Пушкин и Пеле. Истории из спортивного закулисья

«Я „максималку“ сам бегал – у Бескова, – говорит Романцев. – Упражнение помогает тренеру определить, в каких кондициях находятся игроки. И не наказание это вовсе, как многие считают, – проверка. Барометр, если хотите. Для каждого футболиста. Провел „максималку“ в полную силу, все честно выдержал, остался на ногах – значит, ты в хорошей физической форме, можешь заниматься с мячом и так далее. Нет – извини. Стонут футболисты? В конце концов – тренер всегда прав! А если не прав – смотри „пункт первый“.»

Как-то раз Валентин Борисович Бубукин, назначенный главным тренером ЦСКА, пришел к Анатолию Владимировичу за советом. Совет понадобился Бубукину вот в связи с чем. В ЦСКА, сообщил он Анатолию Владимировичу, призваны перед сезоном аж 60 (шестьдесят!) новых футболистов, как же выбрать лучших? «Валя, – сказал ему Тарасов. – Вези всех на сборы, гоняй что есть силы. Сорок умрут, а с двадцатью оставшимися в живых ты начнешь сезон».

Открытый футбол

«Если я видел дальше других, то потому, что стоял на плечах гигантов». Исаак Ньютон, облекший свою гениальную научную деятельность в простейшую формулировку, не только отдал должное предшественникам, но и призвал никогда не забывать о гигантах, подставивших плечи для размещения на них последователей, причем не обязательно вовсе, что – единомышленников.

В каждой области человеческой деятельности – свои гиганты. В каждой плоскости. В отечественной футбольной журналистике одним из несомненных гигантов был Геннадий Радчук. Он рано ушел из жизни – в 61 год. Для меня время «после Радчука» превратилось во время без звонков от него, без характерного голоса, без деликатного «Ты не мог бы для нас обзор. Нет, не следующего тура, а через тур.

Можно в четверг сдать…», без встреч – в редакции на улице Архипова или в западном крыле гостиницы «Россия», где официант Ваня лучше нас знал, что мы хотим выпить и чем желаем закусить.

В еженедельнике «Футбол», которому на какое-то время навязали дополнительное имя – «Хоккей», Радчук, выпускник МГИМО, был и ответственным секретарем, и заместителем главного редактора. В начальника Радчук никогда не играл. Да, он занимался организационной работой, да, понимал, что выпуск еженедельника – конвейер, без автоматизма которого не обойтись, да, шумел на задерживающих заметки и фотографии авторов. Но – оставался репортером. Всегда.

Только репортерское чутье, например, отправило Радчука в конце чемпионата 1969 года не в Киев, где в матче за первое место бились «Динамо» и московский «Спартак», а в Кутаиси, где встречались средненькие команды – местное «Торпедо» и ростовский СКА, которым в турнире ничего уже не было нужно. О том, что он увидел, Радчук написал в еженедельнике: «Любопытен случай в Кутаиси, когда, словно по мановению волшебной палочки, в матче с редким счетом 3:3 два игрока, претендующих на приз лучшего бомбардира, – Херхадзе и ростовчанин Проскурин, – провели по три мяча. Даже благодушная, немногочисленная аудитория в тот день на местном стадионе почувствовала себя сконфуженной, наблюдая за тем, как шла игра в поддавки. Гармония взаимной любезности процветала. Когда мяч оказывался у любого игрока красных (цвет ростовчан), у любого, кроме того, который был под номером девять, вы могли вообще отвернуться от поля с полной гарантией, что ничего не произойдет. Под номером девять играл Проскурин. То же самое относится к белым (цвет торпедовцев). Только на „десятку“ (под этим номером играл Херхадзе) стоило обращать внимание. Весь матч наносили удары по воротам лишь эти двое. Больше никто. Оставалось лишь гадать, сколько мячей они забьют при символическом противодействии защиты соперников. Я думаю, что по четыре выглядело бы слишком сенсационно, а по два могло не хватить. Сошлись на трех. Каждому понятно желание команды помочь своему бомбардиру в споре за приз самого результативного игрока. Можно понять, когда такому игроку доверяют бить пенальти, штрафной чаще играют на него. Но в Кутаиси было нечто иное. „А где доказательства?“, – скажут мне. В данном случае не нужны свидетельские показания и протоколы допросов. Футбол достаточно открыт и очевиден».

«У него все есть!»

