Капсельваль

Глава 4

Аббат.

Аббатство Д. было возведено на искусственной возвышенности, образованной древними развалинами, и имело свои мельницы, сооруженные благодаря хорошему водоснабжению района. Это было старое здание, но еще довольно крепкое. Много различных легенд и слухов ходило вокруг этого, казалось бы, святого места, что придавало ему оттенок мистичности. Неоднократно местным жителям приходилось слышать странные истошные вопли, леденящие кровь и доносящиеся со стен аббатства. Кто-то рассказывал про птицу кречет, ночами кружащую над святой обителью, а кто-то о призраках в красных плащах, пытающихся найти пропавшую драгоценность.

В тот день в аббатстве не было видно ни одной души, за исключением аббата Жерара Готье. Это был кареглазый, среднего телосложения мужчина лет тридцати с тонкими и правильными чертами лица. Волосы его завивались в шикарные локоны, которым позавидовала бы женская часть населения, а одежда состояла из короткой черной рясы с небольшим воротником.

В то время аббатами назывались все молодые люди духовного звания, в том числе и те, которые не имели священнического сана. Но в связи с тем, что очень многие из аббатов не добивались желаемой цели в церковной иерархии, значительная их масса стала занимать места домашних учителей в знатных домах или же духовных советников и друзей дома. Другая часть духовных лиц, не занимающих особых должностей, пытались добиться успехов в качестве писателей либо поэтов. Жерар был исключением среди основной массы. Целью его нахождения в аббатстве было далеко не стремление занять определенное положение. Ему было всего лишь шестнадцать лет, когда он перешагнул его порог. Он был молод, полон сил и энтузиазма, и всем, кто знал причину его пребывания в стенах аббатства, было грустно наблюдать этого любителя и ценителя жизни запертым и оторванным от мирских благ. У него были свои причины, известные только посвященным.

Находясь в западном крыльце аббатства, Жерар нервно прогуливался вдоль алтаря и порой останавливался, прислушиваясь к собственным мыслям, которые подчас были неутешительными. На его аристократическом лице отражались различные эмоции, в том числе и озабоченность предстоящими событиями, избежать которых братству не удастся, и столкновение с врагом станет неизбежным.

– Жерар! – тихо окликнул аббата священник Симон.

– Вас ожидают! – на ломанном древнем окситанском произнес мужчина.

Применив окситанский, Симон давал понять аббату, что его ожидает весьма влиятельная личность. Не дожидаясь дальнейших объяснений, Жерар направился прямиком к кабинету, предназначенному для подобных встреч. Пройдя длинный, увешанный картинами коридор и дойдя до нужной двери, он тихо постучал и вошел внутрь. Оказавшись в глубине кабинета, аббат очередной раз отметил про себя, как мрачно и величественно выглядела эта обитель тайных встреч. Сколько тайн, слез, печалей видели эти стены, созданные руками тех, кто надеялся на радужное будущее. Сделав несколько шагов вперед, Жерар столкнулся лицом к лицу с Архиепископом Эдуардом М.

– Здравствуйте, дорогой аббат! – еле слышно поприветствовал Жерара архиепископ.

– Добрый день, ваше преосвященство!

Жерар поразился, как сильно Эдуард постарел с момента их последней встречи.

В свои пятьдесят лет архиепископ выглядел очень усталым и болезненным. Но даже несмотря на это обстоятельство, природная красота зрелого мужчины брала вверх. На его морщинистом лице редко можно было увидеть хотя бы тень улыбки. Лишь строгость и властность -следствие долгого руководства над другими и строжайшей дисциплины во всем.

– Ваше удивление столь явственно, что может вызвать лишь мою снисходительную улыбку….В последнее время здоровье меня подводит. Я уже ни в том возрасте, да и энтузиазма становится меньше.

– О, Вы еще полны сил, чтобы совершать невозможное! – воскликнул Жерар.

– Спасибо, сын мой! Ты так похож на своего отца.

– Да, возможно- голос Жерара дрогнул.

– От него нет вестей?

– Пока нет – с грустью заметил аббат.

– Не отчаивайся. Наверняка на то есть причины.

– Надеюсь.

– Даже не сомневайся. Он всегда любил все делать самостоятельно. Этакий горделивый сноб-улыбнулся Эдуард.

