скачать книгу бесплатно
Дело требовало завершения.
Не будет одинаковых родинок у двух, хоть и невероятно похожих, женщин. В природе не существует абсолютных повторений. Да, эта девочка почти копия Анны, но если приглядеться тщательно – видишь и различия: чуть меньше рост, чуть изящнее сложение – что удивительно для крестьяночки-то… Ступни куда миниатюрнее, волосы более насыщенного оттенка. Родимое пятно не могло повторять оригинал в точности. Если бы не ярость, вырвавшаяся из-под контроля и временно ослепившая – он бы понял это сразу. Сердечко на прелестнейшей девичьей попке было слишком идеальным… Слишком… На девичьей, восхитительной…
Не о том ты сейчас думаешь, одёрнул себя его светлость. После. У тебя ещё будет время. Пригладил разнывшийся шрам над губой, вздохнул, прогоняя ненужные поползновения изголодавшегося по любви самца. И, склонившись над соблазнительным задком, попробовал подцепить то, что с первого взгляда казалось пикантным родимым пятнышком.
Марта ёжилась, чувствуя, как твёрдые ногти царапают кожу на бесстыдно выставленном напоказ седалище, и начинала недоумевать. Его светлость – извращенец? Что он там делает? Может, это ласки какие-то изуверские, о которых она ничего не знает? Неожиданно кожу обожгло, но сразу же по больному месту ласково похлопали.
– Вот так и делаются фальшивые приметы. – Её чуть сильнее вжали в стол, и она совсем уже снова приготовилась страдальчески зажмуриться, но тут прямо перед носом появилась большая мужская ладонь, демонстрирующая кусочек чёрной бархатистой кожи. Марта едва не завизжала от страха и неожиданности. Это что, её кожа? – Пластырь для мушек, – снизошёл до объяснения герцог. – Чего-чего, а этой дряни у моей супруги скопился порядочный запасец. Всё, Марта, всё. Поднимайся.
Какое там – поднимайся! Кажется, у неё отнялись ноги. Видимо, что-то сообразив, герцог подхватил её подмышки и помог выпрямиться. Помедлив, подтянул на место панталончики. Сунул в руки сорочку.
– Да ты меня слышишь? Всё, хватит тут голышом стоять, соблазнять меня. Одевайся. Давай-давай, быстро.
Не в состоянии поверить, что насилия не будет, она судорожно прижала рубашку к груди. Скомканный комок батиста не мог прикрыть затвердевших от холода и пережитого ужаса сосков, но Марта, похоже, не осознавала собственной наготы.
– Ты меня слышишь? – строго повторил герцог. Она уставилась на него бессмысленным взором. – Эй! Милая! Очнись! – И попытался вытащить из намертво сжатых пальцев сорочку.
– Я… я Марта, – вдруг всхлипнула девушка, – Марта! Пожалуйста, не надо!
– Понял, понял. – Он всё-таки сумел завладеть смятой тряпкой, расправил, кое-как натянул через голову икающей от слёз девчонке, помог просунуть в прорези дрожащие руки. – Ты Марта, простая деревенская девушка, так? Ты не Анна… – Она истово закивала, растерялась, замотала головой и поспешно принялась оттирать влагу со щёк и подбородка. Похоже, приходила в себя. Подцепив с пола ворох юбок, герцог скептически посмотрел на неё.
– Ну, нет, милая, камеристкой быть я не нанимался. Иди-ка сюда. – Увлёк её к камину и силком усадил в кресло. Прикрыл юбками. – Ты меня понимаешь? – Она вновь затрясла головой, но уже осмысленно. – Сиди здесь, голоса не подавай, просто жди, когда я тобой займусь… Да не в том смысле займусь! Надо же с тобой как-то определиться, не выгонять же на улицу на ночь глядя…
Марта, наконец, прозрела. И не поверила своим ушам.
– Вы меня отпустите? Правда? Ваша светлость… – Перехватила руку герцога и жарко поцеловала. Никогда так не делала, даже к пасторской… особенно к пасторской руке не могла подойти, как её ни шпыняли прихожане, но тут – само собой вышло. Светлость с досадой крякнул, но руку не отобрал. Прикосновение Мартиных губ и мокрой щеки было неожиданно приятно.
