скачать книгу бесплатно
– А чего ж по суше-то? Я вон тебя в лодку посажу – и греби. Два весла дам! Чего струсила? Камзол мужской напялила, и с веслами справишься. А батюшке твоему отпишу, чтобы встречал в ближайшем порту.
Он настолько обескуражил меня этим простым ответом, что я прыснула от смеха, а взглянув в его беззлобное лицо, и вовсе начала хохотать. От избытка эмоций я опустилась на пол, не в силах остановить истерику. Он сел рядом и, вытирая мокрые глаза, обнял меня. Наконец-то вволю насмеявшись, мы выдохнули и поглядели друг на друга. Смотрели долго, не отрываясь.
– Ну что? Ты по ласке моей соскучилась? – сказал он, нежно гладя меня по волосам. – Обидно? Неприятно тебе, да?
– Нет! Весело мне с тобой. Мне кажется, это dеj?-vu, я это где-то уже видела прежде, словно проживала в какой-то из своих жизней. Мы с тобой как в том театре, где пьесу играют, но все заведомо знают, чем она кончится.
– И чем же?
– Не скажу!
– Ты знаешь?
– Знаю! Но я нисколечко… нисколечко, слышишь, на тебя не обижаюсь. Мне интересно с тобой, весело.
Я не стала благодарить за поездку, падать ему в ноги. Просто сказала то, что чувствовала в тот момент, чистую правду.
– Ты удивительная, Наташа. Любая другая давно бы за борт бросилась. Или давай себе французскими ножами вены чирикать. А ты нет. Ты пытаешься меня понять, продумать, предугадать, это большого труда стоит. Сложные мозги нужно иметь, чтобы меня просчитать и переиграть. Не тело твое, не красота влечет меня, покрасивее видел, поверь…
– А-а-а! – чуть не заревела я от обиды.
– Тс-с-с… А внутри у тебя есть нечто особенное, чего у других нет. Именно это меня и влечет. Ты удивительная, Наташа, второй такой нет!
И он поцеловал меня. «Наконец-то», – подумала я. Он словно услышал мои слова и сквозь поцелуй начал улыбаться.
– Неужели я так будоражу твое сознание? – И он, лукаво улыбаясь, встал. – Во мне же нет ничего такого, я обычный. Наверняка ты тоже красивее видела. И жених твой, видать, какой-то особенный, раз ты за него замуж собралась. Ну, матерый, видел я его. Но ведь он чем-то другим взял тебя. Чем? Можешь сказать?
– Нет, не могу, – ответила я. – И не спрашивай о нём больше. Не смей!
– Ну хорошо. Придет время, если захочешь, сама расскажешь. Ну подойди же, чего сидишь-то? Встань.
– Не командуй тут! Раскомандовался!
Но, словно нехотя, начала вставать.
– Подойди, я жду.
Я подошла. Он действительно ждал меня и не мог отвести глаз. Свет был чуть красноватый. Где-то журчала вода, видимо, набиралась купель. Запах каких-то трав еще больше пьянил голову. Я осталась с ним, и эта ночь была нашей лунной дорогой… Наверное, я так распалила его своими играми, что он долго не мог насытиться мною. Когда я была уже совсем обессилена, он не отпускал меня из объятий и, прижимая, шептал:
– Как будто бы я часть себя держу в объятиях! Так удивительно, Наташа! Ты неповторима!
Глава 153. Принятие неизбежности
Так прошел этот день, пятнадцатый день нашего путешествия. Открыв глаза, я обнаружила Николая рядом. Он спал, отвернувшись от меня, укутанный в одеяло так, как будто ему очень хотелось остаться одному. Ах, как я его понимала! Мне этого тоже всё время хотелось. Но только пока не появился Федор, пока он не начал каждое утро оставлять меня одну в нашей кровати…
Я тихонько встала, собрала разбросанные вещи и поспешила в свою каюту. Там велела налить себе ванну. Купалась я очень долго, вспоминая и анализируя минувшую ночь. Не могу сказать, что младший Шереметьев был более искусным любовником, чем мой Федя, нет. Может быть, даже чуть похуже… Ну как вам объяснить? Ростом, что ли, не вышел… Смешно, но было в нём что-то такое, чего и в помине не было ни у одного из моих кавалеров. Какой-то умопомрачительный задор, особенный дух! Я практически не спала этой ночью, пребывая в какой-то полудреме. Даже когда он заснул, всё разглядывала его, убирала волосы со лба, как будто хотела запомнить каждую его черточку. И ушла с первыми лучами солнца. Я запомнила этот образ, он навсегда отпечатался в мозгу. Да, таких как он больше не было! «Папочка, ты сделал мне поистине неоценимый подарок!»
