скачать книгу бесплатно
Она – еще один палач. Ничего не стоит порвать и сжечь бумажку, но разве можно сжечь любовь или разорвать на клочки прошлую жизнь?
Что такое любовь?
Возможно, для кого-то она и благо; воспетое в стихах и сонетах волшебство; божественный, бессмертный напиток вечности. Для нее же это кара, это каждодневная мука, приговор, барьер, через который надо перейти, чтобы выжить. Это наркотик, это нескончаемая боль, немой крик. Это краденые слезы счастья и вечная боль в груди, которую не могут остановить ни уговоры подруг (долго ли они намерены тратить силы на нее?) ни терпкие бокалы вина (сколько их еще до точки невозврата?) – ничего, кроме НЕГО.
Может, это не любовь вовсе?
Но он исчез, растворился в реальности… Нет, точнее перешагнул в параллельность, затерялся в призрачных сонных мирах, его как будто никогда и не было. Как только поверишь в это, в виде бонуса получишь пароль на второй уровень сложности, где, возможно, придет осознание, что без него можно жить.
Но Маше до обретения волшебного пароля далеко. Она находится во власти сладкой иллюзии его возвращения, его внезапного звонка. Она его ждет, но уже больна. Смертельно больна несбывшейся надеждой, разговорами с пустотой, бесконечными переживаниями.
Она практически сошла с ума, потому что во сне любима, во сне желанна, но стоит пробудиться, как приговор, ежедневный приговор вновь приводится в исполнение, напоминая ей, что Денис ушел навсегда.
Он жив, но не живет для нее, он вне времени, вне пространства, счастливо отделался, заметил дорожный знак – «GAME OVER» – чуть раньше и свернул перед тем, как рухнуть в пропасть. Просто он никогда ее не любил.
Боже милостивый! Возможно ли успокоение?
Конечно, да!
Дитя мое, вот оно, искрится в переливах кровавого испанского вина, где сладость жаркого южного солнца счастливо влюбилась в безумие страстного фламенко, где сердечный такт аллегриаса вторит аритмичной партитуре твоего собственного раненого сердца. Аве Мария! «Amantes – amentes evviva!» – «Влюбленные – безумные да здравствуют!»
Но желанный покой подобен ускользающему миражу. Чем меньше драгоценной влаги на дне бокала, тем дальше сказочное эльдорадо. Фата Моргана смеется над несчастной, никому не нужной, сломанной куклой. Обманывает ее, обещая избавление, но даруя лишь разочарование и непреходящее чувство вины.
Маша прячет бутылку, скрывает следы преступления от глаз дочери, когда та возвращается из школы. Бедная девочка все чаще думает, что она и есть причина маминых слез, и ищет промахи в своем поведении.
Но Маша, как обычно, ни о чем не спросит расстроенную дочь, ничего не скажет ей, оставив в недоумении. Покормив ребенка, удалится в свою спальню и, плотно прикрыв дверь, вновь окунется в пучину культивируемой боли, ставшей наркотиком, бессменным партнером в игре под названием «Сделай мне больно, ударь посильнее».
– Птичка! Ты начинаешь нам надоедать! Не пора ли сменить декорации?
Скользящие души. Королевам море по колено!
Странное недомогание лишило сил. В течение нескольких дней Ирина не могла вернуться к исполнению служебных обязанностей. Все попытки подняться с кровати и заняться собой заканчивались неудачей. После пяти минут вертикального положения начинало давить виски, учащалось сердцебиение, по телу пробегала омерзительная горячая волна, вызывающая прилив крови к лицу и липкий холодный пот.
Если в этот момент она не успевала облокотиться на кровать или стул, ноги подкашивались и приходилось опускаться на пол, дышать глубоко и равномерно в надежде, что скоро отпустит.
Если бы только физиологическое недомогание вызывало страдание, отнюдь, вместе с изнуряющими приливами на нее обрушивался животный страх, природа которого была неизвестна.
