рукой по препарированному телу, которое при этом издало чавкающий звук.

– Вы, ваш отец, ваша мать, – продолжала она, – величайшие воины королевства, верховные священнослужители, короли, негодяи, убийцы, безупречные рыцари – все внутри устроены одинаково. Сила, здоровье, стойкость духа – все это мало значит, когда человек подходит к последней черте. Под доспехами, одеждой и кожей всегда скрываются мягкие, влажные и очень уязвимые внутренности. Вот здесь заключается наша жизнь. И здесь, подобно ждущей своего часа личинке, скрывается наша смерть. Мужчины сражаются при помощи каких-то нелепых мечей и стрел, пытаясь пронзить несколько слоев защиты, которыми мы себя окружаем снаружи. Но это внешняя жизнь. А истинная, настоящая жизнь заключается внутри нас. Есть тысяча разных путей, чтобы проникнуть внутрь тела. Глаза и уши, рот и многочисленные поры на коже, которая является нашей границей и за которой находятся все наши владения. Здесь каждое ваше прикосновение может привести к подъему и падению целых королевств.

Энни ощутила легкий трепет и на мгновение вспомнила тлетворный запах склепа, который они с Острой как-то давным-давно отыскали в хорце. Это был не страх, а волнение. Она чувствовала, будто сидит в маленькой лодке посреди большого моря и ей впервые в жизни объяснили, какое значение имеет вода.

Выйдя в коридор, она почти нос к носу столкнулась с сестрой Серевкис, которая уставилась на нее своими холодными серыми глазами.

– Тебя совсем не тошнило? – спросила Серевкис.

– Только самую малость, – призналась Энни. – Но мне было интересно. Насколько я заметила, тебе тоже не было дурно.

– Нет. Моя мать владела похоронным бюро в Формессо. Так что видеть человеческие внутренности мне привычно. А для тебя это в первый раз?

– Да.

Серевкис устремила взгляд куда-то мимо своей собеседницы.

– Твой вителлианский стал значительно лучше, – как бы между прочим заметила она.

– Спасибо. Я над ним усердно работаю.

– Вот и хорошо. – Уста Серевкис чуть тронула улыбка, и глаза девушек вновь встретились. – Мне пора идти на урок. Надеюсь, увидимся на вечерней трапезе, сестра Ивекса.

Остальные занятия, особенно арифметика, не произвели на Энни особого впечатления. Тем не менее она старательно внимала всем объяснениям и делала нужные вычисления. После арифметики начался урок травяного дела, однако он оказался хуже, чем Энни себе представляла. Девушке было давно известно, что некоторые сорняки и темно-фиолетовые соцветия бенабеллы используются в качестве ядов. Но вместо того, чтобы подробнее остановиться на этой теме, они перешли к тому, как правильно ухаживать за розами, как будто их обучали ремеслу садовников, а не убийц. В конце урока вошла сестра Касита и назвала имена трех девушек. Одной из них оказалась Энни. Два других были ей незнакомы. Их повели на задний двор монастыря, куда, как правило, пригоняли для дойки и стрижки овец. Пока сестра Касита что-то объясняла одной из девушек на языке, который очень смахивал на сафнийский, Энни в недоумении взирала на бессловесных созданий, бесцельно бродивших вокруг. Когда же та перешла на вителлианский, Энни обернулась к ней.

– Прошу прощения, – извинилась перед ней сестра Касита. – Эти две девушки еще не так хорошо овладели вителлианским, как ты. Надо сказать, тебе удалось достичь весьма больших успехов в его изучении за такой короткий срок.

– Брази, сор Касита, – ответила Энни. – Дома я изучала церковный вителлианский. Очевидно, мне удалось запомнить гораздо больше слов, чем я думала. К тому же многие из них очень похожи на современный вителлианский. – И, кивнув в сторону животных, Энни спросила: – А что мы будем делать с этими овцами, сестра?