Жерар с интересом взглянул на архиепископа. Он так редко улыбался, что казалось, с этой мимолетной улыбкой в комнату проник луч света.

– Вы были очень дружны? – осторожно спросил аббат.

– О да! Все шестеро.

– Шестеро? А кто же был шестым?

Эдуард замялся.

– Тот, кто стал впоследствии нашим врагом

– Ах, это был Паск….

– Да – прервал Жерара архиепископ.

– Как продвигаются наши дела? – тяжелой поступью Эдуард добрался до кресла и сев в него, развернулся к молодому аббату, ожидая ответа. Однако та безмятежность, с которой архиепископ произносил свой вопрос, была напускной. За ней стоял страх услышать то, что могло разбить его мечты, лелеянные им долгие годы.

Аббат молчал, не зная, как преподнести ему новость, которая могла вызвать сильные эмоции. Учитывая сердечные боли, преследовавшие архиепископа в последнее время, это могло его убить.

– Она жива… – выдохнул аббат и стал напряженно ожидать реакции Эдуарда.

Архиепископ вздрогнул и закрыл глаза. Какое-то время он молчал, тяжело дыша. Когда он открыл глаза, Жерар заметил блеснувшие в них слезы.

– Они не оставят ее в покое. Возможно, ее лучше навсегда скрыть от их власти, отправив туда, где ее никогда не смогут найти. Тогда она будет счастлива – каждое слово давалось Эдуарду с огромным трудом, и Жерар понимал причину этой печали.

– Графиня считает, что ей пора открыть правду, и хочет, чтобы она прибыла в поместье. Она имеет право знать и выбрать свой путь.

– Нам с тобой прекрасно известно, что у графини нет выбора. Тем более сейчас, когда на кону… – Эдуард пытался подобрать слова, не решаясь произнести вслух известную им двоим правду.

– Жизнь девочки – закончил свою мысль мужчина.

– Да, вы правы, но они хотят, чтобы она заняла свое место – вздохнул Жерар.

– А как думаешь ты? – неожиданно спросил его архиепископ, прямо глядя ему в глаза

Аббат замешкался.

– Я не имею право решать. Однако если она не займет свое место, начнется война.

– Она уже давно началась – горько заметил Эдуард.

– Да, но война начнется внутри братства, и это нас разрушит.

Жерар задумался, а затем добавил.

– Есть еще кое-что…

Аббат покопался в кармане и извлек оттуда аккуратно сложенную бумажку. Под взглядом архиепископа он развернул ее и стал медленно читать на окситанском языке:

– «Вальтер не дремлет.Конь сгорит.Паук отравит.Змей ужалит!»

Подняв глаза на Эдуарда, Жерар вздрогнул. Архиепископ скорчился, как будто бы от удара, и стал похож на глубокого старика, столь мрачно и безжизненно он выглядел в эту минуту.

– Отдай ее мне! – приказал архиепископ.

Мужчина покорно протянул ему записку и молча отошел к окну, заранее предполагая намерения Эдуарда. Архиепископ взял в руки злополучную записку и подошел к камину.

– Запомни, Жерар, даже под страхом смерти ты не должен говорить о ее местонахождении кому бы то ни было. Даже мне.

Эдуард с яростью бросил клочок бумаги в огонь, как будто бы надеясь, что сила огня сможет справиться с тем бременем, с которым не под силу было справиться целому братству.

Через несколько дней после описанной выше встречи, в полночь в аббатстве Д. стали происходить странные события. Погасло пламя свечей, и в темноте ночи послышался истошный мужской вопль, вслед за которым прозвучал громкий свист, а затем раздались раскаты грома, и полил сильный ливень, как будто сама природа решила дополнить и без того жуткую картину своими капризами. И вновь жители заговорили о проклятии и призраках, казалось бы, давно забытых дней. Одни говорили, что видели убегающего мужчину с горбом на спине, другие – что в одном из окон аббатства мелькнул женский силуэт с острым клинком. Однако были и те, кого воображение занесло еще дальше. Они твердили, что над крышей кружилась птица, похожая на сокола с отрубленной в клюве головой. Горожанами овладело страшное предчувствие, ведь на протяжении долгих лет в округе было мирно и спокойно:

– Неужели проклятие вернулось в стены аббатства?

– Ноги моей больше не будет в этой обители, теперь уже неизвестно чьей. Добра или зла!

