скачать книгу бесплатно
Перед смертью он решил описать историю своей жизни для дочери и сына Виталия. Он наверняка знал, что его сын жив и что они с Литой обязательно найдут друг друга. Каждый вечер он описывал счастливые и тяжелые моменты своей жизни, и это придавало ему сил. Анна Александровна уже стала думать, что болезнь отступила. Но однажды в воскресенье после чая, когда Лита ушла на день рождение к своей лучшей подруге, Владимир решился на тяжелый разговор:
– Анна, я умираю. Я врач и знаю это наверняка. Я прошу вас выполнить мои последние просьбы. В этой тетради я написал историю моей жизни для Литы и Виталия. Когда Лите исполнится 16 лет, отдайте ей тетрадь. Там я честно написал и о ее матери – она должна об этом знать.
Анна Александровна не пыталась прерывать его, лишь украдкой смахивала душившие ее слезы.
– Я не хочу умирать дома при вас и моей дочери, – продолжал Владимир, – ей не нужно видеть меня таким. Я уже договорился с главврачом 24 городской больницы: он обещал помочь, ведь я когда-то в ссылке спас его брата. Скажем ей, что у меня болит сердце и что ничего серьезного нет. Отправьте ее в хороший пионерский лагерь, вы же можете это устроить?
– Я все сделаю, как вы просите, Владимир, – ответила Анна Александровна и не узнала своего голоса. – Я буду молиться за вас. За Литу не переживайте, я буду с ней рядом до последнего вздоха.
– И у меня еще последняя просьба – похороните меня рядом с Секлетой и родителями, – и лицо Владимира просветлело. Анна Александровна поняла, что мыслями Владимир был уже со своей любимой женой.
Она устроила все так, как просил Владимир. Ее клиентка отправила Литу в лагерь с детьми работников МИДа. Рано утром Владимир один провожал дочь до автобуса, который уходил от Смоленской площади. Он прощался с ней спокойно и ласково, говорил, что будет писать, просил, чтобы писала она. Он долго стоял и смотрел вслед удаляющейся колонне автобусов. И, когда колонна скрылась за поворотом, его лицо озарилось светом.
«Я сделал все, что мог в этой жизни, для нее, – подумал Владимир. – Но все когда-то кончается. Очень жаль, что она выйдет замуж и родит детей уже без меня», – и он опять подумал о том, как хорошо было бы, если бы нашелся его сын Виталий.
Вечером Анна Александровна накрыла стол и приготовила любимые блюда Владимира: сациви из курицы, хачапури и грузинский салат из свежих помидоров. А на следующее утро они вместе поехали в 24-ю городскую больницу.
Когда она принесла ему в больницу куриный бульон и увидела его, то не сразу узнала: так он изменился всего за один день. Щеки опали, а на лице отразилась страшная боль. Лечащий врач сказал Анне Александровне: «У Владимира последняя стадия рака. У него должны быть чудовищные боли. Мы делаем обезболивающие уколы, но я не знаю, насколько они могут помочь ему. Вам нужно крепиться и быть готовой ко всему».
Главный врач 24-й больницы думал, как бы лучше устроить Владимира, который был спасителем его брата. Ново-Екатерининская, или 24-я больница, находилась в старинной усадьбе князей Гагариных, в которой в первой половине 19 века располагался Английский клуб.[26 - Первый в России (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A0%D0%BE%D1%81%D1%81%D0%B8%D0%B9%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F_%D0%B8%D0%BC%D0%BF%D0%B5%D1%80%D0%B8%D1%8F)джентльменский клуб (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%94%D0%B6%D0%B5%D0%BD%D1%82%D0%BB%D1%8C%D0%BC%D0%B5%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D0%BA%D0%BB%D1%83%D0%B1), центр дворянской общественной и политической жизни. В XVIII—XIX вв. славился обедами и карточной игрой, во многом определял общественное мнение.] Эта усадьба была знаменита тем, что именно ее описал Л. Н. Толстой в романе «Война и мир». Старый граф Илья Ростов в парадной зале этой усадьбы устраивал обед в честь завершения русско-австро-французской войны 1805 года. А Пьер Безухов во время обеда вызвал на дуэль Долохова – любовника своей жены Элен.