– Вы должны будете научиться их доить.

– Разве овечье молоко каким-то образом применяется на уроках?

– Нет. Но в конце каждого месяца каждой сестре дается определенное задание. Твоя задача доить овец и делать сыр.

Вытаращив на нее глаза, Энни громко рассмеялась.

Когда хлыст оставил яркий след на голых плечах Энни, из глаз девушки хлынули слезы, но она не издала ни звука. Более того, одарила свою мучительницу взглядом, от которого любой придворный провалился бы сквозь землю.

Но сестра Секула была отнюдь не придворной, а потому даже глазом не повела.

Когда по спине девушке кнут прошелся во второй раз, с уст Энни сорвался легкий вопль.

– Итак, – сказала сестра Секула. – Достаточно тебе двух ударов, чтобы ты образумилась? Боюсь, тебе не хватит храбрости, чтобы продолжать усердствовать в своем упрямстве, маленькая Ивекса.

– Развлекайтесь столько, сколько хотите, – огрызнулась Энни. – Все равно, когда мой отец узнает…

– То ничего не сделает. Он сам прислал тебя сюда, моя дорогая. Твои коронованные родители уже согласились со всеми средствами воспитания, которые я применяю в нашей обители. Имей в виду, это мое последнее напоминание. Но пороть я тебя больше не буду. Я уже добилась того, что хотела. Знай, в следующий раз тремя ударами ты не отделаешься. А теперь – марш выполнять свое задание.

– Я никуда не пойду, – вновь ответила Энни.

– Что? Что ты сказала?

– Я сказала, что не буду доить овец, – выпрямившись, твердым тоном заявила Энни. – Я родилась принцессой дома Отважных и герцогиней дома Лири. И таковой останусь до последних дней своей жизни. И не собираюсь об этом забывать даже на миг. Сколько бы раз вы меня ни пороли и какие бы ни придумывали мне наказания, я всегда останусь той, кто я есть. И никогда не опущусь до холопской работы.

– Понимаю, – задумчиво кивнула ей сестра Секула. – Ты защищаешь достоинство своих титулов.

– Да.

– Но раз ты их защищаешь, тогда скажи, почему ты нарушала волю своей матери и, как дикая коза, скакала на лошади по всему Эслену? И о чем ты думала, когда раздвигала ноги перед первым самцом, едва тот отпустил в твой адрес красное словцо? Тебе не кажется, что ты слишком ловко манипулируешь своим достоинством и вспоминаешь о нем лишь тогда, когда дело касается чего-то не слишком для тебя приятного?

Энни снова опустила голову на стол наказаний.

– Бейте меня сколько угодно. Мне уже на все наплевать, – продолжала упорствовать она.

Сестра Секула рассмеялась.

– А вот это еще одна вещь, которой тебе придется научиться, маленькая Ивекса. Тебе нужно будет научиться проявлять интерес ко всем и вся. Возможно, кнут в данном деле не поможет. Уж не думаешь ли ты, что наши воспитанницы – безродные крестьянки? Все они представительницы лучших семейств. И прибыли сюда из самых разных мест. Если они пожелают вернуться в мир, то вновь обретут титулы, которые их там ждут. Здесь же мы члены одного ордена, ни больше и ни меньше. А ты, моя дорогая, самая отстающая среди остальных.

– Я не самая отстающая, – огрызнулась Энни. – И никогда не буду самой отстающей.

– Вздор. Ты хуже всех по каждому из предметов. Хуже всех по дисциплине. И меньше других заслуживаешь носить даже одежду послушницы. Посмотри на себя. Что ты за свою жизнь сделала? Все, что у тебя есть, дано тебе от рождения.

– Этого более чем достаточно.

