скачать книгу бесплатно
Армия Австро-Венгерской империи формировалась по национально-территориальному принципу. В лоскутной Австро-Венгрии проживало множество национальностей, но преобладали три: немцы, венгры и чехи. В армии Австро-Венгрии были венгерские, немецкие и чешские полки. Чешские части считались ненадёжными, ибо при первой же возможности чешские солдаты сдавались в плен. Постепенно в русском плену их оказалось несколько десятков тысяч.
В начале 1917 года кому-то в русском Генеральном штабе пришла «мудрая» мысль, сформировать из пленных чехов и словаков корпус для войны с Австро-Венгрией. Жизнь в лагере для военнопленных скучная, паёк бедный, а на воинской службе кормят хорошо. Многие чешские военнопленные стали записываться в Чехословацкий корпус. Тут случилась Октябрьская революция.
В декабре 1917 года французское правительство Анри Пуанкаре признало Чехословацкий корпус «иностранным союзническим войском, находящимся на территории России». К началу 1918 года части Чехословацкого корпуса находились на Украине. В феврале германские и австро-венгерские войска начали наступление на Восточном фронте, они продвигались по территории Украины. Чехословацкий корпус спешно отводился вглубь России. Правительства Советской России и Франции договорились, что Чехословацкий корпус через Архангельск и Мурманск переправят во Францию. Но чехи записывались в корпус для того, чтобы сытно жрать, а не воевать. Они заявили, что плыть во Францию из Мурманска и Архангельска опасно, транспортные суда могут быть потоплены германским флотом. Чехи потребовали, чтобы их отправили через Владивосток. Расчёт был прост: пока они едут по железной дороге через всю Россию, а потом пересекут три океана, война закончится.
Шестого марта 1918 года СНК принял постановление о перевозке частей Чехословацкого корпуса во Владивосток, и в этот же день, Лев Троцкий уведомил Ламонта об этом решении. Американцы планировали забрать под свой протекторат Сибирь и Дальний Восток. Эдуард Хауз[26 - Полковник Хауз – Эдуард Хауз советник президента США Вудро Вильсона.] решил с помощью Чехословацкого корпуса поднять в Сибири и на Дальнем Востоке антибольшевистский мятеж.
После разговора с Троцким, банкир Ламонт отправился на Французскую набережную.[27 - Французская набережная – это название в Петербурге набережная получила в 1902 году, потому что сюда, в бывший особняк Пашкова, переехало посольство Франции. Весной 1918 года улица переименована в «Набережную Жореса». В сентябре 1945 года, уже в Ленинграде, её переименовали ещё раз, назвав: «Набережная Кутузова». Такое название в Санкт-Петербурге эта улица носит до сих пор.] Посол Франции Жозеф Нуланс принял американского банкира в своём кабинете.
– Мой человек в правительстве Ленина готов спровоцировать восстание Чехословацкого корпуса, – Ламонт закурил сигару «Партагас» предложенную послом. Он откинулся в кресле: – Советское правительство согласно пропустить Чехословацкий корпус во Владивосток. Месяца через два, чехословацкие полки будут в Сибири, вот тогда и начнём.
– Два месяца! – поморщился посол. Он вытащил сигару изо рта: – Я не могу загадывать на столь длительный срок. Советское правительство отказывается признавать меня послом Франции.
Жозеф Нуланс развёл руками:
– Фактически я нахожусь здесь как частное лицо, а немцы неподалёку от Петрограда. Я слышал, что Ленин со своим правительством эвакуируется в Москву. Мы не можем оставаться здесь! Если немцы нарушат мир и войдут в Петроград, они сошлются на решение Советского правительства о непризнании меня послом Франции. Тогда участь всего французского посольства будет печальной.
– Что вы решили? – банкир затянулся сигарой.
– Мы переезжаем в Вологду.
– Переезд дело хлопотное, – покачал головой Ламонт. – Вы на несколько недель выйдете из игры, а мне нужна прямая связь с Чехословацким корпусом.
Посол нажал кнопку звонка на столе, вошёл секретарь.
– Пригласите, пожалуйста, капитана Гине , сейчас он в кабинете месьё Дульсе.
Спустя пять минут в кабинет посла вошёл смуглый, невысокий офицер.