И тогда заговарила самая старая жительница Оверни. Жанет:

– Когда я видела кречета в последний раз, случилось страшное! – поговаривала она, нагоняя жути своими словами.

– И что же произошло? – допытывались любопытствующие.

– Ах, лучше вам этого не знать.

Старая женщина упорно хранила молчание, несмотря на мольбу и просьбы жителей. Казалось, одно упоминание о событиях прошедших лет вызывало в ней желание бежать далеко за пределы Оверни.

Люди всерьез задумались, ведь Жанет обладала здравым умом и трезвой памятью, несмотря на свой преклонный возраст. После неутешительных умозаключений, а также исчезновения Жерара, которого более никто не видел с той злосчастной ночи, покой жителей был окончательно нарушен. Как ни пытались они выяснить местонахождение аббата, на все их расспросы Симон отвечал коротко и лаконично:

– Аббат совершает поломничество. Где именно, мне неизвестно.

После краткого отчета монах неторопливо разворачивался и уходил прочь от пристального взгляда окружающих, жаждающих получить хоть какую-нибудь информацию от несговорчивого монаха. Лишь однажды он нарушил свое молчание и позволил себе сказать больше, чем необходимо. Прогуливаясь ночью по саду, монах разглядел возле ворот миниатюрную фигуру девушки, напряженно вглядывающейся в окно комнаты, в которой проживал Жерар. Не обнаружив ни малейших признаков жизни, девушка решительно стала стучать в ворота:

– Что ты тут делаешь, Антуанетта? – испуганно озираясь по сторонам, подбежал к ней Симон.

– Ищу Жерара. Слухи о его исчезновении добрались и до нас – тихо промолвила девушка.

– Ты же знаешь, как нам необходимо соблюдать осторожность. И ставишь все под угрозу, – быстро проговорил Симон, открыв ворота и пропуская девушку внутрь.

– Симон, умоляю, скажи только одно. С ним все в порядке? – с надеждой в голосе спросила Антуанетта.

Симон помотрел на Антуанетту и его обычно непроницаемое, лишенное эмоций лицо смягчилось.

– Да, – коротко ответил Симон.

– Что же тогда здесь произошло – встревожено поинтересовалась девушка.

– За ним пришел горбун Жюль, – шепотом ответил монах.

– Зачем?

– Они должны встретиться с Хромым.

Девушка схватила руку Симона и прошептала с надеждой:

– Хромой жив?

– Да….

– Слава Богу! – Антуанетта возвела глаза к небу.

– Я сейчас же отправлюсь к Жюлю.

– Нет, – резко ответил Симон.

– Почему?

Симон напрягся, боясь сказать правду.

– Ты что-то недоговариваешь?

Антуанетта слишком хорошо знала монаха, чтобы понять, что за его ответом кроется что-то страшное.

– Хромой и Жерар поедут в замок Вальтера. У него наши братья…

Антуанетта отшатнулась и побледнела. Заглянув в ее глаза, Симон увидел то, что наблюдал каждый раз, как только речь заходила о Вальтере.

Глава 5

Жерар.

Жерар не знал, когда и каким образом он должен встретиться с Хромым, но был уверен в одном: рано или поздно встреча состоится. Осознание этого обстоятельства наполняло мужчину огромной радостью. Последний раз он видел его несколько лет назад, перед тем, как прошла страшная весть о бесчинствах Демона Ночи, известного под именем Вальтер. Тогда Хромой отправился вместе с другими братьями искать союзников с целью остановить злодеяния врага. Поначалу Жерар получал от него вести, но их становилось все меньше, а со временем они и вовсе перестали поступать. Тогда страшные догадки стали терзать сердце молодого аббата. Ожидание для него было мучительным и длилось целую вечность до событий вчерашнего дня, взбудораживших целую округу.

Покинув стены аббатства, Жерар прибыл в квартал Маре, где на время снял комнатушку, условия проживания в которой оставляли желать лучшего. Чтобы остаться незамеченным и не привлекать к себе излишнего внимания, он одевался, словно местный торгаш, стараясь менять при этом и свою речь. С соседями он практически не общался и жил сам по себя, время от времени выходя из квартала в поисках необходимой информации и покупая себе все самое необходимое. Вечерами, не изменяя себе, он горячо молился, а ночами долго лежал в кровати без сна, с беспокойством глядя в потолок и размышляя. За долгие годы Жерар, наконец, получил столько свободного времени для своих мыслей, сколько никогда не имел в своем распоряжении.

