скачать книгу бесплатно
И показал на свое плечо. Макс протянул руку:
– Лейтенант Штауф. Петер Штауф…
– Ну, ты даешь! – весело рассмеялся Генрих. – Я отлично помню, кто ты такой, у меня, слава богу, амнезии нет. Плечо только болит… Доктор Миллер вчера из него русскую пулю вырезал, мне на память оставил. Хочешь, покажу?
И, не дожидаясь ответа, полез в тумбочку, откуда достал длинную винтовочную пулю. Макс покачал ее на ладони:
– Тяжелая…
– Да, – усмехнулся Ремер, – стукнула меня так, что на пару метров назад отлетел. Хорошо еще, что кость не задета, а то бы пришлось всю руку резать. А так вроде должна скоро зажить… Когда буду в отпуске, обязательно покажу эту пулю матери и сестрам. Трофей!
Генрих весело рассмеялся, обнажив отличные белые зубы. Макс тоже улыбнулся и решил поддержать разговор – вдруг что-нибудь интересное узнает? Надо в первую очередь уточнить, какое сегодня число и какое положение на фронте…
– Я похвастался бы чем-нибудь, – сказал он с видимым сожалением, – но пока нечем…
– Да ты у нас герой! – горячо возразил Генрих. – Майор Хопман рассказал, что ты фельдфебеля Загеля спас…
– Майор, который у нас вчера был? – уточнил Макс.
– Да, он самый. Клаус Хопман, наш батальонный командир. Так вот, он говорил, что ты совершил подвиг. Что, впрочем, меня нисколько не удивило – ты же у нас настоящий офицер, храбрый, твердый, уверенный в себе. Прекрасный командир и отличный товарищ. Твой взвод считается лучшим у нас в батальоне…
Макс отмахнулся – ты, наверное, преувеличиваешь!
– Нет, точно, – продолжил Генрих, – ты хороший взводный, и солдаты у тебя умелые, отважные. Жаль, погибли вчера многие…
– Кстати, а чем закончилась атака? – поинтересовался Макс. – Я же почти ничего не помню…
– Отбились кое-как, – вздохнул Генрих. – И слава богу, а то бы нас с тобой здесь не было. Валялись бы мертвыми где-нибудь в овраге или еще где-то… Еще бы минута, и русские нас смяли. До рукопашной дело дошло, а в этом они большие мастера, силы и умения им не занимать. Дрались, как черти! К счастью, обер-лейтенант Нейман со своими людьми подоспел…
Макс кивнул – помню этот момент. Перед глазами вновь возник здоровый красноармеец с безумными глазами и длинным штыком. Макс невольно поежился: да, правду говорят о войне – у нее неженское лицо. Скорее мужское – жестокое, страшное. И еще одна мысль пришла ему в голову – он убил человека! Вот ужас-то! Впрочем, немедленно нашлось и оправдание – другого выхода не было. Или ты, или тебя. Война, мать родна…
Генрих между тем все говорил:
– У нас тоже жарко было, но не так, как у тебя, потери – треть личного состава. Много раненых, они, кстати, здесь лежат, на первом этаже. Из твоего взвода тоже кое-кто… А нас с тобой сюда поместили – считается, что это офицерская палата, с особыми удобствами.
Он улыбнулся, Макс тоже – удобства явно особые: голые желтовато-зеленые стены, тощий полосатый матрас на скрипучей, продавленной сетке и серое белье. Хорошо, что форточка открыта – не так противно пахнет. Точнее, не воняет – запахами страданий и смерти…
Палата была рассчитана на четырех человек, но две соседние кровати в данный момент пустовали – очевидно, их хозяева пошли на перевязку или просто вышли покурить. Макс подумал: «Надо бы тоже поболтать с ними, выведать кое-что… Информация лишней никогда не бывает».
Он облизнул сухие губы – ужасно хотелось пить, а еще – курить. Генрих заметил, спросил:
– Хочешь попить?