– Да, достаточно, если твоя единственная цель в жизни заключается в том, чтобы стать породистой кобылой для какого-нибудь высокородного глупца. Потому что породистым самкам не нужно иметь много мозгов, чтобы желать чего-то большего, чем им дано от рождения. Но, насколько я понимаю, тебя прислали сюда именно для того, чтобы выбить из твоей тупой головы хотя бы ничтожную часть непомерных амбиций.

– У меня есть и таланты. И предназначение.

– Безусловно, у тебя имеются определенные склонности. И желания, которые есть у всякой, даже самой последней крестьянки.

– Нет, не такие. Я хочу гораздо большего.

– Это мы еще увидим.

– Что вы имеете в виду?

– Ты вообразила себя какой-то особенной. Лучше, чем все остальные здешние девушки. Что ж, очень хорошо. Мы дадим тебе возможность это доказать. Пошли со мной.

Энни вперилась взглядом в беспросветную тьму, пытаясь не выдать себя дрожью. За ней стояло трое девушек, они держали веревки, привязанные к кожаной упряжи, в которую ее затянули.

– Не делайте этого, – стараясь не повышать голоса, то и дело повторяла Энни.

Но ни одна из сестер ничего ей не отвечала, а местры Секулы рядом уже не было.

– Что это? – спросила Энни. – Куда вы меня привели?

– Это называется святилищем Мефитис, – ответила ей одна из воспитанниц. – Мефитис, насколько тебе известно, является одним из воплощений святой Цер.

– Той, что подвергает мучениям проклятые души.

– Не совсем так. Это весьма распространенное заблуждение. На самом деле она является воплощением движения в покое, зачатия без рождения, времени без дня и ночи.

– И как долго мне придется находиться там?

– Девять дней. Столько длится обычное наказание, связанное со смирением. Но лично я советую тебе использовать это время для размышления и постижения славы нашей святой покровительницы. В конце концов, это ее обитель.

– Девять дней. Но я же умру от голода!

– Мы будем спускать тебе необходимый запас еды и питья.

– А лампу?

– Лампы в гробнице запрещены.

– Я сойду с ума!

– Не сойдешь. А только обучишься смирению. – За улыбкой монахини явно что-то скрывалось. Радость? Печаль? Энни показалось, что это могло быть и то и другое. – Видишь ли, рано или поздно тебе пришлось бы этому научиться. Ну а теперь пошли.

– Нет!

Она брыкалась и визжала, но тщетно. Девушки слишком крепко ее связали. Не успела Энни и глазом моргнуть, как ее перекинули через борт темного колодца и начали спускать вниз.

Отверстие колодца по ширине было равно ее росту. Но к тому времени, когда Энни оказалась на дне, оно ей казалось не больше обыкновенной звездочки.

– Не уходи далеко. Держись места, где камень плоский и ровный, – донесся до нее сверху чей-то голос. – И не пытайся преодолеть стену, которую мы выстроили. Это опасно. В пещерах нет никаких зверей, но зато много трещин и пропастей. Оставайся у стены, и все будет хорошо.

Потом яркий кружок наверху колодца исчез, оставив лишь иллюзорное яркое пятно на оборотной стороне ее век, которое поначалу было зеленым, но вскоре превратилось в розовое, потом багрово-красное и наконец исчезло совсем.

Энни визжала до тех пор, пока не сорвала голосовые связки.

9. Узник

Когда по обнаженной спине сафнийского принца Чейсо прошелся докрасна раскаленный металл, он не издал ни звука, а лишь, скорчившись от боли, выкашлял на каменный пол сгусток крови. Уильям добился того, чего хотел, а именно: увидел собственными глазами мучения своего кровного врага и пленника. Хотя тот тщательно скрывал их за неприступной маской, было видно, что они, подобно осиной личинке, стремящейся выйти на свет из парализованного паука, изо всех сил рвались наружу. Тем не менее гордое, мрачное лицо принца продолжало удерживать их в своем плену, сохраняя при этом внешнее хладнокровие.

