Хаос, Смерть и Символ: Дело Избранного

– Вы слышите её? – спросил однажды Ростислав, глядя на Олега. – Голову, которая говорит правду?

Тот не ответил. Только кивнул.

Работа в психиатрической клинике стала для него призванием. Он охранял не стены и не двери, он охранял границу между тем, что можно вылечить, и тем, что нужно принять.

Он знал, что большинство пациентов – не больные. Они просто видели то, чего другие не хотели видеть. Они жили в мире, где мифы были реальностью, время текло вспять, сны становились явью, а реальность – лишь обёрткой.

– Они не сумасшедшие, – сказал он врачу однажды. – Просто они не умеют притворяться.

Врач посмотрел на него с подозрением.

– Ты же понимаешь, что ты здесь работаешь, а не лежишь?

– Я здесь потому, что могу быть рядом с ними. Я понимаю их. Я тоже не нормальный.

Ночью, в комнате отдыха, он сидел один, снимал очки, смотрел в окно. Его вторая голова шептала:

«Ты скоро забудешь себя. Как все они. Ты уже начал терять границу».

– Я знаю, – ответил он.

«Хочешь остаться собой?»

– Нет. Я хочу остаться с ними.

***

Врач вышел из кабинета, закрыв за собой дверь. Его шаги затихли в конце коридора, будто он уходил не просто из комнаты, но из какой-то важной части себя. Он был низкорослым, плотно сбитым, с тёмными кругами под глазами – как будто сам проводил бессонные ночи, глядя на тех, кто потерял связь с реальностью.

Он прошёл мимо камеры наблюдения, мимо стены с трещинами, которые никто не чинил, мимо окна, за которым всё ещё лил дождь – бесконечный, непрекращающийся, словно небо проткнули иголкой.

Он подошёл к Олегу. Тот стоял у дальней стены, как будто ждал именно этого момента, или уже его пережил.

– Он хотел рассказать всем, что видит, – произнёс врач, глядя в камеру. – Но закончит свои дни в психушке.

Его голос прозвучал уверенно, но в нём проскальзывала странная нотка – не жалость, не страх, а что-то среднее между ними. Словно он знал, что говорит не совсем правду.

Голова справа у второго мужчины фыркнула:

– Как всегда. Люди выбирают удобную реальность. Даже если она ложь.

Голос был холодным, почти презрительным. Но в нём не было злости. Только усталое понимание того, что люди всегда будут выбирать комфорт, даже если это убивает их изнутри.

Голова слева заговорила чуть позже. Её голос был тише, медленнее – как будто она говорила сквозь время.

– Да… Жаль.

Это прозвучало не как диагноз, не как приговор, это было похоже на эпитафию. Врач кивнул и ушёл. Его силуэт исчез за поворотом, и коридор опустел. Только камеры продолжали работать, но они ничего не записали.

Потому что не было никакого врача, не было пациентов, не было клиники, а был только он – человек, который давно потерял себя, и теперь его разум разделился на части, чтобы не сгореть целиком.

***

Он сидел в белой комнате. Ей не обязательно нужно было быть белой, просто так ему показалось проще: белый цвет не отвлекает, он не вызывает вопросов, он ничего не значит, то есть, его можно игнорировать, точно так же, как и всё остальное здесь.

Это была не палата, не комната, это был интерфейс между тем, кем он был, и тем, кем стал.

Стены были ровными, но иногда дрожали, как будто за ними кто-то пытался выбраться. Пол гудел под ногами, будто ждал, когда же он решится сделать шаг вперёд. Воздух был плотным, как вода, и каждый вдох давался с усилием. Он не помнил, как здесь оказался.

Только знал, что раньше был студентом, или писателем. Иногда он находил старые черновики, исписанные его почерком. Строки, которые он не мог прочитать, потому что они двигались, меняли форму, переплетались друг с другом. Иногда слова выскакивали из бумаги и летали по комнате, как мотыльки.

Может быть, он просто человек, который слишком много думал, может быть, он был больным, может быть, он был сумасшедшим, или, может быть, он был единственным, кто видел мир таким, какой он есть.

