скачать книгу бесплатно
– Вань, ты себе в голову-то лишнего не бери. Что ты людям отдаёшь, то в ответ и получаешь. Это даже не магия, закон жизни такой.
– Это ты к чему сейчас сказал? – спрашиваю подозрительно.
– Мысли у тебя… читабельные. Особенно когда психовать начинаешь. А я эмпат, без этого никак при моей-то специализации.
Он поворачивается к нам, лица в потёмках почти не видно.
– Ладно, девушки-красавицы, я к долгим разговорам не привык, это уж ваше, женское. А меня, того и гляди, хватятся; Персиваль, хоть не зануда, но как начнёт выговаривать, так подумаешь, что лучше бы уж побил. У них тут с режимом строго, так что, если хочешь выписаться без задержки – приходится соблюдать.
Останавливает меня жестом:
– Лежи, не провожай, что я, дороги не найду? А насчёт тебя, Ло, передам дежурным, что ты здесь зависнешь. Так и скажу: вам обеим нужны положительные эмоции, а для женщин лучше нет, чем поговорить вдосталь. Всё, пошёл. Завтра загляну.
Озадаченно гляжу ему вслед.
– А по коридору не быстрее будет? Вы же наверняка тут неподалёку обосновались, зачем через парк тащиться? Сам же сказал – дождь на носу.
– Зачем-зачем, – бурчит Лора. Шарит вокруг себя. – Подушки лишней не найдётся? Всё бы ничего, да вот мелочи этой не хватает для уюта. Странно: в походах обычно про это не думаешь, там не разнежишься…
– Лора! – говорю строго. – Не уклоняйся! Ты что, время тянешь, что ли?
– Тяну, – уныло признаётся. – А что делать? Небось, к Васюте пошёл, его же куда-никуда на ночлег пристроить надо да заодно доложить, что ты в порядке. Вот как мне о таком говорить, сама подумай?
Всё-таки не показалось. Его это был взгляд, Васютин.
– А что же он сам не явился?
– Он не придёт, Вань, – У Лоры аж голос подсаживается. – Ему Персиваль запретил строго-настрого, да ещё и при нас, чтобы мы, как общие друзья, не разрешали вам сходиться. Нельзя вам сейчас даже стоять рядом. Ты только не волнуйся…
Меня пробивает нервный смех.
– Да что вы со мной, как с умирающей, носитесь? Лора, ты мне это прекрати. Я же не в пустыне живу, не ты, так кто-то другой всё расскажет. Давай уж, не жмись.
– У него жена осталась, там, в Ново-Китеже, – опустив глаза, тихо говорит подруга. – Наречённая… Перстень он ей свой именной оставил, а пожениться не успели, князь-отец был против. Она его все эти годы ждала, не одна ждала, с дочкой. Вот Вася теперь промеж вас и мечется, никого не хочет бросать.
И впивается в меня взглядом. Только я-то спокойна.
– Знаю я про его Любушку. Была у русичей – заглянула к Васе домой, а там у меня Дар, зараза, сам начал работать, никто его не просил. Должно быть, когда хлебный ритуал проводили, я его к развитию и подтолкнула, вырос он, понимаешь ли…
Лора прижимает руки к груди, совершенно по-девчачьи.
– И что?
– Что… – невесело усмехаюсь. – Ничего хорошего. Вещи со мной стали говорить, прошлое показывать – и своё, и хозяев. Вот я и узнала: и про Любаву, и как Васюта по ней тосковал, вернуться хотел. И её саму видела, с кольцом обручальным. Достаточно, чтобы понять.
Невольно потираю грудь – что-то сердце защемило.
– А главное – похожи мы с ней, она разве что помягче будет да лицом понежнее, одно слово – княжна, лапушка. Ничего не говори, не возражай. Её он любил во мне, Любаву.
Надо же, хоть и свыклась, а всё равно горько.
– Вот тогда я этот свой Дар возненавидела. Глупо, да? Иногда спокойнее не знать, а тебе всё равно правду в нос тычут, а кому это приятно? Наверное, поэтому он от меня и ушёл, и портал тут ни при чём.
