Полная версия:
Державю. Россия в очерках и кинорецензиях
Андрианов создал контрастную эстетику Готэм-сити: бэтмобили, черная кожа, ампирные храмы добра и готические вражьи чертоги. Он вписал Сталина в кремовые балюстрады виртуального Дворца Советов, будто снятого с полотен Комара и Меламида (там, где к Вождю прилетает с перстами пурпурными Эос). Он озарил бастионы Лубянки алыми зарницами и разве говорящих летучих мышей не нагнал, хотя мог. В таком регистре вполне можно и войну перенести, и чертей напустить, и ЧК обелить – ибо не всерьез, а на пользу делу; срок давности, что ни говори, позволяет. И нарочито «жирная», как в немом кино, актерская игра является очевидной режиссерской задачей: звериный оскал фосфорической женщины Толстогановой, басаврючий хохоток Газарова-Берии, гримасы Бондарчука и коленца Горбунова вполне соответствуют балаганной природе жанра (хуже, когда задача плохо играть ставится скверным артистам, взятым на эпизод за мультипликационную типажность).
В остальном торт удался.
Бондарчук с розой дает янтарное танго имени Кортнева в лучших традициях новогодних песен о главном. Москва смотрится сбывшимся раем О. С. Бендера, где мулаты в белых штанах и дети с мороженым. Пули летят меж бархатных портьер и мраморных ступеней. Жаль только, во имя дивного боя Бондарчука с группой захвата НКВД пришлось пожертвовать блестящим диалогом:
– Значит, вы не арестованы?
– Ага. «Откройте, телеграмма». Идиоты! Положил на месте всех четверых.
Но глядя, как кувыркаются оземь черные рыцари в коже, Акунин должен авторов простить. Он явно всю жизнь хотел это увидеть.
И пересматривать по многу-многу раз.
1941. Немцы/Наши
Доживем до понедельника70 лет назад в воскресенье началась самая большая в русской истории война
Немцы были лучшей армией Второй мировой. Поляков они схарчили за 17 дней, французов за 30. Англичан нагнули в Африке, вышибли из Нормандии и напрочь блокировали на островах подводным флотом. Им и американцам крепко досталось в Арнхейме и Арденнах, а никаких других крупных сражений (за высадкой в Нормандии) они за год на европейском ТВД и не вели.
Кадровую русскую армию уничтожили за четыре месяца. Дальше воевали уже мобилизованные резервисты – те 4 миллиона, что встретили немцев летом, превратились в пыль еще до начала зимы.
Они были лучшими. Они просто разинули пасть на слишком большой кусок. Вечная судьба вконец обуревших империй. Только в 1943-м буксующая, выдохшаяся, надорванная германская военная машина догадалась заказать разведке анализ русских мобилизационных ресурсов. Делал его начальник 12-го отдела Генштаба полковник Гелен, будущий глава западногерманской разведки. Отчет вышел безрадостным: 22 июня Германия связалась со слишком большой территорией, слишком многочисленным населением и слишком мрачным климатом. Не по зубам. Или, наоборот, по зубам – кому как нравится.
А поначалу все было так превосходно, так радужно. Военная мысль вечно не поспевает за техникой. Вермахт был единственной армией в истории, что вступил в войну нового века, войну машин, с соответствующей тактикой и стратегией. Триумф немецкой военной мощи был обеспечен гением командующего бронетанковыми войсками генерал-полковника Гудериана – человека, не дослужившегося у фюрера даже до генерал-фельдмаршальских погон (дослужившихся было аж 19!). Гудериан всего-навсего создал новую структуру танковой дивизии, обеспечившую ей максимальную свободу автономных действий. Придал ей полк противотанковых орудий – для отражения моторизованных контрударов. Саперный батальон – для наведения понтонов через мелкие речки. Батальон мотопехоты на бронетранспортерах – для зачистки инициативщиков с «коктейлями Молотова». Конвой автоцистерн – для оперативной заправки в пути. Танковая дивизия рейха превратилась в торпеду, которая гуляет сама по себе. Ушло в прошлое планомерное позиционное выдавливание врага с территорий; танковые клинья врубались в оборону на сотни километров, рвали коммуникации, связь и снабжение. Окруженные группировки, изолированные от провианта, боеприпасов и медикаментов, сдавались сами. Пленных было взято 3,8 миллиона – к такому количеству ртов германское хозяйство и медицина просто не были готовы. Повальная смертность в плену от истощения и болезней, вызванных этим истощением, не была зловредным фашистским умыслом – с той же бедой, хотя и в гораздо меньших масштабах, наши столкнулись в Сталинграде. Об этом не очень принято говорить, но из 90 тысяч взятых тогда в плен немцев выжило шесть. Танковое наступление невозможно планировать – к этому открытию Гудериан пришел практическими путями. Мобильной группировке нужен максимальный ресурс и максимальная самостоятельность командиров. «Действуй по обстановке» – главный закон маневренного боя кружил наполеоновские головы молодых бронетанковых офицеров.
