скачать книгу бесплатно
В отчаянии заламываю руки.
– А где остальные дети? Почему я видела только девочку?
Лора с досадой пристукивает кулачищем по столешнице.
– Вань, ну ты нашла, чем голову забивать! У тебя за спиной твои пацаны были, наверняка, в какой-нибудь песочнице, это ж мальчишки, они на чужих коленях долго не усидят! Или псин за усы дёргали. Майкл говорил, у них в семье собаки за новорожденными приглядывают лучше нянек. Ты просто оглядеться не успела, как следует, потому что мы с Аркашкой тебя в парке отвлекли. Погодите-ка, сэр Персиваль, выходит, дар у Вани остался, а?
Доктор с сомнением качает головой.
– Вынужден огорчить: характерных провидческих отблесков в ауре нет. Данное видение может быть спонтанно, и вызвано подсознательной тревогой о будущем. Впрочем, пока не берусь судить. Леди Лора, вы, кажется, упоминали о мальчиках?
– А почему нет? Все слышали: старец Симеон предсказал, что младенцев мужского пола будет более одного, ну, так и выходит: раз одна девка есть, значит, с ней ещё два пацана. Ведь бывает и такое?
– Да, разнополые близнецы – довольно распространённое явление, – кивает Персиваль. – Впрочем, Иоанна, не забывайте, что будущее многовариантно. Если это видение действительно вещее – не факт, что оно однозначно. Вы могли попасть в одну из реальностей, сформированную в случае принятия вами определённого решения. Я ведь правильно понял, каким оно будет? – лукаво спрашивает.
Отчего-то заливаюсь краской.
– Очень рад. Я в вас не ошибся. – Маленький доктор пожимает мне руку. – А теперь, дорогая, вспомните всё же о человеке, который оставил вам столь ценный подарок, и неважно, что делал он это, не слишком задумываясь о последствиях. Он этих последствий, возможно, и не увидит, а вот с вами они останутся на всю жизнь и будут только ваши. Вы меня поняли? Диана…
– Да, сэр?
– Нам понадобятся другие браслеты. Самые мощные.
– Бегу, сэр.
Сестричка срывается с места. Никогда бы не подумала, что благовоспитанная леди может исчезнуть с глаз с такой скоростью.
– У вас будет десять минут, не более, Иоанна. Ёмкости наших накопителей не рассчитаны на встречу воина и его детей от Обережницы, ведь их матрицы, почуяв отца, начнут пробиваться к его ауре, что будет для вас болезненно. Этот резерв, – он принимает у запыхавшейся сестрички мощные браслеты, более смахивающие на кандалы, – поможет, но у него есть предел. Не ждите, когда станет совсем плохо, не доводите до обморока, разрывайте контакт с гостем при малейшем ухудшении самочувствия. Десять минут, вы поняли?
Замедленно киваю. В голове пусто. Сколько раз в уме проговаривала наш с Васютой диалог при воображаемой встрече, сколько упрёков готовила и тут же прощала, а сейчас – не знаю, что сказать. Негнущимися руками оправляю халат, пытаюсь запахнуть на груди, совершаю кучу ненужных бестолковых движений, до тех пор, пока Лора не стискивает меня в объятиях. «Ничего, подруга, держись, всё будет хорошо». «Всё обойдётся, леди, мы рядом, да не тряситесь так, бедняжка…» – слышу с другой стороны. «Иоанна, помните о времени…» – это снова доктор. А за стеклянной дверью уже скрипит настил террасы, прогибающийся под богатырской поступью.
Не помню, как очутилась в медвежьих объятиях, чувствую лишь знакомый жим сильных рук, твёрдых, словно каменных, бережно прижимающих меня к стальному холодному панцирю. И вновь, как когда-то, царапаю скулу о пряжку перевязи на Васютиной груди, и щекочет его борода, пропахшая дорожной пылью да калёным железом, как тогда, во дворе его дома, словно не было нескольких недель разлуки.
