скачать книгу бесплатно
Мысли он читать не умел, поэтому Лиля набрала на дисплее: «У мамы» – с максимальным количеством знаков вопроса.
– Если отбросить излишнюю принципиальность, то женщину, положившую на ваше воспитание двенадцать лет, вполне можно так назвать.
Девушка вздохнула. «Положившую» – вполне характерное слово. И характеризующее. Она не стала набирать, что мама бывает одна. Уж это-то отец должен понимать?
– Короче, нам с Региной будет приятно видеть тебя и Эллу. – Он сел за руль, не закрывая двери, поинтересовался: – Тебя подбросить до дома?
Лиля не стала отказываться. Уже темнело, дождь и не думал заканчиваться, а автобусы в это время ходили редко и набитые битком. Наверняка придется стоять в уголке, вдыхая мешанину из чужого амбре и мечтая присесть, потому что ужасно устали ноги.
В салоне пахло кофе и мойкой. Под зеркальцем болталась иконка – Регина представила вещественное доказательство своей заботы и религиозного рвения.
– Так вы придете?
Вместо ответа Лиля отвернулась к окну. Отец, привыкший к ее молчанию, начал расписывать всеми красками предстоящее торжество. И, судя по экспрессии, ждал его, пожалуй, даже больше именинницы. Хотя слово «именинница», насколько знала Лиля, подразумевало под собой другое – имя в святцах, день имени. А это просто день рождения, который обставят с шиком, помпой, красотой. Прикажут называть Регину мамой, будут прилюдно восхищаться ее умением принимать гостей и накрывать на стол. Ложь в каждом словосочетании. Заставить говорить Лилю невозможно. Умение принимать гостей целиком и полностью зависит от папиных денег. А стол – заслуга шеф-повара из ресторана «Меридиан».
Девочка поймала свое отражение в стекле. Все в шрамах дождевых струек. Провела по одному пальцем и тут же получила тряпку в руки: мол, нечего следить.
Интересно, отец поднимется к ним? Или, растратив все свое красноречие на младшую дочь, старшей просто скупо пообещает по телефону оплатить ремонт машины и таким образом купит их визит, призванный показать всем прочим гостям видимость идеальной семьи? Скорее, последнее. Потому что поток слов медленно иссяк, и его заменило «Дорожное радио».
Лиля зашвырнула тряпку под сиденье и прикрыла глаза.
Приходил Павел Дмитрич, принес два варианта релиза дисков. Как будто Глеб в состоянии увидеть и оценить обложку. Просто стыд и смех.
Дмитрич тушевался и потел. Бормотал что-то, а потом начинал говорить нарочито громко и медленно. Так и хотелось сказать, что у юноши проблемы не со слухом, а со зрением. Наконец мать пришла на помощь. Увела гостя на кухню потчевать чаем с пирожными. А Глеб остался в комнате.
Не хотел прислушиваться. Однако все слышал. Как они там обсуждают планы, сетуют, что затянулся реабилитационный период, выказывают надежду, что получится начать давать концерты хотя бы в будущем году.
А самого Глеба спросили? Взяли и записали в слепые, глухие и недееспособные. Он стукнул кулаком по ручке кресла и выругался вполголоса матом. Не как мальчик-вундеркинд, музыкальный гений семнадцати лет от роду, еще год назад успевающий учиться в десятом классе, в консерватории и давать концерты. А как дворовая шпана.
Не помогло. Теперь мало что могло помочь. Говоришь: «Отвяжитесь», начинают крутиться еще больше, по-мушиному или мышиному. Но Глеб сам сглупил: когда стал вставать после аварии, дошел до балкона в больнице и едва не вывалился. А посчитали попыткой самоубийства. Хотя, признаться, он и впрямь подумывал. Но не таким способом. Во-первых, не факт, что получится, во-вторых, мозги на асфальте – не слишком эстетично смотрится.
Когда Дмитрич ушел, высказал все матери. Вопрос о том, будет ли давать Глеб концерты, давно закрыт. Однозначно не будет. Жалости не надо. И пиариться на травме – не его уровень. Пусть ищут другие таланты, раскручивают их. А он будет думать, чем теперь заниматься.
– Глебушка! – Женщина всплеснула руками. – Они готовы ждать.
– Мама, они остались в пункте «А», а я давно ушел в пункт «Б» и возвращаться не собираюсь! – Юноша тряхнул головой, отросшие волосы упали ему на глаза.
