Сороковник. Книга 3

Поворачиваюсь к нему. Смотри-ка, оказывается, забывшись, я начала расхаживать из угла в угол; явно, перенимаю чужие привычки, хотя так действительно легче думается.

– Давай-ка проведём небольшую подготовку. Скажи-ка мне, дружок, – и при этих словах молоденький ведун заливается румянцем, – Йорек – это твоё настоящее имя? Или при рождении тебя по-другому назвали?

Спрашиваю, потому что у наших славян часто бывало по два имени – одно домашнее, лишь отцу-матери известное, другое – «уличное». Если надумает кто сглазить или наворожить, назовёт богам или нечисти неправильное имя – а ворожба или сглаз не сработают, нет человека такого человека на самом деле. У многих народов это применялось.

– Называли, – Йорек отводит глаза. – А за-ачем это?

Не даётся. Зайдём с другой стороны.

– А дед твой, от которого посох тебе достался, сам откуда? Ты свой дар от него унаследовал? Почему в ведуны пошёл?

– Дед ве-едун и вещун был. В-вместе со всеми мы сю-уда попали, когда Игр-рок всех ру-усичей к себе за-абрал. Де-ед меня потом сам в школу отп-правил, не хотел я, а он ск-казал: Га-ала долго не протянет, бу-удешь ты вм-место…

Такая длинная речь окончательно его выматывает.

Русич, значит… Тогда у нас есть шанс, братья-славяне. Должны мы как-то с посошком договориться, среди иномирных ведь тоже родственники могут объявиться. По духу.

– Го-оспожа Ива, – с тоской повторяет парень. – Может, пойдём?

– Подожди немного. Объясни, что такое Сеть, но только проще, чтобы я, не маг, сразу поняла.

– Эт-то магические барьеры. Да-авно проставлены, привязаны к земле, де-ержутся крепко, но их п-подпитывать надо э-энергией. А у меня н-не получается всё сразу ох-хватить. Ра-азрыв вижу, латаю, а через час сн-нова рвётся. Це-елыми д-днями мотаюсь.

– А что Рахимыч говорит?

– Р-ругается. Не та в тебе, г-говорит, сила, худая, проходит через ба-арьеры, как через сито, не д-д-держится. И посох р-ругает. Ни-икудышный, говорит. А дед им бурю останавливал и пожары гасил, я сам видел!

Смотрю на парнишку внимательнее. Психует. И когда волнуется, заикание его проходит, а аура разрастается коконом поболее моего. Вот успокоился – она ужалась до размеров как у человека обычного, гомо сапиенс. Что-то непонятна мне эта заморочка: энергетики-то своей у него, оказывается, вдоволь, но какая-то она нестабильная, не поддерживает объём, словно внутрь самой себя проваливается.

– Ладно, Йорек, – говорю примирительно. – Дай мне подумать; минут пятнадцать-двадцать нам погоды не сделают. И посох свой великолепный давай. Будем что-то с вами обоими делать. – Парень хмурится, но я продолжаю. – Что толку Сеть латать, если всё повторится? От одного моего присутствия сил в тебе не прибавится, так и будешь бегать от разрыва к разрыву, если родовой артефакт не настроим. Дед тебе хорошее наследство оставил, самое время им воспользоваться. Вот с этим и поработаем.

Ага. Знать бы только, как работать… Увещеваю, а сама и представить не могу, за что браться? За посох, конечно. Вот они, жилы огневая, водяная и воздушная, а толку от них никакого.

Почему же они конфликтуют? Огонь с водой – понятное дело, вместе они с трудом уживаются, а воздух тут причём? Он – среда нейтральная. Хм. А, может, он здесь как раз не рабочая стихия, а изолирующая? Оживи эту лозину, воздушную – и она разделит собой две остальных, чтобы ни огонь воду не испарял, ни вода не заливала пламя. И как нам это проверить?

Кажется, вода в чайнике снова остыла. Это кстати.

– Пойдём, Йорек. Здесь недалеко.

