Птица полной луны

«Хорошо прогулялся?» – она очень старалась не улыбаться.

«Чудесно» – я был обескуражен.

«Не сильно спешил, смотрю. Приехал к девушке, а влюбился в её город? Ты именно та сволочь, которой я тебя запомнила»

«А ты именно та злостная стерва, которую я себе представлял» – я быстро нашёлся и стал подниматься.

«Спасибо, я польщена» – она немного откинула голову.

«Это не отменяет того факта, что ты злостно пустишь меня в свое логово и коварно предложишь мне чаю» – я уже вернулся в повседневный тон.

«А если нет? Я больше тебя не люблю. Мы расстаёмся» – она надменно махнула головкой. А я ей удивлённо сказал:

«Мы с тобой ведь и видимся в первый раз…»

Есть вещи, к которым я в жизни не смогу привыкнуть. Одна из них – тот факт, что я очень забавный, когда искренний. И сейчас я позволил себе сделать на своем лице самое натуральное удивление, ведь я действительно был удивлён. Сколько раз в жизни вы приезжали к человеку, с которым способны общаться, как с кем-то до боли знакомым и ценным? Просто вы не виделись целую вечность. Всего-то. Подумаешь, мелочь какая. А ещё вы совершенно не знакомы совсем. И стоило мне на секунду расслабиться… Как она рассмеялась. Аж за живот держаться пришлось. Я закатил глаза и наигранно обиженно слушал, как её смех разлетается по лестничной клетке. Выходит, на улицу. Бродит по закоулкам душ, его слышавших. Он звучит так, будто она не смеялась очень-очень давно. Может быть с тех пор… Как мы в последний раз виделись…

Она, недолго думая, повернулась ко мне спиной и важно пошла внутрь светлой квартиры, выведя меня из транса её смеха совершенно обидной и идиотской фразой:

«Заходи уже, не заставляй меня ждать, когда поумнеешь, придурок»

И я пошёл за ней, отметив, что иногда улыбку действительно можно услышать.

Девочка с синими волосами

Я был знаком всего с одной из них – и мы вдрызг разругались. Я человек – она нимфа. Звучит очень естественно. Но ни дня я не прожил в покое с тех пор. Ни дня не забывал наших посиделок и путешествий. Её диковинную эмоциональность, свою диковинную терпимость. Ненавижу эмоциональных людей, мне самому тесно. А её я почему-то любил. С таким бардаком трудно жить дальше. Она теперь уже чёрт знает где, а мне до безумия хочется знать, почему. Это, знаете, как влюбиться в девочку с обложки. Только вполне живую и осязаемую – всего-то разницы. Всего-то…

…

Не могу вспомнить, что меня конкретно взбесило в этот раз: чужая причёска или взгляд, дуновение ветра в лицо? Я давно уже не интересуюсь. Тут главное бодро и быстро – и как можно дальше. Думаю, эту пару переживут как-нибудь без меня. Я всё равно понятия не имею, на кого я учусь. Что изменится, узнай я это в подробностях? Ничего. Так что зелёный свет, сегодня снова сходим с ума. И обязательно в «клетке».

Клетка – это бетонное здание, примерно, о трёх этажах, принадлежавшее, сперва, какому-то богатому выскочке – он планировал открыть собственный бар перед институтом. Парень сечёт фишку. Но тут начали умирать люди, он забоялся, дал заднюю и, пока что, оставил это место на съедение подросткам. Хотя я здесь почти никого и не вижу. Говорят – это место пахнет смертью. И этот запах чувствуют все: и люди, и животные. Но, как по мне, чушь собачья, наверняка по ночам здесь кто-нибудь лазает, положив руку своей подружке на задницу, а не рисуют – потому что собственность частная. Совсем. Нигде. Даже ни одного пьяного штриха. Кроме, разве что… Но, хэй, это не в счёт. Сейчас поймёте, о чём я.

Я забрался на самый верх, где третий этаж на три четверти состоит из пола и только одна из них занимает кубик комнаты, по всему судя – для диджейского пульта. Знатная бы вышла харчевня, но я не жалуюсь. Тут было бы много людей. И, опустившись на незагороженный край, свесил ноги – было не высоко и совершенно не страшно. Вид уходил на двухэтажный город с шестиэтажным строительным вузом, чёрт бы его побрал. Но красота… Я любил обедать здесь в компании девушки с синими волосами. Нарисованной на стене.