Однажды он услышал голоса. Сначала это были шёпоты на краю сознания. Тихие, почти неслышные, как будто кто-то стучался изнутри. Потом голоса стали громче. Они говорили сразу все вместе. Они называли его по имени. По именам. Некоторые он не знал, другие были знакомы до боли.

Он увидел образы людей, которых он никогда не встречал, места, где он никогда не бывал, события, которых ещё не произошло. Но он знал их, как свои воспоминания. Он видел женщину с волосами из змей, человека без лица в лифте, химеру под театром. Он записывал всё в блокнот, уверенный, что это правда.

Потом он начал чувствовать, как разум начинает раскалываться. Сначала это было похоже на головную боль. Потом – на ощущение, будто внутри него кто-то есть, кто-то, кто хочет выйти, кто-то, кто уже давно живёт там, внутри, только ждал своего часа. Именно тогда он создал «Санкт-Элис» – пространство, в котором можно спрятаться от мира… и от самого себя.

Он собрал свою реальность из обрывков мыслей, страхов, желаний, ошибок. Он дал каждой частицу имя, образ, голос, лицо. Он – автор, персонаж, наблюдать и жертва. Он – творец иллюзии, в которую попал сам. Он хотел вспомнить, каково это – быть собой, только одним человеком, только одной жизнью, только одним сном. Он молился, чтобы это закончилось, а потом проклинал себя и весь мир. Он закрыл глаза и увидел ее: женщину с волосами из змей, она смотрела на него, улыбалась и шептала: «Я всегда знала, что ты один. Просто не хотел признавать это».

Он проснулся, попытался встать, сделать шаг, но пол уходил из-под ног, не буквально, просто казалось, что он должен быть под ним. Потом ему казалось, будто он двигался внутри самого себя, но уже не контролировал направление.

Он протянул руку – стена отодвинулась, или он просто подумал, что она отодвинулась? Каждый предмет здесь зависел от его восприятия, от его страха, от его надежды. Он кричал, а эхо ответило голосом другого человека, голосом Ростислава, затем Ники, потом Максима, потом всех сразу.

«Ты больше не ты», – сказал кто-то.

«Ты начал видеть», – прошептал другой.

«Ты потерял границу», – добавил третий.

Он – герой, который не может выбраться из своего романа. Писатель, который стал своим собственным персонажем. Слепец, который создал целый мир, чтобы не смотреть в лицо одиночества.

***

Его настоящее тело лежало где-то вдалеке от этого внутреннего хаоса в серой комнате без окон, без зеркал, обмотанное проводами и датчиками.

Иногда за дверью слышались шаги, голоса, щелчки замков. Он не ел, не пил, был на грани сознания: во сне Ростислава, в страхе Алисы, в воспоминаниях Максима, в чужих снах Ники, в двойном взгляде Олега. Всё это были он, только он, разорванный на части, чтобы не сгореть целиком.

В какой-то момент он произнёс вслух:

– Если я не проснусь… значит, я никогда и не был здесь.

Ему казалось, что, он вообще не существовал, иногда он плакал. Но даже слёзы не были его – это могла быть боль Ники, или последний проблеск человечности, который ещё не успел исчезнуть.

***

За пределами белых комнат и галлюцинаций в реальности, медсестра заглянула в палату.

Человек лежал неподвижно. Глаза были открыты, но смотрели внутрь себя – или дальше, за границы реальности. Дыхание было едва заметным, как будто он уже почти перестал быть. Тело – хрупкое, истощённое, словно мысли высосали из него жизнь.

Она посмотрела на него, проверила пульс, записала время, потом вышла, закрыв дверь. На лице не было ни тени эмоции. Просто ещё один пациент. Никто не знал, проснётся ли он, или останется там – внутри себя, в мире, где он был всеми и никем.

***

Тихие шаги прозвучали по коридору. Фигура в чёрном плаще с капюшоном прошла по этажам мимо спящей медсестры, которая даже не вздрогнула, мимо камер наблюдения, которые застыли на мгновение.

Дверь в палату была заперта, но она не остановилась, просто прикоснулась к ручке и прошла сквозь дверное полотно.

Она вошла и склонилась над ним. Его тело дышало так слабо, что это можно было принять за паузу между жизнь и смертью.

