Город наших надежд

– Привет, Сергей.

– Привет.

– Давно тебя не видел. Слышал ты работаешь над новым произведением.

– Было дело, –  что частично соответствовало действительности, вспомнил я про листы на столе.

– Уже закончил?

– Нет, черновик набросал, но сейчас возьму тайм-аут. Устал.

– Планируешь что?

– Поехать отдохнуть завершить дела, которые откладывал.

– Долги моральные отдавать.

– И аморальные тоже.

Он хохотнул: – А ты, оказывается, сегодня на сухую ужинаешь.

– Не хочу.

Внимательно взглянул на меня: – Интересно. Это что-то новенькое, но из разряда приятных неожиданностей.

– А тебе какая корысть?

– Ни какой. Но мы давно знакомы. Я не лезу в твои дела, но когда человек ограничивает себя в алкоголе, за этим есть причина, которая вызывает уважение.

Вадим сказал правду. Он не был мне ничем обязан, как и я ему, потому откровенность между нами порой присутствовала.

– Значит хорошо, раз новенькое. Надо же иногда удивлять. Если не в книгах, то в жизни.

– Какие планы на вечер?

– Пока никаких. Есть предложение?

– Поехали со мной. Сегодня вечером в одном из клубов презентация музыкального диска или чей-то день рождения.

– Меня не приглашали.

– Ты со мной, да и лица там почти все знакомые. Тебя же найти нельзя было. Абонент не доступен. Кстати ты свой телефон смотрел?

Я достал из портфеля телефон и увидел более тридцати входящих звонков, на которые я не ответил.

– Да я его отключил, чтобы не мешал.

– Вот именно. Так что?

– Поедем, посмотрим.

– Со мной одна дама. Я ее оставил за столиком. Пойдем за наш.

– Твоя дама?

– Нет. Знакомая, я на нее не претендую, так что свободна она или нет, захочешь узнавай сам.

Рассчитавшись с официантом, я пошел следом за Вадимом. За столиком сидела женщина, не более тридцати лет. Ее жгуче черные волосы были собраны сзади в пучок и затем свободно спадали на плечи. Узкое лицо с большими черными глазами, привлекало. Чувствительные губы манили.

Вадим представил нас: – Ирина, познакомьтесь, это мой хороший знакомый – Сергей, писатель. А это моя знакомая – Ирина, – обратился он ко мне.

Я кивнул головой и сел напротив нее.

– Значит вы литератор, – утвердительно произнесла она.

Голос у нее был приятный, чуть низкий.

– Это плохо? Негативно отражается на человеке?

– Негативно отражается на состоянии человека

– Это чем же?

– Чаще всего неустойчивостью психики.

– А вам откуда это известно?

– Я психолог.

– Часто общались с писателями?

– Редко. Но много читаю. Не берусь утверждать, что права, но для того, чтобы написать, надо иметь своеобразный склад ума. Слова все обычные, вроде бы ничего нового, но у одних получается их складывать в предложения, которые  интересно читать, а другие эти слова не то, что записать, произнести не могут. Почему так?

– Хороший вопрос, – посмотрел я ей в глаза, но она взгляд не отвела, – если бы я знал ответ, то, наверное, уже писать бы не смог.

– Почему?

– Я не сижу и не выдавливаю из себя фразы. Я просто пишу. Мне приходит в голову идея, и я ее выкладываю на бумагу. Потом, конечно правлю текст, но потом.

– Это он так пишет, по – старинке. Ручкой по бумаге, – подал голос Вадим, – не любит диктофоны.

– Почему, это удобно.

– Произнесенное вслух быстро улетучивается, а написанное остается.

– А вы Вадим?

– Я в первую очередь журналист, а уж потом иногда пишу.

– Ясно. Так что, мужчины писатели?

– Я предложил Сергею поехать в клуб. Он не возражает. Поехали?

Она взяла с соседнего стула сумочку, и встала из-за стола. Я смог оценить ее фигуру, которая была приятна на вид.

Вадим достал кошелек, пожил деньги на стол, и мы направились к выходу.

3

Вадим расположился рядом со мной и сообщил, куда мы едем, а затем повернулся к Ирине:

– Там будет интересно для психолога.

– Почему?

– Ну что ты. Такой зверинец можно увидеть только на подобных встречах.

– Богат разнообразием?

– Не то слово. Особенно много павлинов и обезьян.

– На чем основаны такие заключения, – подключился я к разговору.