Она тут, наверное, с тех самых пор, как строители в ужасе окрестили место «скотобойной клеткой»: народ у нас очень впечатлительный и, слава Кеттари, я не такой. Думаю, она запланирована, как арт-объект, так до ума и не доведённый. Нет, о чём разговоры – она прекрасна и так. Поза, к тому же, горячо мной любимая: в даль, затылком к художнику (она носила каре), прячущая руки в рукава, разбросанные острой подковой относительно тела, в пачке и чулках. Хоть в музей вырезай. Моя реальность не поспевает за исскуством. Я глядел на неё, потом на город, потом снова на неё, потом на ВУЗ и опять, пытаясь отыскать причину и время того, когда и почему всё пошло не так. В какой момент я перестал общаться с людьми? После нимфы? Чушь, я, скорее, теперь вновь подружился со всеми, с кем поссорился из-за неё. Жизнь вообще наладилась с тех пор. А она просто пропала. И я, выходит, пропал вместе с ней. И мне это нравилось, по какой-то причине. Если ещё был тот – кому что-то могло нравиться.

Я взял фломастер и написал под ней:

«Тебе одиноко?»

И резко встал, пошёл прочь. Меня давно подмывало это сделать, давно хотелось что-то у неё спросить, но я же не идиот – понимаю, что так она меня не услышит и всё думал, насколько легко, в случае чего, меня найдут по фломастеру. Очередная глупая мысль. Но это моя глупая мысль. Никому не дано права её судить. И поэтому я так заспешил. Вдруг кто-нибудь видел? Хочу нарваться на него сразу же. И зачем-то обернулся: раньше я с ней не прощался. Но в этот раз, как будто, был повод. Я не стал себе объясняться, просто обернулся. Она обернулась мне в ответ. И я ушёл, провожаемый её взглядом.

…

Когда я проснулся на следующее утро – день слабо отличался от пятницы. Сборы, спуск по лестничной клетке, мысли об одиночестве. Последнее было неестественно, но понятно. Я себя не сильно удивлял. ВУЗ был моим соседом, так что я пришёл на час раньше, как обычно, хоть перед входом часы говорили, что я уже опоздал и проспал пол занятия. Я уже привык. Это случается каждый день. Особенно в выходные. Тогда занятий у нас нет.

И я пошёл гулять по невзрачным коридорам строительного – они все, как один, похожи на бортики бассейна. Разве только с редкими стендами и чертежами/картинами/фотографиями на стене. Так что я не нашёл причин шляться и просто упал против своего кабинета, закрыв сонное лицо руками: будто так можно было проснуться снова дома и опять сюда собираться. Ненавижу. Так что благоразумно поднял лицо и уставился на ряд портретов известных строительных деятелей. Один из них был целиком замалёван белой краской, а на его месте было написано:

«Тебе одиноко?»

Я усмехнулся. Этот дядька раздражал меня больше всех. Так что я решил быть вежливым – не каждый день ради тебя стирают из жизни противных людей. И написал «Да». Просто и лаконично. И двинулся назад к стене. Упал, попытался оценить это дело со стороны. Но вместо диалога там красовалось:

«Да, тебе одиноко?»

Не припомню, чтобы писал в одно предложение. Попробовал снова, но подробнее: «Да, мне одиноко». И на второй раз там уже было:

«Да, мне, тебе, одиноко»

Я ударил себя по лицу ладонью. Какой я кретин, что сразу не догадался. И начал прописывать по букве алфавит – это было так очевидно, мне было за себя стыдно. И только я вывел букву «Я», надеясь, наконец, на нормальную беседу, как внезапно послышался громких девичий вздох и хорошо мне знакомый звук падающих документов. Это была молодая учительница, в её глазах читался неразделимый с миром ужас. Я сперва в непонимании поднял бровь, а после взглянул на свою писанину.

«Да уж» – утвердил я с удивлением. Немного увлёкся с масштабом. Пытаясь сделать буквы как можно чётче и понятнее – я, наверное, случайно стал писать их и больше. И почти всю стену теперь занимал рукописный красивым почерком алфавит и парочку символов. Выглядело интересно, но я сразу же среагировал и попросил тряпку, чтобы не вызывать лишних волнений у окружающих. Хотя себя бы таким поступком я бы испугал куда больше, глянь я на это со стороны. Благо, маркер был вполне смываемый и я быстро управился. Учитель с трудом пришла в себя, посмотрела на меня, затем тихо всхлипнула и, указав мне на руку, убежала, видимо с очередным приступом слёз. Люди слишком чувствительны иногда. На руке у меня всего лишь было написано «Спасибо»

…

Мне даже стало немного жаль бедный Уазик – он весь, сверху до низу, был исписан моим маркером. На колесе было написано «колесо», на дверях «дверь» и так далее. Был бы он живой – наверняка бы обиделся, по ой как многим причинам – сам не люблю, когда меня разбирают по запчастям. Но дело было важное. Где-то под надписью «стекло» появилось:

«А как эта штука двигается?»

