скачать книгу бесплатно
День был чудесный. Ярко и тепло светило солнце. На небе не было ни одного облачка. Дрёма, уже внутренне согласившийся с неизбежными переменами в жизни, и Надя, непринуждённо болтая, выскочили на улицу и направились к центру посёлка.
Центром посёлка называлась небольшая площадь, со всех сторон зажатая высокой оградой, к площади примыкали здание «стражи», гимназия, в которой училась Надя, какие-то шумные мастерские и магазинчики.
Во дворе гимназии росло три кипариса, две пальмы и один платан, вносившие некоторое разнообразие в тоскливую архитектуру центра. Под деревьями беспечно играли дети, всегда остающиеся самими собой в любые эпохи, невзирая на изменчивые миры. Пройдёт время, и мир поглотит их бесхитростные игры, где обиды недолговечны, а ссоры не кровопролитны. Это будет, а сейчас, ловко подхватив звякающие цепи, они бегали, кричали и радовались новому дню. Надя направилась к ним, за нею, несколько робея, пошёл Дрёма.
Столпившаяся ребятня с интересом разглядывала странного новичка. Но, быстро усвоив ответы на бесхитростные вопросы, среди которых самым трудным был: «…ну ты же не мог появиться из ниоткуда? Все откуда-то», – они просто пригласили Дрёму играть вместе. На что тот сразу же согласился, тайно надеясь быстро обставить скованных цепями «тихоходов».
Тайные надежды, как ни странно, не оправдались. Дети Прикованной будто не замечали явных помех, мешающих им в игре. Дрёме пришлось приложить немало усилий, доказывая, что и чужие не лыком шиты. «Надо же, они не замечают своих многочисленных Я, мне же приходится постоянно вспоминать об одном единственном Ячу, то натирающим руку, то больно бьющим по ногам» – искренне удивлялся он.
Если не считать нескольких безобидных стычек, вызванных перипетиями игры и тут же быстро забываемые и прощаемые, то день для Дрёмы пролетел весело и быстро. Возможно, он и был для мальчишек и девчонок чужим, и то – только благодаря наличию бездушной железки, выкованной руками взрослого кузнеца…
Все последующие дни проходили в играх, шалостях и развлечениях, таких схожих и здесь, и там… в том мире. Он гонял тряпичный мяч (удививший его только вначале), прятался в «звоннице» (горячо доказывая, что это совсем не «звонница» – а обыкновенные прятки; только дома туки-та, а здесь нужно было ударить Я о другой металлический предмет), и с трудом соглашался быть чужим, когда играли в «войнушку».
– Дрёма, лови! Эх ты, растяпа!
– Да ладно, с кем не бывает.
– Да не ладно, – с досадой, – проигрываем!
– Ничего, догоним!
– Ага, давай догоняй!
Каникулы – как каникулы, и у нас, и здесь, – думал Дрёма, вытирая со лба пот. – Это надо же так ловко бегать!
– Ну что – выдохся? – подошел вспотевший Лёшка и присел рядом.
– Да, устал маленько. Вы классно бегаете. Слушай, а это что за Я? – Дрёма взял в руку свисавший с запястья маленький брелочек в форме руки.
– Яхо.
– Ты же знаешь, что я не местный. – Дрёма ухмыльнулся.
– Он собирает марки. – За хозяина брелка ответила подошедшая Надя.
– А его обязательно носить?
– Хм, да вроде, нет, я сам так захотел, – Алексей пожал плечами, как бы говоря: глупый вопрос.
– Нет, Дрёма. Ярод, Яжив или Явер мы носим все, некоторые с рождения. Взрослые носят: Яраб, Ячин, Яс, у школьников свои Я. – Надя с серьёзным видом сопровождала объяснение показом своего набора брелков, если они отсутствовали, то она, вздыхая с сожалением, указывала то место, которое они когда-нибудь займут.
Дрёма делал вид, что внимательно слушает, а сам про себя не мог расстаться с удивлением: зачем всё это? И больше всего поражало отношение жителей этого странного мира к «никчёмным железкам». Они почитали их и желали приобретения неудобного «хлама». Ему казалось, что местные законы появились позже странного желания – иметь Я, они просто констатировали факт. Странное дело, – думал он, – я удивляюсь, но мне кажется, что где-то в глубине самого себя я готов принять эту несуразицу и даже ужиться с ней! Я же собираю значки и горжусь своей коллекцией. И всё моё отличие от Лёшки состоит в наличии или отсутствии Яхо. Но разве мне не хочется кричать о том, что в чём-то я лучше и чем-то отличаюсь от других?!