Вадим отвернулся от Ирины ко мне и после непродолжительной паузы изрек: – Тебе ли этого не знать? Большинство ходят такими важными, другие кому-то подражают, а в душе завидуют тем, у кого действительно успех. Самобытность уходит, уступая место стандарту.

– А может быть все не так сложно и они в действительности просты и доступны, – заступилась Ирина.

– Конечно, и к концу вечера очень даже доступны в прямом смысле этого слова.

– Да ладно тебе, не сгущай краски. Обычные люди, только все время на виду, вот и приходится им быть такими, чтобы их запомнили, даже свои, а потом, за спиной шептались, кто и что сказал, кто с кем пришел, кто с кем ушел. Это их жизнь. Они уже не могут жить, чтобы не привлекать к себе внимания, иначе забудут.

– Приедем, посмотрим, – резюмировал Вадим.

Вскоре мы подъехали к клубу. Вадим помог выйти из машины Ирине, а я поставив авто на стоянку догнал их у входа, где они меня ждали. Вадим показал приглашение на два лица: себя и Ирины, а для меня достал другое. Когда мы прошли контроль, я спросил:

– Ты что, запасся приглашениями?

– Так на всякий случай. Хотелось прийти в компании.

Я, молча, кивнул на Ирину, и Вадим понял меня и ответил:

– С Ириной мы давно знакомы, поэтому я имел в виду мужскую компанию.

В зале вечер был уже в разгаре. Кто-то танцевал, кто-то сидел за столиками. Мы направились к барной стойке и сделали заказ: я сок, Вадим – водку, а Ирина мартини.

– Какие у нас разные вкусы по части жидкостей, – заметил Вадим, – каждый выбирает сам по себе. А ты что завязал? – обратился он ко мне?

– Нет, но пить не хочется, тем более я за рулем.

– Ну да тебя это раньше часто останавливало, – усмехнулся Вадим.

Мы сели на диванчик за столик поблизости с барной стойкой и стали наблюдать за залом.

В это время музыка затихла, и на сцену поднялись несколько человек.

Лидер группы был мне знаком, мы иногда пересекались на вечеринках. Он исполнял рок, не тяжелый, а обычный классический рок, иногда получались у него не плохие блюзы. Он взял микрофон:

– Друзья. Всех кого знаю и кого не знаю, мы приветствуем на сегодняшнем вечере и благодарим за поддержку. Я не буду досаждать вам своими песнями, исполняя их подряд, чтобы не превращать вечер в концерт. Наши песни будут вперемешку с танцевальной. Все мы, я имею в виду музыкантов, знаем, как мы любим чужую музыку, в которой всегда чего-то не хватает. Потому и будет разнообразие, чтобы вы могли посидеть, поговорить между собой или послушать меня. Сейчас я представлю песню «Город», но перед этим эпиграф.

В этом городе красивом, безрассудном.

Что греха таить, все крутимся, хитрим.

Только в липком одиночестве не скучном.

Свое я мы в глубине души храним.

Заиграл блюз. Мелодия блюза в целом не так уж и сложна порой, все дело в подаче. Мелодия была приятна, не резала слух.

– Привет, Сергей, – вывел меня из моих мыслей голос, – давно не виделись.    Я повернулся и увидел своего коллегу по перу, который иногда писал, но в основном ушел в журналистику.

– Ты пропал. Злые языки говорят, что ты ушел в запой, а выглядишь хорошо, никаких последствий.

– На то они и злые, чтобы говорить о том чего не видели. Да без них быстро забудут. Сам знаешь, доброе слово быстро забывается, злое живет долго.

– Это верно. Так, где пропадал?

– Работал. Ушел от текущих забот и стал отшельником.

– Значит, тебя мир отшил?

– Пусть так.

– Когда будешь сдавать работу?

– Как напишу.

– Долго еще?

– Я же не детали на станке делаю. Всему свое время. Сам же знаешь.

Мы еще поболтали о разных разностях, вспоминая общих знакомых, и он ушел.

– Не плохой публицист, но ушел в журнал. Там хлеб тоже тяжелый, но зато постоянный, – пояснил я Ирине.

К нашему столику подошел Данила, тоже музыкант.

– Наслаждаетесь?

– Слушаем, – ответил я за всех.

– А что тут слушать? Музыка в общем средняя.