Макс кивнул. Генрих слез с кровати, прямо в носках протопал к металлическому баку в коридоре, зачерпнул металлической кружкой воду, принес. Макс выпил до дна. Генрих сходил еще раз. Наконец Макс утолил жажду и почувствовал себя немного легче. Теперь бы еще покурить …
Он точно знал, что у него (вернее, у Петера Штауфа) имеются сигареты – остались в брюках, но где они сейчас? И вообще – где все его вещи? Он лежал на кровати в одном нижнем белье. Придется, видимо, подождать, пока принесут форму. В самом деле, не может же офицер вермахта разгуливать по госпиталю в одних кальсонах? Неприлично как-то…
* * *
Через полчаса пришел доктор Миллер. Все такой же аккуратный, внимательный и строгий. Он осмотрел Макса и приступил к расспросам.
На большинство из них Макс отвечал одинаково – не помню. Упорно (и, кажется, успешно) имитировал амнезию. Доктор кивал – все правильно, диагноз подтверждается. Макс, в свою очередь, старался узнать для себя что-нибудь важное и полезное.
Из расспросов выяснялось, что его зовут Петер Штауф (он и так догадался), служил лейтенантом в 342-й дивизии вермахта, командует первым взводом в первом же батальоне 698-го пехотного полка. Дивизия входит в 46-й танковый корпус, который сейчас подчиняется 9-й армии генерал-полковника Моделя. На календаре – 15 июня 1942-го. Уже почти год, как идет русская кампания…
342-я пехотная дивизия занимает оборону недалеко от районного центра Карманово, под Гжатском, прикрывает правый фланг Ржевско-Вяземского выступа. За этот кусок Смоленской земли уже многие месяцы идет упорная борьба. Русские то наступают, то отходят, то пытаются взять 9-ю армию в клещи и разгромить по частям.
Пару раз прорывались клиньями в глубокий тыл, но каждый раз положение удавалось восстановить. Потери в германских частях были огромные, пополнение не успевало прибывать. В некоторых ротах осталось по пятьдесят-шестьдесят человек – вместо списочных ста восьмидесяти…
Большевики атаковали целыми армиями, с сотнями танков и самоходок, но германские дивизии, по словам Миллера, твердо держали удар, а иногда даже переходили в контрнаступление. После каждого такого боя его госпиталь под завязку заполнялся ранеными, на краю сада уже выросло целое немецкое кладбище. И постоянно пополнялось. Однако большие потери имелись и у Красной Армии…
Четыре месяца назад, в феврале и марте, бои были особенно тяжелыми. Большевики бросили в прорыв сразу три свои армии, да еще несколько танковых корпусов, ситуация накалилась. На некоторых участках фронта мясорубка была такой, что убитых (как с той, так и с другой стороны) не успевали хоронить, трупы лежали в несколько слоев. А весной, когда снег сошел, на полях невыносимо завоняло. И до сих пор пахнет так, что ближе чем на несколько километров к линии фронта не подойдешь…
Но несмотря на страшные потери Ржевский плацдарм еще оставался за вермахтом. Сейчас наступило временное затишье, уставшие за зиму и весну большевики тоже, похоже, отдыхали и набирались сил. Или готовились к новому наступлению. Иногда они предпринимали попытки прорвать оборону в том или ином месте, но эти атаки, как правило, ничем не заканчивались. Свидетелем одной из таких попыток и стал позавчера лейтенант Петер Штауф.
А сегодня сильно поредевшие немецкие батальоны приводили себя в порядок, отправляли в тыл раненых и ждали очередного пополнения. Но, по едкому замечанию доктора, вряд ли оно прибудет. Говорят, что на юге России, под Харьковом, началось новое грандиозное наступление и туда якобы кинули все имеющиеся силы. Так что придется отбиваться самим, с тем, что еще осталось…
Макс внимательно слушал и пытался понять, как ему вылезти из данной ситуации. Ясно было, что он влип по самое не балуй, но надо как-то и выбираться! И не сидеть же сложа руки. Плыть по течению – не его жизненная позиция, он привык сам управлять своей судьбой.