Фигура сняла капюшон, однако, лица не было. Но голос – женский, мягкий, как шёпот ветра через старые окна:

– Ты мне идеально подходишь, – выдохнула она и замолчала, на долю секунды казалось, что воздух стал плотным.

Затем…он резко вдохнул, глубоко, как будто только сейчас родился. Его глаза закрылись, а потом снова открылись, но теперь в них светилось нечто новое.

День первый. День и ночь

Я медленно открыл глаза – надо мной, словно неподвижная тень, висело плотное облако. Оно казалось близким настолько, что, подняв руки, я инстинктивно потянулся к нему, чтобы разогнать пальцами эту серую дымку. Голова раскалывалась от боли, будто внутри кто-то стучал кувалдой по железным стенкам черепа. Мысли прыгали и метались в сознании, как белки в колесе, бесконечно вращаясь, не давая ухватиться ни за одну. Я не мог понять, кто такие эти белки – просто образ, мелькнувший где-то на периферии памяти. Но почему-то знал: они безобидны, их не нужно бояться.

Затем перед глазами вспыхнули какие-то образы – картины, написанные маслом, старые рамы, покрытые пылью. Балерины в белых пачках, их движения, будто бы парящие в воздухе… Откуда это? Почему именно они приходят мне в голову? Я закрыл глаза, надеясь остановить этот хаос, но через секунду снова открыл – слишком много вопросов, слишком мало ответов.

И вот тогда до меня дошло: я лежу прямо на дороге, по которой, судя по звуку, быстро приближалась карета, запряженная двумя мощными лошадьми. Копыта грохотали по камням, деревянные колеса скрипели, а я все еще лежал, как выброшенная игрушка. С трудом собрав остатки сил, я совершил резкий кувырок в сторону – как раз вовремя, чтобы уйти от смертельного удара копытом. Меня занесло в канаву, полную холодной воды и грязи, а вслед полетели громкие, сочные ругательства кучера, который даже не замедлил хода, лишь зло выкрикнул что-то в мою сторону.

Встав с усилием, я стряхнул воду с одежды и попытался восстановить равновесие. В голове по-прежнему шумело, но я решил последовать по следу кареты – может быть, она приведет к чему-нибудь знакомому или хотя бы объяснимому.

Дорога была избитой, местами размытой дождями, и каждый шаг давался с трудом. Из щелей между камнями торчали корни деревьев, будто неведомые существа, пытающиеся выбраться на поверхность. Они цеплялись за мои ботинки, подстерегали, будто хотели удержать меня здесь, в этом странном, забытом месте.

Память осталась где-то далеко: не было ни имени, ни прошлого, ни дома, ни даже самого понятия, женат ли я или одинок. Пространство и время исказились, оставив лишь боль в голове и страх неизвестности.

Но вот вдалеке показалась река – огромная, широкая и темная. У воды собралась толпа людей, одетых разнообразно, будто они пришли со всех концов света. Справа виднелся деревянный мост, но никто не спешил по нему переходить. Все толпились возле лодки, которая медленно покачивалась на волнах. За рулевым веслом сидел высокий человек в черном балахоне, лицо которого было скрыто глубоким капюшоном. Он говорил громко, четко, почти командовал:

– Быстрее! Две монеты – проход свободен, места ограничены! По пять душ на скамью, плотно, без лишних движений! Без денег – никак!

С этими словами он ловко вытолкнул одного из пассажиров – горбуна с печальным лицом, тот упал на землю, растерянно смотря на свою утерянную возможность уплыть.

Когда лодка набрала положенное число пассажиров, капитан оттолкнулся от берега, уверенно управляя веслом. Лодка заскользила по воде, оставляя за собой белые дорожки. И только тогда я заметил: по реке текли звезды. Небо было темным и пустым, без намека на ночное светило, но в воде мерцали тысячи точек, будто звезды упали вниз, чтобы остаться там навсегда.

И я, стоя на берегу, задал себе первый осмысленный вопрос: куда же я направляюсь?

В стремнине реки, где течение становилось резким и зловеще шумящим, лодка вдруг остановилась. Капитан в черном балахоне, не говоря ни слова, схватил весло и начал выкидывать пассажиров прямо в воду – один за другим, как мешки с камнями, будто они были ненужным грузом. Вопли ужаса и отчаяния разрезали воздух. Многие из тех, кто еще минуту назад так отчаянно рвались на лодку, теперь исчезали под холодными волнами.