С чайником в одной руке и посохом в другой выхожу во дворик. Деревья здесь редкие, кустарник насажен лишь по периметру ограды, поэтому середина сквера залита солнцем. Выхожу на самый центр. Сую посох хозяину, чайник ставлю неподалёку и, присев на корточки, начинаю Жоркиным ножом рыхлить землю.

Мать-земля сырая – всем родительница. И если магическая вещь впала в спячку, где её оживить-то, кроме как не в земле? Она и цветок малый рожает, и волну в море, и огонь в недрах хранит. В ней – всё. Она и разбудит наш посох.

– Вот сейчас мы его и посадим, – приговариваю.

Руками выгребаю почву, получаю неглубокую, на длину лезвия, ямку, которую щедро поливаю из чайника.

– Вот тебе и вода.

Протягиваю руку за посохом, но вовремя отдёргиваю. Потому, что вижу в тот момент Галу, которая старается не коснуться Королевского Рубина, и вдруг понимаю: кто вещь активирует, тот и должен её держать, а чужой – не моги, а то силу предмет потеряет.

– Дальше всё сам!– говорю строго. – Ну, что смотришь? Сажай! Тычь его в землю, словно деревце, и как следует, от души, чтобы он от неё силы черпанул!

– А…– начинает он растеряно, и вдруг в глазах что-то мелькает.

Словно какое-то воспоминание.

Йорек расправляет плечи Куда-то сразу девается сутулость и даже веснушки вспыхивают от напряжения. Он явно кого-то копирует. И возвещает, театрально понижая голос:

– Явись, Ярило!

Изо всех сил ударяет посохом в мокрую лунку, и я едва успеваю отпрянуть от брызг. Поспешно присыпаю древко оставшейся землёй, уминаю почву, будто в самом деле черенок высаживаю. Ага, по водяной жиле забегали огоньки… От сидения на корточках прихватывает поясницу, поэтому я не тороплюсь подниматься, чтобы не вступило в спину, а смотрю снизу вверх. Очень меня интересует этот Ярило, как же он себя проявит? И вижу, как, преломившись в жестяной обшивке дымовой трубы дома напротив, несётся к нам концентрированный солнечный луч и попадает точнёхонько в кольцо изогнутого навершия… Кольцо, круг, знак Солнца-Ярилы. Луч налетает на невидимое зеркало, слепит глаза, превратившись в крошечный диск, и вдруг рассыпается снопом искр, жадно поглощаемых огненной жилой. Вот и Огонь.

Придерживаясь за поясницу, встаю, и вот уже мы с Йореком не сводим глаз с ожившего посоха. Потому что воздушная жила, оказывается, работает отлично. Её и трогать не надо. Или она изначально была в порядке, или воздуху везде хватает, а я, кажется, что-то напутала…

– Он был го-голодный, – бормочет Йорек. – Д-дурень я, ведь д-дед его к-каждую весну в саду п-прикапыва-ал, а я забыл…

А что, здорово получилось. Никогда бы не подумала, что магическую вещь нужно… подкармливать. Ох, и не прост у тебя был дедушка, парень…

То, что происходит дальше, мне не нравится. Йорек, зашипев, отдергивает руку, и на ладони у него пузырится приличный ожог. Залюбовался парень, вот и схлопотал. Плохо. Очень плохо. Голодающего накормили, а он всё равно волком смотрит.

В соседнем доме открывается окно, слышится возмущённый окрик и звук захлопываемой створки. Нужно торопиться, пока нас отсюда не разогнали, пока вода и солнце сплетены и поддерживаются землёй.

Контакт у нас уже есть, но неполный, озаряет меня. Мага-то к своему дому чем меня привязывал? Правильно, кровью!

Эх, прости, дезинфекция, нет для тебя условий! Вдохнув, обтираю лезвие о джинсы, затем об рубаху и решительно хватаю Йорека за руку.

– Терпи. Всего один укол для кровной привязки.