Мрачные предчувствия отравляли кровь, раскаяние в содеянном не давало жить спокойно. Гордячку застало врасплох неожиданное, дотоле редко навещавшее чувство вины.
Но время шло. Постепенно приступы слабости и панического страха стали реже и короче. Через месяц силы окончательно вернулись к госпоже Кушнир, а чувство грядущего неизбежного наказания оставило ее в покое. Ирина обрела прежнее лицо, красивое и холодное. Величие Снежной Королевы, мальчик которой, немного пошалив, вернулся в сверкающий ледяной чертог, чтобы сложить из мозаики слово «Вечность».
Время – великий волшебник. Скоро от раскаяния ничего не осталось.
Все вернулось на круги своя. Поцелуи Дениса, изысканный ужин на столе, потрясающий секс (слишком хороший, такой был лишь в первые годы их совместной жизни), сон, легкий завтрак, поездка в ненавистный офисный виварий, возвращение домой.
Круг замкнулся, дни замелькали калейдоскопом, стирая воспоминания о дне, подарившем ей второй шанс.
Но не прошло и нескольких месяцев безмятежной жизни, как все наставления ведьмы были забыты, и Ирина устроила первую показательную порку.
Тот майский день вообще был особенным, с самого утра не задался. Раздражение нарастало начиная с офиса. Людмила, секретарша, позволила себе обронить презрительно-насмешливый взгляд на поехавший чулок начальницы. Только чудо спасло идиотку от неминуемого увольнения. Звонок генерального остудил разгорающийся в душе Ирины пожар.
Выйдя из кабинета с новым назначением в кармане, госпожа Кушнир решила не опускаться сейчас до экзекуции, но дала себе обещание избавиться от блондинки.
Итак, впереди ждали перемены. И ого-го какие! Босс назначил ее куратором филиала в Гессене, что означает подъем дохода на тридцать процентов, личного шофера и возможность покупки недвижимости за счет беспроцентного кредита. А с глупой зарвавшейся девицей, виноватой уже в том, что ее тело молодо и доступно для персонала в брюках, она покончит позже, оставит на десерт.
По дороге домой зависть к юности бесследно испарилась, ее место заняли самолюбование и осознание собственной значимости.
Переступив порог и подставив губы для положенного поцелуя, Ирина отметила про себя: «Как же это круто, быть для человека всем – воздухом, водой, солнцем. И это все – Я».
Почему началась профилактика? Что ее вызвало?
Его угодливый вопрос, не голодна ли она, его смущенная улыбка или ускользающий взгляд?
«Почему Диня не смотрит в глаза, что у него на уме? Он снова навеселе, приложился к бутылке. Интересно, он поднимается к Светке или напивается в одиночку? Наверняка один, к соседке ему запрещено ходить».
– Мне глаза твои не нравятся. Где нашкодил? – тихо произнесла она, устраиваясь в шезлонге. Спокойный тон не предвещал ничего хорошего.
Яркая вспышка сигареты послужила молчаливым ответом.
«Уже интересно, – мрачная мысль оставила на лбу Ирины еле заметную морщинку. – Молчать ему никто не разрешал».
Она заставила себя остановиться лишь увидев его слезы.
Последнее время ей доставляло удовольствие наблюдать процесс их появления. Отчитывая подчиненного, она четко следила за гранью, переступить которую считалось фолом, ошибкой. Она следила за моментом скапливания влаги в уголках глаз.
Сначала ее подопытные прятали взгляд, смотрели вниз, в сторону – куда угодно, усиленно моргали, стараясь сдержать обиду и унижение. Потом, уже не имея возможности скрывать раздражение и злость, они позволяли предательским каплям скатиться по щекам.
В этот момент Ирина обычно чувствовала щекочущее возбуждение под ложечкой, млела.
Слеза, мелькнувшая в глазу у Дениса, заставила ее приостановить профилактику. Она затянулась сигаретой и замолчала. На смену бесу в душу постучал ангел. Заблудившийся в лабиринте пороков, он задал единственный вопрос, заставивший проповедь стать бессмысленной:
«Ради чего надо было ездить в Текстильщики?»