– Перестань, милая. Довольно. – Он постарался подпустить строгости в голос, но не мог, чёрт дери, чувствуя вину – и перед кем! Подавив вздох, погладил девушку по голове.
– Ты поняла, что нужно делать? Ну-ка, повтори.
– Сидеть тут, – с готовностью отозвалась Марта. – Молчать. Ждать, когда вы меня выгоните… ой, то есть…
– Вижу, поняла. Вот и сиди.
Его сиятельство украдкой перевёл дух.
Если бы не капитан, привыкший угадывать малейшие изменения в интонации светлейшего голоса…
– Винсент! – окликнул. Тотчас дверь скрипнула, будто за ней давно ждали. – Заходи. Ты мне нужен.
Капитан рейтаров, скорее всего, так и дежуривший у порога, вошёл, почтительно наклонив голову.
– Здесь, ваша светлость.
Окинул взглядом комнату – и пристально посмотрел на Марту. Та, запунцовев, спрятала лицо в юбки и постаралась зарыться в них поглубже, а потому не заметила, как Винсент Модильяни вопросительно и несколько обеспокоенно глянул на своего господина: «Она?» – а тот едва заметно качнул головой. И уж тем более Марта не могла видеть, как бравый синеглазый капитан сдержал вздох облегчения.
– Восстановите наблюдение за Гайярдом, – распорядился герцог, наливая вина.
– Оно не снималось, ваша светлость.
– Хорошо. Что говорят наблюдатели? Будешь, кстати?
– Благодарю, пока предпочту воздержаться. Менталисты сообщают: тайных попыток проникновения ни в ваши покои, ни в кабинет не было. Странное оживление магических потоков в районе моста и соседних кварталов говорит о скрытой слежке, но конкретных шагов пока нет. Мы себя тоже не проявляем.
Его светлость усмехнулся.
– Они ждут.
– Осмелюсь спросить…
– Ждут результатов моего свидания с супругой, – желчно пояснил герцог. – Выкину ли я их наживку за порог или проглочу, купившись? Знают, что я скор на расправу, и, наверняка, решили, что раз уж девчонку до сих пор не выгнали – значит, отправили к палачу и допрашивают. А это процесс долгий: трудно выколотить сведения из человека, который ничего не знает… Им нужно убедиться, что я занят, свернул поиск и снял с дома охрану. Вот тогда – они сунутся в дом за тем, что не сумели взять в первый раз. Винс, убираем внешние посты. Оставляем только менталистов и ждём визита в Гайярд.
– Уже сделано, ваша светлость. Однако…
– Что?
– Эманации чужой магии замечены неподалёку отсюда, как раз напротив ворот. Выход под контролем. Они действительно ждут – появитесь вы или нет.
– Чёрт. – Герцог в досаде хлопнул ладонью по столу. – Хотел сам взять подлецов, на месте, а теперь не уйти. Выйду – спугну…
– В этом нет необходимости, ваша светлость. Мы хорошо знаем своё дело. Не упустим.
– Думаешь, скоро попытаются?
– Думаю, ваша светлость. Их терпение не беспредельно, да и время на исходе – вы же сами дали бриттам срок до полуночи, после чего велели убираться из столицы. Уверен, к плану с двойником, – еле заметный кивок в сторону притихшей Марты, – эти умники имеют непосредственное отношение. У вашей супруги недостаточно сильное воображение, чтобы продумать все детали… Наверняка она уже в посольстве. У неё могут быть дубликаты ключей?
– Она сама считает себя ключом, – процедил герцог. – Я ведь когда-то разрешил ей доступ в спальню, только об обязательной печати не упоминал, так что Анна в полной уверенности, что сможет пошарить в главном тайнике и без меня. Конечно, она заявится собственной наглой персоной.
– Я лично прослежу за поимкой.
