Книга Иоши

– Нахера ты сюда приперлась? – злобно отсек слова он с языка, взмахнул рукой, из-за чего мне показалось, что он ударил ее, но это был лишь жест в воздухе.

Она склонила голову и увела глаза в сторону, губы задрожали от произносимых слов.

– Я хотела…

– Ты хочешь подставить меня? – перебил он ее. – У меня и так все непросто, а тут ты еще. Не хватало, чтобы жена тебя тут увидела.

– Прости, – еще более жалостливо пробормотала она, – но мне тоже нелегко, и ты нужен мне. Сейчас. – Она потянулась к нему, но он отстранил ее от себя и отошел в сторону.

– Послушай, пора прекращать этот цирк. Все происходящее – ошибка. Я сожалею о случившемся.

– Сожалеешь? – прокричала она и, подойдя ближе, толкнула его. – Сожалеешь? Теперь ты сожалеешь?

– Тихо, успокойся, – полушепотом заговорил он. – Хочешь весь дом разбудить?

Он подошел ближе и приобнял ее. Она попыталась рукой отстранить от себя, но в итоге сдалась.

Все это зрелище вызывало во мне тошноту, злость. Даже не потому, что отношения взрослого мужика с девушкой моих лет отвращало, а то, что этот мудак поступает так же, как и с моей матерью. Меня бесило, что он ничему не учится, а просто живет инстинктами своего грязного нутра. Накладывая эти рассуждения на свою жизнь, понимал: я такой же. Сбежал из родного дома только из-за дешевых эмоций, которые привели в итоге меня в никуда. И отец мой также подвергся животным инстинктам, не может пропустить ни одну самку; дом, уют, стабильность – это не для него, ему нужен риск, адреналин от жизни, ему нужен секрет, ему необходимо быть не таким, как все, и из-за этого он становится таким же. Мне необходимо тыкнуть его лицом в грязь, показать, какой он ничтожный. В голове прокручивались различные варианты: поздороваться с ним, чтобы удивить своим существованием; проследить за подружкой и рассказать о ее будущем; прийти к нему домой и познакомиться с женой. Все пути нравились, ото всех текли слюнки, в первую очередь нужны были доказательства: я и мое сходство со вторым его сыном было первым, но необходимо уличить его в нынешней измене. Из куртки достал телефон и навел фотокамеру на эту сладкую парочку. Я ждал более аппетитной сцены, обычное обнимание – это детский лепет, он мог обнимать по разным причинам, отмазаться был шанс. Они о чем-то шептались, но я не слышал этого, только видел шевеление их ртов, в подсознании жалел, что не умею читать по губам. В своих размышлениях потерял хороший кадр, отец романтично отодвинул прядь волос за ухо. Момент был упущен, второй раз он такое проделывать не будет, волосы же на месте. Я начал накидывать варианты, как вернуть прядь обратно: подуть, аккуратно со стороны подвинуть веткой или вовсе попросить их повторить это (почему нет?). Их губы прикоснулись. От этого зрелища свело желудок. На месте девушки я представлял мать, когда он так же целовал ее, только в сознании мне представлялось, что он был такой же постаревший, а мать как со старых фотографий ее молодости. Если голова витала в сторонних мыслях, то палец опустился на красную кнопку. Прозвучал звук удавшегося снимка, который отчетливо услышал я, мой отец и его любовница. Карманная лопата скрывала мое лицо, но при этом я отлично видел его через объектив камеры, в том числе и его яростные глаза, направленные в мою стороны.

– Ты что творишь, придурок?!

Я медленно отступал от отца, а он тем временем наоборот уверено шел ко мне.

Страх. Другого слова я не могу подобрать: испугался, что всем моим планам наступил конец. Ничего умней, как бежать, я не придумал, но как только развернулся и рванул, мне под ноги попалась ограда перед клумбой, отчего сразу упал я и мой телефон. Лежа на животе, я хотел схватить телефон, но отец оказался не дураком и бросился не к фотографу, а к фотоаппарату. Он доломал и так сломанный сотовый и выбросил его в ближайшую мусорку.

– И для чего? – обратился отец ко мне, до сих пор не понимая, кто я.

– Хотел сделать больно, как и ты мне, – промычал я, все так же целуя асфальт, от пыли под носом задыхался, поэтому пришлось перевернуться и облачить себя отцу. – Здравствуй, папа!