Я сладко потянулась и решила больше не ложиться. Посмотрев в окно, увидела, что солнце только начало окрашивать воду в розовый цвет. Я придумала полюбоваться рассветом. Выскользнув на палубу, зябко передернула плечами: было достаточно прохладно. Мокрые волосы шевелил прохладный ветерок, и мне захотелось во что-нибудь закутаться. Я попросила принести шаль, плед и горячего шоколада с добавлением сахара, молока и специй.
Удобно устроившись в глубоком кресле, я завернулась в шаль, а ноги укрыла пледом. И стала тихо наблюдать, как восходит солнце. Плавный ход корабля укачивал меня, вода чуть слышно плескалась о борта. Вставало солнце, большое и красное. Я обеими руками сжимала чашку с горячим напитком и была абсолютно счастлива. В эти редкие минуты я не думала ни о Федоре, ни о доме, ни о предстоящих событиях. Я просто смотрела на диск светила, поднимающийся над волнами. Смотрела на воду, которая окрашивалась в бледно-розовые тона, и думала о совершенно удивительных вещах. Я думала, что и без любви можно быть счастливой. Думала, что не все струны моей души тянутся обратно к дому. И если это одномоментно оборвать прямо здесь, то, наверное, можно будет добиться чего-то другого. Я думала, что радость насыщения жизнью заключается не только в соитии мужчины с женщиной. Это не так уж важно! Каждая клеточка души ощущала, что есть гораздо более глубокое взаимопонимание, более высокие чувства. А страсть, привязанности только сковывают. По сути, это плен, болезнь, зависимость – и от всего этого следует избавляться.
Я сидела и думала: чтобы почувствовать себя по-настоящему свободной, с сильными крыльями за спиной, ты должна избавиться от всего, что давит на тебя сверху. От сводов твоего дома, который стал темницей, от домочадцев, которые обрыдли тебе та-а-ак, что нет больше сил… Ты выбираешься из дома, делаешь глоток свободы и снова возвращаешься, чтобы упасть на колени и служить этому величественному каменному строению. Я подумала: чтобы быть по-настоящему вольной, надо распахнуть грудь навстречу теплому южному ветру, и тогда ты сможешь обрести свободу, и ничегошеньки не будет тянуть тебя обратно.
Я поняла: сладкая, страстная ночь может быть и без любви. Мысли могут быть легкими и приятными. Слёзы могут быть прозрачными, как алмазы. И у твоих ног будет сидеть тот, кто готов схватить их в ладони как самое драгоценное, что он когда-либо держал.
Я думала о том, что папенька, который так далеко, сейчас сидит и радостно потирает ладошки. Он ведь так услужливо позаботился о небольшом адюльтере для меня. И ему не важно, что я за несколько сот верст. И он не беспокоится за меня, не призывает вернуться и заняться чем-то противным для моего естества и сознания. А наоборот, отпустил и радуется… и надеется на продолжение.