– Капитан Гине, это мистер Ламонт из американской миссии Красного креста. С сегодняшнего дня вы будите поддерживать связь между мистером Ламонтом и Сыровым.
– Слушаюсь, господин посол! – щёлкнул каблуками капитан Гине.
– Ян Сыровой сейчас находится в Москве, следовательно, вам мистер Ламонт тоже нужно ехать туда, – улыбнулся посол.
Ян Сыровой был поручиком императорской армии Австро-Венгрии. Впервые дни мировой войны, был ранен в голову, лишился глаза. После того как его комиссовали из армии Австро-Венгрии, он каким-то образом добрался до Варшавы, и вступил в русскую армию. Как раз в это время русское командование формировало чешскую дружину. Получив чин поручика, Сыровой стал командиром второго батальона 1-го стрелкового полка Чешской бригады. Когда формировался Чехословацкий корпус, поручик Сыровой сразу прыгнул в чин генерал-майора, став командиром корпуса.
Восьмого марта Томас Ламонт и капитан Гине выехали в Москву, а на следующий день с Николаевского вокзала в Петрограде отошёл железнодорожный состав под охраной латышских стрелков. На нём в Москву ехали члены Советского правительства. На железнодорожной станции «Цветочная», которая находилась на самой окраине Петрограда, состав остановился, к нему подъехал автомобиль. Из него вышел Владимир Ленин, работающий до последнего момента в Смольном. Он сел в поезд, и железнодорожный состав отправился в Москву.
Глава 3
Первого апреля 1918 года в Москве весь день шёл дождь. С улиц смыло остатки снега, и распухла Москва-река. Между Крымским и Большим Каменным мостами река делилась на два рукава. Одно русло перегорожено плотиной, а другое, протекавшее возле Кремля, всегда мелководно. Но в половодье грязные воды выходили из берегов, подтапливая местность возле Болотного рынка.[28 - После большого наводнения 1926 года, СНК принял решение прочистить и углубить русло Москвы-реки. Построили очистные сооружения на шпульно-катушечной фабрике имени Дзержинского в Дорогомилово. Именно эта фабрика своими красителями загрязняла русло Москвы-реки. Вода стала чище. В 1932 году берега Москвы-реки закатали в бетон, и она приобрела привычный для нас вид.] Недели через две, весеннее солнце высушит затопленные места, и москвичи забудут про все передряги до следующего половодья.
Первые революционные месяцы отрицательно сказались на Москве. Дворники перестали убирать улицы. Автомобилей в городе было мало, пассажиров и грузы возили на лошадях, а они безбожно гадили мостовые, но убирать проезжую часть было некому. Тротуары немногим лучше: всюду валяются сорванные с театральных тумб афиши и старые газеты. Во дворах огромные кучи мусора. Руки у новой власти до коммунального хозяйства не доходили, зато принялись бороться с наследием старого режима: сносили памятники царским особам, а на их место ставили бюсты Энгельса и Маркса. На Пречистенке досками закрыли памятник Александру III, поговаривали: скоро его снесут.
Около Кутафьей башни[29 - Кутафья башня – одна из башен Московского Кремля.] сколотили будку из фанеры, и выкрасили её в серый цвет – это бюро пропусков в Кремль. Двенадцатого марта в Москву из Петрограда перебралось Советское правительство, оно обосновалось в Кремле. Тамже жили семьи членов правительства. Охраняла Кремль рота латышских стрелков. До переезда СНК в Москву, проход в Кремль был свободный. Теперь все ворота закрыли, а для надёжности, завалили брёвнами. Проход на территорию Кремля только через Троицкие ворота, и строго по пропускам.
Томас Ламонт в последний раз в Москве был летом 1917 года, изменения, произошедшие в городе, поразили его.
«В отличие от Петрограда, революция Москву не пощадила», – думал банкир, разглядывая оспины от пуль и осколков на стене доходного дома князя Гагарина возле Кузнецкого моста.