– Едем со мной, лапушка, – шепчет он торопливо. – Второй женой будешь, можно так. Не бойся ничего, я уж со Снегирём сговорился, тем волхвом, что когда-то сестре камень обережный раздобыл, он и тебе такой найдёт. Едем прямо сейчас! Знаю, что со мной тебе пока нельзя, так не на Чёрте поедешь, а с кем из ребят, потерпи только немного…
Ноющая боль в солнечном сплетении заставляет меня непроизвольно отстраниться. Как мы оказались на этой садовой скамейке – не соображу; скорее всего, Вася меня донёс. Он таких, как я, двоих потянет, не поморщится. Вот и жену ему вторую подавай… Жадно вглядываюсь в родное лицо, стараясь запомнить и новый шрам, появившийся над широкой рыжеватой бровью, и тонкую седую прядь в бородке, и…
Серьга. Драгоценная серьга в ухе, усыпанная рубинами. Раньше её не было.
– Князь я теперь, – перехватив мой взгляд, поясняет торопливо. – Многое нынче в моей власти. Поедем, Ванечка, уж всё готово, не дам я тебе пропасть, беречь буду, любить буду. Но пойми: и Любушку оставить не могу, и тебя с детьми нашими не брошу. Сколько ж можно безотцовщину растить!
«…Дождись меня, Ива. Дождись», – вдруг перекрывает его речитатив Магин голос. Нет, то не мыслесвязь, просто опять вспоминаю последние слова суженого. Как же так – он вернётся, а я опять убежала? Нет, я не могу с ним так поступить.
Васюта мрачнеет. Не удивительно, он всегда читал по моему лицу, как по открытой книге.
– Не поедешь, – говорит тяжело. – Понимаю. Старая любовь не ржавеет. Я свою не брошу, и ты – свою. Да и… про твоих девчат-то я не подумал. Прости.
Ничего не хочу объяснять. Слова всё испортят. Обнимаемся и сидим молча, до тех пор, пока, не выдержав усиливающейся боли в подреберье, я невольно отталкиваюсь. Торопливо отсев, Васюта склоняется над моей рукой и припадает губами. Бережно глажу его по голове.
– Спасибо, Васенька. За всё спасибо.
– Прости за всё, – глухо отвечает.
Ох, сколько хотелось бы высказать! Но время уходит. Перебираю густые кудри, когда-то, должно быть ярко-рыжие, а сейчас цвета тёмного каштана… с редкой проседью. В последний раз.
Сейчас я люблю тебя. Я прощаю и прошу простить. Я отпускаю тебя.
– Будь счастлив, Васенька. Я не твоя женщина. Твоя – дождалась.
Целую его буйную головушку, а, разогнувшись, никак не могу вдохнуть. С трудом отодвигаюсь. Тройная спираль защиты, вспыхнувшая искрами, заставляет рванувшегося было ко мне Муромца отпрянуть; озоновая свежесть, исходящая от неё, наполняет лёгкие, облегчает дыхание.
– Прошу прощения, дон Васюта, – голос за моим плечом бесстрастен, – но ваше время истекло. Донне нехорошо.
Ещё на мгновение он задерживает взгляд.
– Живи счастливо, Ванечка. Век буду помнить.
И, резко поднявшись, уходит. Я не плачу, нет. Только чувствую, как что-то рвётся в той части моего «Я», что сентиментальные люди называют душой.
– Бастиан? – говорю, наконец, не оборачиваясь. – Спасибо.
– Его брат, донна, позволю поправить. Томас.
– Простите. Помогите мне, Томас, я… Кажется, у меня нет сил.
– Это пройдёт, донна. Браслеты целы, вы скоро восстановитесь. Но вам лучше не вставать: вы босы, а земля ещё сырая.
Только сейчас понимаю, что забыла обуться.
– Минуту, донна Ива…
Защитная аура гаснет. Обойдя скамейку, мой хранитель что-то поднимает с сиденья и вкладывает мне в ладонь.
– Кажется, он оставил это вам, донна. Я слышал, у них это полагается носить старшему сыну.
С тоской смотрю на княжескую серьгу червонного золота с ярко-красными рубинами. Качаю головой.
«Когда же вы успели?»
Я-то выгораживала тебя перед Лорой, Васюта, а ведь ты в тот момент от своих детей отказался. Потом, разумеется, многое понял, но есть вещи, которые женщины не прощают. Долго.
– Верните это ему, Томас. Прямо сейчас.
Он колеблется.