– Винс… – Герцог хлопнул капитана по плечу. – Ты читаешь мои мысли. Помни: требования к секретности остаются в силе. Чтобы ни одна мышь не просочилась через ваши кордоны, никаких слухов, никаких догадок! Город спит спокойно и видит сны.
– Я помню, ваша светлость. Позвольте идти?
– Иди. И привези мне Анну… или её голову. Как уж выйдет.
– Слушаюсь, ваша светлость.
Неожиданно герцог притянул капитана к себе и, заключив в объятия, мощно хлопнул по затянутой в панцирь спине.
– И будь осторожен. В последнее время она путалась с выходцами из Некрополиса, могла и их привлечь. Не теряй бдительности.
Синеглазый, усмехнувшись, буднично кивнул, отсалютовал и вышел. Не оборачиваясь на Марту, герцог бросил в пустоту:
– Одевайся. Я не смотрю.
Спохватившись, она принялась шустро напяливать юбки, почти не путаясь в завязках. Подглядывание за старшей тёткиной дочкой-горничной, когда та красовалась в господских обносках, не прошло даром: интуитивно она находила нужные шнурочки, пуговки, крючки. Вот только с лифом опять вышла неувязка. Надеть его кое-как получилось, а вот стянуть… Заслышав шаги, обернулась и вскрикнула: герцог стоял рядом.
Молча, в который раз за этот вечер, он развернул её спиной к себе. С ловкостью опытной камеристки справился со шнуровкой. Лишь однажды поинтересовался:
– Не туго?
Марта, словно язык проглотив, лишь мотнула головой.
Закончив, его светлость осторожно сомкнул руки вокруг девичьей талии, огладил юбки – ладно ли сидят, и, склонившись, осторожно прикоснулся губами к нежной шее, прямо к границе, от которой начиналась загорелая полоска. И как он не заметил её раньше? Его-то благоверная всеми силами старалась отбелить кожу и пряталась от солнца, у него это совсем вылетело из головы. Верно говорят, что предубеждение слепит глаза и застилает разум. Марта перестала дышать, и из опасений, что она задохнётся, герцог великодушно прекратил лёгкий флирт.
С тоской посмотрел на затейливый переплёт высокого окна, за которым уже чернело ночное небо.
Последние часы ожидания мучительны. Особенно, если связаны с осознанием того, что после свершившегося события для тебя лично наступит иная эпоха. Эра. Даже если этого никто не заметит.
– Ваша светлость… – услышал он робкое.
– Что, милая?
– Я могу идти?
– Сколько тебе лет, Марта? – не отвечая на вопрос, поинтересовался он.
– Семнадцать. А что?
– Два года разницы между вами… И целая пропасть. Вы словно из разных миров, хоть светит вам одно и то же солнце. Ладно, это я о своём. Сейчас я не могу тебя отпустить, потерпи. Слишком многое зависит от того, останешься ты здесь или выйдешь. Скоро Винсент закончит кое-какие дела, привезёт сюда кого надо – и ты свободна. Только вот что: у тебя есть к кому пойти здесь, в Эстре? Родня, подруги? Видишь, никого. Куда же я тебя выпущу? Побудь пока здесь, а утром я отправлю тебя домой, с сопровождающим. Он проследит, чтобы тебя никто не обидел, ведь наверняка кто-то видел, как тебя арестовывали, уже пошли слухи… Не бойся, мы заткнём слишком болтливых. Я ведь кое-что тебе должен?
Марта воззрилась на него в священном ужасе. Он? Всесильный герцог де Фуа д’Эстре – он ей должен? Сейчас небо обрушится на землю или пойдёт дождь из лягушек.