Мать схватила с тумбочки сигареты и хлопнула входной дверью. Опять дымит как паровоз. Бросала ведь. И конечно, виноват он, а не ее сила воли. Машину отца взял без спроса, вел слишком быстро, разбил вдребезги, очухался после комы, но слепым, как крот. Полный… пушной зверек.
Лиля нажала на кнопку лифта. Еще раз. И еще. Подниматься пешком на пятый этаж не хотелось совершенно, хотя до дома добралась с комфортом, – если не брать в расчет нудеж отца. Хорошо, что заходить к ним с сестрой он не захотел. А то опять завел бы пластинку, что пора продать эту квартиру, что в их с Региной доме хватит места для всех. Надо думать, хватит. Только не хочется.
Девушка со вздохом шагнула к лестнице. Опять перегорела лампочка. Темно. Если представить, что за поворотом на площадке притаился маньяк, начинает колотиться сердце и мозг дает сигнал к выбросу адреналина. Страх воображаемый, но подниматься с ним получается быстрее. Надо только соблюдать ритм, четко припечатывать подошву, чтобы слышать собственные шаги.
Между вторым и третьим скупо горит лампочка. На стене четко видна надпись кривым детским почерком: «Мама мыла раму». Лиля никогда не любила эту фразу. И отказывалась писать ее в рабочей тетради в первом классе. Первая учительница, сухарь старой закалки, заставляла. Ставила у доски и всучивала мел, который падал из непослушных пальцев. Девочка рыдала до истерики, не в силах выполнить требуемое. Потом Регина сходила к директору, и от Лили отстали. Неужели это нельзя было сделать сразу, а не тогда, когда она перестала спать и отказывалась идти в школу, крепко вцепляясь в стул тонкими пальчиками?
Четыре года мнимого сожаления. Вздохов. И шушуканий за спиной. Дама из родительского комитета, живущая в одном доме с семьей Лили, весьма подробно поведала по большому секрету, но абсолютно каждому, как погибла мать девочки.
Работа с психологом. Добрая, в общем-то, тетенька просила нарисовать, кем Лиля себя ощущает, как и почему. А также – с кем. За невозможностью объяснить вслух просила написать…
Хорошо, что в гуманитарную спецшколу в класс с танцевальным уклоном принимали с пятого. Лиля показала все, на что была способна, и даже немножко больше. Свою роль сыграла и фамилия, и фото мамы на доске почета – в роли Одетты, юной и беззащитной. А Регина тогда танцевала Одиллию. Гримаса судьбы.
Хлопнувшие створки окна вырвали девушку из прошлого. Кровь прилила к голове. Вот теперь страх воцарился очень даже по-настоящему. Показалось, что сейчас раздастся истошный вопль, от которого заложит уши, а потом влажный шмяк о землю, от которого застынет душа. Разумеется, воображаемый. Не настоящий.
Лиля на ватных ногах сделала шаг по площадке, поднялась на несколько ступенек. У окна курила женщина, та, что здоровалась пару дней назад. Симпатичная. С короткой современной стрижкой, худощавая. Наверное, возрастом как отец. Глаза заплаканные, но легкий макияж не размазан. То ли приехала к кому в гости, то ли и есть новая соседка.
Затягивается жадно, не для расслабления – для оглушения. Видно, крепко ее что-то достало. Или кто-то.
Но выпрыгивать из окна всяко не собирается. Дверь в ее квартиру немного приоткрыта. Пробивается свет. И мелькает тень, словно некто ходит там из угла в угол. Лиля вспомнила парня в окне. Кажется, квартира именно эта? Тогда женщина – его мать?
Девушка кивнула соседке. Та, увидев ее, попыталась улыбнуться из вежливости, но губы не слушались, а только кривились и подрагивали. Проскользнув мимо, Лиля взлетела наверх, почти бегом кинулась к своей квартире. Нарыла в рюкзачке ключи и отперла дверь.
Сразу ударил в нос запах пригоревшей пищи. Заглянув в кухню, Лиля убедилась, что на плите ничего не стоит, но сковорода в мойке валяется. Как же, мытье посуды – не барское дело.
Эллы дома не оказалось. Хотя Лиля нисколько не удивилась бы, если бы та просто спала, делала маникюр, принимала ванну или пыталась готовиться к зачету. Значит, разговор о дне рождения Регины переносится на потом.
Девушка переоделась, без особого рвения поскребла сковородку, потом сделала себе бутерброд и завалилась с учебником на диван. Прочитав полторы главы, поняла, что прислушивается, не доносится ли снизу фортепьянная музыка. Тишина. Безмолвная, как Лиля, и до сегодняшнего дня привычная, – но сейчас совершенно чужая.