Геннадий Радчук, прекрасно владевший английским языком, время от времени ездил с футбольными командами в зарубежные турне в роли переводчика. Однажды какой-то миллионер из Австралии, странным образом оказавшийся фанатом московского «Динамо», пригласил столичную команду посетить Австралию и Новую Зеландию, взяв, понятно, все финансовые затраты – переезды, отели, питание – на себя.

Динамовцы в конце февраля – начале марта 1971 года сыграли шесть товарищеских матчей. Не с клубами, а со сборными различных новозеландских и австралийских штатов. Три встречи они выиграли, две завершили вничью, а последнюю – сборной штата Новый Южный Уэльс – проиграли с минимальным счетом 1:2. После проигранного матча австралийский миллионер устроил гостям шикарный прием в полностью соответствовавшем этому мероприятию помещении пятизвездного отеля. Застолье предварял аперитив, официанты разносили напитки, не только, конечно же, безалкогольные, организатор поездки подошел к микрофону и принялся что-то говорить по-английски. Футболисты, пусть ничего практически не понимая, вежливо спичу внимали. Никита Павлович Симонян, возглавлявший делегацию, время от времени поглядывал на Радчука, который неторопливо потягивал джин с тоником. Через минуту-другую Симонян прошептал в сторону Радчука: «Ген, чего он говорит?» Радчук увлеченно занимался джином. Симонян повторил вопрос громче. Та же реакция. Наконец Никита Павлович обратился к Радчуку почти в полный голос: «Ген, ну чего он говорит? Чего ему надо?» Радчук допил порцию джина и ответил: «Никита, ничего ему не надо. У него все есть».

Проход Джеймса Бонда

На чемпионате мира в Италии в 1990 году журналисты, как, впрочем, почти на всех последующих турнирах тоже, имели возможность посещать лагеря команд в специально отведенные для этих мероприятий часы. Следовало лишь зафиксировать в пресс-центре свою заинтересованность, узнать, когда в расположение той или иной команды отправится специальный автобус, и не опоздать на него.

В один из дней я выбрал сборную Англии. Мы приехали в ее лагерь. Нас попросили подождать, и мы, коротая время у ворот английской тренировочной базы, стали свидетелями забавного эпизода.

К англичанам в гости приехал знаменитый актер Шон О’Коннори, исполнявший, как известно, роль Джеймса Бонда во многих фильмах об агенте 007. Попасть в лагерь без специального разрешения, хлопотать о котором должны те, кто живет в лагере, было практически невозможно. О’Коннори, выйдя из автомобиля, смело направился к калитке, вход в которую перегораживал внушительных габаритов карабинер, вооруженный пистолетом, дубинкой и наручниками. Карабинер поинтересовался, куда это так уверенно направляется синьор.

– У меня там назначена встреча, и меня ждут, – ответил актер.

– Ваша фамилия, синьор? – спросил карабинер, доставая из бокового кармана форменного платья список людей, которым в тот день дозволялось, в соответствии с заявкой, попасть по ту сторону калитки.

– Моя фамилия Бонд, – сказал О’Коннори. И привычно, как отвечал в фильмах 007 своим многочисленным противникам, добавил: – Джемс Бонд.

– Прошу вас, мистер Бонд, – опешив, сказал карабинер, который наверняка видел киноленты про легендарного агента британской разведки, не знавшего поражений в более серьезных эпизодах, нежели проход в какую-то калитку, за которой играют в карты, загорают, спят, едят и готовятся к матчам какие-то футболисты, пусть даже они и участвуют в чемпионате мира.

Футбол – религия

Давид Боровский, выдающийся театральный художник, рассказывал мне. Он в 1998 году ставил во Флоренции оперу Шостаковича (Давид потрясен тем, что в кабинете Шостаковича висел портрет несопоставимого по масштабам и значимости с Мастером композитора Матвея Блантера – только потому, что тот написал футбольный марш: Шостакович был страстным поклонником футбола):

«Я вернулся днем (суббота, 11 апреля 1998 года, канун Пасхи) с прогулки в квартиру, которую мне снимали на время работы во Флоренции. Сонливо поел спагетти. Включил телевизор – там был телевизор с огромным, метр, наверное, на метр экраном. Показывали какой-то фильм о жизни Христа, скорее всего, голливудский, судя по масштабам сцен и актеров. Стал смотреть. И вот сцена. Христос на Голгофе, крупный план его страдающего лица. Последние мгновения его жизни. Один из пиков фильма. В это время в правом нижнем углу телеэкрана появляется бегущая строка: „Рома“ – „Интер“ – 1:1. Дальше. Христос воскрес. Хор мощно поет Алилуйя. В том же правом нижнем углу еще одна строка: „Парма“ – „Наполи“ – 2:1. Удивительная страна! Футбол – религия».

