Дорога на Ай-Петри

По обе стороны дороги замелькали сосны, потом они въехали в распахнутые настежь ворота и метров через сто развернулись перед широким крыльцом, напоминавшим террасу. Валентин Юрьевич вышел из машины и огляделся. Ну и ну! Там, где когда-то было чистое поле с длинным унылым сараем, сейчас росли кусты и деревья, у крыльца огромный цветник, а позади дома вообще сплошные заросли. Прямо лес.

– Не лес, а парк, – поправил Анатолий. – Сами сажали. «Белорусом» ям нарыл, а дети саженцев навтыкали. Пока дом до ума доводили, поднялся и парк. Мы же почти десять лет строились. Были деньги, строителей нанимал, а не было, сами и штукатурили, и шпаклевали, и красили, даже плитку клали сами. А что до леса – лес тоже будет. Помнишь Старую Пустошь? Там сроду ничего не росло. А мои тут увидели фильм по телевизору про мужика, который живет на Кипре и уже который год осенью семена собирает, в бетономешалке прокручивает, покрывает питательной смесью, а потом их по гористым местам, значит, раскидывает, вот и загорелись. Решили свой лес посадить, чтобы было, значит, куда за грибами ходить.

– Посадили? – поинтересовался Валентин Юрьевич.

Странными казались ему эти рассуждения. Слышать такое из уст Толика? Анатолия… Сады, леса… Тот уловил легкую насмешку в голосе двоюродного брата, взглянул чуть исподлобья, тоже усмехнулся.

– Идем в дом, заждались нас уже, – переменил тему. – Варя приехала, – кивнул в сторону «запорожца» в кустах сирени.

Поднимаясь на широкое крыльцо, Валентин Юрьевич заметил с левой стороны дома длинное сооружение с большими окнами.

– Теплица?

– Бассейн с подогревом. Еще не все достроили, но купаться уже можно. У нас же тут моря нету.

Черт возьми, прямо Голливуд! Тут уже было не до насмешек. «А что ты думал? – сердито спросил сам себя Валентин Юрьевич, не в силах справится с нарастающим чувством уважения и легкой зависти. – Один ты шел вперед? Другие тоже на месте не стояли». Хотя странно, странно это было – Толик и такое! Не вязалось с тем Толиком, которого он когда-то знал. Ну, что ж, выходит, не знал он своего брата.

У самых дверей их встретила огромная овчарка, молча, внимательно изучала гостя.

– Лежать! – крикнула, появляясь в распахнутом окне над ними, Настя.

– Дрессировщица, – поднял к окну голову Анатолий. – А то мы сами не управимся…

Пройдя через холл, они попали в просторную гостиную, один угол которой занимал домашний кинотеатр. На противоположной стене были полки с книгами. Неужели тут и книги читают? Валентин Юрьевич подошел ближе. Книги были хорошие. Классика, серия «Жизнь замечательных людей». Конечно, и детективы, и женские романы – куда же без них! А сколько художественных альбомов! – целая полка.

– Варька с Настей накупили. Куда поедут, обязательно чемодан книг обратно тащат. А Сашка с Колькой полки сделали, – словно отвечая на его вопрос, хмыкнул Анатолий. – Только ни кино смотреть, ни читать мне лично некогда. Как сяду на диван, сразу засыпаю.

– Что это вы так поздно? – спросила Марина, выглядывая из кухни.

Следом появилась и тетя Лена.

– Давайте скорее за стол, все стынет уже.

– Да, вот, в школу он, понимаешь, ходил! – кивнул в сторону брата Анатолий. – Соскучился! Только чего ходить? Там никого из старых учителей давно уже нет.