Стук в дверь прерывает мои откровения. И очень хорошо, а то у Лоры подозрительно увлажнились глаза, вот-вот – и кинется на шею… Сестричка Диана явилась предложить нам ромашкового чаю. Она вкатывает столик с горкой печений и сладостей и, конечно, двумя чайничками – я чувствую слабый аромат мяты, опостылевшего валерианового корня, и, кажется, пустырника. Видимо, индикаторы на браслетах всё-таки отметили повышенный эмоциональный фон, а я-то думала, что спокойна…
Небо раскалывается с оглушительным треском. Посуда на столе дребезжит, а парк за окном за несколько мгновений загорается, объятый белёсым сиянием. Даже не дрогнув, леди Диана проверяет, плотно ли закрыты окна, задергивает шторы наглухо и, очевидно, использует что-то ещё, поскольку шум дождя становится едва слышным.
– Железная дамочка, – восхищённо шепчет ей вслед Лора. – А ведь с виду ни за что не подумаешь! Как начнёт охать-ахать – клуша клушей, а посмотри, гром шарахнул – и ухом не повела! Ох, ты бы видела, как она Хорса утихомиривала, а у того открытый перелом на лапе никак не срастался, никого к себе не подпускал…
Она обрывает фразу на половине. С минуту мы сидим, уставившись друг на друга.
– Значит, так. – Аккуратно ставлю чашку на столик. – Хватит. Мне надоело слышать какие-то обрывки и намёки. Вы меня своим деликатным обхождением скорее в гроб загоните, чем здоровье сохраните. Немедленно выкладывай всё, а позитивная это информация или нет – это уж мне решать. Только сперва договори, о чём всё-таки наш сэр доктор с Васютой беседовал, мы же вроде с этого начинали?
Лора коротко выдыхает, как перед прыжком в воду, зажмуривается.
– Аркаша меня убьёт. И Персиваль тоже. Ладно, слушай, раз напросилась…
По словам Персиваля, выходило, что Воину и Обережнице вместе быть нельзя. Ну, никак. То есть, иногда возможно, но лучше, чтоб без последствий, поскольку от этого «вместе» бывают и дети. А вот это – недопустимо, во всяком случае для Обережницы, потому что природа энергетик абсолютно разная. Воин разрушитель, Обережница созидательница. Собственно, при контакте взрослых особей ничего катастрофического не происходит, но вот если случится такой особенной женщине понести от Воина – последствия будут фатальными. Ещё во чреве матери ребёнок-маг обладает сформированной матрицей, которая иногда может проявить себя, используя тело матери, как проводник; а Обережницы по природе своей очень хорошие проводники и усилители энергии, такая у них уникальная особенность, хоть аура у самих слабейшая. Мне никогда не отрастить великолепных энергетических крыльев, как у дона Теймура, не удержать нескольких аур – например, лечебную, регенерирующую и боевую, как у наставника-паладина, это для меня недоступно. Однако я без усилий пропускаю через себя практически все виды стихий, поддерживая жизненный баланс за счёт тех крох, которые оседают. Как кит, процеживающий планктон.
Вот почему Николасу удалось так быстро научить меня собирать рассеянную в немагическом мире Силу; а он-то ещё удивлялся, как споро я обучаюсь…
Энергетика Воина другая. Её мощь и напор таковы, что позволяют даже смертельно раненому довести до конца бешеную атаку, мало того – выйти победителем, хоть от самого останется костяк с лохмотьями мышц. Воин спасёт, заслонит собой, проложит дорогу остальным… и скорее всего, оправится от таких страшных ран, после которых не выживают даже паладины.
И вот эта мощь, этот напор… сейчас у меня внутри. К тому же, помноженный натрое.
Пока что матрицы воинов в латентном состоянии. Они спят. Им ни к чему себя проявлять при столь крошечных и несовершенных телах, в идеале нужно дождаться, когда тельца не только родятся, но и вырастут, окрепнут, будут готовы к принятию боевых навыков и магических приёмов. Достойной энергетике нужны соответствующие вместилища. Матрицы ждут. Поэтому я в безопасности.
До тех пор, пока рядом не появится кто-то из носителей родной крови и энергетики. Отец, например. Его близость подействует на них, как катализатор. Как разряд тока для замершего сердца, как живительные солнечные лучи для истосковавшегося за зиму ростка. Матрицы начнут просыпаться раньше времени и творить с нежной аурой матери приблизительно то же, что делает одуванчик, проламываясь безобидным ростком, затем стеблем, листьями, корнями сквозь прочный с первого взгляда асфальт… Рвать на части. Вот, собственно, и всё.