Россия ответила на это, как обычно, числом. Со стороны русская армия походила на семена дракона: на месте срубленных вырастали новые дивизии, и конца этому не было видно. Расхлебывать беспрецедентную мужскую убыль пришлось уже после войны, и конца этому не видно по сей день.
К зиме мы потеряли: кадровую армию, почти всю авиацию и флот, хлебно-угольную Украину и промышленную Белоруссию. На фоне неисчислимых бед и потерь плевыми казались неприятности Германии, которая в свете ослепительных побед и феерических успехов не выполнила ни одной (!) из поставленных перед собою задач.
Москву – не просто символ, а крупнейший коммуникационный узел (регионы практически не имели железнодорожной связи друг с другом, только через Москву) – взять не удалось.
Главный энергоресурс – Кавказ и Бакинские нефтепромыслы в частности – оставались в неглубоком, но все же советском тылу.
Тяжелая промышленность, кроме самой прифронтовой, оперативно погрузилась и переехала за кудыкину гору и пределы досягаемости бомбардировочной авиации, где восстановилась с буквально неприличной и пугающей быстротой.
Закончить войну до холодов и зимовать в тепле, а не в поле не вышло, а навыков пошива зимнего обмундирования не имела не только Германия, но и вся порабощенная ею солнечная Европа. Валенки – это что?
Танк Т-34 оставался лучшим в мире, самолеты совершенствовались на лету. Крупнейшие военачальники рейха – тот же Гудериан, категорически возражавший против вторжения в Россию, уже к первым холодам «крепко призадумались», а самые адекватные и способные к стратегическим расчетам еще осенью 41-го сказали: амба.
И к этому черному осознанию привели не только наши морозы, просторы и демографические доблести, но и такая нематериальная данность, как ярость благородная. Россия не была единой никогда. Там, где коллективизированное крестьянство сдавалось в плен неисчислимыми жвачными стадами, злющие городские кибальчиши, взращенные осмеянной пропагандой, дрались за десятерых, до упора, до железки, до последней степени крайности. К зиме Германия потеряла в России убитыми, ранеными и пленными 785 тысяч штыков, что для страны, державшей под ружьем всего 7 миллионов, было потерями немыслимыми, неподъемными, неисчислимыми.
Вот и вся военная тайна.
А больше я вам, буржуинам, ничего не скажу, а самим вам, проклятым, и вовек не догадаться.
1942. Тыл
Слезы на копье50 лет фильму «На семи ветрах»
Есть все основания полагать, что сюжетную схему «Семи ветров» автор сценария Галич снял с американского фильма «С тех пор, как ты ушел». Недоказуемо и ненаказуемо. Затем публику закрытых показов и знакомили с достижениями соседей, чтоб наполнять уже готовые формы социалистическим содержанием. Штука в том, как из умелой, но заурядной голливудской мелодрамы посредством судьбы и родины сложился лирический шедевр местного значения.
Мужчина ушел воевать.
Мужчина вернулся.
Меж двумя этими экстремумами легли спрессованные в 150 минут годы и дни женщины, занятой только им – человеком, который ни разу не появится в кадре. Зима, весна, лето, осень, опять зима от «Не поминай лихом» до «Ну здравствуй, это я», от теребимого по-вдовьи платка до проливающейся из дверного створа на голливудский манер божьей благодати.
То, что называется «простенько, но со вкусом».