С момента, как он поселился в квартале Маре, прошло более двух месяцев, и уверенность его пошатнулась. Мужчину стали терзать смутные опасения и невольные сомнения. Только одно обстоятельство могло помешать Хромому встретиться с ним. В холодном поту аббат открывал настежь окна, вглядываясь в ночные силуэты и надеясь разглядеть до боли знакомый образ. Ни одной весточки или заслуживающего внимания случая, позволяющего предполагать, что это могла быть подсказка.

В былые времена Хромой выстраивал целую стратегию, чтобы передать весточку различными способами, используя людей, обстоятельства и определенные события. Именно по этой причине аббат был так внимателен к деталям, ведь в них подчас таилась разгадка.

В тот момент, когда надежда, казалось бы, окончательно оставила Жерара и он готов был вернуться в Дожон, случилось то, ради чего он затеял весь этот путь. В пятницу вечером, в один из пасмурных и дождливых дней, когда жители квартала предпочитали находиться в тепле родного очага, Жерар, наконец, получил долгожданную весточку. Сидя в своей мрачной комнатушке, мужчина принялся писать письмо, как вдруг услышал тихий свист. Бросив перо, он выскочил из комнаты, но никого не обнаружил. Какое-то время аббат стоял в дверях и рассматривал длинный пустой коридор, пока какое-то шуршание не привлекло его внимание: в дальнем углу коридора показался мальчишка лет двенадцати. Увидев, что привлек внимание аббата, мальчик поманил его рукой. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что за ним никто не наблюдает, Жерар подошел к мальчугану, лицо которого было перемазано сажей, отчего черты лица, кроме огромных карих глаз, были скрыты под слоем грязи.

– Мсье, Вас зовут Жерар?

– Да, сынок – улыбнулся аббат.

– Наклонитесь ко мне ближе.

Жерар повиновался и приблизился к мальчугану. По мере того, как мальчик говорил, аббат воодушевлялся, и лицо его, обычно суровое, просветлело от радости.

– Спасибо, сынок! Держи! – аббат достал монетку и протянул мальчику, глаза которого засветились при виде долгожданной награды.

Той же ночью по кварталу Маре неспешно прогуливался мужчина в просторной, протертой до дыр одежде, скрывавшей его фигуру, а шляпа, увешанная разноцветными перьями, удобно скрывала лицо, вводя в заблуждение тех, кто встречался ему на пути.

В тот период в квартале Маре водились воры и те, кого называли безликими, без места жительства и родни, главной целью которых являлось утоление жажды и голода. Поэтому Жерар с его маскарадом не вызывал никаких подозрений, что было ему только на руку. Оказавшись в условленном месте, где сонно раскачивались безобразные тени стариков и нищих, Жерар вздохнул и погрузился в воспоминания многолетней давности, прерванные тихим свистом.

– Ну, здравствуй, сын! – прозвучал из темноты знакомый до дрожи голос.

Жерар снял капюшон и вышел на свет.

– Отец!

Хромой сделал шаг вперед, и аббат, более не сдерживая своих эмоций, крепко обнял отца, увидеть живым которого он уже и не надеялся. После первых минут радости от долгожданного воссоединения после разлуки, наступил момент истины, проливший свет на исчезновение Хромого. Когда-то гордое и красивое лицо мужчины было покрыто морщинами и шрамами, но ни это вызвало дрожь аббата. На левой щеке Хромого стояло клеймо, наводящее ужас на все братство.

Глава 6

Встреча в лесу.

После прозвучавшей как гром среди ясного неба новости о продаже Кони, Эдуарда не знала покоя ни днем ни ночью, ожидая свиты Де Бриссака. К сожалению, угроза Сары не могла исправить не поправимое. Отказать такому могущественному человеку, как Де Бриссак, означало бросить вызов самому королю, а это было равносильно смертному приговору. Как не силилась Эдуарда смириться с неизбежным, где-то в глубине своей души она надеялась на благополучный исход. Одно она знала наверняка – ей предстояла борьба, и отступать она не собиралась.

