скачать книгу бесплатно
– Ну, нам бы сейчас хотелось…
– Нам сейчас просто необходимо, – перебил его брат, – что-нибудь вроде яичницы с беконом.
– Или сандвича с вонючим сыром, чтоб было поменьше возни. – Том высмотрел на столе сыр бри.
– Мы можем сами приготовить, мама.
Хью переглянулся с Джемаймой, та пожала плечами:
– Ладно, ваша взяла. Только принесите мне хлеб и доску для хлеба. А то после вас буханка словно истерзана.
Пока готовились сандвичи, Генри объяснял:
– Понимаете, нам на самом деле очень надо, мы же постоянно растем. А когда растешь, нужно много еды.
Все верно. Они уже переросли Джемайму на целую голову.
– Если мы и дальше будем вас так кормить по шесть раз на дню, – подсчитал Хью, – вы дорастете в высоту до девяти футов.
Это их обрадовало.
– И будем выступать в цирке как самые высокие люди в Англии.
– Скорее всего, в мире.
Почти все разговоры велись с ними обоими сразу.
– Ну а теперь забирайте еду к себе наверх, только не разбудите Лору.
– Будить Лору? Мам, ты в своем уме? Нет уж, не хотим мы больше слушать про ее слюнявого мишку. Конечно же, мы не станем ее будить.
– Хорошо, что она ложится раньше нас: успеваем хоть немного пожить, как взрослые люди, а то она вечно все портит.
Небрежные объятия – и они убежали.
– Покой, – объявила она. Хью протянул через стол руку.
– У тебя просто на диво замечательные дети, вот мне и подумалось, что тебе, может, хочется еще.
– А тебе?
– Я хочу того же, чего и ты.
– Да, а если без этого? – Глаза у него были такие добрые, что с трудом удавалось разглядеть в них его настоящего. – Я о чем: может, ты втайне мечтаешь о них или ждешь, чтобы и мне их захотелось? Вспомни, мы же договорились ничего не скрывать друг от друга. Так вот, мне кажется, что именно это ты сейчас и пытаешься сделать. Я хочу знать, что думаешь ты, а не то, чего жду от тебя я, как тебе кажется.
Последовала пауза, показавшаяся Джемайме слишком долгой. Он отдернул руку, потер ею лоб, и она, увидев это, предложила:
– Хью, милый, давай поговорим об этом завтра.
– Нет. Я ничего не скрывал от тебя. Дело в том, что я не знаю. Конечно, если у нас появится еще ребенок, я буду любить его. Но я не уверен, что выдержу еще раз все то, через что ты прошла. Когда ты рожала Лору, я больше всего боялся, что потеряю тебя.
Оба снова умолкли, вспоминая затяжные и мучительные роды, начало которых она восприняла так спокойно. «Милый, близнецов я родила довольно легко, а мы оба знаем, что на этот раз ребенок только один», – говорила она. Ей было известно, что Сибил потеряла близнеца Саймона, и эта утрата оставила неизгладимый след. А потом потянулись долгие часы, и ему пришлось смотреть, как иссякают ее силы и решимость…
Двадцать четыре часа спустя на свет появилась Лора – окровавленная, плачущая и безупречная. Роды стали испытанием для них обоих. Уклад изменился. Хью не видел, как рожала Сибил, но при родах Джемаймы был с ней рядом от начала до конца. И все эти часы его мучили ужасные мысли, что она не выживет или умрет вместе с новорожденным ребенком, оставив своих детей сиротами. Когда младенца выкупали и они наконец остались наедине, он взял ее руку и тихонько покачал в своей ладони. Хоть он и улыбался, в глазах блестели слезы – чувство облегчения оказалось слишком велико.
– Мне кажется, – с трудом выговорил он сейчас, – я доволен тем, что у нас уже есть. Но только если ты считаешь так же. У Лоры хватает двоюродных братьев и сестер. Родные ей не нужны. Вот так.
– Вот так, – повторила она, поднялась из-за стола и начала убирать с него остатки ужина. – Надо бы навести порядок, пока они не заявились вниз снова и не потребовали еще один грандиозный перекус. Ты так мил с ними, Хью. Им почти так же повезло с тобой, как мне… Нет, ты иди наверх, тут дел меньше чем на минуту.
– Что значит это «вот так»?
– Что я с тобой согласна.
– Так я и думал. Просто хотел убедиться.