Глава 6

В своем представлении мечтал об обратном, что я буду стоять над отцом, а он постыдно уводить глаза, но его зрачки не отрывались от меня. Он весь замер, рассматривая меня. Скорей всего не понимал, что происходит. Его подружка тихонько подкралась, с его губ еле слышно сорвалось: «Ваня?». Они оба заметили схожесть, но не понимали, кто я. Хотелось их разыграть, испугать идиотской шуткой, какой угодно: я из будущего или злой клон, да как угодно, лишь бы вырваться из этого оцепенения. Никто не мог подобрать слова в этой ситуации. Из-за беспомощности я чувствовал себя проигравшим, вставал, отползая от отца, и, оказавшись на ногах, побежал прочь. Больше не мог смотреть в эти глаза, как у меня.

От неудачи хотелось провалиться, потеряться среди многоэтажек, лишь бы забыться во тьме, выбросить из головы этот позор. Ноги вели меня сами по закоулкам: бездумно и бесцельно. «Почему все так?» – спрашивал я в образовавшуюся вокруг себя пустоту. От ударов ветра в лицо, как от пролетающих вокруг машин или моих попыток бежать, на глазах образовывалась сырость, которая замыливала и так неважный мир. Остановился я лишь когда вокруг был нескончаемый поток летящих звезд за вспотевшим стеклами моих иллюминаторов. Аккуратно протерев глаза, осознал, что добежал до МКАДа. Даже в такой поздний час поток машин не уменьшался. Я побрел вдоль трассы до ближайшего моста, чтобы оказаться внутри кольца Саурона. Там мне и было место, в темной и бездушной стране. Эмоции и чувства – это зло, которое причиняет бесполезную боль. Какой смысл в произошедшем? Кому от случившегося должно стать лучше? Неужели все из-за чертового ящика вискаря? Дурак. Отец был одной из главных причин, почему я хотел сбежать из дома, а там, на МКАДе, мне представлялось, как сажусь в несущуюся машину и уезжаю к матери, туда, где был в безопасности. Плевать, что эти ощущения иллюзорны, главное то, что чувствовал в это мгновение. Мир зол. Отцу я ничего не сказал не из-за того, что не было слов, а потому что ничего из сказанного не имело бы значения. Наши пути давно разошлись, пора принять этот факт и тратить силы на действительно нужные вещи в жизни.

Все эти мысли тяготили, а голова хотела треснуть от напряжения. Я ненавидел такое состояние, ненавидел все эти эмоции и мысли, следующие за ними, хотелось отстраниться от этого, превратиться в амебу и просто существовать. Почему сюжеты фильмов имеют свои аналоги? Мы не должны проходить всех этих испытаний, жизнь должна оставаться просто жизнью. Иначе что такое жить?

Я провалился вглубь своего сознания, ведь совсем пропал из реальности, когда рассудок вернулся на место, то был уже далеко от МКАДа, даже не представлял, в какой он стороне. Стемнело, но город продолжал жить. Мне больше было интересно: я внутри или снаружи кольца. Рука автоматически полезла за телефоном, но не нашла его ни в одном кармане.

– Проклятье!

Разломанный телефон остался в мусорке. Возвращаться за ним было бессмысленно, тем более я не знал куда. Требовалось сперва узнать, где сам нахожусь, но и в этом не видел смысла, дома продолжится все тот же тупняк, так что надо искать решение на месте, благо в настоящей России ночью пивнуху найти легче, чем аптеку.

Знаете это призрачное чувство, когда за очередным градусом мы пытаемся спрятать свою боль? Так вот, это вранье. Ни один алкоголь не освобождает от дурных мыслей, мы только сильней запутываемся в сотканной нами же паутине. В пивном баре, что нашел в подвале хрущевки, выбирал пиво не по вкусу, а по названию, в надежде, что оно оправдается: живое – возродит, бархат – не обидит, козел – заплатит за все, что сделал с моей жизнью.

Боль лишь растягивалась за каждой выпитой бутылкой. Самое замечательное было в том, что никто ко мне не лез, видимо, людей, которые пьют с горя, не трогают, на нас особенное клеймо, дарующее невидимость. Кто-то что-то праздновал, я не вникал, мне было плевать. Для меня существовал лишь единственный момент. Выпивка способствовала сну, об этой мысли я пришел уже заправленный на полную, каждый мой тык носом в стол привлекал персонал. Лицо охранника, следившего за мной, кого-то напоминало, причем очень неприятного до такой степени, что хотелось разбить хлебальник, но мысль пролетела очень быстро, я даже не задержал свое внимание, когда он выводил меня из заведения. Просто принял как факт.