В огромной парадной зале усадьбы располагалась самая большая больничная палата. В этой бальной зале на отдельном этаже было место для оркестра, именно туда поместил Владимира главный врач. Он поставил ширмы так, что Владимир оказался в отдельном боксе.
Под действием лекарств Владимиру становилось легче. Ему, как в детстве, стало казаться, что он летает над Мойкой. Но сейчас он захотел чего-то большего и впервые в полусне отбросил все страхи и полетел над Невой. Он пролетел над зданием Двенадцати Коллегий, над Биржей, над Дворцовым мостом и вылетел на Невский. Он вспомнил, как перед его первой в жизни ночью любви они вместе ехали от Московского вокзала к Университету именно этим маршрутом и как потом полуголодные, но абсолютно счастливые шли домой.
И вдруг время как бы сместилось и Владимир с балкона увидел бальную залу, освещенную множеством свечей. Он очень хотел, чтобы выстрелила пушка, но послышались звуки старинного вальса, и Владимир явственно вспомнил Саратов и вечер в честь юбилея Университета. Когда он открыл глаза, то увидел, что его жена Секлета шла по пустой освещенной свечами бальной зале, одетая в скромное суконное платье с огромным белым кружевным воротником навстречу своей маме и профессору Виноградову. Она протянула к нему руки, и он с радостью бросился в ее объятия.
Анна Александровна приехала за Литой посреди лагерной смены с печальными новостями. После кремации в их доме собрались немногочисленные гости на поминки. А потом они захоронили урну на Волковом кладбище в Ленинграде и заказали панихиду в Николо-Богоявленском соборе, который один из немногих не закрывался в Ленинграде в советский период.
Москва, Литва 1975 – 1977 годы
Чтобы как-то скрасить горестное лето 1975 года Анна Александровна решила повезти Литу путешествовать. Они отстояли панихиду по Владимиру на 40-й день в храме Воскресения на улице Неждановой (Брюсов переулок) и вечером следующего дня сели в поезд Москва – Вильнюс, оставив любимого Барсика на соседку.
Вильнюс поразил ее: он разительно отличался от советских городов. Здесь и там преимущественно звучала литовская и польская речь, так что казалось, что находишься не в советском Вильнюсе, а каком-то древнем скандинавском городе. Жители говорили по-русски с красивым прибалтийским акцентом и с русскими, или советскими, были прохладно вежливы, всем своим поведением показывая им, что они, литовцы, другие, а Вильнюс вовсе не советский, а европейский город. Удивляло и то, что почти все литовцы были верными прихожанами костелов – католических церквей, которые не закрывали в советский период.
Они посетили вечернюю службу в главном католическом костеле города – святых апостолов Петра и Павла. Снаружи костел не представлял ничего особенного, но внутри его роскошь поражала воображение. Стены и купол были унизаны лепными фигурами святых, их количество впечатляло. Костел освещала люстра в виде корабля. В нем было десять алтарей, главным был алтарь во имя святых Петра и Павла, а алтарь Иисуса Антокольского, по древним преданиям, обладал чудотворной силой. Во время мессы звучал орган и многоголосное пение хора придавало богослужению торжественность и величие. Лита расплакалась: она все время думала об отце.
На следующий день они посетили башню Гедимина и Тракайский замок, который находился недалеко от Вильнюса и недавно был восстановлен из руин в соответствии со специальной программой восстановления культурного наследия СССР. А вечером они гуляли по старому городу и зашли в маленький немецкий ресторан на Кафедральной площади, где отведали настоящие свиные ножки. Да, Вильнюс того времени для советских людей был настоящим Западом.
Через два дня они поехали в Каунас на электричке. И этот второй по значению город Советской Литвы ей тоже очень понравился. Там был небольшой старый город и свой, Каунасский замок.