Пока девушка терзала себя неутешительными мыслями, началась грандиозная подготовка к предстоящему приему гостей. В доме кипели нешуточные работы, сопровождающиеся скандалами и интригами. Чем меньше времени оставалось до прибытия герцога, тем больше увеличивалась продолжительность рабочего дня, а вместе с ней и усталость, граничащая с истощением. Бывали случаи, когда кое-кто из слуг падал в обморок, в том числе и сама Эдуарда. Просьбы о более легком режиме дня сталкивались с неприклонной решимостью Фани довести рабочих до бессознательного состояния, лишь бы все было закончено в срок. Напряженность становилась осязаемой почти физически. Раздавая приказы, Жанна и Фани были недовольны практически всем, потому как их масштабные желания не соответствовали реальному положению дел, а точнее финансовой составляющей их кошелька. Щедрые на крики и вопли они поносили всех без исключения, сетуя на неповоротливость рабочих, мастеров, кухарок и садовников. В поле их зрения попадала в том числе и Эдуарда, по обоюдному мнению обоих, не способная исполнять должным образом свои обязанности и организовывать работу других. Несмотря на то, что сроки поджимали, а рабочих рук не хватало, сами они считали ниже своего не существующего дворянского достоинства вносить хоть какой-либо вклад в общее дело. Но не только они не были задействованы в трудовых буднях и вечерах. Сара уходила, едва за окном рассветало, а приходила тогда, когда дом погружался в кромешную тьму, и лишь усталый храп прислуги сотрясал ночную тишину. Никто из семейства Бернар не задавал ей лишних вопросов, кроме Эдуарды, но цыганка отвечала на них уклончиво и скудно, оставляя шлейф недосказанности. Оставаясь без покровительства своей сильной попечительницы, девушка подвергалась еще большим нападкам со стороны семейства, за исключением Луи, поддержка которого, к сожалению, проявлялась крайне редко в силу его частого отсутствия, когда Фани под различными предлогами отправляла его в местную деревню.

Каждый вечер Эдуарда приходила в свою комнату и падала без задних ног, не имея сил пошевелиться. Слезы отчаянья застилали ей глаза, а сердце разрывалось от боли и возмущения. Девушке была ненавистна сама мысль, что приходилось наравне с другими принимать участие в подготовке дома к приезду ее врага. По ее мнению, проявленное в связи с этим обстоятельством малодушие обрекало ее на проигрыш, сковывая волю к победе.

Порой, превозмогая неимоверную усталость, она отправлялась в конюшню навестить Кони. Лошадь, чувствуя беспокойство хозяйки, склоняла голову и облизывала ей руки, проявляя таким образом свою преданность и любовь. В такие трогательные моменты Эдуарда готова была поддаться сиюминутным порывам и, оседлав свою любимицу, ускакать прочь от ненавистного семейства. Но реальность брала вверх, и девушка горько всхлипывала, осознавая, что идти ей некуда, да и Сару она не бросит. Тогда, понурив плечи, она возвращалась к себе в комнату, жалея себя в своей, как ей казалось, бессмысленной жизни, в которой не было любви, родителей и собственного дома.

За два дня до приезда герцога Арно немного захворал, и Эдуарду отправили в местную деревню за лекарем. Времени у нее было в обрез, поскольку осталась куча недоделанных работ, невыполнение которых грозило очередной порцией ругательств и лишением еды. А потому она решила сократить путь и отправилась через лес. Время было обеденное, и полило жаркое солнце. Несколько раз девушка останавливалась, утоляя жажду водой. Когда же фляжка опустела, Эдуарда свернула к реке и, спустившись по крутому склону, оказалась возле долгожданной прохлады. Очередной раз мысленно пожалев, что не поскакала на Кони, она решила немного передохнуть и присела на камень, напевая знакомые с детства слова песни:

Когда-то были мы детьми.

И в Фиалке счастье обрели.

Там смех звучал, и счастье было.

Любовь и дружба с нами жили.

Она не слышала позади себя хруст веток и пару глаз, вперившиеся ей в спину, пока ржание лошади не перекрыло шум реки и ее одиночное пение.

Вздрогнув, девушка обернулась и увидела незнакомого мужчину, поражающего воображение своей красивой и величественной внешностью. Он стоял, прислонившись к дереву, и с любопытством ее разглядывал. Неподалеку от него была пришпорена красивая породистая лошадь – признак благосостояния и высокого положения ее владельца. Эдуарда тряхнула головой, пытаясь отогнать наваждение, думая, что все это ей мерещится.