Саймон, Полли и Джералд
В подготовительной школе его мучила совершенно невыносимая тоска по дому, а потом его отправили в частную школу Рэдли, и все началось заново. К приглушенным всхлипываниям в общих спальнях по ночам все привыкли, и если не считать неизбежных издевательств и насмешек, о них молчали. И дело было не в хороших манерах, а в загадочном состоянии, в котором много чего не полагалось говорить или делать. Дома, в Хоум-Плейс, он сразу понял, как горюют из-за смерти его матери отец и Полли с Уиллсом, но Уиллс-то с какой стати, он ведь совсем ее не помнил. Как ни странно, именно он рассказал Саймону про чувство безысходной печали, о котором даже никому не расскажешь, потому что тебя просто сочтут странным. Если Саймон чему-то и научился в закрытых школах, так это ни в коем случае не выделяться. Быть настолько похожим на остальных, насколько сможешь. И теперь он терялся в догадках, неужели и к остальной жизни применимо то же правило. Потому что пытаться быть как все не только утомительно, но и нудно. С недавних пор он замечал, что его почти все время одолевает скука. Отец и Джемайма относились к нему по-доброму, даже слишком, ведь он, в сущности, ей чужой; близнецы вели деятельную жизнь, Лора была еще совсем малышкой. Особняк на Лэдброук-Гроув он никогда и не считал домом, не то что Хоум-Плейс.
Единственным домом, где Саймону нравилось, был Фейкенем-Холл, потому что там жила Полли. А ее он любил, как никого, и из-за нее даже хорошо относился к Джералду, который никогда не задавал ему дурацких дежурных вопросов вроде учится ли он в университете и чем собирается заняться потом.
С ними Саймон провел месяц: Невиллу он был не нужен, а Полли с мужем никуда не собирались, потому что она снова ждала ребенка. Они решили привести в порядок часть своего громадного заросшего сада, а для этого требовалось выкорчевать уйму полузасохших кустов и сжечь их. Его о помощи не просили, но он вызвался сам и обнаружил, что ему это нравится. В плохую погоду он играл на старом рояле «Бродвуд», стоявшем в одной из комнат, которыми не пользовались. Этот рояль с корпусом из атласного дерева был сильно расстроен, но на нем Саймон мог играть, зная, что никто не явится слушать. Полли вызвала настройщика, а Саймон втайне начал сочинять сонату, которую собирался посвятить ей, когда закончит. Но гораздо чаще в этом августе выдавались жаркие и солнечные дни, и оказалось, что его вовсе не тянет залеживаться в постели по утрам, как раньше, когда он понятия не имел, ради чего ему вообще вставать. У Джералда нашлась книга по садоводству, общими усилиями они начали с обрезки изросшегося самшита в парковом партере, а потом и других, более буйных кустов. В перерывах они устраивали пикники, еду для которых приносили Полли и старая няня Джералда – дивные лакомства, сандвичи с холодными сосисками, конвертики с яблоками, инжир и виноград из рассыпающихся от старости парников, сидр и лимонад приготовления самой Полли. К ним присоединялись дети, и однажды Элайза и Джейн настояли, чтобы все взрослые пришли посмотреть, как они тренируются, готовясь к своей первой джимхане.
Эндрю расплакался: собственного пони ему не досталось.
– Ничего не поделаешь, Эндрю, – заявила Джейн, и Элайза поддержала:
– Таких маленьких пони, чтобы подходил тебе по росту, просто не бывает.
И Джералд сразу объявил:
– Я и есть самый маленький пони, можешь ездить верхом на мне.
И он рысью двинулся по манежу с Эндрю на спине, петлял между стойками и даже попытался взять маленький барьер. Но к тому времени он уже был красным как помидор и тяжело отдувался, а Эндрю заливался торжествующим смехом и умолял еще, и Полли сказала, что на сегодня достаточно и что Джералд закрыт до тех пор, пока не закончится чай.
– Закрыт? То есть как магазин?
– Вот именно.
– Мама, люди же не магазины, они не закрываются.
Полли сидела в тени под дубом, прислонившись спиной к стволу, а Джералд раскинулся на земле рядом с ней. Вдохновившись, Саймон вынул ручку, написал на бумажной салфетке «ЗАКРЫТО» и положил ее Джералду на грудь.
– Это слово нам не прочитать, – сказала Джейн. – Мы умеем только короткие слова.
– Здесь написано «Закрыто», и вы смогли бы прочитать это слово, если бы попытались.
– А я могу, – вмешался Эндрю. – Здесь написано «Закрыто». Я любое слово могу прочитать, если захочу.