– Люди! Смотрите, он выкинул пассажиров! – закричал я, чувствуя, как по спине пробегает холодок страха и возмущения. – Справа есть мост! По нему можно переправиться! Зачем вы платите ему деньги?

Мои слова повисли в воздухе, словно глупые вопли заблудившегося ребенка среди взрослых деловых переговоров. Но едва я закончил, рядом со мной, будто материализовавшись из тени, возникли две высокие фигуры. Их силуэты казались неестественно темными, даже для этого места, где само небо было лишено звезд. Лица их скрывали капюшоны, но, когда первый заговорил, я заметил блеск длинных клыков, которые сверкали при каждом звуке его голоса.

– Парень, ты, это… не порти Харону Эребовичу бизнес, – процедил он, ухмыляясь так, что казалось, его лицо вот-вот распадется на части. – Кто тебя просил глаза кому-то открывать? Тут не благотворительность, тут проект.

– Да, парень, – добавил второй, ковыряя в зубах какой-то тонкой палочкой, – видишь мост – иди сам. Не надо вести никого. Это тебе не экскурсия. Вот, смотри, мы – вампиры. У меня осиновая зубочистка, между прочим, я сам себе иммунитет вырабатываю. Брату даже не предлагаю – зачем? Если его прибьют, мне больше достанется. Так и ты иди своим путем, не тащи с собой никого, понимаешь?

Я стоял, как оглушенный. Логика этих существ была страннее, чем река, которая текла вверх звездами. Я не мог понять, издеваются они или всерьёз, но в этот момент второй вампир внезапно уставился на мою шею, немного прищурился и затем безразлично махнул рукой:

– Смотри, он – собственность Смерти Эребовны. Видишь, клеймо на шее? Пальцем тронем – сразу получим.

– Точно, братишка, – сказал первый, кивая головой, – если мы его стукнем, будем наказаны. Ты, любезный, мост видишь – вот и иди по нему, пока цел. Только одно условие: бизнес Харону Эребовичу не порти. Ни в коем случае, не смей даже думать об этом.

– Родственники, что ли? – попытался я вставить слабую шутку, чтобы хоть как-то смягчить напряжение.

– Ишь, умный какой, образованный, наверное, – хохотнул один из вампиров, обнажая весь комплект острых зубов. – Нет, брат и сестра. Еще есть Гипнос, иногда зовет себя Оле-Лукойе. Вообще не связывайся с ним, даже для нас он сумасшедший. Понял? Все, топай давай. Мы тут за безбилетниками должны следить. По реке Безумия может ходить только Харон Эребович, не думай, что все эти терпилы тонут – некоторые выплывают. Те, кто достоин. Так наш бизнес-проект и называется: «Путешествие по реке Безумия Лтд». У нас еще пара идей в разработке. Но тебе мы их не скажем – ты слишком болтливый.

С этими словами оба вампира исчезли так же внезапно, как появились, будто растворились в воздухе или слились с тенью. Я остался один, смотря на мост, который простирался передо мной, как последний шанс выбраться из этой безумной игры.

Неведомая сила, будто чья-то невидимая рука, внезапно подхватила меня и перекинула вперед – прямо к самому началу моста. Я не успел даже вскрикнуть. Мир на мгновение закружился, а когда я пришел в себя, то обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как лодка Харона Эребовича снова вышла на стрежень реки Безумия.

С того места, где я стоял, открывался отчетливый вид: капитан, словно по расписанию, остановил лодку, сделал паузу – и одним точным движением начал выбрасывать пассажиров в воду. На этот раз они исчезали под звездной гладью без единого крика, будто их просто стирали из реальности.

– Иди, собственность Смерти! – прозвучало в спину, и, хотя голос был насмешливым, в нем явственно слышалось предупреждение.

Я медленно двинулся по мосту, чувствуя, как деревянные доски скрипят под моими ногами. Ветра не было, но откуда-то доносилось тихое журчание – будто кто-то напевал себе под нос колыбельную для сновидений. Чем выше становилась арка моста, тем сильнее мне хотелось остановиться. И вот, достигнув самой высокой точки, я замер.