Она долго стояла в музее Микалоюса Константинаса Чюрлениса перед картиной «Истина». Звучала музыка Чюрлениса, который был выдающимся художником и композитором, и под эту музыку картина оживала. На ней изображен человек со свечой, в пламени которой сгорают ночные мотыльки. Лита подумала о том, какая горячая эта истина. Человек на картине слегка улыбался и глядел свысока и полуобернувшись на мотыльков, которые сгорали от неспособности вынести огонь истины.
Она вспомнила и загадочную улыбку Моны Лизы великого Леонардо, которую она год назад видела на выставке в Пушкинском музее в Москве. После обеда они пошли в музей чертей и узнали, что это единственный такой музей в мире.
Анна Александровна хотела отдохнуть и покупаться в Ниде – литовском поселке на уникальной Куршской косе[27 - Узкая и длинная песчаная (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D0%B5%D1%81%D0%BE%D0%BA) полоса суши (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D1%83%D1%88%D0%B0) (коса (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%BE%D1%81%D0%B0_(%D1%80%D0%B5%D0%BB%D1%8C%D0%B5%D1%84))) саблевидной (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%B0%D0%B1%D0%BB%D1%8F) формы, отделяющая Куршский залив (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D1%83%D1%80%D1%88%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D0%B7%D0%B0%D0%BB%D0%B8%D0%B2) от Балтийского моря (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%91%D0%B0%D0%BB%D1%82%D0%B8%D0%B9%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B5_%D0%BC%D0%BE%D1%80%D0%B5). Из-за уникальной природы включена в список Всемирного наследия ЮНЕСКО.]. Они из Каунасса добрались на автобусе до Клайпеды, а оттуда на пароме перебрались на косу. У остановки парома их встретила разъездная машина санатория, куда они купили путевки. На Литу произвела впечатление дорога до Ниды: вековые сосны обрамляли узкую дорогу, им попадались грибники, корзины которых были полны белых и маслят.
В санатории их поселили на втором этаже в мансарде деревянного коттеджа. Коттеджи в санатории были покрашены в разные веселые цвета, их коттедж был голубого цвета, а столовая располагалась в коттедже лимонно-желтого цвета.
Литу ошеломил живописный пейзаж Куршской косы, она часами разгуливала в одиночестве по дюнам и частенько поднималась на самую высокую из них – Дюну Парнидиса. Анна Александровна не волновалась и отпускала ее, ведь одним из главных преимуществ жизни в СССР было практически полное отсутствие преступности – путешественники могли без страха останавливаться в любых местах, особенно на курортах.
В Ниде был местный маленький рынок, на котором продавалась сыровяленая свинина, свежая рыба, овощи, изделия из янтаря, которым славятся Прибалтика и Калининградская область, и литовская шерсть для вязания. К 1975 году в Москве уже наблюдался дефицит на отдельные виды продуктов и промышленных товаров, а в Советской Прибалтике было все: от первоклассной молочной продукции, мяса и рыбы до модных трикотажных вещей. Последние тогда были очень популярны в Москве и приравнивались к дефицитным товарам из стран Восточной Европы: ГДР, Болгарии и Югославии.
Практичная Анна Александровна купила для Литы литовскую шерсть трех натуральных цветов: белую, коричневую и серую. Из белой шерсти она хотела связать ей кардиган и зимнюю шапочку, а из остальной – роскошный теплый свитер с норвежскими звездами. Она предусмотрительно перемотала нитки в клубки и начала вязать, чтобы успеть с обновками к началу учебного года.
Из поездки они вернулись на самолете: Клайпеда была наимоднейшим летним курортом в СССР, и в Москву летало по 3-4 рейса в день.
В московской квартире без Владимира было тягостно и пусто, но они старались поддерживать друг друга, а в тяжелые минуты или в памятные дни заказывали в храме Сорокоуст. Лита решила соблюдать траур по отцу и по этой причине не хотела идти в школу первого сентября в белом фартуке. Анна Александровна встретилась с классной руководительницей Литы – Галиной Петровной, которая очень расстроилась из-за смерти Владимира и поддержала девушку в этом желании.