Наконец Саймон предложил отвести девочек расседлывать их толстеньких, взмыленных пони, чтобы потом выпустить их в загон, и Эндрю упросил взять его с ними. За это Саймон заслужил благодарные улыбки обоих родителей.
– Пожалуй, всем нам не помешает отдохнуть до пяти, – решил Джералд. – Пока не станет попрохладнее.
Как только Саймон помог девочкам избавить Лютика и Колокольчика от седел и открыть ворота конюшни, как явилась няня с напоминанием, что время дневного сна для детей уже подошло. По этому поводу, как всегда, поднялась буря протестов: близнецы твердили, что Эндрю должен идти первым – «ему надо спать дольше, чем нам».
– А ну-ка живо снимайте с них уздечки и идите в дом. И чтоб больше я не слышала этой пустой болтовни! Делайте, что велено.
Она дождалась, когда сбруя будет снята и отпущенные пони потрусят в дальний угол загона. После этого дети послушно последовали за няней к кухонной двери, и Эндрю, которого Саймон снял с калитки загона, крепко держался за ее руку.
– Скажите ее светлости, что я их забрала, так что пусть идет побездельничать.
Он пообещал передать, но когда вернулся под дерево, то увидел, что Полли и Джералд заснули, держась за руки. Ему захотелось убрать остатки пикника, развести еще один костер, навыдергивать с корнем полную тележку сорняков – хотелось, по сути дела, удивить их тем, насколько он может быть полезным, стать человеком, без которого они не смогут обойтись, чтобы остаться здесь навсегда…
Саймон вдруг понял, что забыл о скуке и уже несколько недель не вспоминал о ней. Работу в саду он очень любил, но еще больше ему нравилось, что Полл и Джералд обращаются с ним как с равным. Вместе с ним они обсуждали свои планы превращения уродливого старого дома в место проведения свадеб и других торжеств, интересовались его мнением, благодарили даже за самые пустяковые идеи. К нему относились как к взрослому члену семьи. Которым, в некоторой степени, он и был. И если они в самом деле намерены сдавать часть дома под проведение приемов, предстоит большая работа, изрядную долю которой он мог бы взять на себя. Он решил серьезно поговорить об этом с Полл, а пока попытаться закончить свою музыкальную пьесу. Потом ему вдруг вспомнилась Дюши. Она наверняка заинтересовалась бы его музыкой, хотя, разумеется, сразу заметила бы, что он и рядом не стоял с «тремя Б», как она их называла. Тут он задумался: неужели мастерства в каком-то деле можно добиться лишь в том случае, если отказаться от всего остального? Так его мысль, не стать ли композитором, была зарублена на корню, потому что он ни в коем случае не хотел провести всю свою жизнь приклеенным к роялю, исписывая нотную бумагу своим скверным почерком. Да, определенно надо как следует поговорить с Полл и выяснить, что она думает по этому поводу. Но только не в присутствии Джералда, добавил он мысленно: о таких серьезных вещах, как собственное будущее в целом, он мог говорить только с кем-нибудь один на один.
Эдвард и Диана
Она явно взялась за дело всерьез. Как только они вернулись из Франции, она связалась с целой сворой агентов, и с тех пор каждое утро почтовый ящик чуть не лопался от писем насчет домов. Он поставил единственное условие: чтобы выбранное место находилось на приемлемом расстоянии от Лондона, ведь ему придется ездить туда на работу.
Хью предлагал ему переселиться в Саутгемптон и управлять тамошней пристанью, но ему казалось, что Хью просто пытается отделаться от него и таким образом прекратить нескончаемые споры о капиталах, доходах и, конечно, банке. Разлад в отношениях с братом, с которым они всегда были так близки, ранил его в самое сердце. Он понимал, что все дело в Диане: Хью, с точки зрения Эдварда, был совершенно неоправданно предубежден против нее. И не делал никаких попыток поладить с ней, под откровенно надуманными предлогами отказывался поужинать вместе с ними и никогда не приглашал их к себе на Лэдброук-Гроув. Накрылись их тихие вечера за шахматами или бриджем. Изредка они встречались за обедом в одном из своих клубов, но главным образом виделись в конторе, где, вынужденные постоянно отвлекаться, в разговоре они всякий раз топтались на одном месте, без каких-либо шансов продвинуться дальше. Предположения на тот счет, если банк перестанет мириться с их неуклонно растущей задолженностью (он); как рискованно изменится вид книг учета компании, если с Саутгемптоном придется попрощаться (Хью), а если Саутгемптон все же удастся сохранить, кто будет управлять им? Он считал, что им не найти кандидата лучше Макайвера, который служил у них уже тридцать лет, избежав призыва из-за сильной близорукости, и прошел путь от мальчишки-посыльного в конторе во времена двоюродного дедушки Уолтера до управляющего одной из лондонских лесопилок. Но Хью настаивал, что управлять пристанью должен кто-нибудь из Казалетов, – следовательно, Руперт, который, видит Бог, не создан, чтобы управлять хоть чем-нибудь, или Тедди, который хоть и подает надежды, но все еще недостаточно опытен.