Ванная, куда они зашли вымыть руки, была размером больше, чем кабинет Валентина Юрьевича. Метров двадцать-двадцать пять, с душевой кабиной, и джакузи. Ну, неразумно же это! Это же все нужно обогревать, а сколько уборки – мыть все эти пространства! Он, разумеется, бывал в больших пригородных домах своих знакомых, и все, как один, жаловались на дороговизну их содержания. Может быть, Анатолий и научился зарабатывать деньги, но считать он их не умеет. А вдруг лопнет его хозяйство, что тогда? Это не город, такой дом тут никто никогда не купит, он даже и не в деревне, а вообще, на выселках… Неразумно, очень неразумно… почему-то сердился Валентин Юрьевич.

Кухня-столовая блистала кафелем и никелем, была набита импортной кухонной техникой. И по тому как деловито нажимала кнопку миксера в дальнем углу Настя, как заглядывала в окошечко духовки тетя Лена, как быстро, не глядя, выставляла посуду из посудомоечной машины Марина, ясно было, что всеми этими вещами пользуются. А если вдруг отключат электричество? В глубинке такое вполне возможно. Хотя, наверное, на этот случай у них генератор имеется. Впрочем, он уже нисколько не удивится, обнаружив за домом какой-нибудь ветряк. Или солнечные батареи на крыше.

За раздвинутым и накрытым белой скатертью столом, сидела молодая женщина, а рядом на высоком детском стульчике, как принц на троне, восседал малыш с белыми кудряшками на голове.

– Вот это и есть Варя,– сказал Анатолий.

Таким тоном, словно они о ней только что говорили.

Девушка приподнялась из-за стола и Валентин Юрьевич немного удивился – настолько не похожа была она ни на братьев, ни на младшую сестру. Скорее, в тетю Лену, светлоглазая, тонкая, хрупкая даже в светлых брюках и бледно-розовой кофточке.

– Очень рад, – дружелюбно улыбнулся он племяннице. – Как я понимаю, мы в каком-то смысле коллеги? Я имею в виду преподавательскую деятельность.

– Я школьный учитель, – откликнулась она без улыбки.

От ее, как показалось, слишком внимательного, слишком оценивающего взгляда Валентину Юрьевичу стало немного неловко. Неприветливая. Институт закончила, а простой вежливости так и не научилась. Гости у них, что ли, в диковинку?

– Давай, садись, – кивнул на стул Анатолий. – Вот тут, возле Ваньки. Как тебе Ванька, а? Хорош парень? – спросил, подходя к внуку. – Что это у тебя, Ванька, трактор?

Малыш покачал головой.

– Комбайн?

Ваня с укоризной взглянул на деда – не видит, что ли, что это машина?

– Ага, понял. Шоферишь, значит? – восхищенно произнес Анатолий. – Ну, молодец! Еще чуть-чуть подрастешь, свой грузовик подарю, овечек будешь возить… А ты, че ж это, Варя, без своих приехала? – повернулся к дочери. – Где Серега? И чего Толика, Толика чего не привезла?

– Зашла за ним в детский сад, а он уже спит. Не стала будить. А Сергей занят, сегодня же во всех школах района педсоветы перед новым учебным годом. Обоим нам никак уехать не получалось, тем более, он теперь завуч.

Анатолий снова занялся внуком.

– Ну-ка, Ванька, поздоровайся с дядькой. Покажи, как здороваются мужики, дай руку.

– Сколько ему? – поинтересовался, скорее из вежливости, Валентин Юрьевич, осторожно пожимая протянутую пухлую ручку.

– Год и три месяца, – как о великом достижении с гордостью сообщил Анатолий.

Валентин Юрьевич никогда не знал, как обходиться с маленькими детьми. Не знал, что говорить, и что делать. Он и дочь-то свою, Лилю, толком не видел в таком возрасте. Как раз на тот период пришлась его самая длинная командировка – в Торонто, куда Светлана ехать с маленьким ребенком не захотела. Он растянул губы в улыбке, стараясь придать своему лицу ласковое выражение. Впрочем, малыш, похоже, не нуждался в общении со своим дальним родичем. Наклонившись, схватил ложку и начал стучать ею по столу.