Пока же, чтобы выиграть время, он успешно играл роль человека, потерявшего память. Переспрашивал, уточнял, старательно морщил лоб, пытаясь якобы что-то вспомнить. Старик Станиславский был бы им доволен… Миллер терпеливо объяснял, растолковывал, иногда его рассказ дополнял Генрих Ремер – теми подробностями, которые доктор знать не мог.
Макс скоро выяснил все, что Петер Штауф с отличием закончил пехотное училище в Потсдаме, прошел, как полагается, все армейские ступени – от фаненюнкера до оберфенриха. Лейтенанта получил всего год назад, на фронте. Считался в полку образцовым молодым офицером, даже ходил у начальства в любимчиках. Сослуживцы его ценили, солдаты уважали. В общем, карьерные перспективы были самые радужные. Вот только служить в вермахте Максу совсем не хотелось. В отличие от настоящего лейтенанта Штауфа…
Когда доктор завел речь о семье, то он снова старательно наморщил лоб – извините, доктор, ничего не помню. Миллер вздохнул и достал из кармана знакомый медальон. Макс открыл его: фотография была четкой, новой, очевидно, сделанной совсем недавно.
– Кто это? – спросил Миллер.
– Не знаю, – пожал плечами Макс.
– Это ваша жена Эльза и дочь Марта, – тихо произнес доктор.
Макс долго смотрел на фотографию, потом сказал:
– Извините, господин доктор, не могу вспомнить. Мелькает что-то такое в памяти, но что именно…
Миллер огорченно покачал головой:
– У вас серьезная потеря памяти, это плохо. Положение даже хуже, чем ожидалось. Ладно, отдыхайте, я решу, как вам помочь.
Вскоре дежурный санитар принес в палату завтрак – куски серого хлеба с маргарином, вареные яйца, эрзац-кофе в металлических кружках. Макс без всякого аппетита проглотил еду, выпил кофейный напиток (ужасная гадость, если правду сказать) и попытался встать, но не вышло – перед глазами все закружилось. Сделал еще попытку, и с помощью Генриха она удалась. Держась за стены, прошаркал к окну, сел на широкий, низкий подоконник, выглянул в сад.
Яблони подходили к самому дому, их ветви упирались в стены. Макс распахнул створки окна пошире, высунулся почти весь – подышать свежим воздухом. Он так и не смог привыкнуть к едкому запаху, стоявшему в госпитале…
Погода была отличная – тепло, ясно, солнечно. «Сейчас бы на речку Гжатку, – подумал Макс позагорать, покупаться, порыбачить на зорьке…» И даже зажмурился от такого удовольствия, но тут же грубо оборвал себя: «Не смей думать об этом! Расслабишься, раскиснешь и уже никогда отсюда не выберешься. Тогда конец…» К окну подошел Генрих, пристроился рядом.
– Хорошо-то как, прямо как у нас в Эрфурте, и зелени тоже много…
– Эрфурт – это на юго-западе Германии? – уточнил Макс. – В Тюрингии? Не зря их в школе мучили географией Германии!
– Точно, – кивнул Генрих, – на юге. Летом у нас очень хорошо – сады зеленые, улочки в цветах, над городом плывет колокольный звон – это в нашем кафедральном соборе к обедне звонят. Красотища!
– Да ты поэт, – усмехнулся Максим.
– Что ты, – отмахнулся Генрих, – какой там! Так, писал стишки в школе, но как только в военное училище поступил, так сразу и бросил. Ты же знаешь, там не до этого…
– А кем ты раньше был? – поинтересовался Макс. – Я имею в виду – до войны?