Воинам Ново-Китежского княжества многожёнство разрешается: не баловства ради, а чтобы умножались на земле богатыри. Потому-то у Васютиного отца было две жены. Первая – богатырка, от неё и родился Васюта, что по всем статьям удался и в мать, и в отца. Вторая – хрупкая девушка, мать Василисы… бабка Янека, умудрившаяся передать и дочке, и будущему внуку часть дара, не своего, а далёкой пра-пра-пра-бабки-обережницы. Вот только Василий, хоть и замечал изумрудные проблески в ауре племянника, особого значения им не придавал, считая, что настоящее призвание хлопца – ратное дело, и баловство с оберегами Воину совсем уж ни к чему.
Обережников в Ново-Китеже можно было по пальцам пересчитать, а ведали о них и того меньше, хоть и любили, и ценили, и окружали почётом. Уже давно никто не помнил, отчего дурной приметой считалось, когда Обережница и Воин в одной избе встретятся, а чтобы посвататься – такого испокон века не водилось. Может, часть забытых вед осела в суевериях, но она работала эта часть, и вроде бы исправно. Поэтому когда к Василисе посватался Неждан, княжеский дружинник – родители из обоих семейств поднялись на дыбы. Никто внятно объяснить не мог, почему, твердили только: нельзя, неможно, заветы предков не велят! И волхв, к которому за советом пришли, также сказал: нет им брачного благословения. Так и пришлось жениху умыкнуть невесту, не дожидаясь родительского согласия, а венчальный обряд провели в соседнем граде, где их никто не знал. Когда вернулись с повинными головами – Василиса на пятом месяце была, куда уж там гневаться…
Волхв, как узнал, что молодая на сносях – стал темнее тучи. И подался в леса. Думали – пропал, ан нет: вернулся с невиданным прозрачным камнем и строго-настрого наказал Василисе этот камень при себе держать денно и нощно, пока не родит. Глядишь – и не случится беды-то… А какой беды – толком не сказал, повторил лишь: носить, не снимая! И отчего-то от мужа держаться подалее, хотя как это возможно, молодым-то, да когда жёнка на сносях… так и хочется приласкать. Но Снегирь – волхв-то, долго о чём-то толковал наедине с Нежданом, после чего молодой муж запечалился, да всё чаще стал один ночевать.
Вскоре княжеская дружина отправилась в поход. Василисе в пустом мужнином дому, новом да необжитом, скучно было оставаться, да и страшно, вот и напросилась ночевать к батюшке с матушками, а те и рады, давно их дети вместе не собирались, прямо как в прежние времена… Васюту ведь в поход не взяли, он в ту пору в немилости у князя был, потому и остался. Сидели брат с сестрой в саду, судили-рядили – о родителях стареющих, о себе, о том, как нескладно с семьями получается; соскучились друг по другу, никак наговориться не могли. И досиделись. Пока ближе к полуночи не полыхнула голубая призрачная стена, отрезав навсегда от родительского дома и от родины. В эту ночь Игрок украл из чужого мира целый кус, половину селения русичей со всеми, кто оказался на захваченной стороне. Что было потом – я знала по рассказам Яна.
…А камень обережный Василиса брату отдала – когда тот в Сороковники отправился. Решила, что ему он нужнее будет. Потому-то и неможилось ей то и дело, и за поясницу хваталась, и сознание теряла, бедная… Брат был рядом, в одной избе. Хоть и не отец дитяти, а всё ж – родная кровь и родная энергетика для малыша-воина, что начинал силы из собственной матери тянуть… ох, хоть бы не узнать ему этого вовек, Яну-то… Видать, не всегда камень справлялся. А уж предусмотреть, что Василиса его брату отдаст, никто не мог предугадать.
Вот о чём Симеон с Персивалем беседовали. Вот отчего Васюта ко мне так и не решился приблизиться.
Задумавшись, помешиваю чай. Подруга косит с тревогой, ожидая, уж не знаю, чего: истерики, ахов, паники… Лишь качаю головой в ответ на вопрошающий взгляд.
– Я не боюсь, Лора. Вот когда про кидрика узнала, что он прямо в сердце поселился – перепугалась, а сейчас… Это ж дети, а не бомбы. Чего бояться? Разве, чтобы окружающим случайно не навредили, как Машка и Сонька, когда они в собственного папочку заклятье отрикошетили. И хоть я нынче без-дарная, но вот чувствую, что всё у нас будет хорошо, мы приспособимся. Да и… – Отвожу глаза. – Васюта скоро уедет, не век ему тут оставаться; его Любаша ждёт, сын или дочь, да и родители, может, живы…
Лорины глаза всё больше округляются.
