Вечность

Глава 1. Двадцатое апреля

Прим. автора: повествование в данной главе ведется от первого лица, которым будет являться Доминика О`Брайан

Сижу я на уроке истории, – мой любимый предмет. Я пытаюсь быстро делать конспект со слов учителя, быстро и напряженно скачет моя ручка по бумаге, оставляя за собой уродливые буквы. Но суть не в этом, – просто когда прописываешь, информация откладывается в голове, и перечитывать свою писанину уже незачем, – у меня довольно таки хорошая память.

Меня прервала дверь, ведущая из кабинета в коридор, которая заскрипела, приоткрылась, а затем остановилась. Учительница, миссис Б. вдруг перестала говорить и устремила взгляд в коридор, вид на который оголила дверь. Если приглядеться, то можно было заметить у окна в коридоре чей– то силуэт. Наверное, кто-то опоздал – сейчас ведь первый урок. Обычно миссис Б. злится на опоздавших – она дает задание в виде доклада, а покуда «опоздун» не произнесет заветные слова, а то есть «извините за опоздание, разрешите войти?», она и вовсе не впустит в кабинет. Обычно «опаздунов» начинают оправдывать их быдло-друзья, дескать, «нет-нет, он все сказал, просто вы не слышали!», но учителей не так-то просто обдурить…

Но этот загадочный тип просто стоял вдали. А может быть, его только я вижу?.. Я ведь сижу на первой парте первого ряда.

– В., а ты видишь во-он того чудика?.. – спрашиваю я своего соседа по парте. Он сидит ближе к двери, а я – ближе к окну.

– Не-а. А где он? – спросил тот. Меня это разочаровало, – может, это мне показалось?

– Эх, все ясно… – вздыхаю я и отворачиваюсь.

И тут миссис Б. повернулась со словами:

– Ребята, а сейчас… отложите все, и прыгаем в окно. – Эти слова прозвучали максимально убежденно, словно она призывала нас к выполнению какой– то работы.

Соответственно, в классе поднялась паника. Все начали переглядываться. И тут один наш одноклассник встал на парту, прошелся по ней, а затем шагнул на подоконник, и… Да, он сделал это. Я отвернулась, чтобы не видеть этого.

– Ну-у, чего вы ждете? – повторила она снова. Паника поднималась еще больше, все уже начали кричать. А миссис Б. была словно… Она не была похожа на себя.

– В., В.! А может быть, это террорист?! – предполагаю я. Но В. как раз уставился туда…

А потом он вскочил и попросил меня подвинуть стул, чтобы он смог пройти к окну, – вы ведь поняли, зачем, да? И я сделала это.

Смирившись с мыслью о том, что это вполне может быть террорист, я тоже перебираю такую идею. Но прыгать с третьего этажа опасно…

Меня полностью охватил ужас, а с ним пришла и растерянность. Дышать становится все сложнее, а руки трясутся. Ничего не остается делать, кроме как вставать с места и удирать, что я и делаю.

Вот уже выбегаю я из кабинета и бегу к большой лестнице, как слышу голос за своей спиной «Беги куда хочешь, тебе не удрать!»

Я не могу сказать, мужской или женский это был голос, я не могу определить его интонацию, – словно это был мой внутренний голос. Словно моя совесть. А еще я чувствую леденящий взгляд. Все это дико напугало меня своей психоделичностью, и я обездвижена от страха: я обернулась, замерла и расфокусировалась. Ветер из окна в коридоре трепет мои волосы. В коридоре совсем темно. Почему-то несмотря на то, что сейчас апрель, утром еще темно. Совсем темно. Лишь льется слабый свет в коридор из открытых кабинетов.

И в этом слабом свете я вижу все ту же темную фигуру в коротком пальто и шляпе. Я чувствую, что этот человек развернулся и смотрит прямо на меня, а я смотрю на него ответно. Дико и жутко мне делалось от его взгляда. От страха я не могу пошевелиться, хотя понимаю, что мне не то чтобы надо, а просто необходимо бежать что есть силы.

Но я осмеливаюсь только закричать. На мой крик откликнулась миссис Б. Она вышла из кабинета и приблизилась ко мне:

– Чего кричишь-то?

– Вы… Вы видите этого человека?.. – указываю я на того странного типа.

Она подошла ко мне ближе и шепнула:

– На деле я знаю, что происходит, но объяснить не могу. Беги. Беги и берегись этого человека.

