скачать книгу бесплатно
Сокровища моего отца
Анна Горельникова
«Сокровища моего отца» – это его детские воспоминания. Трудное послевоенное детство в маленькой деревне Пензенской области, в котором всегда найдется место и мелким детским шалостям, и большим приключениям.
Сокровища моего отца
Анна Горельникова
Дизайнер обложки Любовь Руснак
© Анна Горельникова, 2021
© Любовь Руснак, дизайн обложки, 2021
ISBN 978-5-0055-5226-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Эту книгу я пообещала себе написать почти десять лет назад, в мае 2012, когда папы не стало. Как передать то, что остается после человека? Тот его огромный мир, который уходит вместе с ним, который ты знала, жила в нем и очень не хочешь, чтобы этот мир бесследно исчезал. Да, остались книги папиных стихов. Но мне хотелось поделиться очень личным, и это даже не мои воспоминания о нем, это было бы слишком просто и банально.
Я не помню точно, когда папа вместо сказок на ночь стал рассказывать мне истории из своего детства. Но с тех самых пор никакие книги мне уже не были так интересны, как папины рассказы. Я вспоминаю, как бежала после всех вечерних процедур в пижаме в свою кровать, ложилась, выключала яркий свет, включала ночник и звала:
– Папочка! Я готова тебя слушать!
Папа приходил и осторожно уточнял, на каком месте он остановился. Я, конечно же, всегда четко помнила. Это сейчас я понимаю, что в жизни взрослых бывают дни, когда хочется просто лечь, чтобы тебя никто не трогал, бывают дни депрессии и отвратительного настроения… У папы мог быть точно такой же плохой день, но это никогда не заставило его отменить традицию наших вечерних историй, ни разу.
Я слушала папины рассказы о деревне, и, казалось, видела те места: вот широкие луга, вот его дом, вот дома его друзей, а вот та самая Генкина гора. Эх, мне бы сейчас лыжи! Почему так трогали эти истории? Наверное, отчасти потому, что для городской девочки деревенский быт – своего рода экзотика. Тогда я не понимала до конца, что такое жизнь после войны, голод и другие трудности. Жизнь в деревне казалась исключительно романтичной. Но главная причина была даже не в содержании историй, а в том, как папа их рассказывал. Как загорались его глаза, вспоминая шалости с друзьями, как он старательно прятал от меня слезы, рассказывая об отце… Я думаю, папе нравились наши вечерние посиделки, так как в эти моменты он снова чувствовал себя тем деревенским мальчишкой, у которого вся жизнь впереди, у которого живы и отец, и мама, и друзья…
В надежных папиных руках (Уфа, 1986 год)
Я долго не понимала, как писать эту книгу. Садилась, что-то набрасывала, зачеркивала… Потом безумно боялась забыть какие-то истории. Так прошло девять лет. И этой весной, в не самый простой период жизни, когда мне срочно необходимо было занять себя чем-то и отвлечься, я вдруг точно поняла, какой должна быть эта книга. Я пыталась писать ее от своего имени, а это неправильно. Теряется вся магия повествования. Фактически это папина книга, поэтому рассказчик здесь – он. И как только я поняла, что нужно писать именно от его лица, все истории волшебным образом стали вспоминаться одна за другой. Потом пришла идея дополнить книгу папиными стихами и фотографиями. Видимо, с небес дали добро, так что за лето рукопись была готова.
Название «Сокровища моего отца» возникло благодаря французскому писателю Марселю Паньолю. Этим летом я прочла его автобиографические произведения о детстве, одно из которых называлось «Слава моего отца». У него слава, а у меня – сокровища. Для отца действительно его детские воспоминания были самыми драгоценными сокровищами. Он периодически приезжал в родные края на встречу с земляками, читал свои стихи школьникам. Такие поездки заряжали его и придавали ему сил. И еще он вел переписку с земляками. Нет, не через интернет, это было для него слишком скучно. Они писали друг другу настоящие длинные бумажные письма. И вот уже почти десять лет эту традицию продолжает моя мама, теперь она пишет бумажные письма папиным землякам, и мне это так нравится.