– Мы почти на месте, дорогой. Сбавь скорость, а то проскочишь поворот.
Рывком и с облегчением он вернулся в настоящее – свое излюбленное. Они подъезжали к дому на окраине Хоукхерста, на коленях у Дианы были разложены планы проезда с примечаниями, сделанными рукой агента.
– Вот он! Сворачивай. Приехали!
Он стоял на небольшой возвышенности перед ними – прямоугольный каменный дом с крышей из сланцевого шифера и портиком с двумя каменными колоннами по обе стороны от входной двери. Раньше, видимо, дом окружал небольшой парк, а теперь местные фермеры пасли здесь скот. Он остановил машину на минуту, чтобы сначала осмотреть дом издалека. Дом выглядел просто, но производил впечатление величия в миниатюре, которое, как Эдвард точно знал, понравится Диане.
– Чудесный вид. Прямо не терпится посмотреть, что внутри.
Она была взбудоражена с тех пор, как ей прислали подробное описание, и поэтому заметно более ласкова с ним, чем за все время, начиная с поездки во Францию. Он пожал ее колено.
– Тогда едем.
Стояло дивное и благоуханное сентябрьское утро, листья уже пожелтели, но еще не начали облетать. Узкая подъездная аллея заканчивалась распахнутыми воротами с табличкой «Парк-Хаус». Агент, мистер Армитидж, уже ждал их на месте, его велосипед был прислонен к крыльцу. Он с удовольствием поводит их по дому, заверил он, но большинство клиентов предпочитают делать первый обход самостоятельно. Если понадобится – только позовите. Он отпер входную дверь и сел на ступеньки невысокого каменного крыльца, которое вело к ней.
– Судя по виду, у него адское похмелье, – предположил Эдвард, а Диана отозвалась:
– Наверное, терпеть не может работать по утрам в субботу.
В доме было пусто, и Диана сразу сказала, что ей это нравится. На обоях остались следы там, где висели картины, решетки в красивых каминах засыпала сажа, на ставнях облупилась краска; повсюду наплели сетей благоденствующие пауки, в ванных подтекающие краны оставили зеленые пятна, в кухне явно расплодились мыши. Они осмотрели все: спальни, выстроившиеся по размеру от самой большой и роскошной, с окнами по фасаду, до все более и более спартанских, выходящих окнами на задворки; гостиную с окнами на две стороны и большим эркером с видом на обнесенный стеной сад; столовую, сообщающуюся внутренним окошком с кухней; холодную кладовую с каменной плиткой на полу, мраморными столешницами и стародавними липкими бумажками сплошь в мушиных трупиках; промозглую судомойню, еще одну кладовую и в самом конце по коридору – сырую и тесную уборную для прислуги.
– О, дорогой! Лучше и представить нельзя – тебе не кажется? Да еще огороженный сад! Я всю жизнь о таком мечтала! – Она обернулась к нему, ее прелестные гиацинтовые глаза светились радостным волнением и удовольствием.
– Если ты уверена, что тебе хочется, дорогая…
– Да, уверена. И тебе тоже, правда?
– Разумеется, мне тоже. И если тебе хочется его, он твой.
Она закинула обе руки ему на шею.
– Наш дом! Наш первый настоящий дом!
Она поцеловала его, и к нему разом вернулись все былые чувства к ней. Он заполучил обратно прежнюю Диану.
Часть 4
Декабрь 1956 года – январь 1957 года
Хоум-Плейс
– Да уж, и впрямь «о груши»![4 - «Au pairs» (фр. иностранки-помощницы по хозяйству) созвучно английскому «o pears» – «о груши» (прим. пер.).] Хоть убей, ума не приложу, почему их так называют. Ежели спросить меня, так мороки с ними больше, чем проку от них.