– Дрёма, будешь с нами играть!?
– А то.
Новый мир открывался перед ним так же, как открывается картина – под разными углами зрения и освещением. Но самое большое и неприятное открытие произошло как-то вечером за чашкой чая.
– Как слепая!? Вы же всё видите! – Он смотрел на маму Нади и никак не мог понять, о чём идёт речь.
Был раскованный день (выходной, когда допускалось снять некоторые Я), они втроём (мама, Надя и Дрёма) сидели в тени шелестящих яблонь и пили молоко со свежеиспеченным хлебом.
– Дрёма, – мама весело рассмеялась вместе с дочкой. Ей начинала нравиться непосредственность и искренность этого мальчика, и она, все больше и больше проникалась к нему доверием и сочувствием. – Пора бы уже привыкнуть, что ты не там у себя, а здесь среди нас.
– А что, вы разве другие! И слепота у вас другая? – Он, недоумевающий, продолжал смотреть на заливающихся смехом женщину и девочку.
– Слепые – не искалеченные люди. Посмотри на меня – я здоровая женщина, разве можно по моему виду сказать, что я калека?
– Нет, конечно – что вы, – с чувством откликнулся мальчик.
– Спасибо, спасибо. Слепые… как же тебе объяснить, – мама явно не знала, как рассказать ему о новом значении слова «слепые». Понимаешь, этот мир был так устроен всегда. Испокон веков. И каждому уготовано предназначение. Сеять и жать хлеб, ковать орудия труда, управлять и править – каждому своя доля от рождения. Предназначение судьбы. Вот я и мой муж – Владимир – мы люди простые, труженики. И так повелось, что всех, не имеющих Ячин и Япост, кому не посчастливилось родиться с золотым Яправ, называют в нашей стране слепыми. Конечно слепым быть нелегко, но, поверь мне, наши тяготы – солёный пот, у других же ответственности неизмеримо больше! Людей, достигших определённых чинов на службе во славу Вирта, прозвали немые. – Их удел, молча исполнять свою службу. И на самом верху – избранные. О них говорят: «Глухие рождаются, сразу опутанные сладкими золотыми цепями».
Искалеченный мир, – у Дрёмы было двойственное чувство. С одной стороны – необъяснимая грусть, а с другой – глупый смех. – Неужели нельзя было иначе назвать? А, впрочем, в названии ли дело? Папа сказал, что слова лицемерны на языке и искренни при рождении. Да, папа, думаю, ты был прав. Люди не равны, и так решили сами люди. Согласиться с этим? – Мысли запнулись, так же, как запинается поток, встретив неожиданную преграду. Мысли потонули в кипящих бурунах возмущённых чувств. – И я слепой?
За несколько дней до приезда папы из Стенограда в калитку негромко постучали.
– Можно. – В узком проёме появился одутловатый человек с добродушным лицом.
Одет он был в просторный серый балахон и весь увешан маленькими цепями, блестящими так ярко, что можно было подумать, что он только и занят тем, что все дни напролёт натирает их до солнечного сияния. Кстати, догадка мальчика была близка к истине. Гостем был местный служитель храма «Око Вирта», и полное название его должности звучало следующим образом: Покровитель Немеркнущих Звеньев, Оцепленный храма – чтимый Серафим.
– Вечных цепей здесь живущим! – Благодушно пожелал на входе Оцепленный храма и, приглашённый, с важным видом проследовал на веранду. – Хозяюшка, я что зашёл-то, – он вытер крупные капли пота со лба, – когда твой-то приезжает?
– Да скоро уже ожидаем, – суетясь перед важным гостем, ответила мама.
– Что ж, хорошо. Пусть, как приедет, зайдёт ко мне.
– Непременно зайдёт. Давайте молочка свежего с хлебом. Надя, неси кувшин из подвала!
– Не откажусь, не откажусь, – благодушно улыбаясь, чуть растягивая слова, пропел Серафим. – Ну, а как наш путешественник – привыкаешь? – он устремил взгляд на Дрёму.
– Привыкаю потихоньку. – Дрёма почувствовал, как его уши зарделись – он не ожидал такого внимания к своей персоне.
– Ну что же – я рад. Чужим быть никому не хочется. Так что давай, отрок, вживайся побыстрее! – Покровитель немеркнущих звеньев поправил на себе цепи, от чего они радостно вплелись в разговор. – Приобретай вес. И кто знает, может, когда-нибудь ты станешь важным звеном в Прикованной.
Дрёма не ответил вслух, а сделал двусмысленное движение головой и плечами, мол, посмотрим.