Я думала, что Федор сейчас со всей суровостью допытывается у моих отцов: «Где же моя женушка?! Куда вы ее подевали?» И от этих мыслей меня снова посетила улыбка: «Пусть, пусть они все меня потеряют! Пусть не смогут меня найти месяцы… или годы». Но я уже знала, что этих лет не будет, не будет никаких годов и месяцев. Я знала, что всё это быстро пройдет, закончится. И мы с Николаем не сможем остаться вместе, нам с ним будет очень тяжело. Хотя…
Солнце вставало всё выше и выше и из красного начало превращаться в золотое. Становилось теплее, я снимала с себя одно покрывало за другим, пока не осталась лишь в тоненькой рубашке. Подошла к борту, взялась за него обеими руками, подставила лицо ветру. «Боже мой! Как хорошо! Что бы такого сделать, чтобы это никогда не кончалось?» Я не вспоминала ни Федора, ни Николая и уже забыла думать о минувшей ночи. Я мечтала только о том, как бы всегда вот так стоять на палубе – и чтобы ветер в лицо. «И ничего больше не надо: ни лошадей моих, ни дворцов – не хочу! Всё это темница, она стесняет меня. Я хочу стоять на палубе и плыть вперед. Чтобы сзади нагоняло, надувало паруса, и ветер нес мне новые удивительные свершения. И так – всю жизнь! А можно ли всю жизнь провести в море и ни к одному берегу ни разу не причалить? Нет, придется: воды, еды набрать… Ну, можно взять с собой кого-то, чтобы не скучно было. Надоест – высадить. И жить вот так: никому не принадлежать, себе только, чтобы все за счастье считали…
Вот представляешь, причалил ты к какому-нибудь берегу, оставил там детей, жену, мужа, еще что-то. И опять ушел. А потом, через несколько лет, причалил – а они тебя ждали, радуются, плачут. Спрашивают: «Где же ты был так долго, капитан?» А ты только улыбаешься и говоришь: «Могу с вами два вечера провести, постараюсь всё рассказать. А потом снова уйду! Ветер зовет, я пойду за ним!» И они все, открыв рот, смотрят и ловят каждое слово. Проходит два дня, и ты снова восходишь на свой корабль, раздуваешь паруса, встаешь за штурвал и плывешь… Один остров скрылся, другой. Как же хорошо! Что, интересно, для этого надо? А?»
День наступил, становилось жарко. Николай по-прежнему продолжал валяться в кровати, видимо, спал. У высокопоставленных вельмож это было в обычае. Но я всё-таки решила пойти разбудить его. Попросила сделать ему кофию: крепкого, ароматного. Но не стала относить его сама: пусть это делают слуги.
Я зашла к нему, накинув на плечи легкий плед. Он лежал на животе, беспокойно ворочаясь, руки разметались, волосы прилипли, на лбу выступили капельки пота. Возможно, ему что-то снилось. Я подошла, убрала волосы, промокнула лоб краешком платка. Он открыл глаза и сказал:
– Здравствуй, Наташа.
– Привет! – ответила я. – Ну как ты? Выспался?
– Да-а-а… знаешь, мне снилась ты. И наша ночь как будто продолжалась. Иди ко мне, – вытянул он руки.
Я поежилась и поплотнее завернулась в плед.
– Ну что же ты? Ведь мы больше не играем. Наигрались от души. Иди ко мне, мне хочется нежности.
– Нежности?
Я тихонечко села на кровать.
– Нежности… Ах, вот ты какой! Ты, оказывается, хороший, – улыбнулась я.
– Самый обычный… Я не обижаюсь на твои слова, Наташа, просто сейчас хочется нежности. Иди ко мне.
Я не смогла воспротивиться. Легла, прижалась к нему крепко-крепко. Он гладил меня по плечам, по спине. Ничего не говорил, никаких комплиментов. Мы просто тихо лежали рядом. Но я знала, о чём он думает. Николай как будто заранее прощался со мной, словно ему было мало времени, отведенного нам в этом коротком путешествии. Он всё понимал, да и я – тоже. Потому и не мешала. Он старался запомнить каждую черточку, каждый волосок на моем теле, каждую ямку, каждую родинку – всё. Он не покрывал мое тело поцелуями, просто старался запомнить меня такой, какой представлял, какой хотел видеть. Он всё понимал, и я была ему за это благодарна. Он продолжал меня гладить, и я ему позволяла. Но потом ему это наскучило, он вскочил и сказал:
– Ну, хватит сантиментов. Всё! Достаточно! Надо привыкать к тому, что мы высокородные молодые люди. И негоже нам сопли распускать: мы имеем право на большее. Ты, наверное, заслуживаешь лучшего мужа, и он у тебя, думаю, вскорости появится. А я достоин лучшей жены: более спокойной, тихой и услужливой, – он вздохнул. – Я знаю, знаю, можешь ничего не говорить. Я жалею лишь об одном: что поздно встретил тебя, что не успел в этой жизни сделать ничего такого, за что мне сверху дали бы роскошный подарок – в виде твоей любви ко мне.