Вот только никто ее не спрашивал, думал Тонбридж. А так Мейбл охотно откликалась, что бы у нее ни просили – хоть сухое печенье, хоть совет, который она называла «своим мнением». Он задался вопросом, сумеет ли набраться смелости и завести разговор с мисс Рейчел, и решил подождать, пока не представится подходящий случай. И это означало, как он хорошо понимал в глубине души, что не отважится никогда и ни за что.
Он старался изо всех сил. Этим утром он принес дров для каминов, иначе если бы не кокса для кухонной плиты, то угля по карточкам не хватило бы даже до Дня подарков. Съездил в Бэттл за мясом и другими продуктами, занес в дом картошку и лук, накопанные Макалпайном, привез лекарство мисс Сидней из аптеки. Потом была передышка перед семейным обедом, стол к которому накрывала Айлин: в столовой – для взрослых, в холле – для детей и «о груш», двух девчонок-иностранок, которые, моя посуду после завтрака, раскокали две чашки и кувшин и теперь дулись, застилая постели. Это мисс Рейчел наняла их и сказала, что объяснила обеим, чтобы занимались всеми делами по дому, где потребуется помощь. Вот только дома-то их почти никогда и не бывало – учили где-то английский, а когда возвращались, подолгу мыли головы, красили ногти и жаловались на холод.
Дом был набит битком. В прежние времена хотя бы одна из семей наверняка отселилась бы в Милл-Фарм, дальше по дороге, но тот сейчас сдавали. Он занялся подсчетами. Мистер и миссис Хью с ее двумя мальчиками и девчушкой и, конечно, молодой мистер Уильям. Мистер и Миссис Руперт с мисс Джульет и мальчонкой с крысой. Мистер Лестрейндж и мисс Клэри с их двумя детьми. И, конечно, мисс Рейчел с ее подругой мисс Сидней. Хорошо еще, мистер Эдвард с новой миссис Эдвард и всеми своими остались дома, и леди Фейкенем тоже. Да и места для них попросту не нашлось бы – впрочем, мистер Эдвард заезжал на чай в День подарков, и не один. Мейбл прямо чудеса творила, готовя на всех, вот только к вечеру у нее с ногами ужас что делалось. Но справедливости ради все дамы помогали. Не то что в прежние времена. Попробуй-ка застань старшую хозяйку или мисс Рейчел с пылесосом. Так тогда и прислуга была, все как полагается, а дамы знай себе шили или гулять ходили, в теннис играли да ложились подремать в разгар дня – кроме старшей хозяйки, которую из сада было ничем не выманить.
Пора и честь знать. Он проглотил остаток пирога с сыром, смахнул крошки с брюк и пустил чуток ветры, прежде чем выйти из уютной комнатушки при кухне, где всегда хозяйничала Мейбл (сколько раз ему случалось заморить здесь второпях червячка, объясняя, как устроен мир, ведь в этом она, женщина, мало что смыслила…).
В кухне он застал меньшого мальчонку мистера Руперта, который спрашивал, что на обед.
Макароны с сыром и бисквит с патокой, ответила ему она. И продолжила взбивать тесто для бисквита в огромной миске.
– О, здорово! Люблю бисквит с патокой. Знаете, – он забрался на табурет, стоящий рядом с ней, – я только хотел узнать, нельзя ли мне кусочек сыра без макарон? Один только маленький кусочек? – Он погладил ее по руке. – Это же не для меня. Макароны с сыром я очень люблю, а это для Риверса.
– Это кто же такой?
– Мой друг. Вообще-то он крыса, но совсем не такой, как другие крысы.
– Не вздумайте притащить его ко мне на кухню.
– Не буду, – он потихоньку запустил руку в глубокий карман, в котором обычно носил Риверса, и придержал его там. – Только один малюсенький кусочек, можно с корочкой, он не против.
Упершись коленкой в стол, он взял ее за руку и заглянул в лицо. И она сдалась. Отложив ложку, она направилась в кладовую. Пока она возилась там, отрезая сыр, он окунул палец в миску с тестом, загреб побольше и быстро облизнул. Было вкусно, даже лучше, чем готовый бисквит.
Она вернулась с изрядным ломтем чеддера.
– Вот вам, и идите себе, и не вздумайте принести сюда эту тварь.
– Обещаю! Спасибо вам большое, – он сполз со стола и убежал.
– Постреленок. Вылитый мистер Руперт, – добавила она, чтобы объяснить ему, отчего так расщедрилась.
– Ты любому готова раздать что угодно, – нежно сказал он и этим рассердил ее.