Обычное стечение обстоятельств. Город уползал от меня, а я изо всех сил старался не следовать за ним, но ноги ошибались при любом отклонении. Я играл в игру: коснись до всего. Мне было необходимо коснуться и стен домов, что проходил, и тротуара, что с трудом держал меня. Причем касался не всегда руками, отчего весь испачкался в городской пыли. От легкого летнего ветерка тело пошатнулось и выполнило пируэт в ближайшую клумбу у дома. Фонарь над головой слепил меня, пришлось прикрывать глаза рукой, но во время очередной попытки укрыться от этого преследуемого света небо над Москвой переключилось с черного на синий – выключатель сработал как надо, но город продолжал спать. Мне не составило труда представить, в каком я положении. Еле выбрался из клумбы. Продрогшее тело послушней вело себя, хотя ноги все так же косились подо мной. Я сам у себя вызывал отвращение, ведь походил на пьянчуг из Нижнего Родищенска, таких же безобразных и на самом дне. Может, зря я осуждал их образ жизни? У каждого должна быть причина опуститься до такого уровня, и не каждый способен выбраться с этого дна. Смогу ли я?

Я высматривал знаки на районе в попытке найти зацепку, как быстрее выбраться. Красная буква «М» была самым радостным символом в то утро. Все равно, где я, ведь в Москве заблудиться невозможно, найди выход к общественному транспорту, а лучше к метро, и сможешь добраться до дома. Единственное, что остановило меня, так это закрытые двери в подземку. Метро не открылось. Я облокотился у стены перехода и от бессилия в ногах опустился на холодный асфальт. Люди по одному стягивались к метро, но каждый обходил меня, старался держаться на расстоянии, лишь изредка бросая презрительные взгляды. В них я чувствовал себя прошлого, причем недалекого, вчерашнего, еще образцового парня. Глаза намокали без каких-либо трудностей, раньше слезы давили на глаза, а щеки горели, но слезы просто были, иногда сопровождая свое появление тяжелым всхлипыванием носа и воем из груди, которое с каждым новым презрительным взглядом только усиливалось. Я пытался спрятаться от чужих глаз, но везде мне встречалось отвращение. Казалось, что это продолжается вечность, что метро намерено не открывается, чтобы больше людей осудило меня, но наказание прекратилось, люди потекли внутрь по своим делам. Я не спешил за ними. Грохот вагонов поезда заглушал мой рвущийся изнутри вой. Жизнь вокруг закипала, но обходила меня, я превращался все больше в тень, и это успокаивало, грудь остывала.

Усевшись в вагон, я мгновенно уснул. Чтобы добраться до дома, нужно было пересесть на другую ветку, но каждый раз пропускал свою станцию и проезжал дальше. Мои попытки не уснуть рухнули. При любой качке вагона я уплывал, как младенец на руках убаюкивающей матери. Дома я оказался только к обеду, не разуваясь, свалился в кровать и снова уснул.

Во сне я попал в лес, в котором сквозь бурелом куда-то несся. Я не знал, куда бегу или от кого, но время в этом темпе проносилось незаметно. Деревья начинали редеть, и за очередным сваленным деревом выбежал на опушку с безликими силуэтами в плащах. Четыре фигуры стояли кольцом вокруг окровавленной земли, словно зрители вокруг маленького манежа. Я попытался взглянуть в лица под капюшоном, как из тьмы образовалось лицо Шурика.

– Братан, ты как? – обратился он ко мне.

Меня трясли, сон расплывался на глазах, ночное звездное небо сменялось отвратительно побеленным потолком, а передо мной действительно находился Шурик.

– Отмахнись. – Я оттолкнул его лицо от себя. – Дай сон досмотреть.

Я попытался провалиться поглубже в подушку, перед глазами возникали знакомые верхушки деревьев.

– У тебя дверь была открыта, – раздался снова голос Шурика, – я зашел и увидел твое тело. Честно, испугал малях, но по запаху перегара понял, что живой, в какой-то степени.

– М-м-м, – промычал я в подушку.

Все возвращалось в реальность. Сон улетучивался в ту же далекую неизвестность, которая в скором времени забудется.

– Я че пришел, звонил тебе, попал на мужика какого-то. Оказалось, батек твой. Сперва подумал, разыгрываешь, но нет. Короче, я начал тебя искать, жив ты или нет.