Нам оставалось находиться в пути совсем немного, около недели. Это время мы провели чинно и благородно. Он был услужливым, галантным кавалером. Я вела себя как высокородная дама, надевала платья, которыми он меня одаривал, каждый день меняла драгоценности, носила высокие прически, и речь моя текла как чистый ручей.
Да, время от времени мы были близки, но связь уже не была такой игривой и яркой. Но она случалась, потому что мы были вдвоем, он мужчина, а я женщина, молодые и привлекательные. Мы с ним оба как будто что-то поняли в тот день, когда он пытался запомнить каждую ямку, каждый волосок на моем теле. Мы словно приняли эту неизбежность и знали, что от нее никуда не деться. Как будто покорились, подчинились судьбе, которая шептала, что нам не суждено остаться вместе, не суждено век наслаждаться друг другом.
Страсти наши поутихли. Я всё чаще перебирала письма юной королевы, которые папенька любезно передал мне вместе с дневником. Я всегда улыбалась, вспоминая о папеньке и держа в руках эти письма. Снова и снова вчитывалась во французские фразы, вспоминая певучий язык. Выговаривала редкие, необычные слова, тренировалась, старалась произносить их без запинок. Моим помощником в этих занятиях иногда становился Николай. Он сидел напротив, и мы разыгрывали шутливые сценки. Например, я услужливо кланялась ему, учась опускаться в реверансе как можно ниже. По этикету, когда королева будет подавать мне руку, нужно присесть так, чтобы ее силуэт выглядел намного выше и стройнее, чем мой. Николай напоминал мне о каких-то давно забытых вещах… Например, как правильно держать веер. Или правильно складывать руки, когда они спокойно лежат поверх юбки. Я совсем позабыла о таких тонкостях. Ах, мой милый, мой хороший, нестрогий мой учитель! Он был так похож на меня, так близок и далек одновременно. Я была благодарна ему за всё. Мне не было с ним скучно ни одной минуты. Я раскрепостилась в общении с ним настолько, что рассказала некоторые семейные секретики, совсем небольшие, и мы весело хохотали, например, над тем, как напыщенно ведет себя граф, когда появляется в обществе. Я даже немного рассказала ему о Федьке. Он всё время удивленно вскидывал брови и говорил:
– Ка-а-ак?! Ты-ы-ы?! Не может такого быть! Ты меня обманываешь. Ты вновь играешь со мной, шутишь, Наташа. Я прошу этого не делать. Никогда не поверю, что ты помчалась в какую-то далекую заснеженную деревню. Хотя… Наташа, всё, что ты рассказываешь, очень привлекательно и заманчиво для меня. Ведь я, честно тебе признаюсь, ни из-за одной юбки никогда не решился бы на такие мучения.
Я в красках описывала ему, гримасничая и кривляясь, свои отношения с матерью Федора, и мы оба покатывались со смеху, держась за животы. Нам было хорошо и очень весело вдвоем. Как правило, утром мы назначали беседы и занятия по этикету, а вечером я снова перечитывала переписку и вела дневник. Я всё чаще и чаще представляла, как увижу Антуанетту и что буду ей говорить. Не растеряюсь ли от нахлынувших чувств…
Глава 154. Переписка с Марией Антуанеттой
Мария Антуанетта с детства вела дневник, и, когда мы с ней начали переписываться, она прислала мне выдержки из него, те, что касались меня. А я, в свою очередь, некоторые письма, написанные Антуанетте, копировала для себя и складывала в сундучок. Иногда при написании следующего письма мне нужно было вспомнить, о чём я уже рассказывала. И вот теперь я держу нашу переписку в руках, и слёзы умиления катятся по моим щекам, хотя я далеко не сентиментальная барышня.