– Обедать пора! – прокомментировал Анатолий действия внука. – Где там ваш обещанный кролик в сметане? Давайте его сюда!

– Сегодня не кролик у нас, а гусь, – поправила тетя Лена, открывая дверцу духовки. – Будет вам лапчатый…

– Сюда! Сюда! – залился смехом Ванечка и еще громче застучал ложкой.

Валентин Юрьевич, натянуто улыбаясь, думал о том, что он, пожалуй, к такой шумной жизни еще не готов. Разумеется, маленькие дети – источник самых положительных эмоций, – вон, каким довольным выглядит Анатолий в роли деда. Но он лично пока не готов. Не чувствовал ни малейшей потребности в возне с детьми, пусть даже славными и милыми. Впрочем, бывают и не славные, а очень даже вредные. Ночами спать не дают, болеют, капризничают… а какая работа после бессонной ночи? Нет, с внуками спешить не стоит. Впрочем, такое ему пока, вроде бы, не грозит. Лиля у них со Светланой поздний ребенок. Ей еще нет двадцати, и замуж еще рановато, не то что детей рожать.

Тетя Лена водрузила посреди стола блюдо с гусем и оглядела стол.

– Можно и приступать. Настя, зови мальчишек, где они там?

Через минуту в столовую явились и близнецы. Поздоровавшись, заняли свои места.

За обедом Валентин Юрьевич исподтишка рассматривал Марину, ревниво сравнивал ее со Светланой. При дневном свете более заметны были морщинки у глаз и в уголках губ, но выглядела она не хуже, чем вчера, при вечернем освещении, а когда улыбалась, то даже и лучше. А улыбалась она всякий раз, когда взгляд ее падал на Ванечку, который снова занял свое место на высоком стульчике и, деловито орудуя ложкой, раскидывал вокруг себя пюре и мясные ошметки. Сама Марина почти не ела. Правда, ей и некогда было, вставала без конца, то поставить на стол хлебницу, то принести сок для Ванечки, то что-то убрать. Все это как бы, между прочим, изредка перекидываясь словом то со свекровью, то с детьми, то с мужем каких-то хозяйственных делах. Только к Валентину так и не обратилась ни разу, ни вчера, ни сегодня ни единого вопроса не задала. Пару раз взгляды их случайно пересекались, но она, хотя и улыбалась, смотрела куда-то сквозь него. В упор не видит, потому что не хочет видеть, нервно отметил Валентин Юрьевич. Явно, не рада его появлению в своем доме. Хотя, с чего, в самом деле, ей радоваться? С чего занимать его, нежданного гостя, светской беседой, как сделала бы это Светлана? В деревне это и не принято. Особенно если является кто-то непрошено, вклиниваясь в обычное течение дел. Заставил их всех суетиться, готовить обед, накрывать праздничный стол – ну, в самом деле, не каждый же день все они вот так обедают, с белой скатертью, с розами в вазах, с ножами и вилками… Чем дальше, тем неуютнее себя он чувствовал. Что с ним стряслось? Обычно такой предусмотрительный, приехал к тете Лене без подарков. И сейчас явился в дом брата с пустыми руками. Ничего не принес с собою. Надо было хотя бы вина какого-нибудь купить в магазине. И конфет для Ванечки. Его вон как угощают, гуся специально приготовили.

– Очень вкусно. Давно такого блюда не ел, – поблагодарил Марину, сделал еще одну попытку сближения. – Спасибо.

Марина кивнула рассеянно.

– Гуся бабушка готовила, она же у нас повар, – откликнулась вместо нее Настя.

Ему ли не знать, что тетя Лена всю жизнь проработала поваром в совхозной столовой!

– Ну, не всю, – поправила тетя Лена и потянулась к блюду в центре стола. – Давай-ка я тебе еще положу.