Я взглянул на него: – Мои познания в музыке заключаются в том, что я знаю, что существует всего семь нот. Всего семь. Но вот одним удается с ними сотворить такое, что слушаешь, а от другой хочется бежать. Музыка у него может и средняя, но вместе со словами не так уж и плохо. Для нас обывателей музыка делиться на хорошую и плохую. Плохая это та, которая отдается в душе как металлом по стеклу, а хорошая это когда она затрагивает изнутри, звучит и греет, ласкает, захватывает.

– Да у тебя глубокие познания в музыке, – усмехнулся он, – критик.

– Зато мои, и знаешь, шел бы ты и не доводил меня до греха. Я крупнее и сильнее, могу и врезать. Настроение у меня такое.

Вадим и Ирина слушали наш разговор, не прерывая и встревая.

– Прямо здесь?

– Хочешь узнать? Иди отсюда.

Глаза Данилы в упор посмотрели в мои и, не ответив, он поднялся и ушел.

– Первый пошел, – подал голос Вадим.

– А что будет и второй? – удивилась Ирина.

– Судя по началу, будет. Ты что такой агрессивный? Он же тебя ничем не обидел.

– Он меня обидел уже тем, что подошел.

Вадим не стал спорить и счел за благо промолчать. Вечер шел своим чередом. Я встал и направился к бару, чтобы взять сок.

Тут до моего плеча дотронулись и, обернувшись, я увидел, еще одного знакомого. Вадим был прав, знакомых лиц здесь не мало. Все плавно перетекают с одного вечера на другой. Скучно. Это был Андрей, работник одного из издательств, где иногда печатался. Ранее он пытался писать, но понял, что ему это не дано. Иногда публиковался в газетах с критикой по отдельным произведениям молодых авторов. Маститых он не трогал, боялся получить сдачи, а мелочь распекал, утверждая свою значимость. Но главное было не в этом. Он воровал идеи молодых, и иногда не беря в работу, переделав, выдавал за свое.

– Привет, Сергей, – он попытался меня обнять, но я отстранился.

– Привет, не надо панибратства.

– Да ты, что? Я так, по-дружески.

– Я не знал, что мы друзья.

– Да брось ерепениться. Ты же трезвый.

– А ты привык видеть меня пьяным?

– Ну,… иногда, – хотел смягчить он свой вывод.

– Ты вообще, зачем ко мне подошел?

– Поздороваться.

– Поздоровался? Вот и иди.

– А что ты меня гонишь? Может быть, я хочу, что в баре взять, – возмутился он.

– Потом возьмешь, когда я уйду, – мне он всегда был неприятен.

– Что ты себе позволяешь?

– В отношении тебя, то, что считаю нужным.

– Я могу и обидеться.

– Ты? – удивился я, – у бесхребетных не может быть обид. Тебя природа уже обидела.

– Видимо твои запои, отрицательно сказываются на манере разговора.

– Запои? – я сделал задумчивое лицо, – возможно, но ты там не присутствовал и мне не наливал, а посему считаю твои слова оскорблением. Ты бесхребетник прогибаешься под чужое мнение, своего за свою жизнь так и не приобрел.

– А сам ты кто? Посредственность. Так удалось пару раз написать что-то, что купили, и почиваешь на лаврах прошлого, опираясь на свою фамилию, – начал он визгливо покрикивать.

Бармен, слыша наш разговор, не вмешивался. Он много чего видел и правильно считал, что не его дела влезать в чужие дела.

– Это ты верно сказал, я опираюсь на фамилию, а ее надо иметь, а тебе и опереться не на что. Пусть я посредственность, но пишу, что думаю и пока еще публикуюсь.

– Ну, да, – язвительно заметил Андрей, – скоро публиковать будет нечего.   Книги пишут головой, в которой есть мозги, а если там алкоголь…

Он не успел закончить фразу, я взял своей правой ладонью его лицо и оттолкнул от себя.

Вадим, видя общий накал разговора, уже стоял за спиной Андрея и подхватил его, не дав упасть. Прочитав в моих глазах гнев, Андрей ушел.

– Второй пошел, – подвел итог разговору Вадим, – ты что  разбушевался? Решил со всеми счеты свести? Ты всегда был бузотером, но надо держать себя в рамках.

– Надоело. А счеты свести это было бы здорово. Сказать поддонку, что он поддонок, лизоблюду, что он лизоблюд и так далее. А можно и в глаз.

– Что так? А Андрей значит попал под горячую руку, и отдувается за всех, потому, как у его сиятельства приступ правды.

– Наверное, так.