И, дождавшись первых капель ведунской крови, пришлёпываю его ладонь к навершию посоха, а сверху зажимаю своими. Йорек морщится от боли.

– Спокойно, – подбадриваю, оглаживая и мальчишеские пальцы, и сухую полированную поверхность навершия, – я ж проводник, ребята, сейчас я вас просто друг на друга настрою, терпите.

И невольно кривлюсьL меня ведь тоже и жжёт, и примораживает одновременно. Уговариваю посох, будто живой:

– Голубчик, что же ты своих-то не узнаёшь, в самом деле! Сколько лет верой и правдой деду служил, а внука бросаешь! Йорек! – Я уже не сдерживаюсь, почти кричу, но отпустить не могу – какая-то сила мешает разжать пальцы. – Назовись, пусть он тебя признает! Настоящим именем назовись!

– Рорик! – выдыхает он. – Рорик, внук Родерика!

О как! Родерик – Рорик – Рюрик!

Ведун потрясённо смотрит на свои целёхонькие ладони. Рукавом оттирает пот с лица. Вновь трогает посох – сперва осторожно, затем всё более уверенно и вытягивает его из ямки. Земля живыми шариками, словно ртуть, скатывается с основания. Стихии пульсируют в лозинах, как кровь в жилах.

– Гос-по-жа Ива, – раздельно говорит Йорек. Нет, Рорик. – Спасибо.

И низко, в пояс мне кланяется, коснувшись рыжими кудрями невысокой травы.

***

Неприятности начинаются с первой же попытки выйти из дому. Дверь не открывается. Чешу за ухом и повторяю попытку, но дверная ручка и не думает поворачиваться, словно примороженная. Осторожно дёргаю ещё и ещё – не получается. Да не мог же замок сломаться, я же совсем недавно открывала! Если только…

Если только умный дом по какой-то причине не желает меня отпускать.

Осенённая догадкой, выглядываю в окно – и рефлекторно отшатываюсь. Хоть и вижу защитную дымку, а спрятаться всё равно хочется. К стене дома на той стороне улицы прислонился, выискивая что-то в небе взглядом, смуглый молодой человек привлекательной наружности, с аккуратной чёрной бородкой, чёрных шароварах, подпоясанных малиновым кушаком. Малиновый узорчатый жилет даёт полюбоваться мускулистыми ручищами, из-под небольшого тюрбана проглядывает золотой ободок серьги. Если бы не металлические накладки на жилете и не кривая сабля за поясом, можно было бы принять восточного красавчика за безуспешного воздыхателя, торчащего под окном неуступчивой пери.

Весьма неуступчивой, я бы сказала. Девушка какая-то переборчивая, сама не знает, что ей нужно. Именно так и подумаешь, обнаружив шагах в двадцати от первого мачо его усатую копию, так же старательно изучающую трещину на тротуаре. Конечно, у них тут назначено невинное свидание, не меня же они караулят, в мою сторону ни разу не зыркнули. Из-за моего плеча осторожно выглядывает Рорик. Охает, делает шаг назад.

– Не бойся, они нас не увидят. Рахимыча люди? – не оборачиваясь, спрашиваю. Он подходит ближе, всматривается, кивает. – Это маги?

– Нет. П-просто охрана. – И сдавленно добавляет: – Это не я их привёл, г-госпожа И-ива, я один шёл, т-точно знаю!

Ребята, пожалуй, из одной команды с теми, что вчера сдерживали Омарова жеребца, напуганного глупой Обережницей. Засветилась я на свою беду. Одно радует: с психикой у меня всё в порядке и дурные предчувствия – не паранойя, а вполне обоснованные.

– Вот что, Рорик, уходи-ка ты с чёрного хода. Хоть через забор лезь, хоть напротив постучись, через соседей выйди. Посох у тебя теперь настроен, самое время опробовать, авось справишься теперь с Сетью. Иди, я тебя и без того задержала.

– Я бе-ез вас не пойду, – говорит он почти без запинки. – Го-оспожа Ива, в-вы верите, что я не хо-отел их приводить за-а собой?