И действительно, зачем, когда все вновь вернулось на круги своя? Ничего не изменилось в ее душе, она не смогла простить мужа. За что его прощать? Он не признал своей вины. Не попался в ловко расставленные ловушки, не поддался на уловки, не сознался в связи с представительницей семейства мышей. Он упрямо твердил, что завис тогда с Джоном, а верный друг, конечно, подтвердил его алиби, чай, не первый день в окопах. Кто бы сомневался? Мужская порука крепче бабской ревности. Черт его дери, этого расписанного татуировками десантника, который сам никогда не пропускал ни одной юбки, но свято хранил тайну друга. Тем не менее, не пойман – не вор.
«Вот почему я получаю истинное наслаждение, видя, как ты зависишь от меня, от того мира, что я купила тебе, никчемному инженеру, не создавшему ни одного проекта, вот поэтому ты сидишь сейчас напротив и молча сдерживаешь слезы, которые вот-вот покатятся по щекам. Ну что же, последнего выбора я тебя не лишу – плакать или просто послать меня подальше. Как я хочу услышать от тебя слово «Заткнись»! Но ты никогда мне этого не говорил и вряд ли скажешь. Потому что ты никто, и звать тебя никак. Ноль без палочки… Жопа».
– Все, пошли спать, малыш, я очень устала, – Ирина решительно затушила сигарету, встала с кресла и потрепала Дениса по щеке.
На одну лишь секунду ей показалось, что в глазах мужа промелькнуло отвращение.
Какая разница?
Ситуация стандартна, предсказуема, сценарий она придумала несколько лет назад, и он никогда не нарушался. Был обоюдно одобрен.
Диня подуется пару минут, покурит на балконе, незаметно махнет стопочку, а потом восстановит статус-кво способом, который нравится ей больше всего. Приятно жить с мазохистом, унизительная прелюдия выработала в нем уйму тестостерона. В кровати она брала на себя роль жертвы, служанки, рабыни, исполняя его ненасытные фантазии. Позволяла ему самоутвердиться, не лишая удовольствия себя.
«Что он чувствует, когда трахает Королеву? Эйфорию? Блаженство? Значимость?»
Скользящие души. Конец присказки.
– Лена, на самом деле там нет ада. Ад здесь, на земле. В слезах обиженного ребенка. А девятый круг моего личного ада – это…
Маша замолчала. Комок боли встал в горле, не давая вздохнуть.
Лена подсела к Маше и обняла ее за плечи. Жест дружеского участия вызвал бурную реакцию. Маша отпрянула в сторону будто прокаженная, закрыла лицо руками и горько зарыдала.
Подруга терпеливо ждала. Она чувствовала, что бедняжке надо выговориться. Она погружается в омут, откуда выбираются единицы. Затяжная депрессия принесла плоды. Маша долгое время не работала, прикрываясь больничными, отшельничала дома, не прекращая алкогольную терапию. Полностью огородилась от мира, зверьком притаилась в норе в компании дешевого вина и нелепых мечтаний. Почти сдалась, потеряла желание жить. Только дочь удерживала ее на поверхности.
Маша прерывисто вздохнула, вытерла слезы. Голос задрожал, но она старалась четко проговаривать слова:
– Я уже месяц не пью. Не могу. Не потому, что здоровье не позволяет. Плевала я на здоровье, – на секунду Маша замолчала, а потом с невероятным усилием проговорила: – Я изуродовала свою дочь!
Лена вздрогнула от прозвучавшего признания. Она ожидала чего угодно, кроме этого.
– Изуродовала ее лицо. Что-то на меня нашло, словно бес вселился. Настя начала спорить, а я ударила ее. Ударила ремнем с металлической пряжкой. Рассекла губу. Везде кровь была. Поехали в Филатовскую, зашить… Лена, у нее теперь шрам! Шрам, оставленный матерью-извергом! Знаешь, что такое ад? – слезы безудержными ручьями катились по щекам Маши. – Это видеть нанесенную ребенку рану. У меня до скончания времен будет стоять эта картина перед глазами. Рана, кровь и глаза дочери. Мне нет прощения… Лена, как мне жить?