Включила телевизор. Новости. Ну и пусть, фоном пойдет. Приоткрыла окна на форточку. Почти с наслаждением впустила в квартиру звуки, обычные, не оформленные в мелодию.
Когда вернулась Элла, Лиля уже спала. Удивленная сестра погасила мерцающий экран и вытащила из-под Лилиной щеки учебник. Хотела было растолкать, чтобы помогла перевести текст, но пожалела. Даже укрыла пледом, чтоб не замерзла, дуреха. С английским завтра поможет.
Глава 3
СИ-ЛЯ-МИ/Се ля ви
(C'est la vie)
Пальцы Глеба скользили, взлетали, били по клавишам. Ему не надо было видеть, чтобы играть. И он забывал, что не видит, играя. Музыка переменчива, но незыблема, как литосферные плиты земной коры. На нее можно положиться. Она подчиняет и увлекает за собой.
Юноша миксовал классику и поп-композиции, переходил к фолку, потом народным, будто в истерике срывался на рок. Выплескивал боль и тоску, разорванные в клочья мечты и надежды, собственные размышления и попытку принять себя в новом состоянии.
Мать с отцом в кои-то веки ушли. Упускать возможность побыть одному казалось кощунственным. И Глеб воспользовался на полную, потому что так играть при ком-то – это раскрываться до той степени, к которой он не готов.
Заколотили по батареям. Ерунда! Законодательство не запрещает играть у себя в квартире днем. Сейчас не раннее утро и не поздний вечер. Даже для дневного сна не время. Пусть гуляют лесом.
Глеб поймал и воспроизвел ритмический рисунок недовольных стуков. А потом сбацал «Мурку». Барабанить перестали. Народ такие мелодии уважает, об этом даже в старом кино было, название еще какое-то про «место встречи».
Щелчок входной двери юноша больше почувствовал, чем услышал. Прервал игру. Легкие шаги по коридору. Маневрирование между коробками. Странно, родители с дня рождения еще вернуться не должны.
– Кто здесь?
Он явно ощутил чье-то присутствие. Два предположения вспыхнули в мозгу одновременно: вор-нахалюга или нянька для «бедного мальчика», которого нельзя оставить одного поздно вечером. Еще неизвестно, что хуже.
Гость замер у порога комнаты.
– И долго молчать будем? Я вас слышу.
Кровь бросилась в голову, по желудку разлилась обжигающая лава, в ушах застучал бешеный метроном. Но Глеб пока ничего не предпринимал. Телефон в кармане – нажать кнопку вызова недолго. Тем более что вошедший активности вроде бы не проявляет. Может, осматривается, может, растерялся.
Вот ведь пушной зверек! Побыл один дома!
Лиля сама не знала, зачем зашла в эту квартиру. Просто оттуда доносилась музыка. Уже, наверное, часа полтора. А легкая щель подсказала, что дверь открыта. Опять соседка курить вышла? Так не видно ее на площадке. По неосторожности забыла закрыть? Ворона тогда.
Девушка едва не споткнулась о коробки в коридоре. Пытаясь удержаться на ногах, сделала несколько шагов вперед. Музыка стихла.
И тут ее спросили:
– Кто здесь?
Голос был молодой, но звучал глухо.
Лиля заглянула в комнату справа, удивляясь, почему не выходит хозяйка. За фортепиано сидел вчерашний симпатичный парень, которого она видела в окне. Вблизи он казался еще симпатичнее. Только взгляд был какой-то странный, неподвижный.
– И долго молчать будем? Я вас слышу.
Черт! Слепой, что ли? И как теперь объяснять свое присутствие?
Парень поднялся на ноги: руки опущены, плечи напряжены. Из кармана торчит телефон. Лицо недовольное, даже рассерженное.
А она что думала? Что хозяин будет рад незваному гостю и усадит пить чай? Лиля прикинула, что, пока не поздно, лучше удрать, как будто ее здесь никогда и не было. Сделала шаг назад и споткнулась о коробку. Падая, успела заметить полку, не прибитую, а только прислоненную к стене. Плохо прислоненную! Полка, разумеется, обрушилась прямо на нее. От боли перехватило дыхание. И Лиля поняла, что застряла в ловушке.
Парень тем временем оказался рядом. Никогда бы не подумала, что слепые так быстро перемещаются. Ну правильно, он же в своей квартире, наверное, все изучил. Хотя нет, Элла говорила, что соседи переехали буквально на днях.
Блин! Как все нелепо!