– Решила? – отчего-то шёпотом спрашивает. – Отпускаешь?
Невесело улыбаюсь.
– Правильное слово нашла. Отпускаю. Как сокола на волю.
Разливаю по чашкам остатки травяного чая, прислушиваюсь к мерному шуршанию за окнами. Гроза прошла, остался спорый дождь.
– Неужели не любила? – зачарованно спрашивает подруга.
– Любила. Только как-то странно, если нынче вспоминаю без горя. Бывает такая любовь, как угар, как спасение от страха, как соломинка, за которую в последней надежде хватаешься. Когда любишь – прощаешь, а я вот до сих пор не могу забыть, что он за меня стал всё решать. Ло, – невольно обращаюсь к ней, как и Аркадий, – ты же сама видишь, мы с ним совершенно разные, рано или поздно повздорили бы: он упрямый, я ещё упрямее, и каждый по-своему видит, что должна женщина, а чего не должна. Ну, скажи, ты бы с ним ужилась? Не в гостях, не в команде, а в семье, настоящей?
– Ещё бы! – выпаливает подруга. И осекается. – Нет, Вася, конечно, отличный мужик, просто золото…
Задумывается. И долго молчит.
– Мы с ним четырежды в квесты ходили, – говорит, наконец. – Как товарищу, как воину ему ж цены нет. Но вот было дело, однажды он наш отряд как зажал, так из резерва и не выпустил, хотя надо было бы. Женщин, видите ли, берёг… это нас, амазонок-то! Чёрт знает что, девки его потом чуть не поубивали. Нет, я понимаю, другой мир, но у них же там тоже богатырки есть!
Я вдруг фыркаю.
– А ты сказки наши помнишь? Что Царь-Девица, что Василиса Микулишна – никто с дружинами не ездил, все – одиночки! Видать, тоже в резервах насиделись!
И снова умолкаем.
– Наливали – веселились, подсчитали – прослезились, – бормочет Лора. – Кажись, понимаю… Я как-то его с этой стороны, как мужа. не представляла, у нас с ним другие отношения были, чисто товарищеские. Столько он для меня сделал, и научил многому, и прижиться в этом мире помог… А ведь он – друг, Ваня, самый большой, самый надёжный, а поди ж ты…
– Друг, – эхом отзываюсь, и чувствую, как теплеет на сердце. – Вот друзьями и останемся. Ни о чём не жалею, Ло, но и менять ничего не хочу. Нет у нас совместного будущего и с самого начала не было. А вот память – на всю оставшуюся жизнь. Лора, ты же у нас всё знаешь, скажи: кто ему о детях сказал? Как он отреагировал?
Она отводит глаза. У меня ёкает сердце.
– Не знаю, стоит ли… А, всё равно тебе доложат рано или поздно. Да понимаю я, что не со зла это Вася брякнул, а взревновал…
– Ло!
– Чёрт, неловко, будто сплетни какие-то собираю.
Подруга залпом допивает холодный чай.
– Это уже на обратном пути было, когда из пещер ехали. Мы с Аркашкой в хвосте, тряслись, в обозе, он же ногу повредил… Хорошо, что Кайсар, нас снаряжая, выделил две повозки на случай, если раненых увозить. Пригодились телеги-то. На одной – трое русичей, на второй мы с Аркадием и Хорсом, ты же знаешь моего дурака, собаку не оставит, надо будет – сам раны зализывать начнёт. А за ним пригляд нужен, вот я и трясусь в повозке, а вовсе не из-за того, что меня в последней драке малость к скале приложило. Ой, Вань, меня ведь тогда сам твой дон перехватил… Ну, не сам, конечно, а этак ручкой взмахнул – и прямо между мной и скалой голем выскочил, из снега, что под ногами, я в этого страхолюда и врезалась, насквозь прошла, в стену только слегка вписалась, не размазало меня…
Считаю мысленно до десяти и набираюсь терпения. С Лориной манерой вывалить сперва кучу предварительной информации, а затем в двух словах – основную – я уже знакома.