Вошла Надя, неся кувшин с молоком и ароматной булкой свежеиспечённого хлеба. Разговор на время прервался и продолжился после того, как стол был накрыт, и все заняли свои места. Оцепленный храма и мама заговорили о малопонятных Дрёме вещах. Он с интересом слушал, что: «…нужно чаще наводить блеск металла…», «Жизнь – цепочка поколений. Ритуалы сцепки позволяют сохранить преемственность…»
– Да, жизнь, – сладко вздохнул Серафим, – прадеды понимали важность каждого звена. Для них Я служило не украшением, а смыслом жизни. И сегодня очень важно поведать новым поколениям суть «Свода Цепей Вирта». Чтобы они понимали: их благосостояние лежит через отполированный трудом металл предков…
Мама чаще молчала, не прерывая речистого собеседника, и только иногда кивала головой в знак согласия, позволяя себе кротко вставлять в паузы: «да, да» или «не говорите – времена не те на улице».
– Вот и книжники вносят свою лепту – разрывают единство. Не понимают они – бумага горит, а цепи вечны. Говорят, в Стенограде гуляет в народе некая книга «Свобода и цепи», так она, по-моему, называется. Так вот до чего дописался бессовестный книжник! – Цепи Покровителя возмущенно заголосили, сопровождая резкое движение, – представляете: «… без цепей ходить намного легче… Я пробовал и вам того желаю».
– Как же так? – испуганно всплеснула руками мама.
– Вот такие-то дела, хозяюшка. Люди сами разрывают спокойное течение дней. Ведь сказано в «Своде»: «… всё в мире взаимосвязано… Оглядитесь, и вы заметите вокруг себя бесподобную стройность и взаимосвязь всего сущего… Это ли не образ, идущий к нам из седых глубин прошлого, бесконечных звеньев? Где каждое звено – отдельная жизнь… Разбросанные по земле, они представляют собой хаос. Но собранные воедино, выстраиваются в неразрывные цепи гармонии…» – Оцепленный перевёл дыхание и снова продолжил, воодушевлённый внимательным молчанием слушателей, – разве не служит доказательством мудрости, заложенной в «Своде», то, что с каждым новым поколением мы живём всё лучше и лучше. А вспомните, что писалось о прошлом: «… и было смятение. И Вирт Первый глядел с недоверием на племя многочисленное… отражение смущало… зоркая мудрость, проникая в природу тьмы, дальновидно предвидела хаос…» Цепи служат пониманию своего предназначения и своей гармоничной простотой словно говорят: твоя жизнь не бессмысленна – она соединяет прошлое и грядущее. И пусть порой бывает тяжело, именно они позволяют нам сказать: я осознал свое Я, ощущая на себе тяжесть предназначения каждого человека на земле. Глядя на себя и сравнивая свою жизнь с другими, мы спокойно уходим – я был.
Цитируя выдержки из неизвестного Дрёме «Свода», чтимый Серафим незаметно преображался, и в голосе появлялись торжественные певучие нотки.
– Как видите, молодые люди, Я не просто металлические украшения, в них заложена мудрость жизни. Если хотите, философия жизни. Я вот смотрю на вас и вижу: у Нади, несмотря на её юный возраст, уже имеется определённый вес, положение, и не только среди одногодок, что тоже немаловажно, но и среди взрослых, она – новое поколение. Так что…, – Оцепленный смутился.
– Дрёма, – подсказала мама, догадавшись о причине его смущения.
– Да, да, Дрёма, вот вам достойный пример благотворного влияния цепей на весь уклад нашей жизни – вы знаете теперь к чему стремиться. И я от всего сердца желаю вам приобретения новых цепей.
– Спасибо, – без энтузиазма пробормотал мальчик.
Серафим ещё немного посидел, похвалил хозяйку за хлеб и засобирался. У входа он благочинно произнёс:
– Новых звеньев вам и вашему дому.
Уже лёжа в постели, Дрёма вспомнил странного посетителя и его длинные певучие речи. Вроде бы и глупость на первый взгляд, а оказывается, без неё жизнь потеряла бы свой смысл. – Он смотрел в темноту, в которой еле-еле угадывались потолочные балки. – Ведь точно – сними цепи, и чем мы будем отличаться от животных? – да ничем! А цепи связывают нас в общество… – тут он словил себя на мысли, что цепи незаметно становятся необходимой привычкой, – он уживается с ними. Хотя ещё вчера плакал, ощущая на руке холодное присутствие Я. – Я не примиряюсь, – дискутировал он сам с собой, – я учусь терпению и пытаюсь понять этот странный мир. Он же существует – значит, имеет право на жизнь. В следующее мгновение он спал.