Ламонт остановился в гостинице «Националь». Ему удалось вселиться туда за день до того, как все номера гостиницы заняли сотрудники СНК, приехавшие из Петрограда. Банкир специально вышел пораньше, чтобы побродить по московским улицам. Ему нужно было в Денежный переулок, там, в особняке Боля-Гутхойля[30 - Современный адрес: Москва, Денежный переулок дом 13. В настоящее время особняк принадлежит МИД РФ.] располагалась французская военная миссия. Его ждали французский военный атташе Жан Лавернь, капитан Гине и посол Великобритании Брюс Локкарт.
***
Они поговорили около часа, потом Гине сообщил:
– Я сегодня должен уехать в Пензу, там находится штаб Чехословацкого корпуса, – французский капитан потёр висок. – Мы находимся в стране, где ситуация меняется слишком быстро.
– Ситуация в России меняется стремительно, но планы у нас, остаются неизменными, – усмехнулся банкир.
Жан Лавернь сидящий напротив него, вдруг вскочил и метнулся к окну.
– Что вы такой взвинченный?! – вскинул брови Ламонт.
– Не могу привыкнуть к виду врага, находящегося так близко, – атташе указал рукой на окно.
На тротуаре стояли трое немецких солдат и разглядывали окна особняка французской военной миссии.
– Немецкая военная миссия расположилась неподалёку от нас, в особняке Берга,[31 - Современный адрес: Москва, Денежный переулок дом 7. Сейчас там находится посольство Италии.]– Жан Лавернь задёрнул шторы.
– Я, пожалуй, пойду, – встал британский посол. Локкарт посмотрел на французского атташе: – Генерал Лавернь, вы разрешите воспользоваться вашим автомобилем? Мне предстоит важная встреча, а ЧК установило за мной слежку.
– Хорошо месьё посол, – кивнул Лавернь.
Брюс Локкарт, до того как его назначили послом, пять лет прослужил вице-консулом Великобритании в Москве. Город он знал отлично, и попросил водителя французской военной миссии заехать во двор здания служащих Московского Госбанка на Никитском бульваре. Здесь целый ряд проходных дворов, легко уйти от слежки.
Локкарту нужно было на Поварскую улицу. Там бывший особняк купца Цетлина заняли анархисты. У входа в особняк баррикада из мешков с песком, и пулемёт «максим». Сновали туда-сюда матросы, солдаты, много молодёжи в студенческих тужурках и гимназических шинелях, все пьяные. Пулемёт на баррикаде заботливо протирал тряпкой паренёк лет семнадцати в фуражке железнодорожного служащего. Рядом курил высокий, длинноволосый шатен в кожаной куртке.
– Товарищ Бирзе, мне к Артемию Павловичу, – окликнул его Локкарт, на ломанном русском языке
– Благополучно добрались? – выкинул окурок Бирзе. Он улыбнулся и указал на матросов стоящих в стороне: – Улицы революционной Москвы неспокойны, а у вас слишком презентабельный вид. Так и тянет отобрать пальто и кошелёк.
Сын латыша-хуторянина Ян Бирзе ещё до войны, в Риге вступил в кружок анархистов-коммунистов. Они собирали бомбу, чтобы подорвать рижского полицмейстера. До смертоубийства начальника рижской полиции дело не дошло, их арестовали раньше. Бирзе получил шесть лет ссылки и отправился в Енисейскую губернию. Февральская революция дала ему свободу, и он приехал в Москву. Полуголодная революционная жизнь быстро наскучила ему. Ян подумывал о том, чтобы вернуться к отцу на хутор. Но судьба свела его с вице-консулом Великобритании Брюсом Локкартом, который вербовал себе агентуру среди анархистов.
– Арсений Павлович ждёт вас, – Бирзе кивнул на особняк.
Некогда богатый купеческий особняк, анархисты превратили в грязную ночлежку: на полу осколки от битых бутылок, засохшая рвота, попахивало мочой. Лепнина иссечена пулями.
В зале сидела развесёлая компания: молодёжь в гимнастёрках гимназистов, несколько человек в офицерских кителях без погон. У некоторых физиономии закоренелых уголовников. Стол, за которым некогда обедало семейство почтенного купца, завален бутылками, а возле дивана лежала молодая женщина с простреленной головой.
Длинный, прыщавый гимназист, держась рукой за фортепиано, на распев декламировал:
– У двух проституток сидят гимназисты: Дудиленко, Барсов и Блок,
На Маше – персидская шаль и монисто.