Мы повернулись к стойке:

– Это верно, – поддержал Вадим, что иногда хочется все высказать, но не получается. Но что делать в этой ситуации.

– То, что давно хотелось.

– Тогда надо бить сильнее.

– Пожалел. Вот мразь, – и я достал из кармана платок, и вытер ладонь.

– Ты, что это воюешь, дорогой, мою честь защищаешь? – услышал я за спиной нежный голос.

– Ну, вот, еще одна встреча старых друзей, – ответил я на обращение, поворачиваясь. Передо мной стоял Соня, Софья, как любила она себя называть. Выглядела она, как всегда отменно. Фигура была подчеркнута платьем в обтяжку, длиной значительно выше колен, чтобы окружающие могли лицезреть стройность ее ног. Каштановые волосы, спадали на плечи. Глаза из – под длинных ресниц, лукаво смотрели на меня, – а честь ее надо иметь, а где она? Ты свою давно видела? А когда потеряла?

– Давно милый, разве не помнишь? Ах, я потеряла ее не сожалея.

– Ну, когда я проверял твою честь на прочность, ее уже не было.

– Грубо. Очень грубо. А почему старых друзей? Я что так постарела с тез пор, как мы не виделись?

Вадим, взглянув на меня, отошел к столику, где в одиночестве сидела Ирина.

– Ну что ты! Ты выглядишь как всегда прекрасно. Но почему то вопрос старости тебя волнует больше чем вопрос чести?

– Ты прав. Честь потерянную не вернуть, а внешность еще можно поддерживать.

– Но, увы, косметики требуется все больше. Но ноги твои стройности не потеряли.

– Хам, – улыбнулась она мне, – но милый хам, – и она дотронулась своим пальчиком до моего лица, – и мне приятно, что ты оценил мои ноги.

– Сонечка, мне ли не помнить твое тело в неге плотских утех.

– Хочешь повторить?

– Повторить это когда был единственный случай, а мы с тобой не считали.

– Да это так. Так что?

– Прямо здесь? – спросил я с сарказмом.

– Ну, … здесь найдутся отдельные кабинеты, – поддалась она на провокацию.

– Боюсь, что тебе не понравиться так, как я захочу, – решил я нарочно ее потравить.

– У тебя что, появились садистские наклонности?  И что ты хочешь?

– Я хочу спать, что тебя вряд ли устроит. Былое нам не повторить. Порыв не приходит по простому желанию. Это только инфаркты приходят повторно, не спрашивая.

– Боишься своей новой пассии, – и она демонстративно посмотрела на Ирину.

– Это не моя пассия и чья вообще не знаю и не интересуюсь. А здесь найдется немало желающих утолить твой плотский голод.

– Аппетит приходит во время еды, но я не голодна, а ты видимо стареешь, – ответила она жестко, – дурак, старый, – и, повернувшись, пошла в глубь зала.

Я посмотрел ей вслед, отметил ее фигуру, бедра, которыми она нарочно покачивала, чтобы я понял от чего отказался, но меня это не трогало. Бывает и такое в жизни. Все вроде бы в женщине есть внешне, а не хочется. Я понимаю, что такой мужчина гад, но иногда хочется побыть и гадом. Я присоединился к Вадиму и Ирине.

– Третья пошла, – подытожил Вадим, –  счет продолжать или на сегодня план выполнен?

– Это как получится.

– Мы следующие?

– Вы сверх плана пойдете

– И на том спасибо.

– Красивая женщина, чем вы так ее обидели, – произнесла,  молчавшая до сих пор Ирина.

– Отказом. Чем еще можно обидеть такую женщину. Извините за грубость, но я не ложусь в постель по первому желанию женщины.

– Ого, – гоготнул Вадим.

– Вы для нее враг, отказав.

– Нет, она быстро отойдет.

– А что сами предлагаете женщинам?

– Нет, просто беру. Я хищник, а хищники не спрашивают разрешении у жертвы, они просто берут. Меня удивляют вопросы типа «разрешите поцеловать».   Поцелуи не спрашивают, их берут. Так и все остальное.

– Все это уже насилие, а так в целом согласна. Но все остальное дело личное по ситуации.

– Ирина, а как вы находите общество? – решил я сменить тему.

– Никак. Я отдыхаю.

– К сожалению, мы рядом с вами, поэтому к вам никто и не подходит. Хотите с кем познакомиться?

– Вы сводник?

– Не в этом плане?

– Нет. Не хочу. А вас, что все бояться? Хотя судя по поведению, есть чего.