В этот год Лита пришла в школу 2 сентября, надев коричневое форменное платье с черным фартуком, которое Анна Александровна из-за семейного траура отделала черным вологодским кружевным воротником. Она очень изменилась за лето: сильно выросла и еще больше похудела. Ее тонкие волосы выгорели на прибалтийском солнце, и пряди у лица стали совсем светлыми. На коже красовался особенный медный загар, который, по мнению советских знатоков курортной жизни, был изысканнее и прочнее ялтинского и тем более сочинского. Она была ослепительно хороша, а траурное платье делало ее утонченной и загадочной. Одноклассники и особенно десятиклассники уже заглядывались на нее и искали ее внимания.
Вадим Третьяков был самым красивым парнем 10Б класса. Из толпы одноклассников его выделяли не только красивое лицо и высокий рост, но и какая-то независимость и абсолютная уверенность в своем успехе. У него были великолепные оценки по всем точным и естественным наукам: математике, физике, химии и биологии. Он побеждал или становился призером районных и городских олимпиад по математике. Но он преуспевал и в английском. Своим одноклассникам он говорил о том, что поступит в Физтех на прикладную математику, потом закончит аспирантуру и будет работать в Стекловке (Математический институт имени В. А. Стеклова академии наук СССР) и руководить собственной математической школой. Такие амбициозные планы на жизнь поражали одноклассников и привлекали к нему одноклассниц, и некоторые из них были готовы на многое, чтобы быть рядом с ним. Так он одерживал одну победу за другой, и в школе шептались о том, что он уже лишил девственности несколько десятиклассниц и девятиклассниц.
Однажды он обратил внимание на Литу и решил, что неплохо бы и ей заняться. Так как она не ходила на школьные вечера из-за траура, он стал искать встреч с ней после уроков и однажды вежливо предложил проводить ее. Они стали встречаться и иногда по воскресеньям гуляли по Москве, для чего Вадим специально приезжал из Черемушек в центр. Одним воскресным вечером она пригласила его на чай, и он был поражен обстановкой и обычаями их дома. Строгая и изысканная Анна Александровна угощала его чаем с домашним печеньем, а потом они по очереди играли Шопена и Бетховена. И Вадим решил для себя, что она его достойна.
Однажды он прямо сказал ей:
– Лита, ты мне нравишься. У меня большое будущее, и, если ты будешь добра и ласкова со мной, то по окончании Физтеха мы поженимся. А сейчас предлагаю отбросить всякие предрассудки и вести себя как свободные люди. Я за свободную любовь.
Ее ответ его немало удивил и озадачил:
– Я тоже за свободную любовь. И я, как свободная девушка, выбираю любовь платоническую, всякие другие отношения с молодыми людьми меня пугают. Я хочу пожить для себя. И потом на Физтехе тебе учиться шесть лет, так что до предполагаемой свадьбы еще целая жизнь.
Такие отношения никак не устраивали Вадима. Он решил на время вернуться к своей давней поклоннице – однокласснице Ире Рузаевой. Та была покладиста, послушна и ни в чем ему не отказывала. «Ничего, – думал Вадим, – поревнует и сама прибежит, как это делали другие девочки до нее».
Шло время, но Лита не «прибегала». Она всегда была с ним вежлива и приветлива, а когда он вновь предложил сходить куда-нибудь вместе в воскресенье, она отказалась, сказав, что проведет этот день с мамой.
Лита долго думала о будущей профессии: она не знала, кем хочет стать. И по совету Анны Александровны она решила поступать в педагогический и работать учителем английского языка в школе или техникуме. Больше всего ей нравился свободный график учителя, потому что если повезет, то можно работать четыре дня в неделю по четыре часа, а остальное время посвящать дому и стареющей маме.
Она закончила школу с высоким средним баллом аттестата – 4,9 балла. Это давало ей возможность сдавать только два вступительных экзамена (русскую литературу и английский язык) в Педагогический институт на факультет английского языка. Без труда справившись с ними, она была зачислена на первый курс факультета английского языка Московского государственного педагогического института имени В. И. Ленина.