Уильям не мог не восхищаться его выдержке. Принца пороли и жгли, его спину до крови скребли песком, а потом натирали солью. Ему сломали четыре пальца и многократно окунали в чан с испражнениями. Но ни одна пытка не исторгла из его уст ни мольбы, ни крика, ни признания вины. Создавалось такое впечатление, будто этот народ, сафнийцы, был сделан из более прочного материала, чем Уильяму представлялось ранее, что, безусловно, вызывало немалое уважение. Вряд ли сам король был способен вынести подобные пытки со столь завидным достоинством.

– Ну а теперь, надеюсь, ты будешь говорить? – спросил своего пленника Роберт, стоявший позади принца и обтиравший его лоб мокрой тряпкой. – Ведь у тебя самого есть сестры, принц Чейсо. Поэтому ты можешь представить, что мы сейчас чувствуем. Ты заставил нас опуститься до такой низости, потому что у нас не было другого выхода. Мы были вынуждены подвергнуть тебя пыткам. Но нам известно, что это ты ее предал. И мы сделаем все, чтобы узнать, почему ты это сделал.

Принц, который все это время лежал на столе ниц, с трудом повернулся лицом вверх и, подняв глаза, устремил твердый взгляд не на Роберта, а на Уильяма. Потом медленно облизал пересохшие губы и произнес со свойственным ему сафнийским акцентом:

– Ваше величество, я принц сафнийский, сын Амфайла, внук Верфунио. Того самого, который разбил харшемский флот в Бидхале, имея всего два корабля и собственное честное слово. Клянусь, я не лгу. Ибо не в моих правилах предавать собственную честь. Лезбет, ваша сестра и моя невеста, мне дороже всех людей на свете. Если кто-нибудь когда-нибудь причинит ей зло, я всю свою жизнь посвящу тому, чтобы найти обидчика и заставить его поплатиться. Но вы, император Кротении, ведете себя, как последний дурак. Кто-то намеренно накормил вас жестокой ложью, и вы не только ее проглотили, но до сих пор продолжаете питать ею свой ум. Разумеется, вы можете пронзить меня своим раскаленным металлом хоть до самых костей. Можете обагрить моей кровью хоть весь пол этой темницы, но вы ничего этим не добьетесь. Потому что я ничего не смогу сказать в доказательство своей невиновности.

Роберт подал знак, и тотчас ухо сафнийского принца оказалось в раскаленных щипцах. Тело принца так сильно изогнулось дугой, что, казалось, вот-вот сломается в спине пополам. На этот раз он испустил тяжелый вздох, но не более того.

– Подождите еще немного, – сказал палач, обращаясь к Роберту. – И он признается.

Уильям сложил руки за спиной, стараясь не выдать своего беспокойства.

– Роберт, – тихо произнес король. – Давай отойдем в сторонку. На одно слово.

– Конечно, дорогой брат, – ответил тот и, обращаясь к палачу, добавил: – Продолжай.

– Нет, – остановил его Уильям. – Можешь отдохнуть, пока мы с Робертом переговорим.

– Но, дорогой брат…

– Отдохни, – твердо повторил Уильям.

– Ну и ну, – всплеснул руками Роберт. – Понимаешь, Уилм, это своего рода искусство. Если потребовать у художника оторвать кисть на середине мазка… – Однако, заметив что Уильям остался непреклонен, Роберт не стал более возражать.

Они удалились в сырой коридор подземной темницы, где могли говорить без опасения быть услышанными.

– Что тебя тревожит, брат? – спросил Роберт.

– Я до сих пор сомневаюсь в том, что этот человек бесчестен, – признался Уильям.

– А вот мои птички щебечут мне на ухо совсем другое, – сложив руки на груди, заявил Роберт.

– Твои птички уже однажды сбили нас с верного пути. И, кажется, хотят это сделать еще раз.

– Но почему ты колеблешься? Почему сомневаешься? Позволь нам на него еще немного нажать. И ты увидишь, как все твои сомнения вмиг развеются.