Сердце колотилось нереально быстро – и от бега, и от страха, а дыхание мое было слышно за километр. Главное – тряслись все

конечности, но настолько страшно было мне, что это почти не ощущалось.

И я ринулась из школы. Прочь.

Вот я и снаружи. Я перебегаю дорогу. В след мне прогудела машина, едва не сбив меня. Споткнувшись о бордюр, я ударяюсь коленом о мостовую. Дом, к которому я только что перебежала дорогу, стоял нерушимой стеной; в соединении с еще несколькими такими же по конструкции, но различающимися по цвету домами, они образовывают улицу.

Мною было принято решение заскочить в магазин, дабы попроситься в уборную и промыть рану. А еще я все еще чувствую себя небезопасно. Страх и тревога не хотят покидать меня. А после надо тикать домой.

Я заглядываю за прозрачную пластиковую дверь книжного магазина, который только что открылся. Там монотонно роптал маленький телевизор. И тут в сцене фильма, который показывали по тому телевизору, раздались такие слова:

– Беги куда хочешь, от судьбы не убежишь!

Меня заколотило еще сильнее. Нужно поймать попутку и ехать домой.

Подъехал красный автобус и остановился, хотя остановки здесь сроду не было. Я влетаю в автобус и быстро плачу за проезд – у меня было немного денег в кармане пиджака. И я бегу по салону в самый-самый конец автобуса и сажусь в левом самом дальнем углу. Вдаль. В темноту. Здесь я чувствую себя более… Более защищенно.

Я слышу будто тот же голос:

– Чего так пыхтите? От кого-то убегаете? – я бы испугалась, но повернулся с сидения впереди мой попутчик. Почему-то он не был замечен мною сразу. Это был молодой человек, одетый в черное пальто и черную фетровую шляпу, из-под которой виднелась каштановая челка. Я так и не ответила ему.

Меня несколько успокоил его взгляд: он посмотрел мне в глаза своими черными глазами, зрачков которых не было видно.

– Так что же случилось? – вопросительно смотрел он, а я словно нахожусь под его гипнозом. Но нельзя ведь все так просто рассказать, иначе меня примут за сумасшедшую.

Он отвернулся, залез в карман пальто, достал платок, а после протянул его мне. Мне показалось это странным.

– Зачем? – спрашиваю я.

Он указал взглядом на рану на колене. Я принимаю платок. Он был белым, а на уголке вышиты три красные розы гладью. А еще мелким аккуратным шрифтом на нем была вышита надпись «Du können nicht weglaufen von Schicksal». Жаль, что не знаю немецкого. А вытереть кровь у меня так и не вышло: она запеклась. Я протягиваю платок его владельцу, но тот ответил:

– Не стоит, оставьте себе.

– Спасибо, – улыбаюсь я, – А как вас зовут? – уже ничуть не стесняюсь я.

– Дэмиен МакГроуэн.

– А я Доминика О`Брайан. Очень приятно. – улыбаюсь я вновь.

Он пожал мою руку, а после отвернулся к окну. Я тоже отвернулась, а потом спросила его:

– Дэмиен, а вы на какой остановке выходите?– но почему-то я не увидела его на прежнем месте, и было испугалась, но заметила, что теперь он сидит справа от меня.

– А вы?.. Вы ведь неосознанно сюда прыгнули. – словно он все знает и ждет, когда я ему все расскажу.

Я неглубоко вдыхаю и снова отворачиваюсь к окну.

– А куда это он все мчит да мчит, да еще быстро так?.. Кажись, много уже проехали, но ни разу не остановились… – на деле меня это не волнует, но я чувствую себя спокойнее, когда веду с ним диалог.

– А вот… – он чуть вздохнул и уставился на меня, – А чего это вы.. в одном платье и пиджаке? Погода не располагает. – будто он так и хочет, чтобы я ему все рассказала. Я оставила куртку и сумку в кабинете. При себе у меня лишь было немного денег и телефон, да и тот разряжен.

– Дэмиен…

– Да?.. – и он уставился опять. Он даже вопросительно раздвинул брови, словно ожидал, что я ему все расскажу.

Так я и сделала. Все то время, покуда он слушал меня, он не отводил от меня взгляда. Он даже ни разу не моргнул!.. И чуть улыбался, загадочно так…

– Весьма впечатляет. Вам бы книгу написать. Однако, я разделяю ваши эмоции. Что ж, порой и такое бывает.

– А давайте… На

«ты»?