«Не знаю», – хотелось ответить Елене, но она промолчала. Придвинулась и снова насильно обняла Машу, прижала к себе и ждала, пока та выплачется.
Маша выполнила обещание: лечение изодранного сердца алкоголем завершилось, не нанеся дальнейшего ущерба. Психотерапевт Фогель вышла на работу в частную клинику, расположившуюся в Дмитровском районе Подмосковья в старинном особняке, принадлежавшем семье Ганиных. Бедняга нашла в себе силы начать новую жизнь, приняв предложение от однокурсника, Владимира Смирнова.
Все случилось как нельзя вовремя.
На том конец присказке, а Сказка только начинается
– Неужели, а то мы замшели со скуки!
– Пора возвращаться к чудесам!
Скользящие души. Начало чудес.
Сегодняшний день у Ирины Лазаревой, известной нам ведьмы с Текстильщиков, не задался с самого утра. Не потому, что наступило 11 сентября и весь мир, протерев спросонья глаза, вспомнил о теракте. Для Ирины катастрофа в далекой стране не имела значения. Это лишь нелепое совпадение с более значимым для нее событием – с днем рождения самой Ирины и ее сестры-двойняшки, Виктории.
Возвышенная шоколадно-мармеладная энергетика дня отныне подпорчена слезами и проклятиями. Но не этот факт расстраивал Ирину, барабанящую коготками-стилетами по рулю «Паджеро», ее взволновал телефонный разговор с лечащим врачом Виктории, Владимиром Смирновым, заведующим закрытой психиатрической клиникой, где уже более полугода лечилась сестра.
Наступившая рецессия, обнадеживающая стадия восстановления, вчера сменилась агрессией. Состояние больной резко ухудшилось, стало нестабильным и требующим перевода ее в отделение интенсивной медикаментозной терапии.
Доктор затруднился выяснить причину изменений в самочувствии пациентки и попросил ее сестру приехать как можно скорее. Безусловно, она приедет. Они в любом случае должны быть сегодня вместе и хотя бы номинально отпраздновать день рождения.
Ирина не понимала, что могло повлиять на состояние Виктории, та давно находилась в обычной реабилитационной палате, не нуждалась в постоянном контроле со стороны персонала, с удовольствием общалась с мужем и сыном, что говорило о частичной адаптации к прежней жизни. И вдруг – неприятные новости.
Не успела Ира выслушать просьбу врача, как позвонил их крестный, Борис Михайлович, и поинтересовался здоровьем Вики.
– Постарайся узнать, были ли у нее неизвестные посетители, спроси у сиделки, говорила ли она с кем-то по телефону. Без внешнего вмешательства не обошлось. Сколько времени потрачено зря, нам надо определить лазутчика, выяснить его намерения. Возможно, я предвосхищаю события и ищу врага там, где его нет. Срочно доложи!
– Так точно, товарищ командир, – отсалютовала в трубку Ирина и тяжело вздохнула.
Неужели этому не будет конца? Неужели Вика не станет прежней? Ее отражением, Альтер-эго, воплощением той, кем мечтала стать сама Ирина, – счастливой мамой и любимой женой. Что вряд ли суждено – издержки профессии.
Дорога до Дмитрова занимала не более полутора часов, но звезды, видимо, сошлись в позиции Рака. Свернув с кольцевой, Ира сразу попала в пробку, вызванную закрытием полосы – латали выщерблины. Безусловно, именно эту часть дороги и только сегодня должны были перекрыть, чтобы скорость движения сократилась практически до нуля.
Выдержав от силы несколько минут толкотни в пробке, Ирина резко вывернула руль вправо, заехала на обочину и, не обращая внимания на гневные сигналы обгоняемых законопослушных водителей, вдавила педаль в пол.