– Вправе ли вы решать за детей, донна? Всё же отец…
– У них будут и отец, и родня, и семья. А у Василия, может статься, ещё родятся сыновья. Если я в таком-то возрасте забеременела – Любаша тоже сможет. На радостях-то… Вот своему первому сыну и отдаст.
– А вы… тверды, донна. – Понимаю, что проглатывает он слово «жестоки». И пусть. – Хорошо. Я сейчас его догоню. Позвольте только уточнить: последние ваши слова дону Васюте были сказаны обдуманно?
С недоумением поднимаю глаза на хранителя.
– О том, что вы не его женщина? – с какой-то неловкостью поясняет.
– О да, – невольно срывается у меня. – Вполне.
– Значит, я вправе их засвидетельствовать, – торжественно говорит он. – Позвольте…
Так и не разрешив ступить на мокрую после ночного ливня дорожку, хранитель доносит меня до палаты, а я с горькой иронией думаю: дождалась, голуба, все тебя таскают на руках; вот только довольна ли? Едва меня опускают в кресло, сестричка Диана, энергично растирает мне ступни и натягивает шерстяные носки. Сэр Персиваль, подсев на подлокотник, прощупывает мой пульс, пытливо заглядывает в глаза. Поворачивается к моему спутнику.
– Благодарю вас, дон Томас. У вас прекрасное чувство времени и реакция.
– Это моя работа, сэр Персиваль. К тому же, донна вела себя достаточно благоразумно. Если во мне больше нет надобности, я исчезаю, у меня есть несколько поручений.
Тёмная мужская фигура окутывается дымкой, секунду-другую рябит, подёргивается – и пропадает, оставляя после себя пустое место. У меня нет сил удивляться. Наваливается всё сразу: боль от потери, осознание, что уже никогда и ничего нельзя изменить, тоска… будто не проводила, а схоронила. И ведь знала, на что иду, а всё равно – худо мне, ой худо, хоть волком вой.
– Ванька, – подруга трясёт меня за плечи. – Прекрати раскисать, слышишь? Ну-ка, возьми себя в руки!
Делаю глубокий вдох. Выдох.
– Я в порядке.
Мой лечащий врач кивает.
– Вы отлично держитесь, дорогая. Но не лукавьте, я вижу, что ваше состояние далеко от идеального. На сегодня довольно с вас потрясений. С вами хотели попрощаться товарищи сэра Васюты, но придётся им передать все свои добрые пожелания и благодарности через девушку.
– Простите, – морщу лоб, – я что-то не понимаю, о ком вы?
– О русичах, дорогая, о тех, что вместе со своим лидером сумели пройти через подземелья Игрока и вернуться, целыми, но не слишком невредимыми. С одним из них нам немало пришлось протрудиться, но в конце концов мы и его поставили на ноги. От второго так и не отходила невеста, прелестная девушка Ольга, которую вы хорошо знаете, и которая, как и её соотечественники, наотрез отказывается уйти, не попрощавшись с вами. К сожалению, допустить к вам я могу лишь её, поскольку остальные – Воины, и хоть кровного родства с вашими детьми нет, но неизвестно, как начнут взаимодействовать похожие ауры. Не хотелось бы рисковать.
– Оля? – понимаю вдруг. – Неужели дождалась своего Осипа? Постойте, было ведь ещё несколько пропавших, они вернулись?
– Все вернулись, Вань, – частит Лора, – все, на кого вы с Рориком хлеба ставили, я ж тебе говорила, что Васюта в пещерах не один был, а с товарищами. Живёхоньки. Сработал ритуал-то, как миленький, все, как один, вышли, хоть и помяло кой кого. – Под строгим взглядом доктора осекается. – Ладно, потом расскажу… А может, всё-таки, выйдешь к ним, Вань, раз ты вон каким молодцом держишься?
– Ещё один подобный совет – и я попрошу сэра Аркадия заговорить вашу лошадь, чтобы она не сделала из конюшни ни шагу, – сухо прерывает доктор. – Вы что, не видите, Иоанна едва пришла в себя? Накопители пусты, поблизости ни одного некроманта, чтобы поделиться родственной энергетикой, а я не бездонен: для того, чтобы подготовить наших молодцов к выписке, пришлось выложиться.