– Школяром, – пожал плечами Генрих, – больше никем побыть не успел. Хотел после окончания школы в университет поступать, на медицинский факультет, но потом передумал. Учиться на врача долго, целых пять лет, да еще ординатуру надо проходить. Несколько лет служить ассистентом у какого-нибудь врача. Конечно, дело это полезное и нужное, но… Не скоро тебе разрешат самому лечить! А свою практику заимеешь вообще не раньше чем лет через пятнадцать-двадцать, когда себя хорошо зарекомендуешь. А мне родных кормить надо…
Генрих залез в карман и достал небольшой кожаный бумажник. Вынул оттуда несколько фотографий, показал. На одной было целое немецкое семейство: статная, представительная фрау со строгим лицом и пятеро детей. Четыре девочки и один мальчик.
– Моя мама с сестренками, – сказал Генрих, – и я с ними. Дружная семья Ремеров…
– А отец? – спросил Макс.
– Умер, – вздохнул Генрих, – в тридцать восьмом. У него было тяжелое ранение в легкое, долго кровью харкал. Между прочим, тоже в России получил, правда, еще в ту, первую войну. Отец мне часто рассказывал, как сидел в сырых окопах, как с русскими дрался, а потом с ними же братался, когда они своего царя Николая скинули. А ранили его в пятнадцатом году. Русские тогда начали большое наступление, вот он и получил в грудь штыком. Долго валялся в госпиталях, лечился, думал, что комиссуют подчистую, но не вышло. Залатали кое-как и снова отправили на фронт – солдаты тогда очень нужны были. Пришлось ему почти до самого конца воевать, до восемнадцатого года. Но ничего, выжил, демобилизовался, вернулся домой, в Дюссельдорф. А там работы никакой не было, родные голодали, по продуктовым карточкам давали лишь брюкву да черный хлеб. В общем, подался он на юг, где теплее и сытнее. В Эрфурте утроился плотником на стройку, да там и остался. Освоился, работу хорошую нашел, встретил мою маму – она дочь пастора была. Женился, обзавелся своим хозяйством. Потом и мы родились, пятеро детей, один за другим. Хорошо жили, счастливо, хотя и небогато. Отец часто болел, ходил с трудом, иногда по два-три дня с постели встать не мог. Но все равно работал – на ветеранскую пенсию не проживешь. А четыре года назад, зимой, сильно простудился, заболел и умер. Я, собственно, поэтому и на медицинский факультет пойти хотел. Видел, как ему плохо, вот и подумал: выучусь на доктора, стану всех лечить. Но не вышло, пришлось пойти в военное училище…
Генрих грустно посмотрел в окно, а затем продолжил:
– После смерти отца надо было на что-то жить. Старшая сестра, Хельга, уже работала, но ей тяжело одной было. Вот и подался я в училище – во-первых, казенные харчи и одежда, а во-вторых, у офицеров хорошее жалованье. Я со своего оклада каждый месяц часть денег домой отсылаю, помогаю матери и сестрам. Так вот и оказался на фронте…
Макс понимающе кивнул – простая, типичная история. Судя по всему, Генрих неплохой парень, честный, трудолюбивый, жаль только, родился он не в то время.
– Я не жалею о своем выборе, – закончил рассказ Генрих. – Как видишь, уже лейтенант, может, и дальше пойду.
– Если нас не убьют здесь, – мрачно заметил Макс.
– Не убьют, – уверенно произнес Генрих, – за меня мама и сестры каждый день молятся. Вот смотри, что они мне пишут…
Следующие полчаса были посвящены чтению посланий от Ремеров. Генрих достал целую пачку ученических тетрадных листов и стал читать. Ему писали и мама, и сестры, он получал как минимум пять-шесть писем в месяц. Макс вежливо слушал и кивал – не хотелось огорчать такого хорошего, отзывчивого парня. Веселого, работящего, заботливого – короче, настоящего немца.