Американцы не сказать любили, но уж точно уважали свой фильм. Номинировали на «Оскар» за все – главные и вторые роли, музыку и камеру, монтаж и декорации. Ценили как поворотный момент в ротации студийных поколений. Там снова явилась взору подросшая всеамериканская бэбистар Ширли Темпл, в ясельном возрасте годами удерживавшая корону самой высокооплачиваемой актрисы США. Вторую роль сыграла новая фаворитка всесильного Селзника Дженнифер Джонс, навек впечатанная в историю кино послевоенной «Дуэлью на солнце». Последний раз «давала качество» сошедшая вскорости в тень Клодетт Кольбер, звезда «Полуночи», «Палм-Бичской истории» и «Восьмой жены Синей Бороды».
Как и все женщины белого мира в то черное пятилетие, солдатка с дочерьми трудилась на воензаводе, жадно смотрела хронику, отчитывалась перед мужниным фото и соображала праздничный стол из ничего. Как все, слушала бодрое радио и давала волю отчаянью ночью.
И все же чего-то фильму недоставало.
Большой истории и большой войны, которую внесли в сюжет Россия и драматург Галич.
Докатив бои до Волги, до «твоего порога», они прихлопнули чинно-цивилизованное разделение труда: мы типа здесь верим и ждем, а вы там держите мазу за родной огонек. И здесь белила сыплются с потолка, а гильзы под ноги, и здесь лампочка с металлическим колпаком болтается на шнуре – дезавуируя особую исключительность мужской миссии и всякие котурны. Воюют все. Свезет – свидимся.
Галич верхним чутьем, подлинным писательским слухом облагородил и неизбежное искушение. Не тыловой хлыщ, не безнадежно влюбленный друг семьи, а сам принц-греза капитан Славочка Суздалев в исполнении бархатного Тихонова вдруг садился за рояль и заводил негромкую песнь о вьюге и разведке. Он впервые был тонок и ненарочит после ролей сорока сороков сельских механизаторов и развязных судовых радистов, впервые музицировал с гусарским умыслом (как позже Штирлиц, Болконский и Мельников) – отшить такого, с дымчатым взглядом и грудным узнаваемым голосом, было задачей для самых высоких и преданных натур. Не сегодня, капитан. Не на этой улице. Как в песне твоей: ты уж прости.
И образ дома, нерушимой скалой громоздящегося там, в тылу, у Джона Кромвеля не мог не выйти святочным: изморозь, бульдог на коврике, еловая лапа, папино кресло. У нас – стояла редутом каменная коробка с обвисшей табличкой «почта»: редакция, госпиталь, пулеметное гнездо, просто Дом, где ждут. Ехали мимо грузовики с одинаковыми сердитыми людьми: сначала назад, потом обратно.
Они и были главным драмообразующим звеном, движущиеся по карте безликие квадратики, холодно учтенные в графе прихода и расхода. Америка потеряла в войну четверть миллиона мужчин – на круг в сто раз меньше наших. Потому в возвращении одного не было у них никакого чуда и Божьего промысла, на которые особо уповают сочинители фронтовых мелодрам. Просто удача, щепотка везения, выигрышный жребий.
Для русской женщины в час прихода целого мужика воистину стал свет – то, что тщетно симулирует в хеппи-эндах лучший кинематограф планеты.
Открывай, жена.
Стоять-бояться.
Конь в пальто.
А всего-то 42-й на дворе, и все еще без погон. До Берлина еще и новая форма, и 27 ветров, и сорок пудов большого необщего горя.
Прости, американец, не твоя вина.
Мерси за сюжет.
1943. Волга
Дары волхвов«Сталинград»[3], 2013. Реж. Федор Бондарчук
Последнее время у нас растет число фильмов, которые сильно теряют в пересказе. История фильма «Сталинград» – о том, как в одной сталинградской руине сошлись (в хорошем смысле) местная жительница в больших ботинках и семеро солдат, из которых один трус, другой балбес, третий бывалый, четвертый потертый, пятый немой, шестой вообще матрос, а седьмой командир и за все ответчик, – обещает немыслимую театральность, которую мы тысячу раз наблюдали в спектаклях «В списках не значился» и в фильме «На семи ветрах». Каждый будет симулировать индивидуальность, и напишет домой неотправленное письмо, и произнесет свою дозу патриотических мантр в назидание потомкам, а потом все погибнут, спрятав барышню ради жизни на земле и продолжения рода.