На Даше боа и платок.[32 - Стихотворение поэта Саши Чёрного: «Проститутки».]
Закончив читать, гимназист нетвёрдой походкой направился к столу. Взял открытую бутылку шампанского, стал пить прямо из горлышка. Всю бутылку юнец осилить не смог, остатки вылил на лицо убитой женщины.
– Кто эта несчастная?! – ошарашено спросил Локкарт.
– Проститутка, не желавшая отказаться от старорежимных привычек, – услышал британский посол голос за спиной. Он оглянулся и увидел Александра Ге. Тот, улыбаясь, продолжал: – Мы анархисты выступаем за слом всякого государства. Оно порабощает человека, а деньги, есть элемент закабаления свободной личности. Девка этого уразуметь не хотела и требовала оплату за свои услуги.
– Но так принято, платить за выполненную работу! – Локкарт достал платок из кармана пальто и вытер лоб.
– Труд должен быть безвозмездным, только тогда он становится свободным. Эта девка не хотела отказаться от своих старорежимных привычек, за то и получила пулю.
– Я знаю, вы состоите в правительстве большевиков, – Локкарт убрал платок в карман пальто. Он кивнул на мёртвую проститутку: – Они тоже исповедуют такие взгляды?
– Нет, большевики хотят установить жёсткий порядок. Получается, что они заменят царскую тиранию, коммунистической, – Александр Ге подошёл к столу, налил себе водки. Выпил, закусив жареной курицей, куски которой вперемешку с костями, валялись на подносе: – Мы не позволим им это сделать. Анархисты сметут большевиков, так же как до этого смели Временное правительство. России необходимо сделать кровопускание. Кровь очистит нашу страну, а те, кто переживёт это переломное время, станет человеком будущего.
– А если в это смутное время погибните вы? – улыбнулся Локкарт.
– Я буду счастлив, отдать жизнь за свои идеи! – Александр Ге швырнул куриные кости на поднос.
Он напророчил себе судьбу! Спустя две недели большевики станут наводить порядок в Москве, и арестуют всех анархистов. Александр Ге в качестве протеста против произвола большевиков, выйдет из состава ВЦИК. Однако сотрудничество с большевиками он не прекратит, и Дзержинский возьмёт его в ВЧК. Александра Ге направят в Кисловодск руководить ЧК. В конце 1918 года к Кисловодску подойдёт корпус генерала Шкуро,[33 - Андрей Григорьевич Шкуро (1887 – 1947) – генерал-лейтенант Русской императорской армии. Участник Белого движения. В эмиграции жил в Германии, работал наездником в цирке. С приходом к власти нацистов стал служить им. В 1944 году рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер назначил его начальником Резерва казачьих войск при Главном штабе войск СС. В 1945 году согласно решению Ялтинской конференции, англичане интернировали Шкуро в Австрию, где передали представителям СССР. Приговором Военной коллегии Верховного суда СССР Шкуро был приговорён к смертной казни.] большевики отойдут к Пятигорску. Александр Ге возглавит оборону города. В январе 1919 года он будет ранен, корпус генерала Шкуро войдёт в Пятигорск. В суматохе отступления большевики оставят Александра Ге в городе. Казаки генерала Шкуро зарубят его шашками.
Человеку неведомо его будущее, и Александр Ге собрался произнести вдохновлённую речь перед иностранцем.
– Простите Александр Юльевич, нам нужно с товарищем кое-что обсудить, – латыш взял Брюса Локкарта под локоть и вывел в коридор. Они пошли к самой дальней комнате, Бирзе постучал в дверь.
– Борис Викторович, к вам пришли, – он заглянул в комнату. Посторонился и кивнул Брюсу Локкарту: – Проходите.