Бдительный пограничник

На отборочные матчи чемпионатов мира и Европы в гости к футбольным «карликам» континентальные гранды летают в полурасслабленном состоянии, заранее приплюсовывая себе очки, и осечек обычно никогда не бывает: ведь противостоят профессионалам обыкновенные любители.

Однажды – историю своей бывшей газете поведал Иван Эйинссон-Эстурланд, в прошлой жизни Иван Москаленко, некогда работавший в «Спорт-экспрессе», а потом обосновавшийся на Фарерах, – сборная Италии прилетела на Фарерские острова. В аэропорту Вагар, из которого в столицу – Торсхавн – путь не близкий, без паромной переправы не обойтись, визитеры проходили паспортный контроль. У тренера итальянской команды Роберто Донадони заканчивался срок действия паспорта. Фарерский пограничник на даты внимание обратил и сказал Донадони: «Советую вам, чтобы не возникло недоразумений во время следующих поездок, как можно быстрее решить вопрос с продлением срока действия документа».

Донадони поблагодарил бдительного пограничника, положил паспорт в карман куртки и поинтересовался, придет ли пограничник завтра на стадион поболеть за свою сборную. «Нет», – ответил пограничник. «Почему?» – спросил итальянский тренер. «Потому что я выйду против вас играть», – ответил пограничник, он же – полузащитник сборной Фарерских островов Томассон.

Кепка для нищих

Однажды Аркадий Романович Галинский, блестящий журналист, привез из Киева кепку букле, пошитую ему местным портным. Он ходил по коридорам «Советского спорта», где тогда работал, всем кепку показывал и рассказывал, что сшита она по последней французской моде, таких в Москве ни у кого больше нет.

Вечером Аркадий Романович отправился на футбол. На верхотуре лужниковского стадиона (ложа прессы раньше находилась там) он продолжал хвастаться обновкой. Среди репортеров – до начала матча оставалось примерно полчаса – стоял щупленький пожилой человек, подписывавшийся под заметками о зарубежном футболе «В. Владимиров». И книги об иностранных командах, чемпионатах различных стран и крупных международных турнирах он издавал под этим же именем. Еще с довоенной поры он дружил с вечным московским корреспондентом агентства «Франс пресс», спортивной газеты «Экип» и ряда других французских газет и журналов Жаном Но. Тот прекрасно говорил по-русски, его знали спортивные журналисты Москвы многих поколений, звавшие Жана Иваном Ивановичем, он снабжал Владимирова, блестяще владевшего иностранными языками, не только специализированными футбольными изданиями из Англии, Франции, Испании и Италии, но и привозил иногда другу из-за границы кое-что из одежды. Привез, в том числе, и кепку, которая в момент триумфа Аркадия Романовича оказалась на голове Владимирова. Старичок снял ее и робко сказал: «У меня тоже французская». Галинский взял владимировскую кепку, внимательно ее осмотрел, убедился по нашивке, что она действительно французская, признал сей факт, но громко сказал при этом, возвращая головной убор владельцу: «Во Франции такие носят только нищие».

Тчуйсе и китайский поезд

«В декабре 2000 года мы с Борисом Игнатьевым, – рассказал в своей книге „Деньги от футбола“ Владимир Абрамов, известный футбольный эксперт, многие годы занимавшийся командированием советских и российских тренеров за рубеж, – возвращались с переговоров из Тяньцзина в Пекин. Время приближалось к Рождеству – билетов на поезд ни в СВ, ни купейных не было, и мы ехали с простыми китайскими работягами в плацкартном вагоне. Разговор плавно коснулся темы темнокожих футболистов в российских клубах. Я спросил Бориса Петровича, что он думает по поводу предоставления камерунскому футболисту московского „Спартака“ Тчуйсе российского гражданства для последующего выступления в составе сборной России. Спросил, видимо, не вовремя: Игнатьев как раз укладывал свой багаж на верхнюю полку и, отвлекшись на вопрос, расслабил опорную руку, рухнул вниз и ударился головой об угол (к счастью, обтянутый плотной кожей) подвесной спальной полки. Ирина Ивановна, жена Игнатьева, не на шутку испугалась и укоризненно посмотрела в мою сторону. А Борис Петрович потер лоб, и лицо его растянулось во всегдашней обезоруживающей улыбке.