Это было трудно объяснить, но я попытался и написал на соседнем, что воздух, при помощи бензина сгорает, машина от этого чихает и на таких чихах она разгоняется, а дальше – куда направишь. Она сказала, что ей, наверное, больно. Но я поспорил и сказал, что машина железная и вряд ли что-нибудь чувствует. А она говорит, что она, например, если так подумать, из бетона и красок. На это я ничего не мог сказать. Я только знал, как и зачем машина двигается. И девочка с синими волосами не стала мучать меня.

Впервые за все время работы заметил в отражении дядьку, который пристально наблюдал за мной. Думал, всё, попал – было за что уши надрать. Но он постоял и ушёл. Может не его машина, попросту. Но в глазах его читалась эмоция уже мне знакомая. От этого, иногда, становится очень грустно. Я бы ведь мог объяснить, что всё это не шалость и не просто так делается. Что есть вещи, которые по-другому не объяснишь, кроме как порчей имущества. Но разве он мне поверит? Расстроится только. А если расстроится – то точно никогда не поймёт. Поэтому приходится с этим мириться. И стараться не вспоминать, что малюешь, всё-таки, на чужой машине.

…

Гуляя по парку – писать было, в общем-то, негде. Это она могла писать на деревьях и на скамейках. А я не мог. Быстро поймают. Поэтому, если она о чём-нибудь спрашивала, в такие моменты ответ часто приходилось писать на руках, на ногах и теле. Что удивительно, мне даже не приходилось ничего стирать – оно само потом пропадало. Она говорит, что сама стирает, чтобы я не скрючивался каждый раз. Очень мило с её стороны. Поэтому я даже не отвлекался и в полной мере наслаждался прогулкой. Я по-своему, она по-своему. Это ведь романтично, наверное. Я раньше не гулял по парку с девушкой, болтая обо всём на свете – всегда немного завидовал из-за этого сверстникам. Но не очень сильно. Многие девушки злые. Ужасно злые. И они этого даже не знают. Про парней сложнее. Тут как будто есть непонятный мне общий закон, который я не могу соблюдать, потому что его просто не понимаю. И на меня от души махнули рукой. Все отдельно – я отдельно. И, иногда, поглядывая на эти едкие компашки задумываюсь, а так ли плохо, что я не с ними? И становится как-то спокойнее. А теперь… Я мог наклонится к воде и увидеть там, если у неё есть настроение, стихи:

«Если очень хочешь друга

Не побойся подружится

Если в жизни станет туго

Ты спроси его совет»

И я дописывал на руке, подыгрывая:

«Ради друга, если туго

Должен ты пластом сложится»

И на воде:

«Чтобы друг, в момент тяжёлый —

то же самое в ответ»

…

Как-то, помню, скучая бродил я вечером по дому и думал, чем бы заняться: спать не очень хотелось (обычно наоборот, спать хотелось почти всегда) а девочка с синими волосами читала одну из моих книг. Её это очень увлекает. У неё есть навыки, в этом смысле, мне недоступные. Разве что, иногда, глядя, например, в потолок, на всю его стену я сталкивался с фразой «переверни страницу, пожалуйста». И это меня немного развлекало – любому приятно чувствовать себя особенным для кого-то. Кого-то, кому помочь можешь только лишь ты. Я ушёл на кухню и стал кипятить чайник – что ещё делать, когда делать нечего? Только пить чай. От чая ещё ни разу в моей жизни ничего не случалось. В этом заключается его прелесть. Кто-то любит больше кофе, но кофе, кажется, надо понимать. А чай, наоборот. Как кошки и собаки. Никогда у меня не было ни тех, ни других. Так вот, в процессе заварки на руке обнаружил:

«Чем отличается „холод“ от „мороза“?»

Я попросил предложение.

«…Зима облизывала холодным морозом ветки клёнов, опавших осин…»

Я решил проявить немного воображения и залез в морозильник. Там написал слово «холодно», а мороз объяснил, что это как бы чувство холода, а не холод сам.

«Чем отличается чувство чего-то от того, что оно значит?» – возникла надпись на бедре цыплёнка.

Я призадумался. Вопрос был хороший. Думаю, она это поняла – ощутила, поэтому ждала, и это, как ни странно, и было ответом на её вопрос. Но, к сожалению, объяснить и понять – это то, что сложно одно без другого. Я навернул пару кругов в отчаянии: хотел даже снова пуститься в описания, но вдруг меня осенило. Я пулей мотнулся в комнату и вернулся с синим маркером. Которым снова написал в морозильнике «Холодно». Она поняла. Но, на всякий случай, я ещё написал красным маркером на чайнике «горячо» и болотным, на мусорке, «грязно», хотя, кажется, последнее было совершенно не к месту.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.