– Давай. А приходи сегодня вечером в 7 в школьную библиотеку. Ты учишься в школе ZZ, как я уже понял?

– Обязательно.

– Доминика, разреши задать тебе странный вопрос. – кто-то другой был быть чуть растерянным, задавая такой вопрос, который сам по себе является странным, но Дэмиен сохранил свой упорный взгляд.

– Конечно, – улыбаюсь я.

– Ах, нет. Ничего-ничего. Прости. – меня дико испугало то, что он и здесь сохранил свою убедительную физиономию.

– Нет-нет, спрашивайте!

– Угу. Только «спрашивай», – поправил он.

Далее мы молчали. И он продолжал пялиться.

– Ты не забыла про библиотеку? В 7.

– Помню. Приду. Библиотека у нас большая, красивая…

– Знаю. Все знаю. – он чуть улыбнулся, произнося эти слова.

Уехали мы совсем далеко. И тут автобус впервые остановился. В совсем незнакомом мне месте.

– Мне пора, до свидания! – и я направляюсь к выходу.

– Ага…

Выйдя, я вижу впереди лишь дорогу и зеленые деревья. На обочине стояли двое хиппи (это было видно по их прикиду) возле машины – один с дредами, а у другого были простые длинные волосы. Надо бы узнать у них, где я. Приближаясь к ним я поняла, что они испуганно смотрят на меня. Мандраж снова вернулся ко мне. Я подхожу к ним и спрашиваю:

– Все в порядке?.. Эй!

Парень с дредами ответил мне:

– Это у тебя надо спросить, – а затем он обратился к своему товарищу:

– Этот автобус… Красный, без номера… Крис, все сходится!

А Крис спросил у меня:

– А кто с тобой ехал? С тобой небыло, случайно чувака… Его, кажется, зовут Дэмиен, если мне не изменяет память…

– Было такое. А что?.. – и меня заколотило еще сильнее.

– Садись, – сказал Крис, открывая заднюю дверь машины. И я сажусь.

Крис был за рулем, а его товарищ, выяснилось, его зовут Боб, сидел слева. Они разузнали, где я живу и мы поехали в сторону дома.

– Боб, а чего это он так?.. – спрашиваю я.

– Боб, расскажи ей… – нервно шепнул Крис.

Он растерялся. Каждую секунду, пока они тянули, мне становилось все страшнее и страшнее… Наконец-то я решаюсь выложить им свою историю. Весь мой рассказ они перешептывались, кидаясь фразами, типа «Все сходится!», «Все так!».

Боб спросил меня:

– Ты ведь учишься в школе ZZ?

– Да, верно.

– Так вот, слушай. Мы оба закончили эту школу. У нас был одноклассник – Дэмиен… Фамилию забыл, у него ирландская фамилия… МакГроуэн, да? Не в этом суть. В этот день, 20 апреля он прыгнул из окна в библиотеке школьной.Семь лет назад это было. Жаль чувака, чего в голову взбрело?.. Он был таким тихим и молчаливым!.. Но интересный был парень… Однажды мы собрались ехать в школу на нашей машине, и обнаружили его на заднем сидении: он лунатик и забрел к нам… Да-да, мы нашли его на том сидении, где сейчас сидишь ты. Но это неважно. А теперь он возвращается каждый год 20 апреля и мстит. Три человека из окон выпрыгивают. Он даже вроде как… Вербует учителей, и те сами просят учеников прыгать в окна, как это было сегодня… А еще говорят, его можно встретить в красном автобусе без номера. Мы довезем тебя до дому, и ты никуда не ходи. Как бы там ни было, он не в праве лишать людей жизни…

И я вспомнила одну сцену. Мне было тогда лет 10, кажется… Я задержалась в библиотеке. И тут я заметила этот звук, – кто-то открыл окно. Я сразу же подбежала посмотреть. Сейчас я понимаю, что там стоял именно он. Дернула его за полу плаща и сказала:

– Не прыгай!

И следующий эпизод надолго застрял в моей памяти, – я долго не понимала, был ли это сон или было это наяву – он долго смеялся страшным истерическим смехом и скрёб стекло, а потом будто пересилил себя, повернулся и сказал мне:

– Уйди. Я окна мою.

И я убежала, а он долго смотрел мне вслед – я это чувствовала.

Но его самоубийство, видимо, небыло оглашено, чтобы не наводить панику.