– Мадемуазель, не будете ли Вы так любезны подсказать, где находится дом Бернаров? – голос незнакомца долетел до слуха девушки, и она с трудом сглотнула. Набрав в легкие побольше воздуха, она начала лихорадочно соображать, кем мог быть путник, если интересовался их домом. Тем временем мужчина, не теряя времени, спустился к реке:

– Вы меня слышите, мадемуазель?

Эдуарда с трудом покинула свое место и, подойдя к приближающемуся мужчине, выпрямила спину. Все в незнакомце говорило о высоком положении в обществе, что отражалось как в манерах, так и в одежде.

Когда их взгляды встретились, девушка вздрогнула. Что-то холодное, жестокое, а еще невероятно магнетическое было в этом будоражащем взгляде, а шрам на левой щеке только подчеркивал мужественность его обладателя. Эдуарда невольно обратила внимание на его чувственные губы, над которыми виднелась сексуальная родинка. Его впечатляющая внешность привела девушку в неописуемый трепет, чего раньше с ней никогда не случалось, ведь таких мужчин ей еще не приходилось встречать на своем пути. Единственное ее общение с противоположным полом сводилось к дружбе с несколькими паренькам из местной деревни.

– С какой целью интересуетесь, мсье? – Эдуарда замерла, ожидая ответа. Острая мысль тут же пронзила девушку, едва она успела произнести свой вопрос: перед ней, наверняка был кто-то из свиты герцога.

– А Вы весьма любопытны, мадемуазель.

При последних словах незнакомец подошел ближе, и немое удивление отразилось на его лице. Девушка невольно попятилась назад.

– Я вас напугал?

– Я не из пугливых!

– Могу я поинтересоваться, как вас зовут? – с улыбкой продолжал мужчина, довольный произведенным эффектом.

– А Вы весьма любопытны, мсье, – иронично ответила Эдуарда.

– Хм… В этом весь я! И все же Вы не ответили на мой вопрос?

– Так же, как и Вы на мой, – упрямо вздернула подбородок девушка.

– Я непосредственная представительница семьи Бернар. Эдуарда, племянница Арно. Прошу любить и жаловать-хохотнула Эдуарда.

– Эдуарда, – повторил незнакомец, как-будто пробуя ее имя на вкус.

– Вы хорошо поете… Песня детства…

– Откуда Вы знаете, что это песня детства?

Эдуарде показалось, что на миг лицо незнакомца дрогнуло, и он даже побледнел.

– Догадался. Наверняка Вам напевала ее мама.

– Нет, Вы ошибаетесь, – резко ответила Эдуарда.

– О, простите, если обидел.

– Ничего подобного.

Оглядев дерзкую особу с ног до головы, мужчина предложил:

– Вы вся в грязи. Не возражаете, если я помогу Вам добраться до дома. Боюсь вас не узнают, если Вы продолжите свое лесное путешествие.

Эдуарда хотела уже возмущенно ответить, но неожиданно осеклась. Он был прав: она действительно сильно перепачкалась, да так, что, казалось, к ее платью прилипла вся местная листва, а ноги скупались во всех встречаемых ею лужах. Девушка почувствовала себя неловко и обругала себя за несообразительность. Она могла вымыть ноги в реке, так нет же, ей вздумалось понежиться на солнышке. А теперь она, такая нелепая стояла рядом с эталоном элегантности и красоты и чувствовала, как краска стыда заливает ее лицо.

– Благодарю за любезность, но, боюсь, вас тоже не узнают, если Вы окажите мне такую честь, – съязвила девушка, быстро взяв себя в руки.

– Вы не ответили на мой вопрос? Зачем вам семья Бернаров?

– Я из свиты Филиппа Де Бриссака.

Эдуарда фыркнула, она уже и сама догадалась, что стоящий перед ней мужчина ни кто иной, как один из сопровождающих ее врага, а потому она лишь холодно кивнула, почувствовав, что опасность приближается.

– Тогда удачи в поиске дома Бернаров.

Эдуарда хотело было пройти мимо, но мужчина схватил ее за локоть и развернул к себе. Его серые глаза блестели каким-то особенным блеском. От него исходила невероятная сила, которую Эдуарда чувствовала каждой клеточкой своего тела.