Москва, 1978 год
В июне 1978 года в советской Москве произошло нечто невероятное: в центральном выставочном зале московского Манежа открылась персональная выставка художника Ильи Глазунова. До этого тоже были культурные события союзного масштаба – показывали Джоконду в Пушкинском и привозили непонятного Чюрлениса[28 - Литовский художник и композитор. Он нарушил закон толпы, закон, которым никогда не поступится толпа и по которому всякий говорящий должен говорить понятно. В большинстве своём зритель считает, что картина Чюрлениса всё равно непонятна.] в Третьяковку. Такое искусство в СССР всегда было в почете.
Выставка Ильи Глазунова с его особенной русской темой и очень откровенными политическими и историческими картинами стала настоящей бомбой в коммунистической Москве. Огромные очереди целыми днями опоясывали здание московского Манежа, и это вызывало немалое удивление, ведь совсем рядом на Красной площади другая такая же по длине «вечная» очередь стояла в Мавзолей к вождю.
Cмелые картины художника обсуждали на московских кухнях. Осведомленная столичная общественность пересказывала огромную «Мистерию XX века», которую не давали показывать по политическим соображениям: там «все уместились, даже Троцкий (https://namednibook.ru/ubit-trockiy.html), убитые царь с царевичем Алексеем и Солженицын (https://namednibook.ru/nobelevskaya-premiya-solzhenicynu.html)»[29 - Из публикации о картине Дмитрия Хмельницкого.]. Светские львицы советской Москвы обсуждали его изысканный брак с художницей Ниной Виноградовой-Бенуа, его московскую квартиру и некоторые детали быта. Наибольший интерес вызывало то, что в его доме не принято готовить и что жена совсем не занимается хозяйством – все делают домработницы. Так как он жил на Арбате, недалеко от ресторана «Прага», всю еду для его семьи готовили в этом ресторане, а домработницы ее приносили и подогревали. Сердобольные пожилые москвички из бывших (дворян) обсуждали его трагическую судьбу, ведь ребенком он пережил блокаду Ленинграда и все его родные умерли.
Лита вместе со своей лучшей подругой Мариной Присяжнюк решили обязательно пойти на выставку. На связи Анны Александровны они не надеялись, потому что она старела и уже почти не брала заказы, а кому из ее номенклатурных приятельниц она была интересна без своего ремесла? И подруги решили стоять очередь. Договорились, что Лита будет дежурить с 4 до 6 часов утра, потом ее сменит Марина и отдежурит до 8 утра, а дальше до 10 часов – времени открытия выставки – они будут стоять вместе. После 8 утра длина очереди превышала мавзолейную и толпа становилась особенно агрессивной: зазеваешься – и не попадешь на модную выставку.
Без пятнадцати четыре утра Лита вышла с улицы Неждановой (Брюсов переулок) и пошла по улице Герцена (Большая Никитская улица) к площади 50-летия Октября (Манежная площадь). У входа на выставку уже стояла небольшая толпа энтузиастов, которые, вероятно, дежурили с самого вечера. Часы на Спасской башне прозвонили пять, потом шесть, и пришла Марина. Лита пошла домой позавтракать и переодеться: в СССР было принято ходить на выставки и в театры нарядившись.
На выставке поражало все: иллюстрации к произведениям Достоевского и Лескова, картины блокадного Ленинграда, изображения русской природы и городского пейзажа. До глубины души трогали голубые бездонные глаза его героев, с льдинкой и поволокой.
Много народу толпилось у «Возвращения блудного сына», на которой молодой парень в джинсах – сын безбожников-коммунистов – тянется к Святому Духу и ликам русской духовности: от Серафима Саровского до Рахманинова. И вообще, изображение на картине парня в американских джинсах, которые можно было или купить в «Березке» за чеки Внешпосылторг или у проверенного фарцовщика (спекулянта) или привезти из-за границы, само по себе знаменовало свободу и несоветскость.
Большущий альбом репродукций, несмотря на его дороговизну, было не купить. В залах многие щелкали фотоаппаратами, но качество фотографий было плохим из-за того, что света недостаточно и советская пленка была черно-белой, а цветную пленку тогда в обычных магазинах не продавали.