…«Моя милая Натали, ты очень дорога мне, я ценю нашу дружбу и хочу, чтобы ты знала, что я всегда помню о тебе и о том, как мы познакомились…»
…«Я, Мария Антуанетта, с детства веду дневник, в котором записываю самые яркие впечатления своей жизни. Я, живущая в мрачном чопорном дворце, пытаюсь поймать каждый светлый лучик, который сумеет пробиться в мои комнаты сквозь темные занавеси тяжелых гардин. Я жаждала получать свет и тепло от рук матери, мудрость – из слов отца и старших братьев. Но я отличалась от них, я никогда не была скованной, не имею жесткого нрава. Хотела просто расти, словно цветок на солнечной поляне, чтобы каждый мой день был озарен солнцем. Это достаточно трудно в нашем доме, но в моей жизни было одно обстоятельство, которое принесло мне неописуемую радость. Это знакомство с девочкой из России по имени Наташа…»
…«Мне не было еще и десяти, когда в наш дом приехали важные мужи из России с миссией к моей великой матери, королеве Австрии Марии Терезии. С ними – девочка немного младше меня, Натали. Ей было, наверное, лет семь. Румяная, с таким необычным цветом волос… до сих пор его помню. От нее исходил удивительный запах: она очень вкусно пахла какими-то булочками. И казалось, что ее с ног до головы обсыпали корицей, и даже чуть-чуть осталось на маленьком носике – в виде россыпи необычайно прекрасных, таких трогательных веснушек. Такой она показалась мне тогда…»
…«Натали сопровождали двое мужчин, один красивый и статный, а второй постарше, невысокого роста, но тоже приятной наружности. Вместе с ней они сделали небольшой круг по окрестностям моего дворца – тогда еще моего. Они редко отпускали ее от себя, но нам всё же удалось провести немножко времени вдвоем. Она тогда плохо говорила на иностранных языках. На моем родном – лишь отдельные слова, а на французском едва понимала.
Я учила французский с детства, это был мой второй язык, и мне не составляло труда изъясняться на нём, но для нее это было сложно. Потому мы просто глядели друг другу в глаза, держась за руки, и весело смеялись над своим забавным непониманием.
Благодаря ее приезду я смогла выходить из-под гнета тяжелых сводов дворца на лужайки и в парки, и матушка совершенно не следила за мной во время наших прогулок. Мы практически не понимали друг друга, но я чувствовала в ней тот самый огонек, света которого мне всегда так не хватало. «Маленькая милашка», – так нарекла я тогда Натали. Не понимая ее русских слов и странных жестов, я понимала ее природу, и мне казалось, что Наташа так же понимает мою. Ее руки были подобны крыльям, она всегда их высоко поднимала. Видя, что я не знаю ее языка, она активно жестикулировала, и мне всё сразу становилось понятно.
Пробыли они тогда совсем недолго, может быть, дней шесть или семь, и отправились далее, по делам ее отца. Я так и не поняла, который из мужчин был Наташиным кровным родственником. Мне сказали, что они направляются в Париж по каким-то государственным делам. С ней совсем не хотелось расставаться. Нам помогли с переводом прощальных слов, мы обнялись и клятвенно пообещали не забывать друг друга…»
…«Прошло много времени. Я не писала ей и практически о ней не вспоминала: моя хорошенькая головка тогда была занята другим. Но вдруг, когда мне было около тринадцати лет, я получила от Наташи короткое письмо:
«Моя милая Антуанетта, это пишет тебе Натали… Я постоянно вспоминаю о драгоценных для меня минутах нашей встречи. Про то, как мы гуляли, смеялись, и о том, что я совершенно не понимала, что ты мне тогда говорила. Но сейчас я в совершенстве выучила французский язык, и он стал для меня вторым родным. Теперь, моя дорогая, я способна грамотно излагать свои мысли и правильно писать слова, поэтому прошу твоего согласия на переписку между нами…»
…Она называла меня очень смешно: «милая», «дорогая». Эти слова не отзывались в моей природе, в моем сердце. Смешно это было, так по-русски. Но надо отдать ей должное: она действительно великолепно выучила французский, на котором мы с ней в дальнейшем и стали общаться…»
…«Дорогая Натали, я прекрасно помню тебя. Это был драгоценный момент моего детства, и я готова отвечать на каждое твое письмо. И каждый раз буду с нетерпением ждать твоего нового послания. Я постараюсь дать тебе немножко больше представления о себе. Ведь теперь, когда мы можем легко понимать друг друга, у нас есть возможность общаться свободно. Мы с тобой очень похожи. Мне особенно запомнилось, что в тебе в избытке той свободы и жизнелюбия, которых мне так не хватало в моем дворце, среди мрачных фрейлин и тягостных разговоров о благе государства. Это всё очень далеко от моих интересов, от истинных потребностей моей души…»
…«О моя дражайшая Антуанетта, как же я рада, что наша переписка наконец-то началась. Я страстно желаю снова посетить твой дворец и обязательно навещу тебя. Правда, он немного мрачноват, но ты, моя драгоценная подруга, освещаешь его, словно солнце. Очень надеюсь, что скоро мне представится подходящий случай. Я поступила в пансион благородных девиц, где нас учат хорошим манерам. Я стала прекрасно танцевать, и когда смогу посетить Вену, надеюсь заткнуть европейских дам за пояс своими новыми умениями.