– Верю. Верю, не сомневайся, но всё равно уходи: со мной сейчас опасно. Зачем-то местному Главе Клана Огня я очень понадобилась, да так сильно, что он даже людей своих подослал…

… в нужное место, продолжаю мысленно, а главное – в нужное время. Навели тебя, мальчик, чтобы меня из дому выманить, и, что интересно, даже не скрываются. Не удивлюсь, если разрывы в Сети – чужих магических штучек дело, чтобы тебя истощить вусмерть и послать за помощью конкретно к Обережнице.

Ведун упрямо двигает плечом. Перекладывает посох из руки в руку, прямо-таки как боевой. Повторяет упрямо:

– Го-оспожа Ива, я без вас не пойду. А ну, как не сразу у меня получится? Ежели вы – проводник, может, пока рядом побудете? Вдруг снова придётся вам руки на посох возложить. А я нас обоих отсюда выведу, не сомневайтесь, че-через д-двор как раз и уйдём.

С интересом поворачиваюсь к нему. Подыгрывает людям Рахимыча или действительно на себя не надеется? Зелёные глаза смотрят доверчиво и открыто. Ну, парень… Поверю.

– Ладно. И как же ты думаешь нас вывести?

Он с облегчением улыбается.

–Т-так через другой дом. Мы с ребятами в шк-коле часто в са-амоволку бегали, я любую дверь вам открою. Н-не такой уж я и не-неуч.

Забрасываю лук на плечо, пристраиваю колчан на пояс. Нора? Она сладко спит, погрызши кость, ну и пусть спит, а то гавкнет не вовремя, сдаст с потрохами, зачем нам это?

– Пошли, Рорик. Я на тебя надеюсь.

Нет, я не дура. Я не просто так ведуну этому пришлому верю – я дому верю. Рорика он впустил сразу, не унюхав опасности, а этих караульщиков срисовал и сразу заблокировал дверь. Вот, кстати, и последний тест для мальчика: выпустит нас с ним домик чёрный ход или нет?

Поглаживаю каминную полку и негромко говорю в пространство:

– Спасибо, дорогуша. Слышишь?

Два язычка пламени на миг приподнимаются над тлеющими поленьями и образуют в воздухе сердечко. И опадают.

Так бы и не уходила. До того он мне нравится, этот Магин дом, так бы и сидела в нём целые дни на диване с книжкой или перед окошком за пяльцами, разговоры с ним вела бы. Он, наверное, наскучался, всё один да один…

Не отвлекайся, Ива. Как там Николас говорил, когда я пыталась увильнуть от неприятных занятий? Работаем.

Дверь во двор открывается без малейшего сопротивления, только ручка в моей ладони слегка трепыхается – словно прощаясь. Рорик, обгоняя меня, оглядывается – вроде бы пусто и тихо вокруг – и спешит в дом напротив. Ему достаточно прошептать несколько слов дверному замку и тот послушно отщёлкивается. Прямо с порога мы попадаем в кухню – пустую, к моему облегчению, потому что представить не могу, как бы я оправдывалась перед хозяевами. Вломиться в чужое жильё, даже не постучав…

И вдруг у себя за спиной слышу далёкий собачий лай, приглушённый стенами. Это Нора надрывается. Ведун прикладывает палец к губам, успокаивающе машет рукой и устремляется через кухню к выходу, а я, поспешая за ним, ещё успеваю различить собственный голос, внушающий что-то Норе. Ай, молодец, думаю с нежностью. Ай да конспиратор! Мне бы, в самом деле, такой домик, особенно когда детишек маленьких не с кем было оставить. Не знаю, как у него получается имитировать мои интонации, но хоть на полчаса-час, да удержит при себе огневиков, а мы за это время удерём достаточно далеко.

Едва выйдя на улицу, ныряем в ближайшую подворотню и пересекаем ещё один двор и ещё, и только тогда поворачиваем к центру. Здесь все дороги выводят к центральной площади, я уже говорила? С одной стороны, не заблудишься, с другой – поджидать ведь могут и там, наши преследователи не дураки, поэтому нужно быть настороже.

