Об избытке и недостатках

– Ба-атюшки мои, чего состроили! Так само собой и бегает?

Приятель мой видит: хотя и старуха, а – из бойких, глазенки у неё живые, умненькие. Сам он тоже человек очень бойкий; шутливый и в знакомстве с деревенским людом намётанный. Объясняет старушке:

– Да вот, бегает! Конечно, не без нечистой силы, черти двигают, хотя их не видно, а они – тут.

Но старушка шутку понимает:

– Чертей-то, говорят, нету.

– А были?

– Не видывала. А ты, товарищ, над нами не смейся, мы понимаем – лектричество действует. Эх, вот бы на эдаком покататься, покуда второе-то пришествие не настигло!

Приятель спросил, будто испугавшись:

– А оно будет, второе-то?

– Бают – будет.

– А кто придёт?

Старушка отвечает:

– Как нам, тёмным, знать? Наверно – вроде тебя, какой-нибудь эдакой.

Публика смеётся, а старушка, любуясь своей бойкостью, балагурит:

– Прокатиться бы разок да рассказать на том свете, какие у нас предметы делать научились.

– Ну, – говорит приятель, – ежели у тебя такая задача – садись, едем!

– Одна? Ты бы и соседок пригласил.

Натискал товарищ в сани пяток старух, повёз их в поле, гонит во всю силу, смеются старухи, повизгивают, как девушки, – довольны. Возвратился в село, а на площади уже сотни две народа, молодёжь издевается:

– Что, не пригодилось старьё, назад привёз?

– Почём с головы за провоз берёшь?

А один парень, будучи немножко под хмельком, ревниво и задорно спросил:

– На старухах колхоз строить хочешь?

В этом месте приятель сказал мне:

– Гляжу я на людей, слушаю смешки и думаю: должность моя вроде губернаторской, по старой мерке. А ведь в старину с губернатором этак-то и во сне не говорили, как со мной говорят. Думаю, и в душе солнце светит. Агитнули глубоко!

Подошёл ко мне солидный бородач, спрашивает:

– Куплена машина-то, или сами построили?

– Сами.

– В Горьком, значит [1]. Так я и думал, а спросил для поверки. Вот видите, граждане, сами рабочие строят. Это надобно оценить. А стариков покатать можешь, товарищ?

Приятель мой покатал и стариков, а когда вернулись на площадь, бородач заявил, обращаясь к односельчанам:

– Он, граждане, товарищ этот, хорошо сделал, что вот показал нам, куда рублишки наши идут. А то мы здесь, в глуши, читаем, слышим – строят! А что строят – не видим. Поэтому я, в знак радости, приношу на заём двадцать пять рублей, – кто ещё желает?

И неожиданно «в знак радости» мужики собрали сто сорок целковых, так что шофёр даже предложил:

– Не поехать ли нам, товарищ Матвей, по краю народ катать? Большую помощь Автодору окажем.

Молодёжь празднично галдит, смеётся, а бородач всё настойчивее щеголяет своей гражданской сознательностью, внушая кому-то:

– При советской власти жизнь стала убедительная, она теперь и стариков переучивает.

– Переучишь вас, чертей болотных, – кричат ему из толпы.

Разгорается «спор двух поколений»; какой-то аккуратно одетый старец задорно говорит:

– Мы, старики-то, быстрей молокососов учимся, потому – сами много знаем…

– Не столько знаете, как воняете.

– Вредоносные вы…

– Не все! Знай правду – не все!..

– Забились в старину, как гвозди в стенку…

– Без клещей – не выдерешь.

– Выдирают…

Но большинство граждан, окружив аэросани, похлопывают и гладят машину ладонями, точно лошадь, и кто-то сообщает:

– Теперь и гражданин крестьянин в инженеры пройти может.

– Ну, а как же?

– Наша власть способствует…

Снова появился пьяненький парень и – задорится:

– А вот я, товарищ, пропиваю деньги! Заработал и – прогуливаю! Я гулять люблю…

– Озорничать, – подсказали из толпы.

– Правильно, – согласился парень. – Озорничать я – прилежный.

– А работать?

– И работать. У меня, товарищ, такие трудодни – ух! Могу с круга спиться…

Его уговаривают:

– Не дури. Не показывай себя глупее, чем ты есть.

– Я глупый? – кричит парень, явно намереваясь разыграть скандальчик, но его сжимают и оттирают прочь широкие плечи «граждан крестьян». Слышно, как он орёт:

– А может, я со скуки глуп?

На его месте становится другой, тоже рослый мужик и тоже немножко под хмельком. Одет солидно, в городском хорошем пальто, в чёсаных сапогах, новенькая меховая шапка сдвинута на затылок, обнажая широкий лоб; лицо – сухое, остроносое, голубоватые глаза серьёзно прихмурены, подбородок бритый, рыжеватые, лихо закрученные усы придают лицу выражение решительное, и сразу видно, что человек этот цену себе знает.