Вероятно, раньше это было помещение прислуги. Комната узкая как пенал. В ней железная кровать, шкаф и стол. Возле окна стоял невысокий человек в солдатской гимнастёрке. Звали его Борис Савинков, бывший эсер-бомбист и член Временного правительства. В октябре 1917 года Савинков из Петрограда сбежал в Гатчину. Он находился в казачьем корпусе генерала Краснова, а когда казаки договорились с большевиками, и отказались наступать на Петроград, Савинков вместе с генералом Красновым уехал на Дон. В Новочеркасске Борис Савинков помогал генералу Алексееву формировать Добровольческий корпус для борьбы с большевиками. В декабре приехал генерал Корнилов, и Алексеев передал ему командование Добровольческим корпусом. В январе 1918 года Корнилов предложил Савинкову ехать в Москву, создавать там подпольную организацию для борьбы с большевиками. Савинков добрался до Москвы в начале марта. Он встретился с Брюсом Локкартом, который передал ему миллион рублей золотом. Савинков стал создавать подпольную организацию, которую назвал «Союз защиты Родины и Свободы».
– Мистер Локкарт вас не шокирует место, где я вам назначил встречу? – улыбнулся Савинков, здороваясь с британским послом.
– Слегка, если признаться честно, – кивнул тот. Англичанин кивнул широкоплечему брюнету, тоже находящемуся в комнате: – Добрый день господин Знаменский. Мне хотелось бы побеседовать с вами.
– К сожалению, не сегодня, – вздохнул Савинков. Он развёл руками: – У Дмитрия Ивановича дела, и он должен нас покинуть.
– Господин Савинков, я вложил в ваше предприятие большую сумму, и мне хотелось бы знать, как идут дела, – нахмурился Локкарт, – в частности, о результатах поездки господина Знаменского в Рыбинск.
– Вы получите подробный отчёт от меня, – улыбнулся Савинков. Он вздохнул: – Но господин Знаменский должен идти.
Знаменский взял с кровати свою солдатскую шинель, попрощавшись, вышел. Он был взбешён хозяйским тоном Локкарта, подобострастной улыбкой Савинкова, а главное всей мерзостью своего положения. Дойдя до Большой Никитской улицы, Знаменский услышал голос за спиной:
– Дмитрий Иванович, – он оглянулся.
Улыбаясь к нему, подходил высокий блондин в тёмном полупальто. Профессиональная память жандарма не подвела Знаменского, он узнал этого человека.
– Владимир Холмогоров?
– Точно! – улыбнулся тот. Кивнул на солдатскую шинель: – Привыкаете к новой жизни?
– Да, по теперешним временам так безопаснее, – вздохнул бывший жандарм.
– Дмитрий Иванович вы, в каком чине Февральскую революцию встретили?
– Ротмистром, – Знаменский посмотрел по сторонам, – теперь на улице о таких вещах лучше не говорить.
– А чего таиться?! – по-прежнему улыбался Холмогоров. – Помниться в последнюю нашу встречу, вы четыре звезды на погоне имели, следовательно, штаб-ротмистром были.
– Вырос в чинах, – нахмурился Знаменский. Разговор о его старой службе, да ещё с бывшим подследственным, ему удовольствия не доставлял. Он спросил: – Ну а вы чем занимаетесь?
– Работаю в ЧК. Я ведь после наших интересных бесед в Орловский централ угодил.
Знаменскому стало совсем скверно: повстречать чекиста, который по его милости сидел в Орловском централе! Это была самая страшная тюрьма в Российской империи. Тюремным надзирателям за жестокость по отношению к заключенным, платили полтора оклада. Заключённые в Орловском централе умирали от побоев, непосильного труда и отвратительного питания. Каждые полгода там вспыхивали бунты, которые охрана безжалостно подавляла, расстреливая заключённых с вышек. Только с началом войны, режим в Орловском централе смягчили, прекратив избиения и улучшив питание. А попал-то Холмогоров в Орловский централ по милости Знаменского, хотя тот и не желал ему такой судьбы. Однако как добросовестный служака в деле Холмогорова, он сделал отметку: «Склонен к бунту и сопротивлению властям».
– Вы меня арестуете? – поник Знаменский.
– За что же Дмитрий Иванович?! – развёл руками Холмогоров.
– За прошлое.
– Так вы же свою работу выполняли! – улыбнулся Холмогоров. Возможно, увидев, откуда вышел Знаменский, он не был бы таким благодушным.
Утром Феликс Дзержинский вызвал в свой кабинет несколько сотрудников. В том числе и Владимира Холмогорова.