– … в общем, плетёмся позади всех. Вот и вижу я, что эта парочка – Вася и твой Мага – отстали, и даже нас вперёд пропустили. И Майкл, гляжу, притормозил на всякий случай, миротворец наш, вроде бы и не с ними, а на меня лишний раз подъехал глянуть. Но я ж понимаю – у него ушки на макушке, прислушивается, о чём там эти двое базарят. Вдруг разнимать придётся? И я, конечно, с ним за компанию. Помнишь, я рассказывала, как они отношения выясняли? Должно, оба тот момент вспомнили, с него и начали. Мага твой говорит, не глядя: «Бой давно закончился. Давай всё обсудим, как и собирались». А Вася тоже головы не поворачивает, отвечает только, тяжело так, веско, как припечатывает: «Не о чем говорить. У вас дети. Негоже это – семью рушить. Раз она согласилась с тобой быть – люб ты ей до сих пор, и я меж вас встревать не стану». Опять, значит, всё решил за всех. И молчат оба. Едут и молчат.
Лора сама умолкает, пригорюнившись, по-бабьи подпирает подбородок ладонью.
– Васюта уж Чёрта своего вперёд послал, решил, наверное, что больше разговаривать не о чем, а Мага ему в спину тоже так веско: «Она беременна».
– И что?
– А ничего.
Лора со злостью стучит по хрупкому столу, и чашки вновь дребезжат, как после удара грома.
– Тот только на миг Чёрта приостановил – и через плечо бросил: «Когда же вы успели?» И вперёд рванул, туча тучей. Наш сэр от таких слов аж побледнел – и за ним. Ух, как он ему выговаривал… Как уж он там ему мозги вправлял – не знаю, но искры от него самого летели, когда вернулся, будь здоров. Короче, вот к чему я вела. Можешь не верить, твоё дело, я пойму.
Пытаюсь поставить чашку на блюдце и почему-то никак не могу разжать пальцы. Особенно непослушны приращенные недавно безымянный и мизинец.
– Да нет, нормальная мужская реакция, – говорю, наконец, медленно. – Заревновал. – И прикрываю глаза. – Вот, значит, как…
Я не знаю, кто и как сообщил о моей беременности Маге. Но до настоящего момента он вёл себя так, будто…
…страшно гордился и этими будущими детьми, и собой. И… мною. Вот.
– Ненормальная, Вань, – отчаянно мотает головой подруга. – Я вот всю жизнь думала, и буду думать: если любишь – веришь! Почему твой наречённый от радости чуть не трёхнулся, когда последние слова услышал? Это ж прямым текстом ему сообщили: дети – твои! Казалось бы, на кой они ему, чужие?
– Не надо, Ло, – говорю устало. – У нас у всех в прошлом есть моменты, за которые до сих пор стыдно. Тут, наверное, такой случай.
– Ой, Вань, не нравишься ты мне со своим всепрощением. Лучше бы ты обиделась или разревелась, честное слово, так правильнее было бы. – Неожиданно Лора подавляет зевок и яростно трёт глаза. – Что-то меня развозит на ровном месте, не пойму, отчего…
У меня тоже сводит челюсти.
– Что ж тут непонятного, сама от этого чайку полдня в прострации. Ты и впрямь думала, что нам до утра дали бы наговориться? С их подвинутостью на режи…ме…
Глаза у меня закрываются сами.
– Вот чёрт, – язык у подруги заплетается. – И ведь не пор…ругаешься с этими доброхотами…
Смирившись, шебуршится на кушетке, должно быть, обкладываясь подушками, закутываясь в плед.
– Вань, прости, я всё-таки стерва, не надо было мне рас…сказывать…
Даже засыпая, она не в силах помолчать.
– Надо, – мычу через силу. – Мне надо всё знать. Лора, а Мага что же? Ты говорила, он… что? Спишь?
– Ммм… угу… – Она словно встряхивается. – Ос… остолбенел просто, как услышал. А потом… ой, что же потом… А, усмехнулся…
Она умолкает, вроде бы уже задремав, но вдруг подаёт голос.
– Повязку с глаза снял, – говорит отчётливо. – И выкинул. И так засиял – лучшей своей улыбкой, чесслово, я никогда его не видела таким счастли…
Кто из нас отключился раньше – я так и не поняла.
***
Звук хлопка заставляет меня вздрогнуть и очнуться. С трудом приподняв голову, озираюсь в поисках источника шума.
– Спи. – Мой суженый задёргивает шторы, силуэт его чётко просматривается на фоне рассветных лучей. – Это Аркадий за Лорой приходил. Они уже ушли, а тебе-то зачем вскакивать?
– Мгм… – всё, что я могу ответить, прежде чем снова уткнуться в подушку. В самом-то деле, куда торопиться? Ловлю себя на давно забытом восхитительном ощущении, когда понимаешь, что никуда не нужно спешить – ни на работу, ни на очередной утренний променад с собачкой. – А почему так рано?