– Как видишь, нет.

– Рано ты в загул ушел, вот принесу тебе твой победный ящик, тогда и уходи. Поделись только нажитым добром, а то пить в одного не по-пацански.

– Угу, – все так же неохотно отвечал я.

– И встреться с батьком. Он четкий мужик. Телефон заберешь, да и пообщаешься нормально.

– Он рассказал, что произошло?

– Да. Я шляпу снял за тебя, так что не благодари. Сказал, что бываешь порой дерганным.

– Спасибо.

Шурик пару раз хлопнул меня по плечу, после чего я почувствовал, как он встал с кровати, до этого даже не обращал внимания, что он сидел рядом со мной.

– Если что надо, обращайся. Ты свой человек, Игорек.

– Ага.

– Пойду, а ты лечись давай. Я закрою дверь за собой.

Дверь захлопнулась, как и мое сознание. Я провалился в пустоту подушки, голова лишь считала секунды этой пустоты. Мне хотелось снова уснуть, но тело было против. Оно лишь болело, обращая на себя внимание и ни на что больше. Пришлось откликнуться ему и, как советовал Шурик, полечить. Пересилив себя, стянул запачканную одежду и залез в ванну. Организм в воде начинал помаленечку приходить в себя. Помимо внутренней боли, тело начало откликаться и на внешние раздражители. Я приходил в себя, если можно назвать так возвращающуюся тяжесть в голове, да и во всем теле. Мысли о последнем дне вызывали отвращение: о непрекращающимся гулянии отца, о моей глупости встретиться с ним, и больше всего о своем виде, что опустился так сильно на дно. Я был ничтожен. Желание существовать улетучивалось все дальше и дальше.

Не зная, чем себя занять, залип в интернете на ноутбуке. Спешить возвращать свой телефон не хотел, где-то в подсознании для себя принял решение, что куплю новый сотовый, ведь давно собирался. Во ВКонтакте было несколько сообщений от Мансура и Шурика, мне было дико лень грузить себя общением с ними, но пальцы по старой привычке открыли оба диалоговых окна.

Александр Пантелеев: бро, ты жив? говорил с твоим батьком, перезвони

Александр Пантелеев: сук, ступил, я тупой

Шурик был в своем репертуаре. Сперва сделает, потом думает. Это отражалось на всей его жизни, хотя порой удивлял своей хитрожопостью, что было куда чаще, чем тупость, и это бесило в нем.

Мансур Олегович: Не могу дозвониться

Мансур Олегович: Здесь проблемы, тебе лучше приехать

Мансур Олегович: Иош! Больше суток прошло. Ты где?

Мансур Олегович: Звонил Шурику. Он сказал, что твой телефон у отца. Попросил его зайти. Дня не проходит, чтобы ты в вк не зашел. Мы переживаем!

Голова не соображала. По календарю и часам пытался посчитать, сколько был в отключке, но вычисления не поддавались. От любой мыслительной деятельности звенело в ушах. Я несколько раз перечитал, чтобы понять, о чем Мансур пишет и действительно ли важно это.

Игорь Ватин: что случилось у вас?

Игорь Ватин: я в порядке

Единственно, что сознание само повторяло: «Больше так не пить». Все болело. Я болел. Признаться, отвратительно чувство. Это была еще одна причина, почему я не понимал, ради чего все эти пьянки, для чего так сильно напиваться, для всего есть же мера. Для меня все-таки это был болезненный способ забыться.

Мансур Олегович: Сегодня хоронят сестру твоего друга

Мансур Олегович: Андрей Кулаков который

Мансур Олегович: Вы ж были знакомы? Я прав?

Ну а как иначе, Кулак был моим лучшим другом, я знал всю его семью, в том числе и сестру Маринку. Да, не очень близко, хоть и была она младше нас на два года, но с нами не велась, так что каких-либо эпизодов с ней в моей жизни очень мало. Поэтому ничего, кроме как выразить Андрею соболезнования я не мог. Конечно, Маринку часто оставляли старшему брату на контроль, но вопрос стоял больше в том, для контроля кого, по задумке при ней мы бы вели себя спокойней. Школьных друзей она не имела, но со временем обросла подружками с танцев из разных частей города, так что она, как и я, жила на два мира, порой пересекался с ней и в Нижнем, и в Верхнем Родищенске. У меня даже не получается нарисовать ее образ, не говоря уже о характере. Она всегда была незаметней своих подруг. Согласно стереотипу, девчонки ищут всегда себе страшненькую подружку, а здесь имелась незаметная тень. Забавно, рисуя ее из своих воспоминаний, я рисовал себя. Наверное, это участь любой тени. Мы всегда где-то на заднем плане, мы не жалеем об этом, нам комфортно в режиме спокойствия, лучше за всем наблюдать со стороны.