Как же мне радостно обо всём тебе писать! Моим обучением ведает мадам, она обучает нас по всем правилам французского этикета, которому обязательно стараются следовать все знатные дамы в Петербурге…»
…«Мне это лестно и приятно слышать, Натали. Но, к сожалению, мы вряд ли сможем встретиться в Вене. Я уже знаю о далеко идущих планах своей матери в отношении моей дальнейшей судьбы. Я скоро должна буду покинуть не очень мною любимое, но всё же родное гнездо. А отправлюсь я прямиком в сердце Франции, в Версаль. Предстоящее замужество меня не сильно пугает, наоборот, я в ожидании счастливого приключения.
Я так обрадовалась переписке с тобой, Натали. Мне захотелось, чтобы мы с тобой подружились. Возможности обзавестись подругами на родине у меня не было. И все, кто меня окружает, имеют отношение либо к австрийскому, либо к французскому королевскому дому. Это безумно скучные фрейлины, не обладающие тем жизнелюбием, которым обладаешь ты, Натали…»
Вот еще строчки из дневника:
…«В каждом из следующих писем Натали рассказывала мне, как росла, как становилась прекрасным цветком. Говорила, что лепестки ее делаются бархатными и она превращается в девушку. Потом Натали поведала мне тайну своего рождения. Я была удивлена, что она имеет настолько благородную кровь, ведь имя ее отца известно далеко за пределами России. И при австрийском, и при французском дворе его фамилия звучала много раз. Я даже знала, что письма моей матери, направляемые прямиком российской императрице, содержали упоминание этой фамилии. Наташа рассказала мне свою тайну и попросила ни с кем ею не делиться:
«Это тайна за семью печатями, милая Антуанетта, но придет время, и каждую из печатей я вскрою своим ножичком для писем, которым так нетерпеливо открываю твои послания…»
И вновь дневник:
…«Мы условились, что, несмотря на мой новый статус, так и будем называть друг друга по имени. Я написала ей о своем предстоящем замужестве и переезде во Францию. Я была приятно взволнована тем, что должна стать дофиной французского двора, и пыталась перерисовать для нее портрет Людовика, которому меня прочили в жены яростно опекавшие меня родственники. Но так как рисовать я умела плохо, мне хорошо удавались лишь силуэты. Из моего портрета она ничего не поняла и смеялась надо мной в своих письмах:
«Антуанетта, французская дофина обязана владеть кистью так же прекрасно, как и пером. Думается мне, что австрийской и французской принцессе подобает начать учиться живописи…»
…«Я совершенно на нее не обиделась и искренне смеялась над тем, что она пишет. С каждым письмом она словно становилась старше – другой, незнакомой, загадочной Натали. С тех пор как я узнала тайну ее рождения, Наташа сообщила мне, что у нее два отчества: Дмитриевна и Григорьевна. Это так по-русски… На моей родине никто не обращается ни к кому по отчеству, называют только имя и титул.