– Так это хорошо. Не полезут лишний раз. А так, мы с Вадимом, можем не мешать, – и посмотрел на него, он в ответ кивнул головой.

– Спасибо, но вы не мешаете, да и пора уже.

– Я вас подвезу. Вадим, ты едешь?

– Нет, езжайте, я еще посижу.

– Тогда пойдемте, я только пройдусь по кругу, поздороваться и попрощаться со знакомыми.

Я пошел по залу, чуть задерживаясь около знакомых, чтобы обменяться несколькими фразами и продолжить путь дальше.

Вся процедура заняла не менее получаса.

Когда я подошел к нашему столику, Ирина встала и, попрощавшись с Вадимом, мы вышли из клуба. Садясь в машину, я взглянул на часы. Они показывали половину первого.

4

– И как вам вечер?

– Обычный, ничего не обычного.

Мы ехали по ночному городу, каждый погруженный в свои мысли. Я думал о сидящей рядом женщине. Что ей нужно было среди нас? Это не ее круг, не ее уровень интересов. Хотя, кто знает ее жизнь, кроме нее самой. Может быть, ей как раз и не хватает этой веселости среди будней. О чем она думает? Молчать становилось не удобно, потому я и спросил ее о вечере.

– А о чем думаете?

– Ни о чем. Смотрю на ночной город. Мне нравится ехать ночью по улицам. Иногда о сегодняшнем вечере.

– Поделитесь?

– Нечем делиться.

– Вы впервые на таком представлении?

– На таком да.

– Тогда какие-то мысли должны быть.

– Мне их жалко.

– Почему?

– Не всех, но жалко. Они живут каждый своей одинокой жизнью. У них мало друзей, но много знакомых. Когда герой сегодняшнего вечера прочитал стихи, где каждый хранит свое «я» в душе, он в чем-то лукавил или был рад обмануться. Возможно, лично у него  и так, но большинство даже наедине с собой бояться признаться себе в реальности. Жизнь на Олимпе для смертных не долговечна и они это понимают, поэтому стараются прожить этот период времени ярко, и только потом будут жить воспоминаниями, обижаясь на всех, что их забывают. Они, как мотыльки, летят на свет, обжигая вместо крыльев собственные души, а порой и сжигая ее.

– Вы думаете душу можно сжечь?

– Не знаю, но опустошить, думаю, можно.

– Так может быть это и к лучшему. Потом можно заполнить вновь, но уже новыми чувствами, ощущениями.

– Нет. Душа наполняется с рождения, и вновь ее заполнить не получится. Часть жизни прожита, – произнесла она задумчиво.

– А вы не задумывались, откуда взялось выражение «с чистого листа». Это когда очищаешься от всего, что было ранее и начинаешь заново переживать и чувствовать, как первый раз.

– Но прежний опыт остается.

– Опыт относится к разуму. Он остается, а душа более токая материя. Там эмоции, чувства. Душа не является хранителем прошлого опыта, она хранит накал страстей, эмоций. Не зря говорят «чувствую душой» или «не трогай мою душу».

– В вас говорит писатель.

– Заметно?

– Вы отличаетесь умением излагать просто и понятно.

– Увы, этим похвастаться не могу. Настоящих писателей мало и себя к ним не отношу.

– А кто же вы? – и она повернулась ко мне.

Я задумался. А действительно, кто я? Где-то посередине. Считать себя посредственностью тоже не хочется.

– Посредственности вообще нет. Это критики пусть рассуждают. Если произведения читают, значит, писатель.

– Вы думаете?

– Уверена, но мы уже приехали. Остановите возле третьего подъезда.

Я сам машинально подъехал к ее дому, адрес которого она дала, когда мы отъехали от клуба. Остановив машину, я вышел, и, обойдя, открыл дверь, помогая Ирине выйти.

– Спасибо, что подвезли. Я не приглашаю вас к себе.

– Есть повод?

– Повод всегда есть. Например, у меня холодная постель, а для вас новое тело.

– И что вы думаете?

– Я уже сказала, не приглашаю. Я посмотрела на вас со стороны. Вы сегодня начали новый этап своей жизни. Так что не стоит переносить начало на другой день. Удачи вам. Попробуйте не свернуть с пути, на который встали. Спасибо за вечер.

– Пожалуйста. Всего доброго, может быть, еще увидимся?

– Все может быть, – и она направилась к дому.

Я сел в машину и по свободным улицам быстро доехал до своего дома. Войдя в квартиру, я посмотрел на себя в зеркало.