Лита была настолько всем этим поражена, что не хотела уходить, хотя Марина уже устала и ушла домой. Она прошла по залам еще несколько раз и не находила слов, чтобы описать свои впечатления. На деревянном круглом столике лежала огромная книга для отзывов. В 1978 году компьютеры были только в специализированных вычислительных центрах или научных учреждениях, а Интернет и вовсе еще не изобрели, так что книга отзывов являла собой прообраз современной социальной сети. Она присела на краешек стула, который в одиночестве стоял у стола с книгой отзывов, готовая в любой момент встать и уступить этот единственный стул кому-то более искушенному в искусстве, чем она.
Он подошел к ней и спросил:
– Можно присесть рядом с вами?
– Да, пожалуйста.
Она подняла голову: молодой человек заинтересованно смотрел на нее блестящими светло-карими глазами и приветливо улыбался.
– Можно мне почитать вместе с вами? Что там пишут?
– Многие ругают, пишут, что это не картины, а мазня.
– А вы сама что думаете?
– Мне очень понравилось, я никогда прежде такого не видела.
– Мне тоже очень нравится, давайте вместе напишем что-нибудь хорошее.
И они написали о том, что им понравились иллюстрации к русской классике, картины о блокадном Ленинграде и также картины про рабочих с БАМа.
– А «Возвращение блудного сына» вам понравилось?
– Я не совсем поняла эту картину, потому что не знаю всех, кто на ней изображен.
Ее искренность и непосредственность поразили его. Какая красивая девушка и совсем еще невинная! Ему уже порядком надоели подруги из университета, многие из которых были вульгарны и доступны.
– Хотите выпить кофе? Здесь, в университетском кафе, варят неплохой кофе.
Они перешли площадь и оказались в сквере старого здания Московского университета. К ее удивлению, их пустили по его пропуску и он провел ее в профессорскую кофейню, где не только варили хороший кофе, но и предлагали отменную выпечку: пироги с капустой, мясом и курагой.
– Меня зовут Игорь. А вас?
– Я Лита.
– Очень красивое имя.
Он не спросил ее, откуда такое имя. Он все время улыбался, и яркий блеск его глаз завораживал ее. Никогда раньше так ей никто не нравился – она краснела, при разговоре сбивалась, иногда заикалась, но все это было ему внове и поэтому так влекло.
– Давайте пойдем с вами в театр. Куда вы хотите? На Таганку? Может быть, сходим на «Гамлета» или на «Мастера и Маргариту»?
Достать билеты на Таганку в то время не могла даже Анна Александровна.
– Я хочу на «Мастера и Маргариту», если это возможно.
– Театр скоро уезжает на гастроли, но мне кажется, в этом сезоне будет еще один спектакль. Я постараюсь что-нибудь придумать. Мне нужно сегодня поехать к родителям, так что я скоро должен откланяться, – сказал он и нежно посмотрел на нее. – Пожалуйста, дайте мне ваш телефон. У меня сейчас телефона нет, я живу на новой квартире. Я обязательно вам позвоню.
Он довел ее до угла улицы Герцена и, не спросив, где она живет и куда сейчас пойдет, растворился в толпе.
Москва 1978 год (продолжение)
Лита вернулась домой в сияющем настроении и стала ждать. Но Игорь не звонил. Прошло уже три дня, она все сидела дома и не отходила от телефона. В институте заканчивалась весенняя сессия. Раньше они с Анной Александровной планировали поехать в Крым на летние каникулы, но сейчас она никуда не хотела.
– Я пока побуду в Москве, – говорила она маме Ане. А Игорь все не звонил, прошло уже семь дней со времени их знакомства на выставке.
И, наконец, на восьмой день в четыре часа пополудни раздался звонок.
– Привет, это Игорь. Как ты?
– У меня все хорошо, – ее голос дрожал.