Матушка объявила мне, что замуж я выйду скоро. Мне отчего-то захотелось сообщить Натали об этом, соблюдая русские традиции. Она многому училась у меня, а я у нее. И уже в следующем письме я написала: «Дорогая Наталья Григорьевна! Рада сообщить вам, что завтра утром отбываю из дома и готова переступить французскую границу…»
Отложив в сторону письма Антуанетты и дневник, я улыбнулась:
– Как давно и в то же время недавно это было…
Перебирая сейчас ее письма, я думала: как хорошо, что я смогу еще раз увидеть мою подругу. Вот записи Антуанетты, в которых она рассказывает о своем приезде во Францию и свадьбе, а вот письмо, где сплетничает о своем муже. Она представляла его совсем другим, но совершенно не жалуется: во Франции ей живется гораздо лучше и свободнее, чем под крылом у дражайшей матушки…
…«Наталья Григорьевна, хочу сообщить вам, что король Франции почил и в скором времени я стану королевой этой страны. И я хотела попросить вас, чтобы вы помолились за меня перед своими русскими иконами и попросили у Спасителя, чтобы жизнь в новом статусе не стала для меня слишком обременительной…»
Из дневника:
…«Я не получила тогда ответа именно на эту просьбу, но, уже намного позже, мне пришло письмо следующего содержания:
«Моя милая Антуанетта! Я, наверное, уже опоздала сжать за тебя кулачки перед ликами наших икон, но спешу огорчить тебя, моя милая подруга. Прекрасные лица святых отвернулись от меня, и я больше не могу с ними говорить. Но я прошу не лить слезы по моей безвременно потерянной душе: спешу порадовать тебя событием, которое произошло со мной так неожиданно. Я совершенно бесповоротно и очень сильно влюбилась! Милая Антуанетта, в этом письме я хочу рассказать тебе всё без утайки…
Я встретила и полюбила темноволосого обольстительного юношу, которого случайно увидела в полку, где мой названый отец занимает довольно высокий пост. Глаза наши встретились, и я поняла, что он предназначен лишь для меня и дышит лишь для того, чтобы смотреть в мои глаза…»
…«Я внимательно прочла и хочу сказать тебе, Натали, как я всё поняла и почувствовала. От твоего письма веяло граничащей с безумством гордостью молодой девушки, которой впервые удалось пережить такие сильные чувства. Знаешь, Наташа, я даже испытала некую зависть. Я уже стала королевой, я давно, как мне кажется, замужем, но ни с чем подобным не знакома до сих пор. Твоя откровенность, которая была предназначена лишь для моих ушей (то есть глаз, разумеется), я бы даже сказала, расстроила меня. Мой муж, король Людовик, интересуется всем чем угодно, только не мной… и это ввергает меня в печаль.
Прочитав о твоих чувствах, я подумала тогда: как могли они возникнуть у девушки, выросшей в столь суровой стране. Не сердись, я пишу как чувствую. Ваша Россия видится мне совершенно дремучей, очень далекой и снежной. О ней рассказывают страшное: говорят, что ты живешь в краю лютых морозов и грубых людей… и на вершине всего этого такая же грубая правительница. Таковой мне представила ее моя матушка. Из ее писем я узнала, что Екатерина, будучи иностранкой, приняла вашу веру и следует всем вашим дремучим обычаям. Как, скажи, среди всего этого можно обрести столь нежные и теплые чувства?
Ответь мне… Как ты, Наташа, смогла найти это чувство раньше, чем я? Я, живущая в изнеженной стране, где под моими ногами должен бы стелиться ковер из всех тех чувств, которые ты так ярко описывала… Каждое твое слово наполнено жизненной силой и желанием обладать этим юношей. Я жду подробностей о каждом твоем дне, пиши мне, пожалуйста…»
Из дневника:
…«Для меня ее письма сродни французскому представлению о любви. Я великолепно образована и прекрасно воспитана, в моей библиотеке множество книг об этом великом чувстве. И пусть они созданы лучшими писателями, читать их менее интересно, чем письма, наполненные любовью живой юной девушки к молодому мужчине. Ты лично знаешь эту девушку, и всё это происходит прямо сейчас…»