Игорь Ватин: что с ней произошло?

Мне становилось стыдно из-за того, что неспособен воспроизвести ее в своем сознании. Я ожидал от Мансура подробностей, чтобы лучше представить образ Марины.

Мансур Олегович: Суицид

Самоубийство звучало бы куда мягче, а суицид било по ушам до сердца. Так вот чем заканчивают тени. Мы и так внутрь себя уходим, но, видимо, это не предел. Эта мысль ранила, как и новость о Марине. За пару минут она стала ближе, чем когда-либо. А может так со всеми, кто умирает? Ведь до этого я терял только тех, кто был мне неприятен.

Мансур Олегович: Подробностей не знаю, напиши своему другу

Он был прав. Мне необходимо связаться с Кулаком, но я с ним так давно не разговаривал, что мне было стыдно написать, не то что позвонить. Тем более мне не с чего это было сделать, телефон остался у отца. В сообщениях я пару раз набрал: «Соболезную», но сразу же стирал, так как казалось неправильно написать так, как будто кидал человеку в лицо своей высокой жалостью. Также было с длинными сообщения. Они все меня раздражали и казались неверными в сложившейся ситуации. После года молчания эти слова соболезнования для Кулака не имели бы смысла. Кто я ему? Всего лишь старый друг, который вычеркнул его с целью не вспоминать ни о чем плохом, или тот, кто свалил в столицу и зазвездился? Для меня уже не было места в его жизни. Тень скрылась за углом.

Надо было решить, что делать со связью. Жизнь без телефона уже невозможна, это часть нас, наше маленькое личное облачко, по которому любой сможет изобразить наш портрет. От этой мысли стало еще противней. Мой мобильный остался у отца, он мог узнать обо мне все, что угодно. В памяти хранились фотографии последних лет и доступ к сообщениям во всех социальных сетях. Я не мог себе представить, у кого окажется мой телефон, поэтому никогда не ставил паролей на вход, только обычная блокировка экрана.

Среди бардака Владика я откопал его старый телефон с трещиной по углу экрана, в остальном он был полностью здоров. Владику, как он говорил, не подходит разбитый экран для имиджа. Такой вот у нас он был модник. Оставалось восстановить сим-карту. Меня пугала мысль, что мне за это время могла позвонить мать. Какие могли быть варианты? Сын два дня не отвечает на телефонные звонки – она бы уже вещи собирала и ехала проверять, жив или нет. Второй вариант еще хуже – могла попасть на отца. Думаю, их беседа не сулила ничего хорошего. Также любой из этих вариантов способен ударить по здоровью матери, что тоже плохо.

С тяжелой головой я выполз на улицу. Летнее солнце сильно резало глаза. Солнечные очки я не носил, поэтому, чтобы как-то сберечься от жгучих лучей, прикрывал глаза рукой. Выглядел со стороны с чудинкой. Словно вампир, из одной тени к другой пробирался до ближайшего торгового центра, чтобы восстановить утерянную сим-карту.

Рука не могла сразу привыкнуть к новому телефону, да и в ТЦ связь ловила плохо, из-за чего все необходимые программы скачивались невыносимо долго. Порой одни и те же люди проносились мимо меня, сидящего на скамейке. В торговом центре было комфортно, похмелье чувствовалось слабее. Телефон клик за кликом осваивался в моих руках. Я позвонил матери.

– Привет, Ма.

– Приве-е-ет. Как я рада, что ты позвонил! – ответила радостным голосом. Даже такой простой реакции хватило, чтобы настроение поднялось.

– Как дела? – Честно, даже не представляю, о чем хотел поговорить, но мне так необходимо было общением с ней, просто так.

– Ой, все замечательно. На работе сегодня заказов немного было, с девками трепались обо всем в свободное время. Представляешь, оказывается у Нинки сын тоже где-то недалеко от вас живет. Вам бы связь поддерживать, так вдруг что. Он у нее программированием занимается, такой молодец. Рассказывает, что взял квартиру в ипотеку, а ты представляешь, какие это деньги для Москвы! Ужас. Такой он молодец. Мы бы, наверное, так не осилили даже вместе, но, если вдруг надумаешь, ты говори, что-нибудь да придумаем.