Ну что? Ты для этого взял несколько дней жизни взаймы? Не всегда взятое используется целевым назначением, иногда вмешиваются обстоятельства. Да и не зря. Я не был на подобных вечеринках, тусовках, почему не посмотреть? Да и высказал, что думал, что накипело и хотелось сказать.  Так что не зря. Но завтра новый день и новые дела. С мыслью, что день прошел не в пустую, я направился спать.

5

Утро наступило, как всегда неожиданно. Открыв глаза я понял, что солнце уже давно поднялось над горизонтом и только такой лентяй, как я, которому некуда спешить, продолжает валяться в постели. Мне вспомнилась фраза одного из моих знакомых. Мы тогда разговорились о времени, что чем старше становишься, тем меньше времени. Все, что планируешь – не успеваешь и надо раньше вставать.

– Кто рано встает, тому Бог подает, – подытожил он наш разговор.

– Когда он тебе что-то подаст, покажешь? – попросил я.

Мы засмеялись, понимая смысл поговорки, но реальность все таки была иная.

– А может быть надо поменьше планов. Жить будет легче и не стоит огорчаться, от того, что не успел сделать.

– Какие планы! Живи, – предложил приятель.

Я это вспомнил или мой мозг, который я взял взаймы. Я уже не разделял на «его» и «мое». Сейчас я был я и не важно, какова моя сущность.  Ну что себя обманывать. Все равно я не знаю, кто я, не лукавь, знаешь, но не думаешь об этом.

Я встал, привел себя в порядок, посмотрел бумаги столе, но прикасаться ни к чему не стал. Я не собирался ничего писать, пусть потом сам пишет, что захочет.

В это время зазвонил телефон. Подойдя и сняв трубку, услышал:

– Привет. Не разбудил, – голос был моего знакомого, – или уже творишь с утра?

– Творю, но не то о чем ты подумал.

– И что же ты творишь?

– Историю своей жизни. Вот думаю, пора ее переписывать.

– А надо ли? У тебя есть дело, которое ты умеешь делать.

– Я терпеть не могу свою писательскую деятельность.

– Тогда зачем пишешь? Брось и пойди займись чем-то другим. Что ты умеешь делать?

– В том то и дело, уже ничего. Но что делать. Каждый из нас выбирает тот вид деятельности, который больше всего терпеть не может.

– Может быть ты и прав, но я что звоню. Если у тебя нет планов на вечер, то предлагаю встретиться. У меня тут есть идея, и хотелось бы обсудить.

– Не могу обещать. Планы на сегодня есть, но если будет возможность, позвоню.

Мы попрощались. Планы действительно были. Я вышел из дома. Во дворе уже во всю кипела жизнь. Выехав со двора, я знал куда поеду.

Я не стал доставать ключ, чтобы открыть дверь, а позвонил. Это была квартира, в которой я жил, когда не писал. Здесь жила моя жена Маша и сын. Жена работала по графику, администратором в крупном торговом центре и бывала дома днем. Сын, вероятнее всего был в институте.

Дверь открылась и на пороге стояла Маша: – Что звонишь? Ключи забыл? Или не хочешь прийти, а я не одна? –задавала она один вопрос за другим.

– Не думаю и ключи не забыл. Захотелось позвонить, и чтобы ты открыла дверь. Это как-то по домашнему получается. Пришел в не пустой дом, а туда, где есть близкие, которые меня возможно ждут.

– Что стоишь? Проходи, близкий человек.

Я вошел в квартиру и, надев домашние тапочки, направился вслед за женой.

– Обедать будешь?

– Буду.

Маша свернула на кухню и стала разогревать обед, а я сев за стол стал наблюдать за ней. Все мне в ней нравилось: и внешность и характер. Это я такой не путевый ей достался. Раньше, когда начинал писать, она радовалась за меня, но потом моя жизнь стала меняться. А когда купили еще одну квартиру, то я все чаще стал пропадать в ней, особенно, когда наступал творческий кризис и я стал увлекаться алкоголем. Мне не хотелось, чтобы они видели меня, и потихоньку семья становилась все больше на бумаге. Маша не ругалась, не устраивала сцен. Она тихо отстранилась. Глупо воспитывать взрослого человека.

Когда она поставила все на стол передо мной и села напротив, я, взглянув на нее, произнес: – Маша, ты прости меня непутевого.

– Ешь. Остынет. Потом скажешь, что хочешь сказать.