Я посвящаю эту книгу прежде всего, конечно, своему отцу, Геннадию Ивановичу Горельникову. Его сестре, моей тете и героине нескольких историй – Шабаевой Зое Ивановне, которой не стало в начале 2020-го. И еще – всем жителям села Волхонщино и тех краев в Пензенской области, папиной малой родине, где удалось побывать и мне и куда я надеюсь еще вернуться. (Анна Горельникова)
ВОЗВРАЩЕНИЕ В ДЕТСТВО
Пожалуйста, прошу вас, не печальтесь,
Что стали ваши головы седеть;
Хоть изредка, но в детство
возвращайтесь
За тем, чтобы душой не очерстветь.
Почаще фотографии смотрите,
Оставшиеся с отроческих лет;
На них и лица, и сердца открыты,
И доброта глядит на белый свет.
На них ещё наивны и просты мы,
В спокойных взглядах помыслы чисты…
Пока ещё на лицах не застыли
Житейской искушённости черты.
Нет злобы дня и нет на ближних злости,
Что к взрослым обретаются годам.
Тогда так просто хаживали в гости,
Подругам доверяя и друзьям.
…Друзьям своим я многое прощаю,
Припоминая клятвы и мечты,
И свою память в детство возвращаю,
В тот мир добра, любви
и чистоты.
ИСТОКИ
Я родился в год начала Великой Отечественной войны, 10 декабря 1941 года в деревне Зыбино Пензенской области. Сейчас этой деревни на карте уже не отыскать – все давно разъехались. Осталось соседнее село Волхонщино и районный центр Кондоль. Но если вы будете в тех краях и встретите местных постарше, они обязательно вспомнят нашу небольшую деревеньку.
Где в красном зареве рассвет,
Где в небе коршуна паренье,
Стояла тихая деревня,
Которой ныне просто нет.
Где были избы – сплошь бурьян.
А я примчался снова в гости
К крестам унылым на погосте, —
И боль в душе от этих ран…
Душой волнуясь и скорбя,
Успокоенья не нашедший,
Прошу прощенья у ушедших
И за других, и за себя.
Среди звенящей тишины,
По-детски верящий в удачу,
Я вдруг ссутулюсь и заплачу
От чувства собственной вины,
Что у другой совсем реки
Внимаю я другим наречьям…
А как мечтал увековечить
Всех вас, родные земляки!
Село Волхонщино, 2016 год
Родился в семье сельских учителей. Мама, Клавдия Ивановна, преподавала в школе русский и литературу. Отец, Иван Никитич, – математику. Но когда я родился, уже вовсю гремела Великая Отечественная война, отец был призван на фронт, поэтому наша встреча с ним – отдельная глава моей истории. Моя мать родилась в купеческой еврейской семье в городе Саратове, а отец был из здешних, зыбинских. Поэтому семья матери отнеслась к ее избраннику весьма скептически и брак не одобряла. К тому же, они сильно сомневались, что Клавдия, не привыкшая к деревенской жизни, справится с непростым бытом и хозяйством. Но мама справилась и даже привыкла, хотя тоска по саратовской юности то и дело мелькала в ее рассказах. К моему рождению в семье уже была двухлетняя девочка Зоя, моя старшая сестра. И еще с нами жил дедушка Никита.
Семья Горельниковых в полном сборе (1950 год)
О дедушке Никите можно было бы написать не то, что главу, а отдельную книгу, потому что он и вправду был легендарной личностью. В юности промышлял тем, что участвовал в кулачных боях и весьма преуспел в этом деле. Кроме того, он обладал идеальным музыкальным слухом и голосом, умел играть на многих инструментах и был желанным гостем на всех застольях и праздниках. И история любви у дедушки была еще покруче, чем у моих родителей. Бабушку Анну, которая жила в обеспеченной и благополучной семье, дед Никита просто выкрал. То есть, не совсем выкрал, конечно. Они вместе бежали от ее надоедливых родственников строить свою любовь и семью. Бежали подальше и в итоге остались в этих краях. Бабушки к моему рождению уже не стало, а дед Никита работал церковным звонарем и время от времени вспоминал свою юность и устраивал на радость местным кулачные бои.
Дедушка Никита и папа
ЗВОНАРЬ
Мой дед был чудо-музыкантом:
Был скрипачом и ложкарём.
И с этим истинным талантом
Работал просто
звонарём.
И в праздник, от хорошей чарки,
В колокола звонил,
да так,
Что прихожане в платьях ярких
Под звон плясали «краковяк».
Его, безбожника, стращали
И отстраненьем, и судом,
Но, между тем, и уважали
За тот талант, живущий в нём,
За развлеченья без гармошки,
Где, если дед мой струны рвал,
То брал тогда
простые ложки —
И в перепляс пускались ножки
У тех, кто вовсе не плясал.