Он отказывался, уже был сыт под завязку, но она все-таки положила еще кусок гуся на его тарелку. И он принялся его ковырять, делая вид, что занят едой. Анатолий тоже не отрывался от тарелки, ел много и жадно, одновременно расспрашивая сыновей, что утром было сделано на ферме, давал какие-то указания. Парни отвечали немногословно, они вообще говорили мало. Но Валентин Юрьевич видел, как они переглядываются. Близнецы. Говорят, чтобы понимать друг друга, им не нужен язык. Варя, занятая сыном, лишь изредка вставляла в общий разговор словечко. Только тетя Лена поддерживала непосредственный разговор с гостем, да еще Настя проявляла к нему какой-то интерес. То о работе расспрашивала, то вдруг начинала рассказывать ему о своих кроликах, у которых, оказывается, нет мышц в желудке, из-за чего им нужно есть ни три раза в сутки, как человеку, а чуть ли не все двадцать четыре часа подряд. Что они и делают, прожоры.

– Похоже, у Коли такой же желудок, – кивнула Варя в сторону брата. – Всю дорогу жует.

– Да нет, желудок у него нормальный, у него в кишечнике солитер, – прыснула Настя.

– И свиной цепень в пять метров длиной, – меланхолично заметил Иван, и близнецы снова понимающе переглянулись.

– Про глисты забыли, – добавил, не переставая работать вилкой Коля.

– Как не стыдно, такие разговоры да за едой! – сердито прекратила этот обмен медицинскими познаниями тетя Лена.

Потом пили чай.

У него одна Лиля, а здесь четверо, не считая Вариного мужа и внуков. Четверо. А когда все переженятся, да детей нарожают, это сколько же народу будет собираться за этим столом! Считал Валентин Юрьевич быстро. Если у каждого будет, как у родителей, по четверо детей… Двадцать шесть, с Анатолием и Мариной, получается. Хороша семейка. Ему захотелось озвучить свои мысли, неплохой комплимент хозяевам, но, поймав холодный взгляд Вари, сдержался. Варе гость явно не по душе. Наверное, пришлось оторваться от каких-то своих дел, приехать сюда из-за какого-то дальнего родственника.

Странно, но дома они редко обедали все вместе, каждый являлся на кухню, ел и пил, когда вздумается и что вздумается. Это было нормально, учитывая тот факт, что у каждого был свой распорядок дня. Да Светлана и не любила готовить. Поначалу, когда они только поженились, были какие-то порывы, но они скоро сошли на нет. Если он, подписав очередной договор, уезжал читать лекции за границу, и Светлана не ехала с ним, она переселялась с дочерью к матери. Ей так было удобнее. Она работала, а бабушка приглядывала за внучкой, ну, и готовила, естественно. Если бывали за границей вместе, часто заказывали еду на дом по телефону, а по выходным обычно обедали в ресторане. Потом и дома стали делать также. Могли себе позволить и пиццу на дом, и хороший ресторан по субботам-воскресеньям. Если же дома случалось какое-то застолье, обычно приглашали тещу, она умела все организовать самым достойным образом.

Нет, пожаловаться на жену он не мог. Всегда считал, что с ней ему повезло. Да так оно и было. Светлана была на редкость спокойной. Ему казалось, она его хорошо понимала, потому что сама была такой же, как он, – всегда занята, вся в работе, в каких-то своих проектах. Он даже пошутил однажды в компании, что столкнувшись с ним в ванной, жена его не узнала, настолько была погружена в свои мысли. Вон, у Анатолия даже здесь, на кухне, на стене плазменный экран. А у них со Светланой телевизор был старый, допотопный, лишь недавно купили второй, да и то, по настоянию дочери, ей же в комнату его и поставили. Сами телевизор смотрели мало, новости в основном. Он предпочитал тишину. И одиночество. Одиночество его не напрягало, как некоторых других. Он даже любил его, свое одиночество, считая необходимой составляющей жизни ученого. В стремлении «уйти от мира» (по выражению Светланы), виделось ему отличие человека творческого, думающего от тех, кто мог существовать только в стаде, мыслить шаблонами, и питать бедное воображение жуткой смесью дешевых сериалов и страшилок из жизни преступников и экстрасенсов, что потоком льется в каждое жилище с экранов.