– Это вы, товарищ, значит, культуру показываете нам? Успехи механики в деле индустриализации? Очень хорошо. Вроде как приехали к дикарям и желаете, чтобы удивлялись?

Приятель мой спросил его: кто он?

– Тут меня знают, – не без гордости ответил он, а тот час же из толпы крикнули:

– Это наш!

– Потомственный здешний батрак.

– Он у нас – поучительный.

– А кто отец мой? – спросил крестьянин, обращаясь к толпе, и получил ответ:

– Отца у него в пятом году убили…

– Тоже батрачок был.

– На десятине сидел сам-пят.

– Стойте! – сказал парень, подняв руку. – Убивают и зря, а тут, надо прямо сказать: убили за приверженность к правде революции. Верно?

– Верно, верно!

– То-то! И опять же: кто убил?

– Износковы.

– Тут у нас такие живоглоты были. Износковы.

– Мироеды.

– Теперь – ясно, товарищ? И предлагаю вам пожаловать ко мне.

По настроению парня, по отношению односельчан к «потомственному батраку» приятелю моему показалось, что его хотят как будто немножко «разыграть» или устроить длительный словесный бой с этим типом. А уже поздновато было, догорала вечерняя заря.

– Пожалуйте, – настаивает парень, раздвигая толпу рукою. – Прошу и граждан, которые желают. Как вы руководите культурой, товарищ, то вам будет интересно.

– Ненадолго, – предупредил товарищ.

– Не задержим, – ответил мужик. – Дельце не крупное и простое.

Пошли. Привёл он к новенькой в три окна избе, с крытым крыльцом на резных колонках, обил в сенях валенки от снега, гостеприимно и молча открыл дверь в избу, освещённую лампой, спускавшейся с потолка. Потолок и стены оштукатурены, выбелены, пол окрашен, на полу, в переднем углу – широкий матрац, застланный простынёй, из-под одеяла, на подушки, высунулись три головы, на одной ещё блестят глаза, две другие утонули в крепком сне. На деревянной кровати, хорошей столярной работы, сидит молодая женщина, кормит ребёнка, она, видимо, не очень довольна гостями и строго приказывает:

– Закрывайте дверь, а то дети простудятся.

В переднем углу небольшая полка книг, над ней портреты Ленина, Сталина; около печи, у стены, новенький, зелёный шкаф с посудой, рядом с ним, на столике, блестит самовар. Вслед за хозяином пошло в избу человек десять, они встали у двери, а он прошёл вперёд, к обеденному столу и, предложив товарищу стул, сказал:

– Вот посмотрите, как советский крестьянин-колхозник примеряется жить. Конечно, можно бы обоями оклеиться, однако, во избежание тараканов, обои отрицаю. Так что кое-какую заботу о культуре имеем, в меру возможности. Тоже и понимать в существе жизни начинаем кое-что. – Говорил он хвастливо, но в то же время как бы спрашивая глазами: так ли всё это? Сухое, суровое лицо его стало мягче. Приятель спросил:

– Партиец?

– Это – впереди. Покамест – советский колхозный гражданин. Трудодней у меня порядочно вышло, получил по шесть кило, кроме всего прочего, на лесозаготовках прирабатываю. Есть корова. Купил жене пальто за тридцать пять червонцев, – могу показать.

– Не надо, – сказала жена, укладывая ребёнка в кроватку, рядом со своей.

– А ты бы, вместо пальто, корову другую купил, на твою семью одной мало, – посоветовал товарищ.

– Вот видишь? – обрадовалась жена. – Я тебе тоже говорила!

– Значит – ещё корову надо купить? Так, – неопределённо сказал хозяин.

– Дети у тебя на полу спят, это им нездорово.

– Кровать надо? Понимаем. А где её поставить?

– Пришей к избе ещё комнату.

– Ещё-о? – насмешливо протянул хозяин, – какой ты добрый!

И, прищурясь, он спросил:

– Ты, что ж, в кулаки загоняешь меня? Тебе – какая власть дана: дело делать али шутки шутить?

– Шутить с тобой я буду после того, как ты вторую корову купишь, да комнату пристроишь, да и вообще начнёшь образцово жить в пример другим. Получишь ты за это премию, вот тогда мы с тобой и пошутим, – сказал ему товарищ.

– Слышите, как власть наша говорит? – обратился хозяин к людям. Они слушали молча, изредка покашливая, перешёптываясь, количество их незаметно возрастало, они, плотной массой, занимали уже почти половину комнаты, и от их дыхания огонь лампы потускнел, в избе становилось сумрачно. Пристально глядя на товарища, хозяин продолжал:

– Работать, конешно, следует без расчёта на премии, ведь премии-то мы вроде как сами себе выдаём. К тому же я здесь не один таков, есть не хуже меня, а получше.

