Васька Красный

Аксинья проснулась, встала на ноги у постели и долго со страхом смотрела в его лицо.

Потом разбудила его.

– Что ты это? Домовой тебя душил, что ли?

– Так, привиделось!.. – слабо сказал Васька. – Дай-ка водицы.

Выпив воды, он помотал головою и объявил:

– Нет, не открою я заведения… лучше торговлей займусь… А заведения не надо…

– Торговля… – задумчиво сказала Аксинья. – Н-да… лавочку открыть – это хорошо.

– Пойдёшь со мной, что ли? – убедительно и тихо спросил Васька.

– Да ты никак всурьёз спрашиваешь? – воскликнула Аксинья, отодвигаясь от кровати.

– Аксинья Семёновна! – звенящим голосом сказал Васька, приподняв голову с подушки. – Вот тебе…

И замолчал, взмахнув рукой в воздухе.

– Никуда я с тобой не пойду… – решительно мотая головой, заговорила Аксинья, не дождавшись от него слов. – Никуда!

– Захочу – пойдёшь… – тихо сказал Васька.

– Ни-икуда не пойду!

– Только – не хочу я так… А ежели захотел бы – пойдёшь!..

– Нет уж…

– Да, чёрт! – раздражённо крикнул Васька. – Ведь вот ты со мной канителишься… шевыряешься тут… чего же?

– Это другое дело… – резонно сказала Аксинья. – А чтобы с тобой жить – нет! боюсь я тебя… очень уж ты злодей!

– Эхма! Что ты понимаешь?! – зло воскликнул Васька. – Злодей! Дура ты… Думаешь – злодей, так и всё тут? Думаешь – легко, если злодей?

Голос у него оборвался, и Васька помолчал немного, растирая грудь здоровой рукой.

Потом тихо, с тоской в голосе и страхом в глазах, снова заговорил:

– Что уж вы… очень? Ну, злодей… так разве весь человек в этом? Чего у меня спрашивали?.. Пойдём, Аксинья Семеновна!

– И не говори про это! Не пойду… – упорно стояла на своём Аксинья и подозрительно отодвигалась от него.

Опять оборвался их разговор. В комнату смотрела луна, и от её света Васькино лицо казалось серым. Он долго лежал молча, то открывая, то закрывая глаза. Внизу – танцевали, пели, хохотали.

Раздался сочный храп Аксиньи; Васька глубоко вздохнул.

Прошло ещё дня два, и хозяйка устроила Ваське место в больнице.

Приехал за ним больничный фургон с фельдшером и служащим. Ваську осторожно свели сверху в кухню, и там он увидел всех девиц, столпившихся у двери в комнату.

Лицо его перекосилось, однако он ничего не сказал им. Они смотрели на него сурово и серьёзно, но по их глазам нельзя было бы определить, что они думают при виде Васьки.

Аксинья с хозяйкой надевали на него пальто, и все в кухне тяжело и хмуро молчали.

– Прощайте! – вдруг сказал Васька, наклонив голову и не глядя на девиц. – Про… прощайте!

Некоторые из них молча поклонились ему, но он не видел этого; а Лида спокойно сказала:

– Прощай, Василий Мироныч…

– Прощайте… да…

Фельдшер и больничный служитель взяли его подмышки и, подняв с лавки, повели к двери.

Но он опять поворотился к девицам:

– Прощайте… был я… точно что…

Ещё два или три голоса сказали ему:

– Прощай, Василий…

– Ничего не поделаешь! – тряхнул он головой, и на лице его явилось что-то удивительно не подходившее к нему. – Прощайте! Христа ради… которые… которым…

– Увозят! Уве-езут его, маво милого… – вдруг дико завыла Аксинья, грохнувшись на лавку.

Васька дрогнул и поднял голову кверху. Глаза у него страшно заблестели; он стоял, внимательно вслушиваясь в этот вой, и дрожащими губами тихо говорил:

– Вот… дура! Вот так ду-ура!

– Идите, идите! – торопился фельдшер, хмуря брови.

– Прощай, Аксинья! Приходи в больницу-то… – громко сказал Васька.

А Аксинья всё выла…

– И на-кого и-ты-это-меня по-оки-инул?..

Девицы окружили её и смотрели на её лицо и на слёзы, лившиеся из глаз её.

А Лида, наклонясь над ней, сурово утешала её:

– Ну, чего ты, Ксюшка, ревёшь-то! Ведь не умер он… Ну, пойдёшь к нему… ну, вот завтра и пойди!..