– Смотрим все сюда!

Валентин Юрьевич поднял голову. В руках у Насти появился фотоаппарат. Она заходила то с одной, то с другой стороны, нажимая кнопку.

Валентин Юрьевич ощутил легкое недовольство. Фотографироваться в последние годы он не любил. С чувством неловкости разглядывал себя, как правило, окруженного молодыми лицами, и мысленно вопрошал: неужели этот усталый пожилой мужчина с глубокими залысинами – он и есть? Как и когда он заменил собой стройного молодой человек с обаятельной улыбкой и высоким лбом интеллектуала? Варя, похоже, внезапной фотосессии тоже не обрадовалась. Предупреждать надо, сказала, я хотя бы накрасилась.

– Ты у нас и без косметики красивая, – не согласилась Настя.

– Ладно тебе, Варя, – поддержала младшую внучку тетя Лена. – Пусть сделает пару фотографий на память. Валентин жене и дочке покажет, какие у него родичи в деревне.

– Очень надо меня показывать! – фыркнула, отворачиваясь, Варя.

– Не тебя одну, всех. И, вот что, – поднялась решительно тетя Лена, – давайте в комнату перейдем. Пусть Настя сфотографирует нас не за столом с грязными тарелками, а на диване под фикусом.

Пришлось перебазироваться в комнату. Настя взялась за дело как профессионал, усадила на диван тетю Лену с Ванечкой на руках – в центре, Валентина Юрьевича разместила справа, отца и Марину слева, за диваном, ворча, стали в ряд Ваня, Варя и Николай. После нескольких кадров сестры поменялись местами. Настя, прежде чем занять свое место между братьями, побежала переодеваться. «Фотосессию», прервал звонок мобильника.

– Павлюченков, – озабоченно объяснил Анатолий, переговорив по телефону. – Просит, в поле подъехать.

Варя взглянула на циферблат больших часов на стене и тоже заторопилась домой. Близнецам надо было на ферму.

– И мне пора, – сказала тетя Лена. – Кто меня отвезет?

– Я и подброшу, кто ж еще, – сказал Анатолий.

Валентин Юрьевич тоже поднялся с дивана.

– Нет, ты оставайся, – брат решительно поднял руку. – Переночуешь сегодня у нас. Вечером пивка выпьем, шашлычок сделаем. Я постараюсь по-быстрому управиться и сразу домой. А ты пока отдохни. В бассейне, что ли, поплавай. Книги, если хочешь, посмотри или фильм какой. Настя все покажет.

Валентин Юрьевич нерешительно взглянул в сторону Марины. Но она уже шла на кухню и, по-видимому, слов мужа не услышала, сквозь дверной проем видно было, как что-то ласково приговаривая, она вытирала Ванечке салфеткой руки.

– Нет, – Валентин Юрьевич потряс головой. – Я лучше у тети Лены. По деревне еще пройдусь, посмотрю, какие тут изменения. И с Сомовым договорились встретиться вечером, – вспомнил.

– Да ему бы только выпить и желательно за чужой счет, – хмыкнул Анатолий. – Ладно, как хочешь.

Это быстрое согласие – не хочешь, ну, и не надо, – вызвало легкую досаду. Валентину Юрьевичу как раз очень хотелось остаться, хотелось еще раз, не впопыхах, осмотреть дом и двор, а вечером поговорить с братом, вспомнить школьные годы, да и в бассейне неплохо бы искупаться. Было бы, о чем дома рассказать. Но, в тоже время, он понимал, что поступает правильно, уезжая вместе с тетей Леной. Здесь все заняты, рабочий день, как-никак, не до него. Да и приглашения от хозяйки так и не последовало.