Так вот, почти ничего этого не будет. Прежде всего не будет искусственной шестидесятнической индивидуальности, потому что случится дополнительное действующее лицо, в программно-гуманистическом кино игнорируемое: грохот-огонь-сажа и прочая технологическая геенна. И это действующее лицо стянет на себя одеяло, как капризный премьер в групповой антрепризе. Ибо в общем кромешном аду не столько важны различия, сколько то, что все стреляют в одну сторону; и перечень побитой родни у всех похож, и разницы меж фамилиями Куликов, Громов, Астахов и Никифоров нет никакой совершенно. А что у одного прибаутка «в общем и целом», у другого концертный баритон, а третий метростроевец – это все перестает действовать при первом же залпе и криках снаружи на чужом языке, которых будет преизрядно.
Это кино о том, как стюардессинской внешности блондинка и просто домашняя брюнетка в разное время лежали под немцами и за то пользовались ненавистью пожилых и молодых, – только одной… (чуть не написал «повезло») только одной не повезло меньше, а другой больше, и та, которой не повезло меньше, сочинила для сына другую, приличную, гордую историю этой войны и этого подвала, которая нас устраивала семьдесят лет, а теперь устраивать перестала, – и режиссер Бондарчук рассказал, как было на самом деле, все равно подписываясь под ее гордой сказкой большими буквами.
Это фильм о том, как разведгруппа «Калуга» дважды не выполнила задачу, потому что и задачи на той войне ставились непосильные, и на выполнение их никто не рассчитывал, и сверхзадача для всех была одна: пустить немцу побольше юшки – а с ней худо-бедно справились и страна, и Калуга, и разведгруппа, названная в ее честь. И эта сверхзадача исстари бесила и по сей день бесит белые страны-победительницы, которые войну начинают, потом сочиняют для побежденных законы этой войны, а потом карают за их нарушение тех, кто усвоил высшую истину: у войны никаких законов нет, вали всякую тварь, что попадется под нож. А после тех, кому повезло меньше, вешает нюрнбергский трибунал, а те, кому повезло больше, жалуются с трибуны ООН на бандитов и террористов, с которыми ну совершенно невозможно воевать, потому что «воюют они не для победы, а для мести». А бандиты тем временем считают остаток гранат и траекторию рикошета последнего наличного снаряда.
Потому что боеприпасов у цветных наций всегда недобор, а в избытке только людей, которых можно не считать, да никто и не считает. И этой готовностью положить прорву своих за десяток чужих цветные нации и отличаются от белых народов-победителей, за что белые считают их варварами и всячески дискриминируют в мирной жизни. И эту принадлежность своей нации к третьему миру, а не к белой элите режиссер Бондарчук, кажется, очень хорошо понимает, потому что после каждого боя разведгруппа «Калуга» выглядит сущими неграми и чертями из преисподней – столько вокруг сажи, копоти, кирпичной пыли и прочих отходов войны.
И самую-пресамую сверхзадачу – упасти от огня деву Катю – они исполняют тоже, коль скоро рассказ ведется от лица пожилого спасателя-международника, рожденного в том хлеву полугодом позже, когда стаял снег, а наши принимали первую за войну капитуляцию. Конечно, догадка о Втором пришествии и обращении Сталинграда в новый русский Вифлеем может показаться и чрезмерной, но так уж повелось, что все мальчики военного рождения родятся не просто так, а с глубоким смыслом. Если так, то вывести Богоявленье из самой бесчеловечной за два тысячелетия бойни, да еще путем смешения вражьих кровей, то есть без швов соединить ультранациональный миф с архиглобалистским – ход, воистину достойный величия. Особенно своей ненарочитостью, отсутствием этих удостоверяющих нимбов, цитат из Писания, всадников Апокалипсиса, с ходу переводящих действие в библейский регистр, – как хочешь, так и трактуй.
Хочу так.
Ибо семьдесят лет без большой войны в эпоху крайнего обострения конкуренции есть большое гуманитарное свершение, ставшее возможным только после большой кровопускательной прививки, причем на самом пороге овладения сверхоружием тотального уничтожения. По прошествии этих семидесяти лет и по мере равноудаления от войны в нас глохнет злоба, а в немцах вина, и они все чаще поднимают язык о своих массово изнасилованных бабушках и о том, сколько в них непрошеной русской крови. Так им режиссер Бондарчук теперь напоминает, сколько в нас непрошеной немецкой и что за ту начатую ими и законченную нами войну мы довольно сильно и противоестественно породнились, что и приближает мир к исходному замыслу; так что пусть заткнутся, ибо какие меж родней разборки. «Твой отец моего убил», – это семьдесят лет звучало гордо и звало ко гневу и моральному отмщению. Сегодня выходит: наш папа убил нашего папу и правильно сделал.