Парень присел, придерживаясь рукой за косяк. Лиля дернула ногой, пытаясь вылезти из-под собственноручно созданного завала.
– Живы? – Сосед уловил движение и схватил за щиколотку.
Потом за вторую. Добрался до полки и отпихнул ее в сторону. Теперь дышать стало легче, хотя Лиля осталась в плену.
– Хватит уже молчать, может? Слушать я в состоянии.
Зато она не в состоянии говорить! Лиля дернулась, потом резко села. Влипла так влипла.
Глеб слышал частое поверхностное дыхание. Кто бы ни был нежданный гость, он казался испуганным. Это радовало.
Следующие звуки доказали, что пришелец попытался спастись бегством, но это ему не удалось. За падением тела последовал грохот падающей полки – как будто точку поставили.
Удивило, что недотепа до сих пор не издал ни звука: ни оханья, ни резкого словца – ничего. Наверное, этому имелась причина, но Глебу пока ничего не приходило в голову.
Невольно опасаясь, что тоже может наткнуться на нечаянно забытую коробку, он миновал комнату и дотронулся рукой до косяка. Присел.
– Живы? – Вот сейчас уже даже страшно было не услышать ответ. Глеб не знал, что делать, если тут уже труп.
Гость дернулся, выдав свое местонахождение. Юноша схватил его за ногу: тонкая щиколотка, приятные на ощупь носочки, мягкая джинсовая штанина. Все-таки нянька? И кажется, не старая тетка, а довольно молоденькая. Пахнет легкими духами.
Глеб нащупал полку и убрал ее с гостьи.
– Хватит уже молчать, может? Слушать я в состоянии.
Впрочем, он сомневался, что ему ответят. Девчонка упорно молчала. Хотя прибило ее, должно быть, нехило. Любая на ее месте разохалась бы, попыталась вызвать жалость. А эта только дышит, как после забега. Немая, что ли?
Юноша невольно повторил свой вопрос вслух.
Боже! Какой догадливый! Не прошло и часа. Хотя часа как раз еще не прошло.
– Тебя наняла моя мать?
Лиля активно замотала головой, надеясь, что не заработает сотрясения, а парень ощутит движение.
– Нет. Не так. Если наняла, стукни дважды, если нет – один раз.
Надо же, умный. Девушка стукнула в пол.
– Здорово. – Показалось или в его голосе действительно послышалось облегчение? – И как ты тут тогда очутилась?
Видно, с выводами поторопилась. Тупой. Как Лиля может ответить на этот вопрос? Но парень и не заострял внимания на ответе.
– Цела?
Стукнула дважды.
– Это очень хорошо.
Отпустил ее ноги, встал и протянул руку, словно предлагая подняться. В общем, повел себя, как вполне нормальный парень. Она встала. Пользуясь слепотой соседа, привела в порядок некрасиво задравшуюся кофточку, провела ревизию своего тела и обнаружила пару наливающихся синяков, но в целом повреждения были незначительными. С опаской оглянулась на полку. Если бы та дала по лбу, не стоять бы Лиле сейчас в чужой квартире, и не только в квартире, а вообще – просто не стоять.
– Итак, ведь как-то ты тут оказалась? У тебя были ключи?
Стукнула один раз.
– Отмычка?
Она вздохнула и повторила стук.
– Ладно. Случайно? – Парень потеребил свою длинную челку и кривовато усмехнулся.
Лиля забылась и кивнула, а потом запоздало стукнула дважды.
– Ну, более пространного ответа от тебя не дождаться, как я понимаю, а пантомиму, как видишь, не смогу оценить я, – развел он руками.
Девушка проследила за движением. Обнаружила некрасивый шрам на предплечье. Присмотревшись внимательнее, заметила подобные украшения на шее, скуле. Кошки его драли, что ли?
Но Лиля не могла избавиться от чувства, что парень ей знаком. Не лично. Просто уже где-то видела эти темные волосы, прямые брови, карие большие глаза, упрямо сжатые губы и ямочку на подбородке. Такие лица Элла называла «морда кирпичом» – слишком строгие, недоступные, знающие себе цену. Сестра предпочитала более сладких, гладеньких мальчиков, лучше блондинчиков. А вот Лиле они не нравились.
– Я – Глеб.
Ох, хорошо, что сосед не может видеть ее ошалевшего, недоумевающего взгляда, подумал бы, что имеет дело с сумасшедшей. Она скользнула к пианино, морщась от легкой боли в щиколотке, и отбила «ля-ля». Пусть не в любимой интерпретации, но все-таки ее имя.