– Мы уезжаем домой, – сказала Варя Ванечке, беря его на руки. – Помаши всем до свидания. Скажи: пока-пока.

– Пока-пока, – послушно повторил Ванечка и зевнул.

– Пока-пока, – пробормотал Валентин Юрьевич, глядя на малыша и чувствуя, как отчего-то неприятно заныло под ложечкой.

4

Давным-давно уехав отсюда, он редко думал о своем детстве, да и о юности тоже. В городе своя жизнь текла, плотная, насыщенная, требующая сосредоточенности. Не вспоминал, но, оказывается, всегда помнил, носил в себе великое множество деталей из своей прошлой жизни. И сейчас детали эти стали подниматься на поверхность сознания, подсовывая то одну, то другую картинку из того, давнего, времени. И он вдруг так разволновался от нахлынувших воспоминаний, что никак не мог уснуть. А может быть, так водка подействовала. Знал же, что нельзя ему мешать водку с крепким чаем. Теперь бессонница обеспечена. И, как назло, снотворное с собой не прихватил. Был у него специальный пакет с лекарствами «на всякий случай», который он всегда возил с собой. Возраст уже такой, что надо быть предусмотрительным. Но вот снотворного там сейчас почему-то не оказалось, не пополнил запасы. Лежал, глядя широко раскрытыми глазами в обрамленный занавесками квадрат окна, сквозь которое заглядывал в комнату круглый, желтоватый глаз луны. Вот так же подростком лежал он на своей кровати, мечтал, думал о будущем. В разные годы оно представлялось ему по-разному, но одно он знал наверняка – в деревне он жить не останется.

Кто мог тогда подумать, что Анатолий станет таким… таким уверенным в жизни? Совсем другой человек. И Марина другая. Он так и не понял, какой она стала, но, несомненно, эта спокойная молчаливая женщина ничем не напоминала ту, застенчивую и немного неловкую от этой застенчивости девушку. Его девушку. Тогда ее легко было ввести в состояние крайнего смущения, она краснела, замирала, слова не могла вымолвить из-за этого смущения. Иногда это ему нравилось, иногда раздражало. Еще – тогда – ей не хватало вкуса и умения одеваться. Сейчас же на ней, и вчера и сегодня, были удобные, но довольно дорогие вещи. Впрочем, чему удивляться – имея такие деньги, глупо носить мешковатые, собственноручно сшитые платья.

Анатолий и Марина были не только частью той старой жизни, они были частью его самого в той жизни. До школы, да и в младших классах, бабушка Василиса присматривала за обоими внуками, пока обе ее дочери и зять, отец Толика, были на работе. Маринка жила по соседству, и они часто все вместе играли около Маринкиного дома. У них был большой, огороженный штакетником, заросший мягкой травой двор, по которому можно было бегать босиком, не боясь наколоть ногу. В один год все трое пошли в школу. Учились в одном классе. Где-то лет в десять, он вдруг обнаружил, что Маринка ему нравится – из-за косы. Ни у кого в классе не было такой длинной и толстой косы, как у нее, и Маринкина мать каждый день вплетала в эту косу красивую ленту. Толик, случалось, в шутку дергал ее за эту ленту, развязывая бант, но он – никогда. Именно потому, что Маринка ему нравилась. Он ей тоже нравился, она сама это сказала, когда они как-то шли вдоль высокого и длинного сомовского забора, то и дело приостанавливаясь и заглядывая в щели. Там за забором росла на редкость крупная и сладкая малина. Одна из досок была выломана и Валик, расхрабрившись неожиданно даже для себя, засунулся наполовину в сомовский малинник и, замирая от страха, быстро-быстро нарвал пригоршню ягод. Выбравшись наружу, протянул их Маринке. «Ты такой смелый, – шепотом восхитилась она. – Там же собака, как волк!» Съев малину, добавила: ты вообще самый лучший. «В классе или в школе?» – поинтересовался он, стараясь говорить равнодушным тоном, в то время как его маленькое сердце отчаянно стучало. Нет, помотала она головой, ты самый лучший… везде.