– Простите, – виновато шепчет Лора. – Не подумала…
– То-то и оно, – Персиваль смягчается. – Вы, вояки, привыкли решать сиюминутно, да только не думаете о последствиях, всё вам некогда. Между прочим, вам стоило бы и о себе, наконец, позаботиться: я предупреждал неоднократно и сейчас повторю: никаких бешеных галопов и гонок! Снижайте темп, дорогая леди. И привыкайте к мысли, что скоро придётся забыть о седле надолго.
Подруга супится, но отводит глаза. Возразить нечего.
– Стал быть, позову сюда Ольгу, – только и бурчит. – Ничего, мужики поймут.
– Не сюда. В мой кабинет. – Доктор миролюбиво похлопывает мою подругу по плечу. – Ну, ну, дорогая моя, не будем ссориться, вы же знаете: я беспокоюсь не только о вас. И помните: не утомляйтесь, отдохните, как следует, к вечеру вы должны быть свежи. Вы меня поняли?
Заалев, Лора кивает и привычно срывается с места, но, спохватившись, выходит из палаты почти не спеша. Впрочем, затворённая дверь не заглушает её шагов, удаляющихся сперва размеренно, а затем переходящих на бег. Леди Ди лишь вздыхает сокрушённо. А я всё думаю: хорошо, что Персиваль меня никуда не отпускает. С Оленькой я увижусь с радостью, но встречаться и говорить ещё с кем-то – увольте, не могу. Нет сил.
– Пойдёмте и мы, дорогая, – окликает меня доктор. – Не стоит прощаться в этих стенах, ибо, как вы сами, наверное, знаете – предметы хранят память о многих событиях, оттого-то мы стараемся сохранять в палатах только позитивный фон. Вы готовы?
– Подождите, – спохватываюсь. Открываю шкаф. Снимаю с крючка некий предмет в кожаных ножнах. – Мне бы хотелось кое-что передать. Сэр Персиваль, а в вашем кабинете случайно не найдётся чего-то, похожего на альбом для рисования? Или хотя бы тетради, журнала для записей?
Есть ли в Ново-Китеже бумага? Или там пишут и рисуют на пергаменте? Как бы то ни было – я хочу оставить Яну о себе хоть какую-то память. Заодно и этот нож. Вряд ли он мне ещё понадобится, мои игры с магией закончены, а вот будущему воину такая вещица в самый раз. Глядишь, разберётся с его загадками.
– Конечно, дорогая, – отзывается доктор. – Несколько хороших альбомов, сангина и сепия, уголь, карандаши для графики. Мы частенько включаем в курс реабилитации младших пациентов арт-терапию. Думаю, вы найдёте всё, что вам нужно.
– Это не для меня, – запинаюсь, не зная, как объяснить.
– Понимаю. Вспомнили ещё о ком-то… – Сэр Персиваль сочувственно кивает. – Что ж, соберитесь с силами, дорогая. Ещё четверть часа, не больше, и не оттого, что я чрезмерно вас опекаю, а потому, что наши люди не могут держать портал открытым бесконечно. Оставшиеся русичи рискуют остаться навсегда, посему и вы, со своей стороны, постарайтесь быть лаконичны. Договорились?
…Через четверть часа из окна докторского кабинета я смотрю на дорожку, ведущую от парадного крыльца к воротам госпитального парка. А ведь доктор не случайно назначил здесь место прощания, нет! Отсюда, как на ладони, видны и смурной князь Ново-Китежский на Чёрте, с верным Хорсом одесную, и красавица Ольгушка со своим ненаглядным Осипом, она всё оглядывается, видит меня в окошке и норовит махнуть прощально рукой… а вот Васюта ни разу так и не обернулся. И ещё один их спутник, седоусый седогривый Вячеслав-Соловушка, чем-то напомнивший мне воеводу Ипатия, настоящий степной волчара, сухой, поджарый, перевитой мускулами, такой побеги рядом с конём – да, пожалуй, и перегонит через минуту-другую. А в ушах не умолкает горячий Оленькин шёпот:
«Ох, Ванечка-свет, век буду за тебя Макошь благодарить, что нас с тобой свела, что судьбу ты мне поменяла… Спасибо!»