– Я не знал, получится ли что-нибудь с Таганкой. Вот только что решилось: мне принесли билеты на завтра. Но хочу тебе сказать, что там и бельэтаж, и второй ряд, и места с краю. Больше ничего не было, так что я не знаю, как поступить. Мы пойдем на «Мастера и Маргариту»?
«Конечно, пойдем, как он может об том спрашивать. Я готова идти с ним на любой спектакль, лишь бы быть вместе», – пронеслось в голове Литы.
А в трубку она сказала:
– Я так давно хотела пойти на Таганку, что согласна на любые места, даже на откидные.
– Ну, слава Богу, у нас нормальные места. Тогда до встречи! Увидимся завтра у театра в половине седьмого. Я буду вас ждать, – и он положил трубку.
От радости сердце выпрыгивало из груди: какое счастье, что он, наконец, позвонил и они увидятся. Она стала думать, какое платье лучше надеть: ей было из чего выбрать, ведь благодаря Анне Александровне у нее был обширный модный гардероб. Июльскими вечерами в Москве было прохладно. Дождя не ожидалось, поэтому Лита выбрала платье-рубашку в сиренево-серо-серебристую полоску, которое Анна Александровна скопировала с модели Кристиана Диора. Чтобы не замерзнуть вечером, она накинула на плечи связанный крючком из литовской шерсти серый палантин. Свой наряд она дополнила клатчем, который сама вышила переливающимся бисером оливковых цветов. Такой наряд привлек бы внимание и сегодня, а в 1978 году, в эпоху дефицита, Лита выглядела ослепительно. А когда она распустила струящиеся пепельные волосы и они упали ниже пояса, она стала похожа на древнегреческую богиню.
Уже в метро у нее стали спрашивать лишний билет. Несмотря на то, что спектакль шел через день 15 раз в месяц, на него было не попасть. Билеты на Таганку вообще продавались у спекулянтов за чеки Внешпосылторга, а на отдельные спектакли, к которым в 1978 году относился «Мастер и Маргарита», за билет давали двойную цену в чеках, и в рублях билет мог стоить в 6-10 раз выше номинала.
Игорь ждал ее у театра в элегантном светло-сером костюме и белоснежной рубашке. Он взял ее за руку и повел сквозь толпу жаждущих «лишний билетик». Когда они вошли в фойе, Лита поняла, что он здесь завсегдатай: с ним многие здоровались, а на нее смотрели оценивающе.
– Давайте слегка перекусим, – он увлек ее в буфет, где угостил бутербродом с дефицитной красной икрой и чашкой кофе.
– Кстати, а вы читали эту величайшую книгу?
– Я читала, но не все поняла, – смутилась Лита. – Моя мама приносила книгу, напечатанную на пишущей машинке, всего на два дня, так что у меня было мало времени, чтобы ее прочесть.
– Это большой пробел! Я подарю ее вам на день рождения. Кстати, когда у вас день рождения?
– 28 октября.
– И вам исполнится девятнадцать?
– Нет, в этом году мне будет восемнадцать.
– Какой прекрасный нежный возраст, – произнес Игорь, улыбаясь своей лучезарной фирменной улыбкой.
Спектакль шел в бешеном темпе с двумя небольшими антрактами и продолжался до половины одиннадцатого. Литу поразила атмосфера свободы, а когда Маргарита, которую играла Нина Шацкая, в сцене бала у Сатаны вышла обнаженной, у нее перехватило дыхание. В Советском Союзе 1978 года девушки получали пуританское воспитание и «секса не было». Эта знаменитая фраза была произнесена на телемосте несколькими годами позже, но она точно отразила суть советского воспитания. Многие девушки выходили замуж невинными, а отношения до свадьбы были не частыми: обществом строго не осуждались, но и не поощрялись.
Он поехал провожать ее на метро, а когда на Пушкинской она сказала, что у метро ее встретит мама и что она не разрешает ей ходить по улице Горького (улица Тверская) после 11 часов одной, он заулыбался и стал прощаться:
– Я тебе позвоню, и мы обязательно куда-нибудь еще сходим, – с этими словами он поцеловал ее в щеку и заторопился к пришедшему поезду.