Он не был удивлён, когда всё небо покрылось золотыми тучами. Не удивил и странный звук грома – будто одновременно зазвенели тысячи огромных цепей. Какой необычный снег, – подумал он, увидев, как сверху, медленно кружась, устремились вниз яркие блестки. И только когда они приблизились совсем близко, он инстинктивно вжал шею – блестками оказались металлические звенья. Страх быть раздавленным заставил зажмуриться и сжал сердце. Сейчас! Вот, сейчас! Но, как ни странно, ничего не происходило. Лишь обострившийся слух улавливал мелодичное позвякивание падающих с высоты необыкновенных осадков. «С первыми звеньями вас, молодой человек»! Он удивлённо разжал веки. Перед ним, светясь от радости, стоял Покровитель немеркнущих звеньев. «Что? – переспросил он, поражённый этой встречей при таких необычных обстоятельствах». «Посмотрите, какая красота, – по-прежнему улыбаясь, произнёс Серафим, – только в такие минуты понимаешь величие природы – всему свое время. А вы, по-моему, испугались!» «Да немного. Всё-таки металлический снег – такого я ещё не видел». «Ничего, привыкнете – вначале, да, согласен, выглядит более чем странно. Но обратите внимание, насколько они своеобразно чудесны» – Оцепленный храма загрёб полную горсть горящих на солнце звеньев и подбросил вверх, те весело зазвенели и, сплетаясь между собой, устремились вниз. Дрёма, поражённый зрелищем, смотрел на то, как отдельные звенья на глазах превращаются в цепь. «Что – чудо! То-то же. А почему бы и нет – ведь из снега лепят снежки, а из звеньев – цепи». – Серафим явно был счастлив: то, чем он жил, во что верил и чему служил, находило явное и весомое подтверждение в виде заваленных звеньями улиц. Дрёма огляделся: кругом были люди. Лица взрослых одновременно и радостные и озабоченные – красота, но нужно будет расчищать мостовые, они уже свыклись и с красотой и по взрослому – мудро – с заботами. Дети, сбиваясь в стайки, поднимали над собой целые железные облака и, как завороженные, глядели на падающие искрящиеся цепи. Они не понимали – они жили… «Соня»! Он огляделся – никого. И тут опять откуда-то сверху раздался громкий голос:
– Соня, хватит спать!
Дрёма проснулся. Сон, – облегчённо вздохнул он. – Надо же присниться такому!
– Не притворяйся – ты уже не спишь!
Он повернул голову и снова зажмурился – яркое солнце пробивалось сквозь узкую щёлочку между плотно задёрнутыми шторами. За полосой утреннего света стояла Надя и настойчиво будила его.
– Знаешь, такой странный сон приснился, – потягиваясь на постели, ответил он.
– Знаю, знаю. А ты знаешь, который час – десятый. Поднимайся, мойся, и будем завтракать. – Надя скрылась за дверью, оставляя его наедине с полосой яркого света.
Уставшие после весёлых игр, ребята вповалку растянулись на земле в тени деревьев. Громкие крики, только что оглашавшие местные полянки, сменились умиротворённой тишиной.
Дрёма лежал и смотрел на бегущие по небу облака. Так хочется знать: эти облака так же будут медленно парить над мамой; или всё, буквально всё изменилось – и облака, и люди, и, может быть, и я. Ну, облака и люди – не знаю. Но ведь я – прежний. – Дрёма оглядел полянку, на которой валялись вповалку уставшие товарищи по играм. – И дети, сними с них цепи, такие же, как и в том мире. Хотя, нет, – он посмотрел, как Андрей, лениво повернулся на другой бок. Он привычным движением сгрёб все свои Я и перенёс на новое место. — Я незаметно заставляют жить иначе. И если мне суждено жить здесь, то я тоже приноровлюсь и стану, не задумываясь тащить на себе всю эту Ячушь. – Последнее слово развеселило его, и он тихо, про себя, рассмеялся своей находчивости.
– Ты чему смеёшься? – шепнула Надя, расположившаяся рядом.
Так-так, – подумал Дрёма, – и за мной наблюдают. – И он повернул голову в сторону девочки.
– Да так, о своём, – ему не хотелось посвящать её в свои мысли, тем более что для неё они были бы оскорбительны…
Он совсем не похож на остальных ребят. Постоянно о чём-то думает. Хотелось бы знать о чём. «Наблюдатель» – резюмировала она, улыбнувшись своему сравнению, и сразу нахмурилась – это она улыбается ему, но у остальных несколько другое отношение…
Дети, не задумываясь, включают его в свои игры и развлечения. Включают с оговоркой – чужой. Это слово часто неосознанно вклинивалось в разговор, когда речь заходила о Дрёме. Вот почему Надя нахмурилась – ей хотелось, чтобы Дрёма забыл все свои невзгоды и стал одним из них. Она снова стала незаметно наблюдать за ним. А захочет ли он носить Ярод? – думала она, глядя, как Дрёма долго не мог найти место для почти невесомого Ячу… Думая о счастье другого она обязательно оковывала его «цепями счастья».