Он сел на свое место и возбужденно сказал: „Володя, ну, это только неумные люди могут такое сотворить! С какого это фига негры должны играть в сборной России?! Мы что, уже совсем того? – он покрутил пальцем у виска. – Я даже не хочу на эту тему говорить…“ Игнатьев разволновался не на шутку: „Кто-то из журналистов брякнул, кто-то из тренеров подхватил, а я вот тут должен биться головой у китайцев в поезде!“»

Плата за доход

Финский хоккеист Лео Комаров, игравший в «Торонто», оштрафован в Финляндии на 35 600 долларов за превышение скорости. Сумма штрафа в этой стране зависит от размера дохода.

Прочитав заметку о Комарове, вспомнил свою историю. Ехал как-то, работая корреспондентом ТАСС в Финляндии, из Хельсинки в Тампере по делам. Раннее летнее утро. Шоссе почти пустое. На одном из участков превысил скорость. Вижу в зеркальце приближающуюся полицейскую машину. Мне приказывают остановиться. «Нарушил», – констатирует полицейский. «Нарушил», – соглашаюсь. Садимся в его машину. Составляет протокол. Один из пунктов – размер дохода. Честно называю цифры ТАССовской зарплаты. Полицейский аккуратно вписывает их в соответствующую графу, внимательно смотрит на меня и с каменной физиономией говорит: «Еще бы чуть-чуть поменьше, и мы бы были тебе должны.»

Ловчев и пенальти

Однажды защитник «Спартака» и сборной Советского Союза Евгений Ловчев, никогда не примирявшийся с несправедливостью, отменил систему проведения чемпионата СССР, придуманную в Управ – лении футбола и в секторе спорта отдела агитации и пропаганды ЦК КПСС.

«Дело в том, – рассказывает Ловчев, – что „умные“ головы взялись найти противоядие договорным матчам. Думали-думали, наконец осенило: если основное время завершилось вничью, значит, дальше надо бить пенальти. Кто больше забьет – тому очко. Какой-то матч был, по-моему, в Ростове, когда команды били по 18 или 20 пенальти. Вратарей можно было после таких игр в психушку отвозить… На следующий год этот вердикт был усовершенствован до полного абсурда: если ничья, то бить по пять пенальти, если снова ничья – каждому по очку. Первая игра была у нас в Донецке. Я – капитан. Закончили по нулям. Подходит донецкий капитан: „Ну что, как бить будем?“ – „Забиваем по три“. Подхожу к ребятам: „Так, ты – забиваешь, ты – нет…“ Гена Логофет бил последним – мимо, как и надо. Хорошо, по очку получили. В мае выходим на матч с тбилисцами в Москве. Опять – 0:0. Опять пенальти. Каха Асатиани подходит: „Как бьем?“ – „По три в цель“. – „Договорились“. Возвращаюсь к ребятам: „Так, ты – забиваешь, ты – нет. Гена, ты мимо“. – „Жень, я в прошлый раз уже не забивал – все, хватит“. Хватит, так хватит, сам пробью последним. Выхожу на точку: вот мяч, там – ворота, и надо сделать так, чтобы он в них не попал. Неприятное, скажу вам, ощущение. Не по себе как-то. В конце концов, плюнул, разбежался и пульнул мяч к угловому. Стою, улыбаюсь, а все это крутят по телевизору – крупный план на всю страну… Кошмар! Скандал вселенский! В экстренном порядке собралась спортивно-техническая комиссия Федерации. Сидели, решали, какую бы кару Ловчеву дать. Большинство склонялось к дисквалификации. Старостин в Тарасовку приехал: „Дела скверные, очень!“ – „Ладно, – говорю, – я им тоже жизнь устрою. В суд подам: нервный срыв на почве пенальти. Пусть расхлебывают“. Но обошлось… А пенальти эти идиотские отменили».

«Как там ребята в „Курске“»?

Многие европейские хоккеисты, играющие в клубах НХЛ, отпускные дни стараются проводить дома, дома же и начинают, обычно в августе, готовиться к новому сезону. Шведы в этом плане не исключение.