– Я… – Его светлость оглянулся, словно в поисках поддержки. – В общем, иногда я бываю неправ. Не держи на меня зла. Устал я что-то…
Он снова покосился на окно. Прислушался. Не видна ли цепочка факелов от подъезжающей процессии, не скрипят ли ворота? Впрочем, наивно ждать немедленного результата, Винсент уехал четверть часа назад и раньше полуночи вряд ли вернётся…
На плечи герцогу с размаху опустился груз нескольких суток бессонной работы, нервов, допросов, поисков, разочарований, политических дрязг и закулисных игрищ, устраиваемых жаждущими поплясать на его костях. Бог сподобил его родиться герцогом, а может, лучше было бы простым смердом? Иметь под боком вот такую незатейливую, но зато уж, наверняка, верную жёнушку, чтобы смотрела обожающе, несмотря на все его глупости, чтобы рожала ребятишек, чтобы видеть, как растёт и множится семья, заполняют землю его повторения, в чём-то похожие на него, в чём-то – сами по себе. Просто, мирно, без затей… Герцог провёл ладонью по лицу. Идиллия. Скоро приедет капитан… и вместе с действительностью они ткнут его светлейшую морду прямо в грязь. По самые уши. И он будет хлебать – и благодарить небеса за то, что удостоили его родиться герцогом, дабы мочь навести хоть какой-то порядок на этой грешной земле…
– Устал я что-то, – повторил.
Прошёл к камину, скинул внезапно потяжелевший камзол прямо на пол, сел в кресло. Не поднимаясь, потянулся – и подбросил в огонь несколько поленьев.
– Вот что мы сделаем, Марта. Я сейчас отдохну, посплю немного, потому что впереди у меня большая работа, до самого утра, а ты – сиди здесь и никуда не уходи. Чтобы я открыл глаза, а ты тут, рядом. Поняла? Кивни.
Марта послушно кивнула и опустилась на скамеечку у ног герцога. Тот уснул мгновенно, откинув голову на широкую спинку, и Марте казалось, не на кресле он сидит, а на троне, и она у его ног как верная собачонка. Почему-то эта мысль не была ей неприятной. Скрипнув, приоткрылась от сквозняка оконная створка, потянуло ночным холодом, и девушка, обмирая от собственной смелости, подняла с пола сброшенный светлостью камзол и завернулась, как в шубу. Сразу стало тепло, а заодно и понятно, что атлас – он хорош только для балов и праздников, где пляшут и веселятся, а в обычной жизни нужно бы что-то подобротнее. Ох уж, эти господа…
Она сидела, не шелохнувшись, и смотрела на синие огоньки, пляшущие по догорающим поленьям.
Спасибо вам, ваша светлость, за вашу доброту, за то, что не побрезговали перед деревенщиной извиниться, за заботу. Только бесполезно это всё. Капитан Винсент, он хоть и бравый военный, и, видать по всему, ваш друг, но к барону «затыкать рот» не пойдёт, хоть и надо бы, только Марта не скажет, что надо, потому что – стыдно о таком говорить. Они – господа, а она…
Её словно отшвырнуло неведомой силой в прошлое, за многие лье и месяцы отсюда. Кто она?
Щеку словно наяву опалила пощёчина.
«Да ты кто есть? Грязь под моими ногами, и только!» Да, это было, было, даже вспоминать больно и страшно до ломоты в челюстях… Старый барон люто клацал зубами и брызгал слюной, хрипя в лицо. «Знай своё место, приблуда! Мать твоя прижита невесть от кого и тебя под забором нагуляла, гляди, скоро сама по рукам пойдёшь… Что ты кочевряжишься, святую из себя строишь?»
«Ваша милость, – угодливо шептал пастор. – Ничего, обломаем, обломаем… Возьмите пока Августу, она за честь сочтёт, ручки лобызать будет…»
«Это которая сисястая? С голубыми глазищами, весёлая такая?»