Это и честнее, и всечеловечней, и, невзирая на все счеты друг к другу, намекает на довольно близкий генетический код. Всечеловеческое стирание разницы меж людьми сначала внутри одного племени, а после и меж племенами в ходе конфликта, внешне противоречащего самой идее человека, – мощное прозрение, и обдумывать его еще долгонько придется.
Это так, черновик.
P. S. Это довольно беспорядочные заметки – но, когда немец опять начинает, совершенно невозможно писать, потому что задувает коптилку и с потолка сыплется всякая дрянь.
И не надо, Федор Сергеич, так орать, я все равно ничего не слышу.
1943. Убей немца
Линия «Т»К столетию со дня рождения Николая Кузнецова
России трудно вставить дискант в хоровую атлантическую анафему терроризму. Ибо террор – оружие слабого, а страна знавала времена похуже, чем главный крестоносец мира США. Туго, с неохотой и не до конца осудили у нас первомартовцев, «Народную волю», Меркадера и ликвидаторов Бандеры (их-то за что?).
Но остается и останется в нашей истории неприкасаемый чистодел, ас «мокрых» операций, суперстар индивидуального террора.
Герой Советского Союза Николай Иванович Кузнецов
Как многие в его цеху, Кузнецов был убит своими. По мудрому изречению оккупантов из «Города мастеров», «народного героя должен сразить не меч чужестранца, а рука его же соотечественника». По всей видимости, смерть Кузнецова следует считать вторым после убийства генерала Ватутина триумфом УПА – украинских антисоветских партизан («Кто это там свои? – проворчат на Украине. – Москаль мене не брат»). Триумфом случайным. По мере отступления немцев и отката партизанских соединений вместе с ними в глубь правобережной Украины, население становилось все более нелояльным к красным. Плутая по лесам, Кузнецов с группой просто вышел не на тот хутор и погиб в бою с бандгруппой (версия о самоподрыве была придумана позже для красоты изложения). В биографический фильм «Сильные духом» стычка не попала: дабы не марать единство советского народа перед лицом захватчиков, авторы переписали конец – там Кузнецов и его люди погибали в перестрелке с немецким патрулем при проверке документов.
По рейтингу популярности фильм занял 28-е прокатное место за всю историю советского кино (в год выхода – 15-е). Одно это прозрачно указывает на отношение советского народа к террору.
В истории разведки Кузнецов оказался личностью уникальной: он был «инициативщиком». С детства хотел в разведку, с детства учил язык вероятного противника – таких обычно не берут, полагаясь на собственную селекцию. Однако выдающиеся лингвистические данные соискателя были оценены «конторой» в полной мере: уже к 27 годам дважды исключенный из комсомола уралец знал шесть диалектов немецкого, коми, польский и украинский – за три года до войны уже представляя собой идеальный кадр для работы в ближнем советском тылу (господи, коми-то ему был зачем? на случай необоснованного ареста и ссылки?). Уже с 1938 г. Кузнецова используют для внутрироссийских вербовок в среде дипкорпуса, а с началом войны – рекомендуют к работе по линии «Т» (террор) в 4-м управлении генерала Судоплатова. К работе он приступает поздно, осенью 43-го – но с редкостной результативностью. За полгода спецопераций пехотным обер-лейтенантом Паулем Зибертом в Ровно и Львове ликвидированы:
заместитель рейскомиссара Украины Пауль Даргель (выжил при взрыве, потерял обе ноги);
вице-губернатор Галиции Отто Бауэр;
начальник канцелярии губернаторства Генрих Шнайдер;
верховный судья Украины Альфред Функ;
начштаба антипартизанских соединений генерал Макс Ильген;
заместитель рейхскомиссара по финансам Ганс Гель.
Гель попал под раздачу случайно: он был с Даргелем в одних чинах и походил на него внешне. После досадных обознатушек обер-лейтенант, подходя к объекту на улице, всегда спрашивал его имя.
Он добился своей цели – общей с ИРА, ЭТА и ООП. Каждую секунду своих последних месяцев на Украине чины оккупационной администрации ждали услышать за спиной доверительное:
– Герр Панвиц?