* * *
Вскоре вернулись с перевязки соседи по палате – крепкий, почти квадратный оберфельдфебель и такой же, только чуть повыше и потолще, штабс-фельдфебель. Макс помотрел на них и подумал: «Вас что, под копирку делают? Прямо как родные братья».
Юрген Хайн и Отто Бауэр оказались из его же полка, только из другой роты. Макс привычно сослался на амнезию – извините, ребята, но я вас не помню. Фельдфебели понимающе кивали – слышали о вашей беде, герр лейтенант, поэтому представились по полной форме.
Хайн и Бауэр попали в госпиталь после той же русской атаки – один с осколком в руку, другой – в ступню. К счастью, оба отделались легкими ранами, их быстренько зашили и через неделю обещали отправить обратно на передовую. Нечего валяться в госпитале, места нужны для новых пациентов. Война-то идет, у нее не бывает антрактов и перерывов…
В госпиталь постоянно кого-то подвозили – бои не прекращались ни на минуту, хотя интенсивность их за последнее время заметно снизилась. Русские ограничивались лишь небольшими вылазками и перестрелками. Все отдыхали и готовились к новым сражениям.
* * *
Максу в плате делать было совершенно нечего, поэтому он вышел в сад. Надев, разумеется, свою лейтенантскую форму, постиранную и даже аккуратно выглаженную. Ее принесла утром миловидная медсестра Бригитта, сменившая на дежурстве старую костлявую Герду. Девушка смущенно улыбнулась и, потупив глаза, сообщила, что она сама привела в порядок его китель и брюки. Неприлично герру лейтенанту ходить в таком грязном виде…
«Будешь тут грязным, – подумал Макс, – когда на дне траншеи поваляешься». Он вежливо поблагодарил сестру Бригитту и предложил ей деньги – за услугу. Бумажник, слава богу, нашелся тут же, в тумбочке. Как и часы.
Макс криво усмехнулся, когда взял их в руки. Часы были практически новыми и нисколько не облезлыми – в блестящем металлическом корпусе и с черным кожаным ремешком. На белом циферблате отчетливо виднелся орел с распростертыми крыльями, сжимающий в когтях фашистскую свастику. Они исправно тикали, отсчитывая время, стрелки двигались. Макс тяжело вздохнул, покрутил заводное колесико и надел на руку. Пришлись как раз впору, по запястью.
Бригитта от денег отказалась, сказала, что постирала вещи господина лейтенанта просто так, из уважения к доблестному германскому офицеру, а не ради заработка. Потом густо покраснела и убежала.
Генрих дружески толкнул Макса в бок: «Ты не деньги ей предлагай, а своди в офицерский клуб. Есть тут в городе, на главной улице. Вечерами бывает музыка, все танцуют. Можно посидеть с девушкой, выпить и закусить. Бригитта на тебя запала, это ясно, сделай ей приятное».
Макс поморщился – до того ли сейчас, война! Какие, на фиг, девушки… Генрих пожал плечами – а почему нет? Живем один раз, вот и надо ловить момент. Кто его знает, что там дальше будет…
Макс не мог не согласиться с его доводами – на войне действительно надо ценить каждое мгновение, особенно когда это связано с любовью… А Бригитта была вроде бы недурна – хорошая фигурка, миловидное личико, искренняя улыбка. Не сказать, чтоб такая красавица, но что-то в ней было…
«Черт, да я же женатый человек! – тут же вспомнил Макс. – Причем дважды!» Два времени, две семьи. Он еще раз открыл медальон и посмотрел на фотографию. Молодая, симпатичная женщина и прелестная белокурая девочка. Действительно, очень похожа на его Машку. Теперь это сходство еще четче бросалось в глаза. Впрочем, многие маленькие дети похожи друг на друга…
Макс захлопнул крышку, убрал медальон на место. Проверил бумажник: почти двести рейхсмарок и какая-то мелочь. А также две фотографии. На одной – пожилые герр и фрау, видимо, родители Петера Штауфа. Интересно, что с ними? Надо бы узнать… На другой – молоденькая девушка в белой блузке с черным галстуком и в длинной темной юбке. Кажется, это форма Гитлерюгенда. Кто она? Сестра, просто знакомая? Вопросов становилось все больше.