Пестрит дорогое шитьё бархатной душегрейки, переливается в солнечных лучах, так и рвущихся в окна, скатный жемчуг на головной повязке, в золотых косах… не в девичьей косе, машинально подмечаю, расплетена коса-то… не утерпели, уж не невесту – жену Осип на родину повезёт. Дай-то им их Боги…
«За добро, за ласку, за песни твои светлые благодарствуем. За хлебный дух, что наших воев из логова вывел, за огонь обережный в домах, что с собой унесём на счастье. Ох, Ванечка-свет…»
«Время, милые мои, время!» – негромко напоминает сэр Персиваль. Оленька смахивает слезу с мокрых ресниц.
«Портал не навек закроется, помни о нас, Ванечка; коли сможешь навестить – в любом дому желанной гостьей будешь…»
Нет, Оленька, не в любом. Только тебе об этом знать не надобно.
«Передай…» Негнущимися пальцами стараюсь удержать стопку альбомов, которую торопливо подхватывает Диана и шустро перевязывает невесть откуда взявшейся атласной лентой. «И это…» Кладу сверху нож с простой деревянной рукояткой, в неброских кожаных ножнах. Вещь незаметная, не отберут у парня, не позарятся, а пользу принести может. «И это…» Целую Олю в щёку. Больше-то у меня с собой и нет ничего.
«Если увижу. Пропал ведь Ян-то. Как узнал, что его отец ещё лет пять тому буйну голову сложил – так и пропал, ни на той стороне его не видели, ни на этой. Но разыщу, передам, не сомневайся!»
И ещё не даёт покоя мысль: успел ли Томас вернуть серьгу? Наверное, успел, оттого Васюта и не оборачивается. Что ж, Вася, я смогла порвать – и ты смоги, хотя бы ради той, первой и единственной, она этого заслуживает. Ни к чему ей узнать однажды, что хотел ты сына от чужой женщины своим наследником назначить. Взглядом провожаю кавалькаду до самых ворот. Прощаться надо до конца. До конца.
Скрип закрывающихся створок, звяканье засова, отдаляющийся цокот копыт. Пляска теней от древесных крон на опустевшей дорожке, чёрная птица, пикирующая на плиты из тёсаного песчаника символической жирной точкой. Всё. Вот теперь можно бы и поплакать.
А нечем.
***
– Вань, хватит уже.
Аркаша с досадой отворачивается, мечет в пруд камушек; тот, срикошетив пару раз от воды «блинчиком», тонет с прощальным бульком. Мы сидим на низком берегу, на подстеленной друидом куртке, я, страдаю, а оборотник делает вид, что злится. На самом деле просто даёт мне выговориться.
– Хватит, сказал. И Василий тоже хорош – размечтался, с собой звал… Дивлюсь я, как он тебя поперёк седла не кинул и силком не увёз, вполне в его духе была бы выходка. Ах, да, при тебе же Хранитель, это ребята серьёзные… Серьгу правильно вернула. Дети вырастут – сами разберутся, искать им отца или нет, а ежели найдут – то уж не ради княжества. Думаю, у них своего добра будет немало, – хмыкает, – если оно вообще им будет нужно, пацаны хозяйством не особо интересуются. Им бы подвигов и славы…
Кивнув, задумываюсь.
– Так-то так… Погоди. Аркаша, откуда ты всё знаешь? Тебя ведь при нашем разговоре не было!
– Сорока на хвосте принесла, – усмехается мой собеседник. – Рыжая такая, хитрая, на рыжем хвосте… Кешка, конечно. Зачем мне самому по кустам прятаться, когда есть кого вместо себя послать? Не обижайся, Вань, но иногда о друзьях нужно знать всё, по крайней мере, в моменты, когда они дров могут наломать по недомыслию. Считай, мы с моим парнем тебя подстраховывали. – Ласково треплет за уши бельчонка, притихнувшего на коленях. – Так я к чему: Вань, ты же не девочка, всё понимаешь. Пробой энергетики – это фигня, можно и амулеты против него подобрать, и много чего придумать, но ведь не это главное. Портал, хоть долго не продержится, но наши отцы-корифеи покумекают – и, глядишь, через полгода-год вскроют его по остаточному следу, хотя бы ради того, чтобы узнать: получится или нет. Но только ты к Васюте сама уже не пойдёшь. Разные вы. Одно дело вместе провести неделю, и совсем другое – всю жизнь.