Приятель мой спросил: сколько времени грудному ребёнку? Оказалось: две недели. Тогда приятель поставил ещё вопрос:

– А ты, поди-ко, уже спишь с женой-то?

– Ну, а как же? На то и жена.

Даже в сумраке видно было, что жена густо покраснела, а женщины зашептались слышнее, раздались смешки, вздохи. Тут приятель произнёс маленькую речь о необходимости беречь женщин после родов и ещё раз сказал о пользе второй комнаты, где жёны в последние месяцы беременности и некоторое время спустя после родов могли бы спать отдельно от мужей. В ответ на эту речь раздался одобрительный гул бабьих голосов:

– Верно, товарищ!

– Вот – спасибо, что сказал!

– Уж это – так надобно нам, бабам…

Высунулась бойкая старушка, которая обещала рассказать на том свете про аэросани, – высунулась и торжественно заявила:

– Вот она, тётки, наша-то власть – видали? Молодой, а – какие дела понимает! А бывало, становой пристав али урядник…

Речь её прервал густой мужской голос:

– Насчёт второй горницы – правильно! От нашей тесноты ребятишки страдают, приходится им раньше время понимать чего не надо…

Хозяин утвердительно кивнул головой:

– Это-так! Признаюсь за всех: на одной постеле – не воздержишься. И про детей – верно. Эх, дела-то сколько!

– Радио у вас нет, – заметил товарищ. Хозяин нахмурился:

– Радио нет! – подтвердил он. – Оно, радио-то, елементов требует, а за елементом надо в город ехать, почти сотню километров. Радио нам – не присягает.

И, повысив голос, он начал говорить строго:

– Ты вот слышал, как пьяный человек кричал, что он – от скуки глуп? Это он крикнул из души. Жить нам скушновато, особенно тем, которые города понюхали, в Красной Армии служили. И деньжонки есть, и зарабатывать их приятно стало, а как откачнёшься от работы, примерно, в выходной день; так, знаешь, и… некуда себя ткнуть. Нас тут около трёхсот домов, а собраться негде.

Товарищ напомнил о церкви.

– Думали про церковь, – сказал хозяин. – Мала, стара, тёмная, скуку в ней, может, сто лет копили. Нет, церква нам не играет. Конешно, и её можно в пользу обратить, а думаем, что лучше бы нам новенький домок взогнать для собраний.

– Клуб называется, – сказал кто-то из толпы.

– Клуб не клуб, а дело нужное. Молодёжь у нас в школе спектакли ставит по «Театру в деревне», школа от этого, от возни в ней, много терпит, а удовольствия народу – маловато. И пьески – для глупых.

– Ну, что же? Старайтесь, это в вашей доброй воле, – сказал товарищ, а хозяин продолжал:

– Ежели всё пойдёт так, как пошло, – мы построимся. У нас тут свои плотники найдутся, они могут сгрохать домик, хоть в три этажа. А до той поры ты бы, товарищ, помог нам, достал бы небольшой, сил в двадцать, что ли, моторчик, тогда мы бы всё село осветили, да и радио завели, между прочим…

Эти слова особенно взволновали граждан, вперебой раздались крики:

– Керосину не хватает нам, товарищ!

– Лампочки зажечь надо…

– Вон как чуваши осветились!

– Тише, пожалуйста! – попросила хозяйка, – детей перепугаете.

– Ну да, испугаешь их!

– Чего наши дети боятся? – как будто сожалительно спросил кто-то.

Граждане действительно забыли и о чистоте крашеного пола, и о детях на матраце, они гуртом двинулись к столу, и бородатый мужик, «похожий на портрет писателя Короленко», убедительно говорил, заглушая всех:

– Нам, товарищ, надобно жить сообразно городу, как в нём налаживается. А то – что же будет? Одни – так, другие – эдак! Опять, значит, разрез народа надвое? Сам видишь, товарищ, недостаёт нам многого…

– Верно! Стесняют недостатки ход жизни нашей, – подтвердил потомственный батрак.

А пожилая высокая женщина жаловалась:

– Надобно, чтобы такие вот, как ты, дохожие до всего, приезжали к нам почаще.

– Слыхал голос народа, товарищ? – спросил хозяин, усмехаясь, и по лицу его видно было, что он очень доволен беседой.

… Я записал этот рассказ о «недостатках» так, как слышал его из уст «до всего дохожего» товарища.

Примечания

1

Город, существовавший в СССР с 1932 по 1991 г. на территории нынешней Нижегородской обл. Сейчас разрушен – Ред.