* * *
Я становилось такой же необходимостью, как собственное имя. Имя мы получаем при рождении, очередное Я, так же вручалось в связи с тем или иным событием в жизни. По прохождении какой-то вехи, установленной кем-то когда-то у обочины жизни и с тех пор служащей путеводным знаком: столько прошёл, туда иди.
Дрёма недоумённо рассматривал новенькие, начищенные до блеска Яжив и Япри. Рядом стояла сияющая Надя и чем-то озабоченная мама Нади. Его живо поздравляли, жали руку неизвестные люди. Он несколько отстранённо кивал головой и снова взвешивал на руке увесистые «украшения».
– Вот теперь ты можешь считаться одним из нас – житель Прикованной!
Немой третьего уровня искренне и крепко пожал руку подростка.
– Рад, очень рад! Носи эти Я. Гордись ими и они, поверь мне, – немой третьего уровня наклонился к Дрёме, – сослужат тебе добрую службу. Я по себе знаю. – Немой выпрямился, – я, если хочешь знать, тоже чужой.
– Чужой?!
Дрёма недоверчиво оглядел видную фигуру немого третьего уровня. И чиновничий кафтан, и целый ворох всевозможных Я утверждали обратное.
– Не веришь! А ведь истинная правда. Приглядись. Ничего не замечаешь?
Дрёма стал бесстыдно рассматривать каждую черту на лице, не упускал из виду одежду. Ну, чуточку глаза раскосые, цвет кожи отдаёт желтизной, но всё остальное самое обыкновенное.
– Не ищи, не заметишь. – Немой третьего уровня хитро подмигнул Наде.
– Ну, цвет кожи, и глаза, глаза, простите, как у монгола.
– Цвет кожи? Глаза, как у монгола? – пришёл черёд удивляться чиновнику администрации, – не знаю кто такой «монгол», но вы, молодой человек, весьма зорьки. Хм, да, – немой, потёр рукой подбородок, – да только я просил внимательно разглядеть мои Я. Хм, глаза раскосые – я бы и не заметил.
И верно, Дрёма после некоторых усилий заметил, среди гирлянды Я, крохотный Ячу.
– Увидел. Да-да – Прикованная моя вторая родина. А родился я с «лисьим хвостом».
Заметив замешательство Дрёмы, Надя пришла на выручку:
– «Лисий хвост» это такое особенное плетение цепочек. Такие носят обычно на востоке.
– Молодец, – похвалил Надю немой третьего уровня и обратился к Дрёме. – Учись, схватывай всё на лету и тогда подножки, подставляемые нам судьбой, могут превратиться в трамплины. Со мной так и произошло. Оказавшись в Прикованной, я чувствовал себя раздетым, обделённым – ни одного Я. Ты можешь понять весь ужас моего состояния. Но я не отчаивался – учился, присматривался, приспосабливался, пробивался и вот, – чиновник гордо взвесил на руке все свои многочисленные Я, – хороша коллекция. Неправда ли? Чего и тебе желаю.
– Да уж, – Дрёма посмотрел вверх. Немой, почему-то, напомнил купца из учебника истории предлагающего драгоценные меха, только вместо мягких мехов с руки свисали цепи и цепочки, вызывая зависть у покупателя.
Дома накрыли праздничный стол. Мама Нади давно успела присмотреться к Дрёме, и он больше не внушал подозрения: «скромный, на чужое глаз не положит, а главное – чудаковатый он какой-то, и не чужой и не прикованный». Были приглашены гости.
Дни быстро пролетали. Однажды после обеда к Наде заскочила подружка Ольга. Вертлявая с веснушками и двумя косичками над ушами.
– Пойдём, там Петька приехал из города. Столько нового рассказывает.
– Петька, – худощавый парёнёк, с чёрными, как уголь волосами протянул руку.
Ого, сколько Я, – подивился Дрёма и протянул свою руку.
Вечером того же дня они с Надей сидели в садике на лавочке и разговаривали.
– А что у него за Я на правой руке, у запястья? Важное какое-то.
– Ягл. – Ответила Надя, затем спохватилась и разъяснила, – у Петьки отец глухой.
– Бедный.