…«Наташа, ты написала мне еще несколько писем. Они пришли почти одновременно, и одно противоречивее другого. То ты готова была вырвать сердце из груди и вложить в руку любимому так, чтобы оно билось у него на ладони. И он слышал бы каждый его стук и, глядя на это сердце, лишь шептал твое имя. То ты уже готова вырвать из груди его сердце. Но не положить на свою ладонь, чтобы слышать его стук, а крепко сжать его, да так, чтобы из этого несчастного сердца потекла кровь. И ты жаждешь это увидеть… А третье твое письмо наполнено каким-то обреченным спокойствием – так мне показалось… Словно что-то очень тяжелое положили на тебя сверху, и оно не дает тебе поднять голову. Ты описываешь погоду в Петербурге и проводишь сравнение между нею и своим внутренним состоянием. И всё это так удручающе уныло, что я даже не смогла дочитать письмо до конца, отбросила в сторону… Нужно что-то ответить тебе, а я совершенно не нахожу слов. Но всё же попробую…
Наташа! Любовь – это прекрасное чувство, и ты похожа на голубку, которая порхает над цветущим полем и вдыхает его ароматы. Любовь не должна причинять боль! Зачем ты хочешь связать свою жизнь с дикарем из племени? Мне страшно, мне кажется… боюсь даже написать… что однажды он как людоед сожрет тебя… Нужно уходить сразу и бесповоротно, не оглядываясь на того, кто посмел причинить тебе страдания… Приезжай ко мне во Францию, я покажу тебе совсем иной мир. И вот что я скажу тебе, милая: если я раньше завидовала твоему чувству, то сейчас рада, что избавлена от подобных страстей…»
Из дневника:
…«Я пыталась подбодрить ее и всё же выяснить больше о личности этого странного человека, который вызывает в ней шторм, подобный тому, который происходит на море. Долго не было мне ответа…»
…«Имея легкий нрав и ту особенность, что, не получая от кого-либо известий, я могу запросто забыть о нём на какое-то время, я перестала ждать писем от Натали. Вокруг меня бурлила жизнь…
…Наташа не ответила. До меня доходили слухи о том, что ее родной отец посещал австрийский, а затем французский двор по каким-то государственным делам. Он с большой пышностью и весельем проводил там время, но Наташи рядом не было. Как только я слышала его громкую звучную фамилию, то думала о ней. Мне даже сказали, что так у вас называется какая-то величавая птица. Со временем я перестала думать, почему Натали мне не отвечает. Моя голова была занята множеством собственных проблем, главная из которых – мой ненавистный муж. Я никак не могла совладать с ним, а мне этого очень хотелось… Сильно раздражали меня неугодные фаворитки и сплетни нашего двора. Они всё дальше и дальше отодвигали меня от воспоминаний о Натали. Никогда мне не нравилось называть ее Натальей Григорьевной, это звучало слишком грубо и слишком по-русски…»
Это было последнее письмо, в которое Антуанетта вложила листки из дневника со своими записями обо мне. В силу того, что я бешено кружилась в водовороте событий своей жизни, я так и не ответила ей больше.
– Милая Антуанетта, скоро мы увидимся, и я всё подробно тебе расскажу. Ах, как мне хочется тебя увидеть! Только бы ты не посчитала меня грубой и невоспитанной из-за того, что наша переписка так нелепо оборвалась.
Под влиянием прочитанного я стала вспоминать то время, когда мы с ней были девчонками. Мы с удовольствием пускались в долгие эпистолярные рассуждения… две безмозглые сикилявки, одна австрийская, другая русская. Мы обсуждали судьбы наших государств и печалились, что не сумеем выйти замуж по любви: высокопоставленные родичи обязательно подсуропят кого-нибудь страшненького и совершенно беспомощного в любовных делах. Я улыбалась, перебирая эти письма. Я нюхала бумагу, на которой ее рукой были начертаны изящные строки, и с нетерпением ждала встречи.
Наконец-то мы причалили к берегу. Порт, где мы сошли, находился за несколько сот верст от Версаля, куда мы направлялись.
Николай наконец-то поведал мне, что эта поездка была им спланирована. Я больше не сомневалась, что в сговоре с моим отцом находился не только старший Шереметьев, но и граф Орлов.
Я сошла на берег с легкой грустью. С тоской обернувшись назад, увидела, как фрегат плавно покачивается и тонет в лучах садящегося солнца. Вместе с ним как бы тонули и мои мечты. Вместе с этим светом меркли мои надежды. Я поняла, что от судьбы не уйдешь! И кто бы что ни планировал заранее, ничто не может изменить судьбу. А что от моей судьбы я не убегу, так это точно! И мне надо идти вперед! Да, всё, что со мной случилось, было прекрасно. Я ни о чём не жалею!