«Она, ваша милость. Кланяться будет и благодарить…»
…Выпоров девушек, пастор нет-нет, да и тёрся о спину какой-нибудь наказанной, нет, не о спину, а почему-то о попу, и сутана его при этом сильно оттопыривалась. Марта не была наивной простушкой, в деревне трудно сохранить неведение о том, что происходит между мужчиной и женщиной, но смотреть на грешное поведение того, кого называли «святым отцом» и целовали руку с пучком розог, было противно. Её чуть не стошнило, когда однажды не повезло, и «избранницей» оказалась она. Впрочем, некоторые из девушек вели себя по-другому: смущённо хихикали, томно выгибали спины, как-то странно отставляя задки, словно кобылки под жеребцом… Пастор был доволен. Он любил «распознавать грех», а особо грешных – уводить в отдельную каморку, где и наказывал очень уж сильно – судя по доносящимся вскрикам и стонам. Грешницы почему-то особо удачно выходили замуж, причём кто-то неизвестный снабжал их щедрым приданым. Поэтому селяне не возражали, когда на очередной проповеди священник призывал вести к нему голубиц для очищения от возможной скверны. В основном – не возражали. Дядя Жан не знал, что племянница туда ходит, иначе бы прибил – не её, а тётку, которая в ногах у Марты валялась, вымаливая, чтобы та пошла вместо её дочек. Первый раз Марта дала слабину, а потом – боялась, что если откажется, Джованна отыграется на дяде. Грозилась ведь в питьё ему подсыпать что-то нехорошее…
…В пасторскую каморку для особо грешных вела ещё одна дверца – со двора. Земля у входа была плотно утоптана копытами. И не раз болезненно чуткий слух Марты улавливал помимо сопения, испуганных или довольных вскриков и копошений в чуланчике, лошадиное фырканье и звяканье сбруи снаружи. Потом она самолично увидела, тайком обежав молельню, кольцо коновязи… нет, два кольца, вделанные в бревенчатую стену.
К ней пастор больше не приставал, только порол. Барон запретил её трогать. Сперва, говорит, я её вместо любимой племянницы муженьку подсуну… утрётся муж-то, ему всё одно, с кого невинность получить, в темноте и не разберёт… а потом для себя приберегу. Уж больно похожа на племянницу, буду пользовать – начну представлять, что с ней…
Правду говорят, что божьи жернова мелят медленно, но верно. Отправился барон на войну, не успел самолично племянницу выдать, как-то обошлись без Марты. А с войны владетель Сара и трёх близлежащих деревушек вернулся, разбитый параличом после какой-то странной, поговаривают – дурной болезни. Целый год девушки выходили замуж безбоязненно, не отбывая законной повинности в барской спальне.
…А сегодня утром тётка отправила её с поручением к пастору. Поручение-то было плёвое – попросить облатку для болящей бабки, тёткиной матери, не могла она нынче сама к причастию пойти. И только сейчас Марте подумалось: а какое это причастие, коли день – не воскресный? Вторник сегодня, нет службы-то…
И обдало её запоздалым ужасом. Последним за этот долгий день.
Значит, барон за ней всё-таки послал. А пастор Глюк… не её выручать кинулся, а себя спасать. Барон в гневе страшен, пока разберётся, что не по вине святого отца девчонка пропала – зашибёт. Вот оно как складывается… Не шарахни Марту по голове неизвестные злодеи, не подставь вместо преступной герцогини – была бы она сейчас вообще жива?
А завтра добрый герцог отошлёт её назад, в Сар. Прямо в зубы к барону. Видно, от судьбы не уйдёшь.
Она смотрела на угасающие синие огни на поленцах и думала: ещё не поздно. Встать. Закрыть окно. Тихо-тихо, чтобы не лязгнуло, прикрыть на каминной трубе вьюшку-заслонку. А потом вернуться на место, может, даже, прислониться к боковинке кресла… или опереться о мужское колено, чем чёрт не шутит… Герцог – крепкий сильный мужчина, такие спят долго. Час-другой – и они с Мартой уже не проснутся никогда. Угар сделает свою работу быстро и милосердно.
И больше ни над бесполезным девичеством не трястись, ни ждать, цепенея, когда же барон распорядится её по полю пустить и собак по следу науськать, как уже делал с теми, кто ему, даже немощному, угодить не смог.
Вы тоже отдохнёте, ваша светлость. От распутной жены, от тяжких государственных трудов, от злобных и завистливых людей…
Одно только вдруг огорчило Марту. Герцог-то по своей белой кости да славным делам пойдёт прямо в рай, а ей… ну, понятно, куда дорожка уготовлена. Прямиком в пекло, как самоубийце. И по всему выходит, что больше они никогда не увидятся, и будет у них у каждого своя Вечность: у него – без печалей и воздыхания, у неё – со стоном и скрежетом зубовным.
