скачать книгу бесплатно
Слушательница
Ирина Грачиковна Горбачева
Филолог по образованию Ева с подругой в трудные девяностые годы не растерялись. Открыв «Кабинет психологической разгрузки населения», Ева становится слушательницей житейских историй своих посетителей, которым не требуется совет психолога, но необходимо поделиться тайным, сокровенным и освободить себя от душевной боли. Ева сама попадает в двусмысленную ситуацию. На её четырехкомнатную квартиру в центре Москвы, доставшуюся ей от своих знаменитых родителей, «положил глаз» её сосед по этажу, местный «авторитет». Ситуацию усложнило то, что в подмосковном доме, в котором после раздела имущества поселился её муж со своей молодой женой, ждущей ребёнка, появилось «привидение». Сама, попав в сложную жизненную ситуацию, Ева решает найти виновных в смерти открывшейся ей студентки, пришедшей к ней на приём и её жениха.
Ирина Горбачева
Слушательница
Глава 1
На улице опять идёт дождь. Никакого летнего тепла. Сыро, зябко, пасмурно. В моей душе поселилась такая же непогода. Из глаз катятся слёзы, разводя сырость у покрасневшего носа. По рукам бегают пупырышки от холода, который, кажется, просачивается через стекло окна и пронизывает всё моё тело. Я ещё плотнее кутаюсь в тёплую мягкую шаль, которую подарил мне «Он». Теперь я даже в мыслях не хочу называть его имя. Он оказался таким же предателем, как это лето, которое по всем законам природы должно было наступить тёплым и солнечным, а нависло над городом тёмными дождевыми тучами, пригнанными ветром откуда-то с Севера. Он обманул мои надежды на будущее, как и это лето обмануло всех людей, которые с нетерпением ждали его прихода. Нарушило все их планы.
Но на самом деле о своём, теперь уже бывшем муже «неприлично» я думаю, только когда нет настроения. А когда у меня всё получается, я придерживаюсь совершенно противоположного мнения. И где-то глубоко в душе даже благодарна незнакомой девочке, которая увела его у меня. Мне кажется, мы с Мишей так зовут моего бывшего, после получения штампа в паспорте о разводе даже как-то вздохнули с облегчением. Мишка понятно почему. Он ждёт потомство. А вот почему мне стало так легко? Наверное, поэтому развод наш прошёл тихо и мирно.
– Дунька, ты дурёха. Твой Мишка нормальный мужик, – сказала мне подруга Лана, практикующий психолог.
Теперь, с волной новых перемен в стране, эта профессия в «тренде» как опять-таки теперь принято говорить, наряду с юристами и бухгалтерами. Она окончила за три года какой-то новый, сколоченный, наверное, из сокращённых из прежних учебных заведений учёных мужей, Университет и легко обзавелась немногочисленной, но средне денежной клиентурой.
Ланка называет меня Дунькой, когда злится или бывает не в настроении. Ещё в детстве, а с Ланой по паспорту Светланой мы дружили с детского сада, моя подруга перед поступлением в первый класс заявила:
– Тебе в школе с таким именем будет трудно.
– Это почему? Я читать уже умею, – удивившись, заявила я. В садике меня называли Дуняшей и мне это нравилось.
– Я слышала вчера, как наши мамы разговаривали. Они переживают, что тебя дразнить будут, – расстроено ответила подруга.
– Почему?
– Потому что, сейчас все: Даши, Маши и Наташи. Где ты Дунь встречала? Поэтому, моя мама сказала, что тебе подойдёт имя Ева. Ты хочешь быть Евой?
– Какой ещё Евой? Я к Дуняше привыкла.
– Дурёха ты Дунька! Привыкай к Еве. А чтобы тебе не обидно было, я теперь буду Лана.
– Почему Лана?
– Потому, что Свет – Лана. Поняла?
Так и пошло. В школе Ланка всех одноклассников быстро принудила забыть наши полные настоящие имена. Да, так, что вскоре и домашние перешли, и главное привыкли к этим сокращениям.
– Тоже мне подруга, – думала я, глядя в окно на летнюю осень, – нашла нормального. После нашей свадьбы прошло пять лет, когда я узнала, что мой муженёк живёт двойной жизнью. Это нормально? Интересно, что она советует своим посетителям в таких ситуациях? Нормально жить с женщиной, которой обещал любовь до гроба и уезжать на «хорошую халтуру» в дальний от её дома район Москвы, чтобы находиться в кругу другой дурочки. Совсем нормально! Действительно, кроме как халтурой, такую жизнь назвать больше никак нельзя.