…Когда куда-нибудь приеду
И там увижу купола, —
Мне так и кажется:
по деду
Ещё звонят колокола.
Так что в моих корнях перемещалось тонкое искусство и знатное происхождение с отпетым хулиганством и авантюризмом. Могу сказать, что такое сочетание мне весьма по нраву.
Впрочем, моя история могла бы закончиться, так и не начавшись.
ВТОРОЕ РОЖДЕНИЕ
Когда мне был всего год с небольшим, я сильно заболел. Судя по рассказам мамы, это было воспаление легких. Температура не падала, я перестал кушать. Мама молилась день и ночь. Когда мне стало совсем плохо, она написала отцу на фронт письмо, в котором раскаивалась, что не уберегла долгожданного сына. Соседи приходили как будто бы ее поддержать, но на самом деле – проститься со мной. Дедушка Никита был реалистом, поэтому молиться не стал. Он смастерил маленький деревянный гробик и поставил его в сенях к ужасу мамы и сестры. А на реке Няньге в то время был ледоход, так что деревня оказалась отрезанной от внешнего мира и благ цивилизации. Никакой врач из райцентра до нас дойти не мог. Все понимали – дело плохо.
Но, видимо, судьба решила дать мне шанс задержаться на этом свете чуть подольше. Узнав о моей болезни, в деревню по льдинам на реке Няньге каким-то чудом дошла врач из соседней Ханеневки. Ее эвакуировали из блокадного Ленинграда в нашу область. Она пришла к нам домой, дала мне какие-то лекарства, которых здесь было не достать, сделала уколы… И вдруг дело пошло на поправку! У меня появился аппетит, я даже начал ползать по печке, что-то мычать. Мама была на седьмом небе от счастья, сестра радостно со мной играла, соседи приходили праздновать второе рождение. Дед Никита, чертыхаясь и радуясь одновременно, думал, какого черта зря извел столько досок и во что бы полезное теперь переделать мой гробик. В итоге из него получился отличный ящик для рассады. Жизнь пошла своим чередом.
Я не помню имени моей спасительницы, но всю жизнь знал, что возможность каждое утро встречать рассвет подарила мне простая врач из Ленинграда, которая не побоялась, рискуя собственной жизнью, пойти по льдинам в далекую небольшую деревню к больному ребенку, хотя могла бы и не делать этого.
Геннадий Горельников, 18 лет
ВТОРОЕ РОЖДЕНИЕ
Где берег, заросший полынью,
Леса да просторы полей…
Мне дали хорошее имя
В деревне родимой моей.
Жизнь рано меня опалила,
Окрасив виски в седину,
И мама мне часто твердила:
– Ты дважды родился в войну!
…По чистым в избе половицам
В ту зиму пошёл ты, сынок…
И вскоре, так надо ж случиться, —
Как вдруг заболел ты и слёг.
Да так, что надежды не стало
Тебя излечить и спасти…
Я разум почти потеряла,
Отцу написала:
– Прости, —
На фронт, – что теряю желанного…
Да Бог, видно, что ли помог:
В деревне, ты знаешь, ни странно,
Что новость бежит раньше ног.
И вот в Ханенёвку то ль птицы
Её принесли, не пойму:
Был ледоход, и пробиться
Ни к нам, ни от нас – никому.
Я плакать могла лишь от горя
С сочувствием вдов из села…
Но врач нашу Няньгу в заторе
По льдинам, представь,
перешла!
И тут же взялась за уколы.
– А ну, перестать голосить!
Будь, мама, счастливой, весёлой,
Сын долго у вас будет жить!
…Как ни были б радостно-сладки
Нежданные жизни дары,
Я помню: врачу-ленинградке
Обязан
рожденьем вторым.
ВОРОБЕЙ
Воробей – не певец: его песни
И не песни – речитатив.
В детстве был я в жестокой болезни —
Он стократ повторял мне: « Чуть жив!»
Я в мороз его в детских ладошках
Грел горячим дыханьем своим,
И военные
хлебные крошки
Мы делили все поровну с ним.
А зима наметала сугробы,
Выли ветры в печной трубе…
После долгой и трудной хворобы
Что-то общее было в судьбе
Воробья
и мальчишки больного,
Что упорно цеплялись за жизнь…
И, как высшего блага земного