Улица пустынна, эхо шагов отскакивает от стен. Дома, и здесь слепленные в одну линию, угрюмы, ставни закрыты, а там, где их нет, наглухо зашторены окна. Магазинные витрины, что ещё не так давно радовали глаз изобилием безделушек и полезных мелочей, пустуют. Никого и ничего вокруг, только мы с ведуном и тени, что пляшут и ломаются, прыгая с тротуаров на стены.

– Слушай, Рорик, – шепчу, потому что громко говорить боязно, – а здесь Сеть тоже есть? Что-то я её не вижу.

– Я т-тоже не вижу, – говорит он озабоченно. – Д-давно уже пытаюсь прощупать – а нету. Вот только, что от неё осталось, см-мотрите.

Остановившись, указывает основанием посоха на бордюрный камень. Слабо тлеющая по кромке тротуара линия жиденьким пунктиром тянется вдоль улицы и никак не тянет на ограждение, разве что обозначает контур.

– А что же делать? Выходит, этот сектор уже незащищён, проходи и бери всех голыми руками? Там, у русичей, то же самое?

Рорик, наклонившись, озабоченно вглядывается в то, что осталось от барьера.

– Не-ет, у меня просто встречаются дыры, я их перед уходом за-алатал. Здесь всё почти снесено, госпожа И-ива. Об-бесточено. Ве-есь квартал оголён, не м-меньше.

– Диверсия?

– По-охоже.

И не успеваю я ужаснуться, как он, выпрямившись, с резким выдохом ударяет посохом оземь. Божечка мой, никогда не видела ничего подобного! Огневая стена, что вырастает в доли секунды из чуть намеченного контура, заставляет меня отшатнуться. Поспешно гашу аурное зрение, потому что слепну. Да он ещё силы своей не осознаёт, этот парень, не привык работать с таким усилителем, как посох! Шарахнул со всей дури в одном месте, а отозвалось-то… на полСети, не меньше!

– Ни-ичего себе, – только и могу сказать, и от растерянности тоже начинаю заикаться. – Да ты силён, Рорик! Вы-ыходит, правильно о тебе из Ковена отзывались, что ты лучший? Верю!

– Я … в теоретической магии лучший, – признаётся он и как-то смущённо косит на дело рук своих. – С практикой-то у меня не очень. Посоха долго не было.

Похоже, мы поменялись местами. Он говорит гладенько и чисто, а я от волнения затыкаюсь.

Ещё раз по-особому смотрю на стену огня. Да, получается сплошной барьер из густого, нас не обжигающего пламени высотой метра в два, не меньше. Он ровнёхонько по намеченному пунктиру уходит вглубь улицы, а сюда приходит со стороны центра. Что-то мне это напоминает…

Стоп! Не о том думаешь! – отрезвляет внутренний голос. Малец только что недвусмысленно просигналил на весь мир: мы здесь! Понятно, что цель-то у него была другая, но стоило ли бежать, старательно заметая следы ради того, чтобы сразу же засветиться? Хорошо, если те шпионы, что у дома, действительно не маги и не просекут волшебство на расстоянии. А ну как запеленгуют? А ну как не только они?

– Рорик, хватит любоваться! Пора делать ноги! Не ровен час, в городе остались маги!

– И что? – смотрит непонимающе, а сам сияет: посмотри же, мол, у меня получилось! Ах, дурачок-теоретик!

– Что-что… Вот возьмут и примут эту твою иллюминацию за прорыв да ка-ак усилят, как поджарят нас на месте! Вякнуть не успеем! Бежим, говорю!

Но он упирается, как осёл Ходжи Насреддина. Хлопает рыжими ресницами. Наконец, до него что-то доходит.

– Тогда к центру, – деловито говорит. Шустро укорачивает балахон, поддёрнув его в талии под верёвочную опояску, поясняет, краснея: – Это чтоб не путаться… С площади все сектора можно проверить!