Если быть совсем уж честной перед собой, мне было обидно не то, что он встретил другую женщину, а то, что он сообщил мне об этом только тогда, когда выяснилось, что его новая избранница скоро станет матерью. Чего у меня с ним никак не получалось. А не получался у нас ребёночек, скорее всего, по тому, что и особой любви между нами не случилось. Как-то быстро мы с ним познакомились. Вернее, дед привёл его в дом, как семейного водителя на новые «Жигули». А потом к Мише все привыкли. Привыкла и я. Потом Ланка вышла замуж. Следом и нам мои родные сыграли свадьбу, потому что Миша воспитывался в детском доме, нажить ничего не успел. А тут вся страна взялась перестраиваться…
И ещё обиднее всего, что наш развод случился тогда, когда я потеряла всех своих родных и любимых. Грустно. Теперь вот я осталась одна в свои тридцать два года. За окном девяносто шестой год, а у меня ни мужа, ни детей. Да теперь ещё и безработная.
Что за жизнь? Ещё и лето дождливое.
С детства я была по натуре тихой, спокойной. Не любила много и долго разговаривать. Наверное, в силу того, что это любила делать бабушка. Вот она часами могла рассказывать о своей жизни, причём придумывая или искажая некоторые факты своей и семейной биографии. Потому что у человека, который без конца рассказывает, пересказывает какую-то одну и ту же, но выдуманную историю, обязательно возникает соблазн что-то прибавить или убавить. Потом это что-то забывается, и придумываются новые факты. А дальше становится не понятно, то ли это семейная легенда, то ли вымысел бабушки – сказочницы.
Поле для бабушкиных фантазий было обширным. А всё потому, что она продолжила старый дворянский род Мищерских, окутанный туманом тайн и предположений. Надо сказать, что я о своих предках узнала на заре новых перемен в стране. Однажды к нам в квартиру, которая находится в центре Москвы, пришли посыльные «Дворянского собрания». Новое время, новые собрания. Такой разъярённой я бабушку давно не видела.
– Они хотели мне вручить какую-то грамоту, удостоверяющую, что я являюсь дворянкой и принадлежу к собственному роду. Нет, ты представляешь? И за это я должна внести приличную суму взносов!
– А почему ты никогда не рассказывала о своём происхождении, – спросила я её?
– А потому что в то время по домам ходили другие посыльные, и грамоты у них были на руках, хотя и бесплатно полученные, но дорого стоящие. Многие дворяне тогда получили свои награды, за которые пришлось заплатить им жизнью.
В прочем, я никогда не делала бабушке замечаний по этому поводу и любила её слушать, представлять, как это было раньше.
В нашем доме поздно появился телевизор. Родители долгое время считали: если в доме имеется большая библиотека, то этот ящик с постоянными съездами партии совершенно не к чему. Но в нашем большом подмосковном доме, помимо библиотеки, стоял ещё бабушкин старый, можно сказать, старинный рояль. В принципе, из-за него мы и переехали совсем жить на дачу, потому что вся моя семья, не считая меня и дедушки знаменитого художника – музыканты. Отец мой – дирижёр и скрипач. Лауреат государственной премии и победитель разных международных конкурсов. Бабушка – тоже известная в нашей стране камерная певица, а мама её аккомпаниатор. Получается, что бабушка познакомила свою дочь с моим отцом, а дед меня с Мишкой. Разница в том, что папа с мамой прожили счастливую жизнь. У них была я. А у нас с Мишей ничего не получилось. Пять лет жизни ушли на чужого теперь мне человека.
И ещё получается, что загородный дом, в котором я провела почти всю свою сознательную жизнь, не считая московской квартиры, теперь не мой дом. А как в нём было всегда тепло и счастливо! Здесь, вдалеке от соседей, в доме, окружённом с одной стороны садом, а с другой лесом, мы все чувствовали себя как на необитаемом острове. Здесь, не боясь потревожить соседей, бабушка с утра распевалась. Мама и папа репетировали свои концертные программы столько, насколько у них хватало сил. Деду не надо было далеко выезжать на пленэр, потому что природа одарила это место такой красотой, что не возможно глаз оторвать. Но в основном мой дед был портретист. И в наш дом приезжали, а иногда задерживались на несколько дней не только разные знаменитости, но и простые люди, которых он приглашал к себе в мастерскую. Иногда, пригласив на натуру какого-то мужичка «с улицы», как говорила моя бабушка, дед запирался с ним в своей мастерской и под хрустальный звон бокалов, наполненных таким же простым, как и гость, «зельем» закрывался в своём «убежище от грешного мира» дня на три. Правда, портретов от такого времяпровождения не получалось, потому что деду ещё требовалось несколько дней, чтобы осмыслить, как он утверждал, всё услышанное им от гостя, чтобы понять душу уставшей от попойки и бесконечных бесед натуры.