– А что, если окажется, что он в самом деле невиновен? Кому, как не тебе, известно, что у них в Сафнии есть много кораблей, которые они могут послать к нашим врагам. А это немаловажно. Особенно если учесть тот факт, что приближается война.

– Ты шутишь, Уилм? – от удивления Роберт вытаращил глаза.

– Какие могут быть шутки?

– Я уже сообщил всем, что принц со своей прислугой был убит ровийскими пиратами. О том, что творится за этими стенами, никто не узнает.

– Ты, кажется, уже решил замучить этого человека до смерти? – осведомился Уильям недоверчиво. – И почему-то думаешь, что я позволю это сделать.

– Что же ты за король? И что же ты за брат?

– Но послушай. Ведь если он невиновен…

– Он виновен! – взорвался Роберт. – Он сафниец, потомок людей, которые на протяжении тысяч лет исповедовали изощренную ложь! Неудивительно, что его поведение кажется убедительным. Рано или поздно он признается. И ему придется поплатиться жизнью за свои злодеяния. Мы отомстим за нашу сестру. Послушай, Уилм, я своим источникам всецело доверяю. Можно сказать, они непогрешимы.

– И что это нам дает для того, чтобы вернуть нашу сестру? Ты ведь знаешь, что месть – это слишком грустный пир на похоронах разрушенной любви.

– Мы доберемся и до второго негодяя, обещаю тебе, Уилм. Ты же знаешь условия Острбурга. Двадцать кораблей должны быть отправлены в Саургское море.

– И ты полагаешь, что Острбург сдержит свое слово?

– Думаю, что да. Он весьма амбициозен, но вместе с тем довольно труслив. Такие, как он, более всего заслуживают доверия, если суметь их вовремя раскусить. Уверяю тебя, он сделает то, что говорит.

– Но Острбург изувечил Лезбет, Роберт. Неужели он надеется остановить нашу месть после того, как вернет нам сестру? Если, конечно, наша сделка состоится.

– Если ты попытаешься осуществить возмездие, он сообщит лордам Лира, что ты являешься его пособником против их союзников. И, разумеется, подкрепит свои сведения необходимыми доказательствами.

– Но ты, надеюсь, такую возможность уже предусмотрел?

– Конечно, предусмотрел, – ответил Роберт. – Более того, увидел в ней единственную гарантию возвращения Лезбет.

– Если так, то тебе следовало бы открыть мне свои карты. Я предпочел бы, чтобы ты был со мной более откровенным.

Роберт слегка вздернул нос.

– Но ведь ты же император, а не я. Если ты не смотришь вперед и не видишь, какие это может повлечь за собой последствия, то… Словом, я у тебя не единственный советник, брат.

– В Лире никогда не должны узнать о кораблях.

– Согласен. Именно поэтому никто за границей вообще не должен знать о похищении Лезбет. Это сделает нас уязвимыми и может сослужить дурную службу. И вообще будет лучше, если никто об этом деле ничего не узнает. Острбург будет молчать. Это в его интересах. А Лезбет – наша сестра.

– Остается только принц Чейсо, – тихо проговорил Уильям. – Что ж, очень хорошо.

Роберт наклонил голову и посмотрел на брата исподлобья.

– Тебе не обязательно присутствовать до конца, Уилм. Это может случиться еще не так скоро.

Уильям нахмурился, но кивнул в знак согласия.

– И все-таки мне бы хотелось услышать его признание собственными ушами. Если, конечно, он вообще признается. Поэтому не убивайте его слишком быстро.

– Человек, предавший Лезбет, не заслуживает легкой смерти, – мрачно улыбнувшись, произнес Роберт.

Уильям медленно шел по подземной тюрьме. Страх, зародившийся много месяцев назад, с каждым днем овладевал им все больше и больше, а в последнее время начал приобретать угрожающую форму.