« Анархисты творят безобразия в Москве, и мы с этим больше мириться не будем. Принято решение разоружить все анархистские отряды», – Дзержинский закурил папиросу.
В Москве вооружённые отряды анархистов насчитывали свыше двух тысяч человек при двух артиллерийских орудиях, и несколько десятков пулемётов. Внушительная сила! Разоружать анархистов должен полк латышских стрелков, а чекистам надлежало изучить подходы к особнякам, которые занимали анархисты. Для этого Дзержинский и вызвал сотрудников. Холмогорову достался особняк на Поварской улице. Изучив все подходы, Владимир Холмогоров на Большой Никитской улице повстречал бывшего жандармского ротмистра Знаменского.
– Вы меня гражданин Холмогоров, так сказать по служебной надобности окликнули? – Знаменский засунул руки в карманы шинели. В правом кармане у него лежал револьвер.
– Да что вы Дмитрий Иванович, – махнул рукой Холмогоров. Он улыбнулся: – Гляжу, человек знакомый идёт. Дай думаю, поинтересуюсь, как у него дела?
Чёрт его знает, что сбило с толку Знаменского?! То ли искренняя улыбка Холмогорова, или мерзкое настроение Дмитрия Ивановича, но он вдруг почувствовал симпатию к этому большевику.
– Знаете Владимир Михайлович, – Знаменский даже вспомнил отчество Холмогорова. Он вынул руки из карманов шинели: – ЧК учреждение молодое, потому опыта у вас маловато, а ведь искусство политического сыска, заключается в умении вести агентурную разработку.
– Это то, что вы пытались провернуть со мной? – кивнул, по-прежнему улыбаясь, Холмогоров.
– Совершенно точно, – вздохнул бывший жандарм. Он развёл руками: – У меня тогда вербовка не удалась, а у вас, в отношении меня, кое-что может получиться. Настроение у меня сейчас такое, что я даже рад встречи с чекистом. Рассказать вам я могу многое.
– Что потребуете взамен?
– Вы обеспечите мне и моей семье безопасный выезд из Москвы, ибо мои новые соратники мне выйти из организации не дадут. За свою жизнь я не боюсь, но отдавать на заклание дочь и жену не собираюсь.
– Хорошо Дмитрий Иванович, я найду спокойное местечко, где вы сможете исповедоваться, – кивнул Холмогоров.
Этим же вечером на конспиративной квартире ВЧК на Тверской улице, бывший жандармский ротмистр Знаменский рассказал Дзержинскому и Холмогорову о том, что Борис Савинков получил деньги от британского посла Брюса Локкарта на создание антибольшевистской подпольной организации «Союз защиты Родины и Свободы». Знаменский назвал адреса руководителей «Союза» в Москве и Рыбинске. После беседы с ним, ВЧК начнёт свою первую крупную операцию по разгрому антибольшевистского подполья. Это дело войдёт в историю России как «Заговор послов» или «дело Локкарта», правда Дмитрий Иванович Знаменский об этом ничего знать не будет.
В ночью второго апреля, Холмогоров вывезет Знаменского с семьёй на железнодорожную станцию Косино, и посадит на поезд, следующий до Новороссийска. В этом городе у Знаменского жили родители жены, и он хотел пересидеть неспокойное время у них, не во что не вмешиваясь. Однако семью кормить нужно, и когда в августе 1918 года полки Добровольческой войска генерала Деникина вошли в Новороссийск, его повстречал бывший жандармский полковник Мартынов, который был назначен начальником контрразведки Черноморского флота. Мартынов предложил Знаменскому пост начальника контрразведочного отделения в Новороссийске, Дмитрий Иванович согласился.
В марте 1920 года, после поражения Добровольческой армии Знаменский с семьёй из Новороссийска переберётся в Турцию, оттуда уедет в Югославию. Семья Знаменских поселится в Сремской Карловице,[34 - Сремская Карловица – город в Сербии.] Дмитрий Иванович получит должность преподавателя французского языка в местной гимназии. Умрёт он в 1928 году сражённый инсультом прямо на уроке. Впрочем, это случится через десять лет, а пока, апрельским утром 1918 года сидя в переполненном вагоне, Знаменский смотрел на спящих жену и дочь, думал, что хорошо сделал, уехав из Москвы.