Однажды мой друг Николай Вуколов, многие годы работавший в отделении ТАСС в Стокгольме, собрался взять интервью у одного из лучших игроков мирового хоккея – Матса Сундина. Коля позвонил в Шведский хоккейный союз, без проблем получил номер телефона игрока, дозвонился до него, договорился о беседе и уже на следующий день встретился с высоким, статным, светловолосым, всегда улыбчивым и дружелюбным Сундином во дворце «Юханнесхоф», после тренировки.

Разгоряченный тренировкой и душем, Матс вышел из раздевалки в малиновой футболке, поздоровался с Вуколовым. Они нашли местечко, где можно было спокойно поговорить, расположились. «А скажи, Матс, – начал было журналист бодрым тоном, – как тебе…» «Подожди, – слегка поморщился Сундин. – Подожди. Скажи-ка лучше сначала, как там ребята в „Курске“?»

Коля рассказывал мне, что его горло перехватил спазм. Он никак не ожидал такого поворота беседы. Тем августом, в те самые дни, когда он встречался с Сундиным, весь мир, в том числе и Швеция, затаив дыхание, следил за событиями вокруг российской субмарины. «И теперь, – говорил мне Коля, – когда я читаю в газетах репортажи о матчах, в которых Сундин забивал голы и делал результативные передачи, я всегда вижу его нахмуренное лицо, и мне слышится тот самый вопрос: „Как там ребята в „Курске“?“»

Шнурок раздора

«Однажды, – рассказывал Владимир Петрович Кесарев, – Миша Месхи, с которым мы дружили, больше месяца со мной не разговаривал. Играли мы как-то с тбилисцами у них. Счет ничейный. Я никак к нашим атакам не могу подключиться – Миша за мной внимательно приглядывал. Как, впрочем, и я за ним во время тбилисских атак. И вот мяч у нашей команды, а мы с Мишей стоим за центром поля. Миша вполглаза на меня посматривает. И тут я ему говорю: „Михо, шнурок у тебя развязался, завяжи“. Только он нагнулся, а потом присел, я рванул вперед и поучаствовал в атаке, оказавшейся, к нашей радости, голевой. Миша на меня: „Как тебе не стыдно? Я с тобой больше не разговариваю!“ Действительно, перестал разговаривать. В общих компаниях встречаемся – не смотрит даже на меня. В сборную приезжает – молча проходит мимо. В сборной я перед ним и извинился: „Михо, ты уж прости меня, чего не хотел, так это обидеть тебя“. Простил».

Прорыв канализации

История о Вадиме Синявском, рассказанная Владимиром Перетуриным:

– Приключился с ним однажды такой случай. В послевоенные годы матчем сезона была игра ЦДКА – «Динамо». Стадион, как всегда, переполнен. На эту встречу обязательно приезжали шеф «Динамо» Лаврентий Берия и симпатизировавший ЦДКА Василий Сталин. Комментаторская кабина на динамовском стадионе находилась как раз над правительственной ложей, а наверху туалета никогда не было – ни в те времена, ни перед началом реконструкции арены. Еще дядя Коля Озеров, помню, всегда напоминал мне, если я отправлялся на «Динамо» вести репортаж: «Вовочка, не забудь внизу сходить в туалет».

Синявский вел репортаж по радио со второго тайма, поэтому по ходу первого позволил себе выпить пивка, бутылочки две-три, и перед репортажем, поскольку в туалет сходить было некуда, он прошел в конец коридора и в укромном уголке справил нужду. А когда начался репортаж, к нему в комментаторскую кабину вдруг влетают люди в штатском, все, как один, в хромовых сапогах, и строго спрашивают: «Где тут у вас канализацию прорвало? В правительственную ложу капает». Синявский в ответ недоуменно пожал плечами и показал на микрофон. Сегодня над этим можно посмеяться, а тогда, узнай пришельцы истинную причину «потопа», было бы не до смеха.

Прорыв канализации-2

А вот как историю практически о том же самом – с участием Вадима Святославовича Синявского – рассказывает Владимир Писаревский (это – к вопросу о мифологии, обозначенному во вступлении к книге):