Макс засунул бумажник в карман кителя и осторожно спустился по скрипучей деревянной лестнице вниз, на первый этаж. По госпиталю деловито сновали санитары, доставляя раненых, ходили выздоравливающие. Из операционной послышались громкие стоны – кажется, там кого-то резали. Макс поморщился и постарался побыстрее выйти на улицу.
Он спустился с крыльца, завернул за угол и оказался в прохладном, тенистом саду. На скамейке под старым толстым тополем курили несколько солдат. При его приближении они вскочили. Макс махнул рукой – сидите. И сам опустился рядом на шаткую лавочку. Но не успел он достать пачку сигарет, как к нему подлетел старый знакомый – фельдфебель Курт Загель. Он счастливо улыбался:
– Рад видеть вас в добром здравии, герр лейтенант!
– Спасибо, – кивнул Макс. – А как вы?
– Почти нормально! – расплылся Загель. – Голову перебинтовали, все в порядке. Здорово же мне тогда этот русский варвар врезал, чуть черепушку не прошиб! Но ничего, башка у меня крепкая, заживет.
Фельдфебель слегка прикоснулся к бинтам, видневшимся из-под серого кепи, поморщился и обратился к Максу:
– Разрешите узнать, герр лейтенант, скоро ли вы к нам вернетесь? А то взвод без командира – что баба без мужа. В узде держать надо… Боюсь, без вас ребята совсем разболтаются, дисциплина упадет.
– Ничего, найдется кому в узде держать, – беспечно махнул рукой Максим. – Не мы же одни воюем…
Фельдфебель как-то странно посмотрел на него, и Макс понял, что сказал что-то не то. Сморозил явную глупость.
– В смысле, – быстро поправился он, – как только доктор Миллер позволит мне вернуться, так сразу. Но, боюсь, не скоро. У меня тяжелая контузия, да еще частичная амнезия…
– Вот оно как, – понимающе кивнул Загель. – Ну, лечитесь. Впрочем, доктор Миллер у себя людей держать не любит, говорит, нечего вам койки занимать, ваше место – на фронте. Война быстрее любого лекарства лечит. И то правда – чего на кровати валяться? Заштопали тебя, поставили на ноги – и вперед, к своим. Так ведь, господин лейтенант?
– Так, – согласился Макс, – к своим…
«Только где они, свои?» – с тоской подумал он, а потом сказал:
– Вы, Курт, пока за взводом следите, а то и правда – распустятся ребята. Я, когда смогу, вернусь. Постараюсь, конечно, побыстрее, но обещать ничего не стану. Вы пока командуйте, а я потом вернусь и все проверю!
Макс постарался придать своему лицу строгость и даже суровость, как и положено настоящему германскому командиру, Загелю это понравилось.
– Все, теперь вижу, что вы поправляетесь! – произнес он. – Не волнуйтесь, герр лейтенант, я за ними прослежу. Правильно вы говорите, солдатам поблажки давать нельзя, а то боевой дух упадет. Уж я их!
Загель стал что-то говорить по поводу службы, Макс кивал и даже отвечал, стараясь, правда, не вдаваться в подробности. Он думал, как бы быстрее отделаться от слишком усердного фельдфебеля. Конечно, чтобы не вызвать подозрений. Он пока плохо ориентировался в реалиях армейской службы, тем более немецкой, точнее, практически ничего не знал… Только бы снова не лопухнуться!
К счастью, вскоре подошла сестра Бригитта:
– Господин лейтенант, вас ждет доктор Миллер, в кабинете.