Ещё в дедушкиной мастерской кабинете висела его любимая гитара и стоял дорогой. приобретённый в пятидесятых годах радиоприёмник, отлично ловивший короткие волны, благодаря чему, будучи старшеклассницей, я могла слушать вместе с отцом «вражеские голоса». Но больше всего я любила передачу «Театр у микрофона» и узнавать актёров по голосу.
Сейчас времена в стране повернулись к людям не лучшим образом. После крушения надежд на молодого лидера с «отметиной» почему-то многие считали эту врождённую отметину каким-то знаком небес, народ постепенно ушёл в столбняк. Вечно неразрешённый для России вопрос «что делать» так и остался висеть в воздухе, пожирая молодые сердца и толкая озлобленную молодёжь после Афганистана и разрушения предприятий в романтическую среду криминала и ужасающего пьянства. С приходом вечно весёлого первого Президента России народ тоже повеселел до седины от нововведений его энергичных молодых протеже – реформаторов.
Мы с Ланой держимся вместе и в это трудное время. Несмотря на прошлую советскую известность, моей большой семье жилось немногим лучше своих соседей – родителей Ланы. Отец Ланы, Виктор Васильевич, в молодости известный советский футболист, совсем недавно стал бывшим спортивным комментатором, которого молодая поросль с появлением новых веяний на телевидении быстро вытурила на заслуженный отдых. Отдыхать было не на что, поэтому он устроился физруком в местную школу, где платили мало, а иногда вообще не платили. Почти все учителя разлетелись в разные концы, кто страны, а кто и мира, став «челноками» продавцами и ещё непонятно кем, прикрыв свою очень простую новую профессию замысловатыми иностранными названиями.
Но мой знаменитый дед, у которого в своё время Третьяковка купила (аж!) две картины, представить себя не мог на Арбате или в Измайлово.
– Чтобы малевать портреты прохожих или сам себя продавать на вернисаже?
Нет, дед перестраиваться не хотел. По его стопам пошёл и мой папа. Лауреат многих конкурсов, раньше часто выезжающий за рубеж с гастролями, угас от нахлынувших пивной волной перемен.
Немного спасало удручающее положение нашей семьи то, что у нас в Москве имелась большая четырёхкомнатная квартира, расположенная в тихих переулках шумного центра. Придомовой закрытый и охраняемый дворик имел свой небольшой сквер с детской площадкой и дворницкой и немногочисленный ряд гаражей собственников авто. В семье машин было две. Папины «Жигули» и дедовский старинный «Мерседес». Столько же и гаражей. Мерс изредка заводили. Иногда под настроение, дед приглашал обитателей гаражей сесть на удобные задние сидения автомобиля, опускалась крыша кабриолета, и под общие одобрительные возгласы делалось несколько кругов вокруг нашего дома. Потом, так же громко обсуждая автомобильную промышленность разных стран, они наблюдали, как наш дворник дядя Ваня его мыл и натирал, после чего раритет загоняли обратно в гараж под одобрительные возгласы остальных владельцев «Побед», «Волг» и «Москвичей», дожидаться следующей прогулки.
Наша московская квартира и один свободный гараж, так как «пятёрка» находилась неразлучно с семьёй в загородном доме, стала основной семейной кормилицей в это трудное для нас время. Квартиру и пустующий гараж мы сдавали внаём одной скрипичной знаменитости. Другу отца, Эдуарду Константиновичу Томашевскому, который, разобравшись в ситуации в стране, успешно продал свою квартиру и всё, что в ней было, и долгое время ждал разрешения на выезд на постоянное место жительство в одну из «нормальных» «свободных» и т.д. и т.п. стран.
Но пришло время, и крепкие стены нашего «застойно перестроечного благополучия» начали расшатываться и разрушаться. Первым выпавшим кирпичом из крепкого фундамента семьи стал дедушка, который не пережил денежной реформы Павлова, поняв, что его тридцать тысяч полновесных рублей превратились в непонятно что. Сердце отца не выдержало танков на улицах Москвы. Следом ушла бабушка. Она не смогла перенести скоропостижной смерти своих мальчиков. А следом сердце моей мамы не выдержало такой нагрузки. Так начало девяносто пятого года, не менее бандитского и тяжёлого, я встретила сиротой.