«Один раз можно, только сегодня поступлю так, как считаю нужным. Сегодня мой – наш – день».
Сосредоточив внимание на основной цели, Ирина благополучно миновала дорожное затруднение и выехала на свободную трассу.
До поворота на Рождественское оставалось не более километра, дорога впереди была свободна, и женщина расслабилась, позволив себе вернуться к грустным размышлениям.
Если исходить из пессимистичного варианта, Вика останется в клинике еще на полгода. Оплата не заботила Ирину, все расходы по лечению взял на себя ее муж Александр.
Личная жизнь сестры была, в сущности, не столь важна, гораздо важнее было ее мировосприятие. Если мировосприятие подразумевало наличие мужа, хорошо. Если Вика решится на развод, Ира будет двумя руками «за».
В силу своих знаний она могла видеть людей насквозь. Истинная сущность ловеласа и карьериста, мужа сестры, лежала как на ладони.
Порой Ирина проклинала свой дар, ей хотелось лишиться способности читать людей, разглядывать их тщательно скрываемые пороки. Хотелось, как в детстве, поверить в чудо, в настоящую любовь, искреннюю, бескорыстную, жертвенную, а главное, вечную. Но такого счастья ей доселе не выпадало и, в свете выбранного пути, вряд ли было уготовано в дальнейшем.
Так что же могло случиться с Викой?
Ответ на вопрос так и не пришел. Сработал автопилот, правая нога резко вжала тормоз в пол.
Визг шин оглушил. Ира изо всех сил держала рвущийся из рук руль. Машину несло в кювет.
Остановиться удалось в нескольких сантиметрах от оврага. Сердце билось как сумасшедшее и рвалось из груди. Кровь пульсировала в висках, голову опоясал обруч невыносимой боли. Склонившись на руль, тяжело дыша, Ирина вспомнила, что она отчетливо услышала глухой удар по капоту.
– Господи, черт! – крайности смешались в невольном крике, когда она взглянула в зеркало заднего вида.
На дороге, поджав колени, лежала женщина.
Не ощущая собственного тела, Ирина вывалилась из машины и на деревянных, негнущихся ногах пошла к пострадавшей, моля Бога о спасении.
Тот, видимо, услышал ее безумную молитву: несчастная подняла голову из пыли обочины и попыталась встать.
Ирина остановилась в нерешительности, замешкалась. Она смотрела на маленькую щуплую фигурку, весь брючный костюм которой покрывала дорожная пыль. Лицо и руки несчастной были в крови. Она поднялась и тут же с криком присела на землю, схватившись за ногу. В этот момент с глаз Ирины словно пелена слетела, она стремглав подскочила к пострадавшей, подставила свое плечо, помогла подняться.
– Что болит, говорите, что сломано? – голос дрожал, но мысли уже прояснились. Ирина судорожно рассчитывала время, которое понадобится, чтобы доставить девушку в ближайшую больницу, а потом продолжить путь к сестре.
Незнакомку била дрожь, она медленно отходила от шока, ее слов Ира не разбирала.
Спустя некоторое время удалось услышать ответ и понять, что обеим сказочно повезло. Удар получился скользящим и пришелся по правому боку. Основную опасность представил росший на обочине куст, в который влетела жертва. Вот откуда многочисленные царапины на лице и руках.
«Ты в рубашке родилась, – подумала про себя Ирина, помогая раненой забраться в машину. – Обойдешься зеленкой».
Когда миновал шок, дыхание и сердцебиение восстановились, пострадавшая подняла на Ирину испуганные глаза и произнесла:
– Извините, это я виновата, решила сократить путь, пошла напрямик через лес. Сегодня погода хорошая, да и до моей смены еще довольно времени, вот и решилась… Машину не заметила, так что вашей вины нет, не переживайте…
Ирина слушала невнятные извинения, толком не понимая, встретила она хитрую бестию, исподволь планирующую шантажировать ее и раскручивать на лечение, или душевнобольную самаритянку, обвиняющую себя в чужих грехах.