И пускается вскачь по улице

«Зачем нам ещё и другие?» – чуть не брякаю я, но вовремя спохватываюсь. Работа у него такая – за барьеры отвечать, и он её везде будет находить, где бы ни оказался. Отличник-теоретик, взялся на мою голову…

«Стой!»

Голос, вклинившийся в мои мысли, оглушает. От неожиданности я спотыкаюсь.

«Не смей туда соваться, слышишь? Отвали! Не вздумай ему помогать!»

Рорик, вовремя оглянувшись, успевает меня подхватить под локоть и теперь тащит за собой. Никогда бы не подумала, что в таком щупленьком на вид юном тельце столько силы, ведь чешет так, что я за ним едва поспеваю. Бегу, а сама в панике думаю: что это за голоса? Глюки?

«Я сказал – стоять!» – рычит голос. Мужской, охрипший, то ли застуженный, то ли оравший до этого несколько часов подряд. «Уйди, дура, не вмешивайся, прошу по-хорошему!»

Ни с того ни с сего поперёк дороги заваливается фонарный столб. Мы с Рориком перепрыгиваем через него и бежим, не замедляя хода.

– Зачем нам в центр? – кричу ведуну, задыхаясь. – А вдруг там ловушка? Вдруг нас поджидают?

– Нет там никого, я чувствую. – У Рорика даже дыхание не сбивается. – Там центр Сети, оттуда она по секторам расходится на четыре автономных участка. Один мы запустили, а ну как остальные обесточены? Это ж весь город без защиты останется!

Перед ним в тротуар ударяет слепящий зигзаг, но парнишка словно не замечает, зато посох в его руке странно дёргается и следующие две молнии отклоняются с нашего пути и попадают в жадную пасть барьера. Короткая вспышка – молнии нет. Вспышка – ещё одной нет.

«Зараза, – бессильно шепчет голос. – Всё равно достану. Не его, так тебя».

Очередная молния, на этот раз шаровая, возникает в полуметре от моей головы, но я не успеваю притормозить, как она подпрыгивает на месте и гаснет с шипением, словно спичка, брошенная в снег. Справа и слева возникают ещё, но с таким же позорным результатом. Неизвестный стрелок продолжает бомбардировку, а я с каждым новым загашенным сгустком электричества чувствую лёгкий укол в центре лба. Но некогда мне, некогда проверять, что там у меня такое, до площади рукой подать и нужно посматривать, как бы не напороться на засаду. Этот же мальчик ничего не знает об осторожности. На бегу скидываю с плеча лук, тащу стрелу из колчана.

Мы врываемся на площадь, вроде абсолютно пустынную, хорошо просматриваемую. В пределах видимости никого – как самой на площади, так и на расходящихся веером во все стороны улицах. Окна и здесь слепы. Ратуша безмолвствует. Даже голубей не видно.

«Последний раз говорю: уходи. – Голос звучит жёстко. – Ты не понимаешь, во что ввязалась. Я просто сотру этот город с лица земли, он мне надоел. Что ты вечно путаешься под ногами и мешаешь? Иди, отсидись в домишке муженька, уцелеешь. А хочешь, я его кокну, твоего Магу? Сейчас натравлю на него сразу несколько орков – и не отобьётся, у него уже силы на исходе. Заодно и родню его подчищу, достали они меня. Останешься со своим Васютой, с дочками, будешь где-нибудь подальше отсюда жить себе да поживать… Ну же! Уходи!»

Прижав лук локтём, зажимаю уши и трясу головой.

«С-сучка», – тихо и как-то безнадёжно отмечает голос. И пропадает. И скатертью дорога. А я, отдышавшись, с болью смотрю на когда-то красивейшее в городе место. Совсем недавно здесь кипела жизнь, улыбались друг другу незнакомые люди, дети бросали голубям крошки белого хлеба, встречались парочки. А совсем рядом сектор русичей, там такие знакомые подворья, дома, надёжные, как люди и люди, надёжные как скалы. Я успела узнать немногих, но по ним сужу об остальных. Рорик тоже отсюда. И всё это… И всех – с лица земли?