Внизу, в реке, продолжала течь странная, почти живая вода. По ней плыли звезды, словно капли света, потерявшие связь с небом. Над поверхностью качались парочка лун – одна желтоватая, другая испускающая холодное голубое свечение. Проплыло нечто вроде животного, но не совсем: пять хоботов, покрытых мягкими переливающимися перьями, дергались в такт течению. За ним следовали текучие часы – они растекались, меняли форму, будто пытались найти правильный облик времени. Еще дальше, невозмутимо, как будто это было нормально, шагал жираф, только его шея была короче обычной, а пятна двигались по коже, как живые.

Из глубины реки вдруг поднялась огромная рыба – больше, чем любая, что мне доводилось видеть. Ее чешуя мерцала, как старинное золото, глаза были черными, как бездна. Она раскрыла пасть, и в этом зеве могли бы спокойно поместиться пара вампиров, карета с лошадьми и еще место осталось бы для какого-нибудь странствующего философа.

Сердце бешено заколотилось. Хотелось остаться здесь, смотреть вечно, но внутренний голос шепнул: «Не сейчас».

Я сошел с моста, и лишь сделав несколько шагов, заметил, что река исчезла. Не скрылась за поворотом – просто исчезла: ни воды, ни звезд, ни существ. Только пустота, будто её и не было никогда.

Передо мной простиралась дорога, уходящая в неизвестность. С каждым шагом она становилась менее определенной, будто рисунок, стирающийся с пергамента. Но я шёл. Что ещё оставалось?

Вскоре вдалеке показалась стена – массивная, высокая, покрытая символами, которые мерцали, когда я на них смотрел. Казалось, это не просто защитное сооружение, а граница между мирами.

– Паааааберегись! – раздался крик, полный паники и силы.

Еще до того, как я успел понять, что происходит, что-то сбило меня с ног, буквально сбросив с дороги. Я покатился по земле, чувствуя, как камни впиваются в кожу, и в последнее мгновение успел заметить – хвост белого коня. Длинный, пушистый, будто облачко, которое мелькнуло перед самым лицом.

Удар головой об камень был таким сильным, что мир мгновенно потемнел. Наступила тишина.

***

Второе пробуждение оказалось чуть более щадящим. Я открыл глаза, и надо мной, как будто специально для меня, сгрудилось плотное облако. Оно висело низко над землей, словно не решалось начать дождь, но вскоре из него закапали первые холодные капли. Мелкие, настойчивые, они стучали по лицу, напоминая о том, что лежать здесь больше нельзя.

Отогнав назойливое облачко руками, я медленно выполз из канавы, к которой меня так любезно «отправило» что-то. Тело было покрыто слоем грязи, камышей и ощущением легкой тошноты – как будто внутри кто-то осторожно встряхивал мою память, пытаясь что-то изменить или добавить. Я не знал, что хуже – забыть всё или вспомнить слишком много.

Дорога вела прямо к городу, чья массивная стена уже возвышалась передо мной. Она была древней, почти мифической. Каждый камень казался живым – покрытым лишайником, трещинами времени и странными символами, которые светились при взгляде под определенным углом. Ворота были сделаны из черного дерева, инкрустированного серебряными полосами, на которых виднелись руны, возможно, защитные. Сверху ворота увенчивала башенка с флагом – красным, с вышитым черепом, из глазниц которого свешивались золотые нити, будто слёзы.

За стеной виднелись крыши домов, некоторые из них были покрыты тем же мерцающим камнем, что и стена. Башни с часами, которые не показывали время, стрелки просто двигались в разные стороны, как будто пытались понять, куда им повернуть дальше. Над одним из зданий реяло знамя с изображением женской фигуры в длинном плаще – Смерти Эребовны? Возможно.

Я подошел к воротам. Они были закрыты наглухо. Рядом, на высоком столбе, висел огромный колокольчик, такой старый, что казалось, он вот-вот рассыплется. Но когда я дотронулся до веревки, чтобы проверить, работает ли он, раздался жуткий скрип – не колокольный звон, а скорее вопль духа.