Вскоре выяснилось, что к всеобщим телесным смертям меня настигла моральная потеря. Сначала я лишилась финансовой поддержки. Скрипач навсегда покинул нашу нестабильную страну. И как-то сразу я узнала, что муж по профессии автомеханик, чем покорил в своё время сердца деда и отца, оказался ещё вралем и изменщиком.
– Нетушки, женой Султана я не буду. Тем более что Мише до султанского богатства как до Китая. Развод и девичья фамилия, – сказала я Лане.
– Непонятно, как он собирался содержать и двух жён и будущего ребенка? Да и дом, совсем не новый особняк, требует ремонта, – заметила Лана.
– Очень даже понятно. Он предложил мне продать московскую квартиру. Ему надоело с молодой женой жить на съёмной.
– Я в нём ошиблась, – ответила Ланка, – он ненормальный. Он что, с дуба упал? Какое отношение он имеет к московской квартире?
– Вообще никакого, как в прочем и к даче, но он так хочет. И Жигуль в придачу.
– А чего не «Мерседес»?
– Наверное, аппетит не наиграл ещё. То ли ещё будет!
– Не переживай, мой Андрюха не даром адвокат. Поможет, если, что.
Андрей – обладатель ещё одной модной профессии в наше жуткое время, адвокат помог. Наняв мебельный фургон, я забрала все ценные для меня вещи своих любимых родных, картины деда не все, некоторые пришлось оставить на хранение в мастерской, старинный рояль с дедушкиной гитарой и переехала в московскую квартиру, оставив загородный домик, в котором провела половину своей жизни Михаилу. Так же я оформила на него и автомобиль «Жигули» пятой модели с мыслью, что отделалась от мужа навсегда. Но я глубоко ошибалась.
Вскоре после моего переезда в московскую квартиру, Лана распрощалась с Андреем по той же причине, что и я с Михаилом. Только обошлось всё без раздела имущества и ожидаемых на стороне детей. Чтобы не слышать постоянных причитаний матери по поводу изменщика зятя и избежать споров с отцом о новых порядках в стране, Лана решила переехать ко мне, так как её родители, по примеру моих родителей, свою московскую квартиру тоже сдавали. Я была рада этому обстоятельству. Находиться одной в большой квартире только усугубляло моё одиночество. Не находящая себе покоя Ланка всё-таки растормаживала моё молчаливое спокойствие. Вдвоём нам было не скучно.
– Ну, вот, вещи расставлены по местам, с жильём у нас с тобой полный порядок, а вот с работой. Что делать будем подруга? Лично я больше «на дядю» работать не буду. Открою свой кабинет, – уверенно отчеканила Лана.
И я ей поверила. С её-то темпераментом.
– Тебе в этом плане легче. Психолог может обойтись и без дяди. Мне сложнее. Учитель должен работать в школе. Я оббегала все школы, какие знала. Везде идут сокращения, но русский язык и литературу, почему-то ведут беженцы из бывших дружественных республик. И что странно, многие с очень явно выраженным кавказским акцентом.
– Не печалься подруга. Время покажет, – успокоила меня Лана.
И вот совсем скоро Мишка станет отцом, я распрощаюсь с ещё одним годом моей убегающей молодости. Время показывает, что неразбериха в стране – дело продолжительное. А деньги нужны непременно сейчас и в достаточном количестве для оплаты ЖКХ, да и кушать иногда хочется, и не всегда одну кашу. К этому времени Лана смогла открыть свой кабинет, немного преуспеть в психологическом оздоровлении общества, деле и даже обзавестись постоянными клиентами. Пусть небольшое их количество могло обеспечить нам не совсем нормальное, но существование. Потому что мои мытарства с работой не собирались прекращаться, и я перебивалась, как могла, устраиваясь и дорабатывая репетитором до нового ученика, хорошо, если месяц. Поэтому мои мизерные поступления в наш общий бюджет не очень его обогащали.
Вот я и стою у плачущего от дождя окна, и слёзы катятся по моим щекам, как капли по стеклу. В очередной раз я осталась без ученика.
– От такого положения дел я теряю свою самооценку, и мне кажется, что я становлюсь всё ниже, меньше, – говорила я скорее себе, чем подруге.