– Только что построили Лужники. Комментаторская кабина располагалась на пятом или шестом этаже. Но вот незадача – туалета рядом не было. А Синявский всегда перед репортажем имел обыкновение наведаться туда. Что делать? А тут какой-то люк небольшой, от вентиляции, похоже. И проблема снята. И вот какой-то международный матч. С участием сборных. Кто-то из правительства, как нам сказали, должен был быть. Синявский свое дело сделал. Минут за десять до начала. Вдруг раздается в дверь кабины ужасный стук. Открываем. Стоит на пороге высокий плотный человек в сером костюме и громовым голосом обрушивается на нас: «Вы что себе позволяете, что вы тут безобразничаете, а?» Синявский к нему с его такой характерной скороговорочкой: «Дорогой, что такое, в чем дело?» – «Я полковник госбезопасности, – отвечает пришелец. – Из службы охраны Никиты Сергеевича Хрущева. Все сейчас в правительственной ложе собрались, и вдруг сверху что-то закапало, прямо на Никиту Сергеевича. Оказалось, что моча. Представляете, какое состояние у Никиты Сергеевича! Мы пригласили инженера, ответственного за коммуникации, и этот болван указал, что это из комментаторской кабины через вентиляционную трубу может происходить. Чем вы тут занимаетесь, это провокация…» Честно говоря, я струхнул. Но отнюдь не Синявский. Он вдруг взорвался своим резким фальцетом, на несколько тонов выше привычного: «Вон отсюда, чтоб духа вашего здесь не было!» И мы начали вести репортаж, предварительно закрыв дверь. А после матча пришел к нам в комментаторскую тот же самый человек, но уже ниже травы, тише воды. «Знаете, – говорит, – какая-то неприятная ситуация вышла. Вы же понимать должны. Но Никита Сергеевич сказал, что вас знает, просил передать привет.»

«Правильный английский»

Последний матч под руководством Бориса Петровича Игнатьева, возглавлявшего тогда национальную команду, сборная России проводила в мае 1998 года в Тбилиси. Матч, разумеется, товарищеский.

Команду, прилетевшую из Польши, разместили за оградой правительственной дачи. Нас, «обозников» – журналистов, представителей фирмы – экипировщика сборной – в одной из тбилисских частных гостиниц. Прилетели из Польши поздно вечером, устали с дороги, «слегка» поужинали – лишь на два часа гостеприимные хозяева, никак не желавшие понять, что перед двумя матчами неплохо было бы и отдохнуть, сумели растянуть привычную церемонию застольной встречи.

Два матча – это игра молодежных команд России и Грузии в Гори и матч первых сборных в Тбилиси. Перед поездкой в Гори нас повезли на хаш. Когда я заикнулся было, что на часах, дескать, одиннадцать, какой хаш, он ведь рано утром, мне ответили: «Не все ты знаешь. Есть хаш для ленивых – в любое время».

Хаш для ленивых, путешествие в Гори на микроавтобусе, за рулем которого находился брат Саши Чивадзе, игра молодежных составов, возвращение в Тбилиси… На матч едва не опоздали, да и вообще все могло плохо закончиться – на въезде в город на скорости полетело колесо, брат многолетнего капитана сборной СССР чудом успел выправить положение.

Качество футбола во встрече первых сборных было не самым, мягко говоря, высоким, ничья 1:1, но интерес публики к игре – огромный. Стадион переполнен – 75 тысяч зрителей. Молодые грузины демонстративно не говорят по-русски. С нами пытаются только по-английски. Судит азербайджанский арбитр Сулейманов. Карточки – нужные и ненужные – раздает направо и налево. Чувствует себя хозяином на поле. И когда не дает в российские ворота пенальти за снос Зазы Джанашия в штрафной площадке, весь стадион, забыв о своем «правильном английском» и о родном грузинском, принимается на чистом русском языке скандировать: «Судья – пидо…с!»

«Зеленая» комната

Ольга Трофимовна Подуран почти пятьдесят лет проработала на базе киевского «Динамо». Не могу вспомнить ее официальную должность, но комфорт и уют для динамовцев в Конча-Заспе всегда создавала «мама Оля», как звали ее игроки. Она знала, кто что любит, всегда на сей счет интересовалась у официанток и старалась сделать так, чтобы каждому было хорошо, чтобы каждый чувствовал себя на базе как дома.

Иногда в «зеленой» комнате – на кухне, там, где режут овощи, – по распоряжению Ольги Тро фимовны ставили ящик пива (а то и не один), и футболисты перед ужином пропускали по стаканчику-другому для аппетита, пропадавшего после изнурительной работы.

Подозвал как-то Ольгу Трофимовну Валерий Васильевич Лобановский и спросил: «Трофимовна, куда это они бегают один за другим?» – «А ругать не будете?» – «Нет, конечно». И Трофимовна призналась. «Ладно, – сказал Лобановский, – продолжайте. Но только, чтобы я не знал».