Дружба их длилась все школьные годы, хотя это не мешало ему в старших классах видеть и других симпатичных девчонок. Некоторые кокетничали с ним напропалую, и случалось, Маринка ревновала, хотя и старалась этого не показывать. Впрочем, ему тоже пришлось немного попереживать, когда в девятом классе к ним пришел новенький. Игорь сразу же выделил Марину среди других девчонок. Только зря старался. Марина его словно не видела, а когда донимал шутками, только пожимала плечами и, краснея, отворачивалась.

Господи, как же давно это было! Давно, а как будто вчера. Как будто вчера возвращались, взявшись за руки, из кино длинной пустынной улицей. Деревья стояли все в хрустальных сосульках. После оттепели к ночи крепчал мороз. И они, почти оледенев, как висящие над ними сосульки, дрожа от холода, все целовались и целовались под окнами Маринкиного дома, не в силах оторваться друг от друга. Но вот раскрывалась форточка, это означало, что их засекли, и сейчас послышится голос Маринкиной матери: Мари-и-нка, домой! Предупреждая этот крик, они размыкали, наконец, свои объятия, и Марина, простучав каблучками по стылым деревянным ступеням, исчезала за скрипучей дверью старого дома. Дальше поцелуев дело долго не шло. Так был воспитан. Да и она была пугливой и застенчивой, и родителей боялась, они у нее были старые и очень строгие. В кино ходить, правда, не запрещали. Ему вообще доверяли.

Такие, вот, у них были отношения. Даже тогда – несовременные. Некоторые парни из их класса к окончанию школы уже имели кое-какой сексуальный опыт, и, случалось, покуривая за школой, делились впечатлениями. Сомов, например, не стесняясь, в подробностях рассказывал, чем они занимаются с Людкой, когда родителей нет дома. И на сеновале тем же. Валентин и восхищался Сомовым, и завидовал ему – тот уже знал и умел делать вещи пока недоступные Валентину. В то же время, он Саньку презирал. Не за то, что тот делал, а за то, что всем об этом рассказывал. Гадко это было, отвратительно – так грубо, цинично говорить о своей девушке. Так говорить мог только последний хам и придурок, каким Валентин никогда не был и не будет.

Отмалчивался при таких разговорах и Толик, хотя уж ему-то точно было о чем порассказать – не раз и не два видели его около сельского общежития, он ходил в гости к Даше – штукатурщице. Той уже двадцать пять стукнуло, старуха, шептались мальчишки, но говорят, о-опытная в этих самых делах. Толика подначивали, хихикали над ним, пока он, разозлившись, не давал пару подзатыльников тем из насмешников, кто ближе сидел. Те в ответ смущенно посмеивались, но ответить тем же, сдачи дать никто не решался. Он был от природы здоровый, Толян, с крепкими кулаками, с таким связываться себе дороже.

Время шло, близились выпускные экзамены. Погода стояла – только гулять. Под окнами вовсю цвела сирень. Но, обложившись книгами, Валентин скрупулезно учил билет за билетом. Чтобы поступить в хороший вуз, нужен был хороший аттестат. Он не мог обмануть ожиданий матери и не поступить. Не было у них в семье лишних денег, чтобы можно было их попусту прокатать. Они матери тяжело доставались, и он это понимал. Опять же, в случае провала в армию загребут, а Валентин совсем не горел желанием наращивать себе мышцы в ущерб мозгам. Да и наслушался об армии всякого от деревенских парней, которые прошли эту школу жизни. Марина тоже старательно готовилась и иногда брала у него тетрадки. А может быть, предлог искала лишний раз прийти. Также, как и он. Он постоянно думал об одном – когда они снова смогут остаться вот так наедине… Но экзамены оба сдали хорошо.