– Ма, рано еще.

– Все может быть. Ты там еще не нашел кого себе?

– Не, когда хоть.

– Твоя сестра уже задумывается о ребенке. Такие молодцы. Хоть бы у тебя все в жизни хорошо сложилось. Бери с сестры пример, звони ей, она что с чем подскажет лучше меня, я уже не за всем вокруг успеваю. Хочется, чтобы вы были дружные вместе. Вы все-таки семья. Вот у меня никого не было, ты не представляешь, как это одиноко, когда у тебя никого нет. Ни братика, ни сестрички, – раздалось всхлипывание носом.

– Ма, успокойся.

– Ну как я могу успокоиться, когда мои дети не дружат? Я же все для вас, а вы не можете мать уважить. Что ей нету дела до тебя, что и тебе… Любите друг друга. – Снова всхлипывание. – Разве это так сложно?

– Ма…

– У тебя как дела? А то я все о своем и о своем.

– Да помаленьку, у меня ничего нового. Так что нечего рассказать.

– Как ни позвоню, все у тебя нормально. Ничего матери не рассказываешь. Неужели совсем нечем поделиться? – Я молчал, мы молчали. – Эх, Игорь, Игорь. Ладно, давай тогда прощаться.

– Да, мам, давай, пока.

– Пока.

Опять повисла тишина. Ни я, ни она не вешали трубку, из-за чего у меня остановилось дыхание, но мои легкие не были готовы для такой долгой паузы, поэтому тяжело выдохнул.

– Да? – произнесла мать. – Ты что-то хотел сказать?

– Нет… Нет! Давай, пока.

Я отключил вызов. Хоть внутри и остался кислый осадок из-за упоминания Светы и упрека о моем молчании, но все равно тяжесть с души слегла. Все хорошо, переживать не из-за чего. Когда вернулся домой, сразу же написал Мансуру:

Игорь Ватин: когда приезжаете?

Больше оставаться одному мне не хотелось. Шурик не в счет, он, как кот, гулял сам по себе, а мои соседи бы оставались рядом, даже если бы мы молчали весь вечер. Мне было необходимо присутствие того, кому доверяю. Владик с Мансуром подходящие кандидаты.

Мансур Олегович: Через неделю, с Владиком решили заранее приехать

От этой новости я аж вытянулся на кровати. Неделя была ничем для меня после монотонного месяца. То, что радовало меня ранее, пресытилось, хотелось чего-то нового. Нового учебного года, и уже забыть о случившемся фиаско в Химках, но, к сожалению, это было невозможно, ведь мой больной разум считал по-другому. Тем более ближе к вечеру мне пришло сообщение от неизвестного номера:

Сын, давай встретимся, нам есть о чем поговорить. Починил твой телефон, заодно заберешь.

Кулаки сжались, хотелось швырнуть телефон в стену, но сдержался. Казалось, что он мне делает одолжение, как ни в чем не бывало, как будто он никогда не уходил из семьи. Мудак. Я не отвечал ему, но каждый последующий день перечитывал сообщение, ждал, что он как-нибудь оправдает свои действия. Да, я бы согласился на любое объяснение, но их не было, в итоге наша связь снова прервалась. И это тоже меня злило, меня раздражала любая мысль о нем. Бесило, что этот человек оставил такой след в моей жизни. Я не раз пожалел, что решил найти его, ведь так мало деталей хватило, чтобы у меня появилось отвращение, нежелание становиться таким же, как он. Я стыдился самого себя за бессмысленно потраченное время поклонению, поиску и разочарованию в отце. Это бесполезно потраченные эмоции, и все это не вернуть и не заменить на что-то более ценное, на воспоминания, которыми мог бы гордиться.

Находясь в этих самопожирающих мыслях, я не заметил, как пролетела неделя. Зато, как только прозвучал звук открывающегося замка двери, я, словно заждавшаяся хозяев собачонка, бросился встречать друзей. Хоть и прошло два месяца, но я их не узнал. Передо мной стояли уже другие люди – другой Владик и другой Мансур.

– Эге-гей! – с несвойственной для меня радостью воскликнул я.

– Как дела, Игорек? Скучал? – тоже радостно, но более привычно сказал Мансур.