Машину остановили прямо у моего подъезда. Оказывается, в моем телефоне хватило зарядки и я сразу открываю переводчик и забиваю фразу с платка. «Ты не можешь убежать от судьбы». Я достаю тот самый платок из кармана. Он почернел. Был белым, а стал абсолютно черным. Ранее у меня была другая позиция и не смогла бы поверить во всю эту мистику, но сейчас… Это знак. Я должна идти в библиотеку.

Глава 2. Генри Скотт

Генри был соседом Доминики. Рассказ о нем стоит начать с описания его комнаты: он любил вешать всякую всячину на стены – репродукции картин других художников (Почему «других»? Потому что Генри и сам был начинающим художником ), свои работы, фотографии, которые он делал, работы Доминики. Да, они оба любили рисовать… Хотя, как любили?.. Мало сказано! Они отдавали себя этому делу почти полностью. Интерес к мировой художественной культуре, безусловно, сближал их. Они познавали труды Великих Мастеров, в процессе с тем и самих себя.

Если войти в комнату Генри, то мы увидим его кровать – она стоит изголовьем к правой стене. Над ней висел балдахин, на который этот затейливый рыжий очкарик повесил светодиодную гирлянду, а за нее прищепками прицепил фотографии. А на центральной стене расположено окно: из комнаты Генри открывался чудесный вид из окна – очень душевная чаща, где можно увидеть сосны, березы, липы, осинки, клёны… Он всегда знал, что за ними есть озеро, но никогда не бывал там. А напротив кровати он оборудовал свое рабочее место. Там были разложены железные коробочки с карандашами (они просто завораживали его своим видом!),пеналы с маркерами, акварельные наборы, которые редко использовались… У него в коллекции был даже набор для каллиграфии!..

И Генри, и Доминика любили заниматься графикой. Но в остальном у них были сплошные разногласия!.. Доминика ничего не признавала кроме масла, акварели ( она негативно относилась даже к акриловым красками и гуаши, именуя их «жалкой пародией масла), так же она предпочитала пастель, графические материалы… Она была консервативна, можно сказать так – не выходила за рамки техник, которыми пользовались все великие художники. Она писала пейзажи, портреты, натюрморты…

Генри, пусть уважал живопись и графику и знал основы, пользовался, как было вышесказано, совсем иными материалами. Он был концептуалистом. Еще он предпочитал абстракционизм. Он был большим поклонником абстракционизма.

Но они никогда не ссорились. Доминика не была противником взглядов Генри, хотя не понимала взглядов Генри. А Генри говорил, что понимает все – просто на данный момент его душевное состояние такого – хочется побыть эдаким типичным современным художником.

Обычно, когда они обсуждали предстоящие работы, они давали советы, вписываясь в рамки вкусов друг друга. Все же, Доминика не понимала сути интересов Генри – она считала, что это все изрядно просто и недалёко, несколько легко. «Пустая мазня» – если заглянуть глубоко в ее душу, то именно это понятие будет точным.

Но часто один момент может все изменить, как это случилось ранее.

Глава 3. Прерванное введение в суть абстракционизма

Тучи бегали по небу, дожди то переставали лить, то возвращались вновь, – вот так можно описать этот вечер. Время уже перевалило за восемь часов вечера, а Доминика все же не явилась в библиотеку.

Наши товарищи, а именно Генри и Доминика проводят этот вечер в его комнате. Они сидят на кровати, развернувшись к окну. Как обычно, они рассматривают всякую всячину, которую он развесил на стенах. Это отвлекло Доминику окончательно.

Зашел разговор о творческом кризисе – Генри говорил, что для избежания его нужно изменить художественное направление кардинально. И вообще – перемена, по его мнению, – есть самое важное начало в жизни. С чем согласилась Доминика:

– Да, Генри, ты прав. Но у меня этого не выходит. Такова моя натура… – эти слова словно возбудили Генри. Он дёрнулся так, будто ему предстояло крупное публичное выступление, и сказал:

– Посмотри… Посмотри на ту картину, – он указал пальцем на репродукцию картины неизвестного, увы, художника, на которой по темно-синему фону было сделано несколько мазков лиловым и немного салатовым цветами, и были сделаны капли белилами; такая картина заведомо не понравится его подруге, очевидно, что Генри нашел ее в интернете абсолютно случайно, – я даю тебе время, чтобы подумать и рассказать, что ты видишь на ней…

– Космос! Это космос. Я вижу космос. Нечего думать – там изображён космос! Это довольно недурно… – спешно ответила Доминика, сею секунду увидев на лице своего собеседника разочарование:

– И все?!– эти слова Генри замешкали Доминику.