– Герр Юнгер?
– Герр Кох?
И в считаные секунды прочесть в арийских глазах незнакомца полный текст приговора Верховного Суда СССР.
1944. Блокада
Суп с котом«Три дня до весны» (2017). Реж. Александр Касаткин
К 75-летию прорыва блокады
Картина, сразу заслужившая место в золотом фонде «Ленфильма», прошла в прокате скромненько, стороной, не окупив малых питерских затрат – похоже, из-за ошибок в продвижении. Авторы так и не решились сходу засветить ключевую интригу, отделавшись туманными аннотациями о деле жизни и смерти на исходе первой блокадной зимы. Других дел в Ленинграде-42 быть не могло, и народ не впечатлился.
А фильм – про три дня, оставшихся городу до полного аута. Немецкая агентура добыла в брошенном институте микробиологии споры чумы, выращенные в жирном бульоне, и разливает его по майонезным баночкам для черного рынка. В минусовой температуре бациллы дохнут и эпидемия стопорится – ждут плюса, за которым кранты всем. И у старшего лейтенанта ГБ, прибывшего «с материка» со всеми возможными полномочиями, три дня до тепла, чтобы накрыть очаг заразы. А там тоже не дураки сидят – выпускники абвершколы, использующие местных барыг втемную. А ведомство старлея в Питере по известным причинам не так чтобы особенно любят. А карантин убьет город без всякой эпидемии, потому что перережет Дорогу жизни. А союзнички не вступятся, ибо источник заражения местный, немец типа ни при чем.
А до весны три, мать их, дня, и метроном тикает.
Авторы, признаться, учли исходный сюжетный косяк вполне пристойного сериала «Ладога», также показанного Первым каналом в юбилейный день. Немецкий план потравы новогодних подарков блокадным детдомам с целью нагнетания паники вызвал у здравых людей законный вопрос: зачем нужен теракт с возможным эффектом в 2000 смертей в городе, где ежедневно мрет от недокорма 5000 душ? Чем занят среди шоферов ладожской трассы чекист-нелегал? Если вражий агент гоняет по Ладоге с отметкой на крыше кабины, чтоб свои не бомбили, – значит, вся немецкая авиация в курсе, что у русских их шпион и как его найти? На все эти вопросы драматургу Званцовой ответить нечего, так как ее основной профиль – психологические неудобства богатых и знаменитых, а за Ленинград она взялась факультативно. Жаль безмерно: правившие всю эту вампуку сценарист Маловичко и режиссер Велединский сделали отличный продукт – с тотальными смысловыми просадками.
Чума другое дело. Чума покроет враз все космические жертвы Ленинграда. И будет ему братская могила, как в футуристических боевиках о ядерной зиме.
Это тебе не мандарины с дихлофосом.
Ветераны сценарного цеха Аркадий Высоцкий и Александр Бородянский заимствовали у сериала и амурную линию барышни из культурной столицы с простягой-чекистом: уж больно соблазнительна история чувств невской рафине и наглого, но инициативного москвича (чтоб объяснить выбор Центра, эмиссару-старлею придумали питерское прошлое – но прилетает он с Москвы, улетает в Москву и ведет себя уверенным и полномочным московским гостем). Две столицы друг на дружку от века косятся и яростно обвиняют: Питер Москву – в плебейском практицизме, та его – в аутичном прибабахе. От таких антагонизмов искрам весь фильм лететь, куда там «Иронии судьбы». Он опер, она эпидемолог, жлоб и фифа, команда мечты для аккордного сыска. К тому ж босяков всегда тянуло к дамочкам, а для Мальвин и по сей день нет большей радости, чем Буратину в чернильницу носом потыкать. А раз девушка еще и на подозрении у старлейского наркомата – скучать точно никому не придется.
Детали выверены до мелочей. Из всех исполнителей один играющий чекиста Кирилл Плетнев выглядит вот только что плотно позавтракавшим (ему и положено: залетный) – а спутницу его (Елена Лотова) воистину ветром шатает, и у жителей окрест щеки впалые и цвет лица землистый. Блокадники вспоминали, что ворье тогда вычисляли и забивали насмерть в банях: по голому человеку сразу видать, если он питается сверх нормы, – так вот гладких и сытых режиссер Касаткин старался в кадр не брать, а если где и попадались – так смотрела на них основная масса с хорошим и злым пониманием.