– А не пошёл бы ты, искуситель, – говорю вслух. И накладываю на всякий случай стрелу на тетиву. – Демиург хренов…

Здесь, в центре, Сеть видится мне паутиной: от кольцевого барьера, что опоясывает площадь, расходятся по радиусам толстые объёмные канаты, проросшие огненными гребнями. Впрочем, это касается только той улицы, откуда мы вынырнули и двух соседних: эти барьеры, поправленные ведуном, смотрятся образцово. Восточный сектор и оставшаяся часть Европейского тусклы и лишь слегка размечены обесточенным пунктиром. Барьер в Секторе русичей, к моему удивлению, шатко-валко, но держится: пусть и не в полную силу, пусть низенький, просвечивающийся, но он есть. Недаром Рорик столько в него вложил, даже без посоха.

Ведун обходит повреждённые участки, восстанавливая сегмент за сегментом. Неужели это он, оробевший, беспомощный стучался в мою дверь всего час назад? Поглядите-ка, он так уверенно выбирает участок на брусчатке, чтобы в очередной раз ударить посохом, что-то нараспев говорит, подправляет заклинание жестами… Даже заикаться перестал. Может, у него был в энергообмене какой-то перекос, который и на речи сказывался, а теперь выправился?

Следую за ним в некотором отдалении, поглядывая по сторонам: кому-то нужно сохранять бдительность! Один за другим вспыхивают и возрождаются барьеры, а у меня где-то внутри начинает звенеть тревожный колокольчик. Так просто нам это с рук не сойдёт. Нужна нешуточная сила, чтобы загасить барьер, да не один, да, практически по всей Сети! И, говоря откровенно, мне очень не хочется встретиться сейчас с тем, кто увидит свою работу испорченной и сильно на нас за это обидится.

– Рорик, долго ещё?

– Почти закончил, – отзывается он. – Госпожа Ива, нож не дадите? Без него никак.

Устал… Да он мокрый как мышь после такой работёнки, даже красно-рыжие лохмы в сосульки слиплись. Но в глазах такая гордость от хорошо выполненной, наконец, работы, что язык не поворачивается предложить ему отдохнуть.

Протягиваю бывший пастушеский нож.

– Хочу кое-что попробовать, – говорит ведун. И режет себе запястье. Может, так оно и надо по его задумке, но я поспешно отворачиваюсь. Когда смотрю снова – он уже шепчет что-то над лезвием, омоченным в крови, а затем, подойдя к ближайшему участку барьера, с лёгкостью вонзает нож прямо в булыжник мостовой. Согнувшись, вытягивает за рукоятку наполовину и начинает, пятясь, вести линию. Нож вспарывает камни, словно сухую листву. Затаив дыхание, я смотрю, как парнишка постепенно обходит площадь, замыкая защитный круг. Идти ему предстоит долго, да и пятиться так не слишком удобно, и посох подмышкой отягощает, поэтому Рорик время от времени приостанавливается, но не перестаёт что-то шептать. А я, подумав, снова беру лук наизготовку. И вовремя.

Потому что брусчатка в самом центре площади, гулко вздохнув, как живая, начинает вспухать. Из-под растущего каменного хребта бегут во все стоны трещины, сбегает осыпь плит, мелких камней. И упорно, как младенец из чрева матери, начинает пробиваться наружу знакомая пронзительно-синяя арка портала.

Глава 4

…А то, что у нас на глазах зарождается новый портал – вне всякого сомненья. Я узнаю его сразу, несмотря на то, что дуга приподнялась над землёй не более чем на метр. Через такой же, мерцающий аквамарином, мы с Магой прошли в этот мир не далее, как минувшим вечером. Но если тот и нынешний скроены по единому образцу и, что самое главное, одним творцом – пора готовиться к худшему и паниковать.