– Ну… – начала суетиться она. И тогда Генри начал свой рассказ:

– Абстракции… В них тоже есть смысл! Он есть! Так же глубок он, как и в картинах Сальвадора Дали, например! Ты ведь любишь сюрреализм?.. Просто абстракцию сложнее прочесть. Задача любого абстракционистического произведения в том, чтобы заставить увидеть каждого то, что на душе твориться непосредственно у каждого. Когда я смотрю на эту картину, – снова указал он на вышеупомянутый шедевр именуемый Доминикой космосом, – я вижу бесконечность времени. Я вижу смерть и жизнь. Я вижу вечное движение галактики. Я вижу отчаянье. Мы настолько маленькие, что то, что мы делаем неважно. От каждой ряби в озере не изменится будущее вод…

Доминика слушала Генри с открытым ртом. Она хотела что-то сказать, – неудивительно, если ее товарищ натолкнул ее на какие-либо мысли своими красноречивыми словами. Но их прервал отец Генри – он вошёл, и сказал, что звонила мать Доминики, – нужно что-то сказать, и она побежала в коридор к телефонной тумбочке.

Взяв трубку, она слышит:

– Алло… Ха-ха…Алло… – этот голос небыл голосом ее матери. Это был явно некто иной – словно она знала этот голос всю свою жизнь. Это небыл женский голос или мужской. Это звучало будто интуитивно. Но можно сказать одно – это звучало несколько угрожающе.

– Кто это? – спросила она.

– Человек, – коротко ответил оппонент так, что Доминика сразу поняла, кто с ней разговаривал. Она, безусловно, была напугана, но решила не подавать на то виду:

–Да-а-а?.. Ничего себе! А я то думала, обезьяны научились говорить. Представьте себе, по телевизору показывали – шимпанзе научились телефоном пользоваться!.. А мне, кажется, звонила моя мама.

– А вы поменьше телевизор смотрите, Доминика. Не всем ведь угождать вам…

– Но и тебе никто ничем не обязан, а в особенности… – но она была прервана:

– Ха-ха… Прыгайте из окна! Ха-ха-ха! Прыгайте из окна! Прыгайте из окна! Ха-ха-ха… Уйди, я окна мою!.. Ха… – Тот самый истеричный смех. А после раздались долгие телефонные гудки. Даже они звучали зловеще.

После такого, ясное дело, сделалось мерзко, и Доминика убежала назад к Генри.

Генри, увидав ее испуганную физиономию, спросил:

– Что стряслось? Кто звонил?

– Да так!.. Один придурок…

Глава 4. Неудачный побег от судьбы

– Извини, Я чую, у тебя проблемы. Могу я чем-то помочь тебе? – взволновался Генри. Доминика только вздохнула в ответ. Генри не любил, когда игнорировали его желание помочь, но все же был настойчив:

– Тебе нужно отвлечься. Мы можем устроить настоящее творческое приключение! Помнишь, как мы вмести поехали в горы на пленэр? А потом пытались успеть хоть что-то нарисовать, дабы воспроизвести закат, покуда солнце не зашло? Вот так экстрим!..

– Да, ты прав. Что ты придумал на этот раз?..

– Мы вылезем через окно и направимся к озеру, которое в сердце чащи, что за моим окном, чтобы сделать фотографии.

– Почему-же через окно?..

– А как же? Ты не думаешь, что нас хватятся? Мы закроем дверь. Родители подумают, что мы уснули. Я не знаю, как долго мы будем в пути. Я никогда не видел этого озера.

– Ничего себе!.. Никогда не видел озера, которое недалеко от твоего дома, при этом ты был во многих неведомых долинах, о которых не знает почти никто.

– Да!..

Генри быстро встал, схватил рюкзак, смёл туда барахло со своего стола единым движением руки, на верх положил камеру.

– Генри… А почему ты не берешь с собой мобильник?..

– Зачем это? Родители могут заподозрить, что нас здесь нету. Они решат проверить, и позвонят мне. И мой мобильник заиграет здесь, в комнате. Они поймут, что мы с тобой просто прикорнули, раз уж я не беру. Дернут дверь, дескать, свет в комнате выключить – а нет, она на задвижку закрыта. Ну, да и черт с ней. Подумают – пусть уж спят, не ломать же замок…

–Генри! А у меня телефона вовсе нету с собой. А вдруг мы заблудимся?! Или тебя съедят волки?!