Марта опечалилась.
Умирать больше не хотелось. Но всё-таки…
Она уже решилась встать и закрыть окно, когда на голову опустилась тяжёлая тёплая ладонь. Герцог спал, но даже во сне приказывал собачке оставаться на месте.
Так она и просидела до самого рассвета, не шелохнувшись, рядом с тем, кто так и не стал её первым мужчиной.
Глава 2
…На этой поляне, заросшую тропинку к которой помнили лишь избранные, старый дракон спал уже давно, как ему самому казалось – немыслимое количество лет, успев за это время продавить в мягком грунте углубление-ложе для своего большого тела. Порой он месяцами не подавал признаков жизни, и тогда убедиться, что в этой каменно-чешуйчатой громадине ещё теплится душа, можно было лишь одним путём: вооружившись молитвой и терпением, надолго припасть к остывшей могучей груди, чтобы уловить, наконец, еле заметный толчок большого сердца… через четверть часа ещё один… потом ещё… В такие дни и ночи он пребывал в счастливом безвременье и беспамятстве, которые, впрочем, осознавал, уже очнувшись. Отчего это состояние казалось благом – он уже и сам затруднялся ответить, просто считал, что «не помнить» это хорошо.
К тому же, «не помнить» было не больно.
Иногда на него, что называется, находило, и в такое время он открывал глаза чуть ли не каждый рассвет. Смотрел, прищурившись, как отражается в речной глади, проглядывающей сквозь редкие деревья, розовое небо, внимал птичьему гомону, вдыхал и впитывал чешуёй свежесть нового утра – и бездумно растворялся в простейшем бытии. Грелся на солнце, что-то жевал и глотал, если рядом появлялась пища. Снисходительно позволял шмыгать поблизости маленьким человечкам, что приносили мясо: да пусть суетятся, лишь бы не беспокоили. В первые годы полуспячки даже летал, грузно поднимаясь в воздух, но недолго… да и давно, не испытывая теперь ни малейшей тяги к полёту. Небо уже не манило. Разве что иногда свежий ветер напоминал о просторе, подталкивал ввысь… Но вместе с ним, особенно весенним, несущим ароматы оживших лугов и дерев, накатывала на старого дракона тоска, тоска-а… Являлась в грёзах дивной красоты женщина с тёмно-карими, почти вишнёвыми, глазами, чёрные косы её, то уложенные короной на голове, то распущенные, свободными мягкими волнами струились почти до колен; губы, бледные и нежные, как лепесток пиона, улыбались грустно и ласково, а к бархату душистой щеки так и жаждалось сладко прильнуть устами… Тут его восприятие давало сбой, ибо что-то в этом желании шло вразрез его звериной природе, но в то же время – гармонично вплеталось в старательно забытое Прошлое. В такие моменты ему до боли в грудине хотелось стряхнуть проклятое беспамятство, и тогда он хандрил, оглашая окрестности невнятными глухими стонами, чтобы, в конце концов, разозлившись на всё и вся, вновь провалиться в спасительное небытие очередного сна, с каждым разом тянущегося всё дольше и дольше.
Последняя ночь выдалась для него слишком суетной. Неясное предчувствие беспокоило, мешая разуму уплыть в дремоту. Он давно не обращал внимания на жилище людей … Как, бишь, оно называется? Ах, да, замок… Но сегодня оттуда шла не совсем понятная ему волна эмоций, чувств и… сдерживаемой магии? Дракон поморщился. Так много слов всплыло, почти забытых, ненужных, теперь ворочай мозгами, думай, что к чему… Пусть себе эти люди творят, что хотят, не его дело. Опустив тяжёлые каменные веки, он глубоко задышал. Если вести себя, как спящий, и-ми-ти-ро-вать сон, то и уснёшь скорее…
Он уже почти уплыл в желанное безмятежное марево, когда странный звук заставил дёрнуться ухо. Хруст ветки под чьей-то ногой. Ещё один…