–Почему сразу меня? Есть еще ты. Заблудимся – будем учиться выживать.

Генри открыл створки окна и обернулся назад, пристально посмотрев на Доминику:

– Разве у вас не образовалось некой телефонофобии, Доминика О`Брайан?

И она узнала этот голос. Будто Дэмиен вселился в него. Внутри нее словно поднялось пламя.

– Генри?!

– Что такое? Полезай!.. Все будет чики-пуки!

И она успокоилась, подумав, что это была лишь галлюцинация от переутомления. Она последовала за Генри.

Глава 5. Ночь, длинною в смерть

Прим. автора: повествование в данной главе ведется от первого лица, которым будет являться Дэмиен МакГроуэн.

Знаете, как ужасно тянулись дни за днями, покуда я был жив?.. Каждый день я стоял в кругу одноклассников, потупив глаза на стену, покуда они вели свои беседы. На душе было мерзко и паршиво. Они говорили… Они говорили о своей личной жизни, о житейских проблемах… Их житейские проблемы были крайне банальны. Например, у кого-то дома в уборной плохо закрывалась дверь. Или у кого-то не сложились отношения с родителями из-за того, что те не отпустили их в непристойное заведение…

А ты… Твой мир выглядит иначе. Ты живешь чем-то инным. Чем-то прекрасным. И в этой рутине ты чувствуешь, что ты вот-вот заплачешь и убежишь прочь. Ты чувствуешь, что твой мир растворяется. Он теряется. Он пачкается об быдло-мир Бездуховных Мразей. Они не способны на чувства. Они не могут любить. Они говорят, что могут, они уверены в этом. Но эта любовь без жертв. Среди них ты теряешь надежду на то, что возле тебя окажется хоть кто-то, кто сможет тебя понять.

Марионетка никогда не сможет узнать о том, что ей управляют! Она всегда будет думать, что она – уникальная живая кукла. А все почему? Все потому, что она может думать только тогда, когда ее дёргают за нити!

Все знают тебя как умного человека, для всех ты авторитет тем, что не такой, как они. Некоторые говорили, что я могу гипнотизировать. Может-быть, я могу брать под контроль разумы. Но не умы! Они считают тебя безумным, но все же признают, что ты выше. Потому думают, что ты достоин того, чтобы быть ввязанным в их ужасный быт. Но ты просто не хочешь портить этих отношений. Единственные прекрасные моменты бывали только на уроках, ибо там могли по-достоинству оценить меня. Не всегда, конечно. Не все учителя видели во мне потенциал, – я был слишком творческим человеком, мой интеллект было трудно вписать в рамки схем и таблиц – он безграничен. Были учителя, которые будто боготворили меня, – как миссис Б. Для меня было важным знать это. Мне было важно знать то, что кто-то в этом мире думал, что я не только безумен, а ещё и гениален вместе с тем. Но в моей жизни кое-что лучше.

Это бывало, обычно, после семи часов вечера и вплоть до глубокой ночи. Ты падаешь от чувства, что твой внутренний мир никому не нужен… Ты чувствуешь себя так низко от того, что тратишь в себя впустую на пустых людей. Тебя и твой внутренний мир никто не поймет, а все потому, что твой уровень развития выше. Да!.. И ты закрываешь глаза. Как раз в этот момент происходит нечто… Самое прекрасное, что может быть в этой жизни. У тебя в голове рождается какое-то изображение… Пейзаж, взятый из той планеты, что внутри тебя. Из той планеты, на которой ты никогда не побываешь, но в своих работах ты соберёшь ее по кусочкам. За всю жизнь. Она дана лишь для того. И ты достаешь все необходимое и рисуешь. Пишешь. Нет. Это все пустые слова. Ты выносишь свой внутренний мир на холст. На бумагу. Мне иногда было все равно, на чем рисовать. Главное – быть в гармонии с ним. В полной прострации. В полном одиночестве. Планета, известная только мне. А может, через столетия люди смогут освоить эту планету… А может и нет. Главное, что о ней знаю я.

И ты проводишь остаток ночи пребывая в своей прекрасной прострации, ага. Ты творишь. Пока ты творишь, ты есть.

А утром все начиналось снова. Бесконечная цепь. Цепь питания, ха-ха…

О, я помню свой последний вечер. В деталях. Я вернулся домой в час пик. Ненавижу это время. Солнце начинает светить ярко-ярко. Мелкие людишки бегают-туда сюда, суетятся, решают свои мелкие проблемы… Полная рутина. Ужас.