– Ниже ты становишься потому, что скукожилась от холода. А меньше ты становишься от того, что ничего не ешь, – умеючи успокоила меня Ланка, – слушай, а чего мы голову ломаем? Я сейчас занята саморекламой. На постоянных клиентов у меня хватает времени, а на новых ну никак. Давай ко мне в напарники!
– С меня психолог… Ну ты хоть думай!
– Чего тут думать? У тебя высшее настоящее советское, а не перестроечное образование, ценить надо.
– Да я даже ваших терминов не знаю. Ты же знаешь, я больше слушатель, чем советчик. Помощницу нашла.
– Слушай, так это идея! Ещё лучше. Ты будешь просто слушать людей!
– Ты как это представляешь?
Ланка соскочила с дивана и завертелась по комнате, словно новая идея завертелась у неё в голове, как волчок на полу.
– Так. Ты слушай меня и всё получится. Ты будешь Слушательницей!
– Лана, остановись и опомнись.
– Я тебе как дипломированный психолог говорю. Иногда люди приходят к нам не за советом, а просто им надо выговориться. Понимаешь, несмотря на то, что они находятся в кругу близких им людей, бывает, что никто не хочет их выслушать. А ты понимаешь, как это важно для психического состояния человека? Евочка, я тебе поручаю ответственную часть моей работы. Всё, я вижу, ты согласна. Завтра я сбегаю в типографию, закажу флаеры. В общем, рекламу я беру на себя. А ты завтра обустраиваешь свой кабинет.
От безысходности своего положения я согласилась, подумав, что идея сумасшедшая, поэтому долго не просуществует. Ланкин кабинет находится на первом этаже маленькой хрущёвской двушки, где большую комнату занимает непосредственно её кабинет, а вторую крохотную комнатку решено было обустроить под мою новую профессию слушательницы.
– Ты как всегда, решила, постановила. Всё это совершенно не серьёзно.
– Ты пока порассуждай о серьёзности нашего предприятия и об устройстве кабинета, а я сбегаю по делам. Работай, Евочка, работай мозгами.
Неугомонная Лана скрылась за дверью квартиры, а я, успокоившись, вспомнила несколько случаев, которым подруга стала свидетельницей.
Как-то летом мы с ней назначили встречу в одном скверике. Я медленно шла по дорожке сквера, когда шедший навстречу пожилой мужчина, остановил меня вопросом.
– Вы видели, новые вывески с названиями улиц повесили? Чем им помешали старые? А это денег больших стоит. Лучше бы нам пенсионерам отдали.
Не давая мне ответить, он стал высказывать своё мнение о тогдашней политике Лужкова, после чего плавно перешёл на дела своего сына. В общем, за те минуты, на которые опаздывала Ланка, я много чего узнала о жизни этого человека, не проронив ни единого слова, а, только молча слушая и кивая слегка головой, тем самым давая понять, что я его внимательно слушаю и понимаю. Меня не удивило, что вот так просто произошёл такой односторонний разговор с незнакомым человеком, потому что это был не единственный случай в моей жизни. Очень часто мне доводилось слушать откровения людей в поездах, в которых мне приходилось ездить. В магазинах. Например, укладывание покупок в сумку растягивалось иногда на неопределённое время, так как рядом производившая такие же действия женщина вдруг начинала после продуктовой темы что-то вспоминать. Так что такие свободные, опять-таки односторонние разговоры меня не удивляли. А вот то, что люди после доброжелательных извинений за свою долгую откровенность и прощаний с добрыми пожеланиями в мой адрес изменялись к лучшему, меня всегда радовало. Я видела, как на глазах менялись их лица. Как выпрямлялась их осанка, блестели до этого потухшие глаза, лицо озаряла добрая улыбка.
Вспомнив всё это, я подумала, что может, Лана права, и если рядом с кабинетом психолога был бы кабинет «Слушателя» то, несомненно, психологу пришлось бы долго отдыхать, пока его сосед выслушивал бы своих посетителей.
Я приняла решение. Мы обустроили кабинет по моему усмотрению, решив, что кроме читального столика, двух кресел и комнатных цветов, никаких мебельных нагромождений больше не надо. Правда, согласилась на симпатичную настольную лампу и электрочайник с двумя чашками.
Глава 2
Первые дни и недели осени прошли впустую. Несмотря на рекламу, расклеенные объявления и розданные мною у метро флаеры. Однажды, ближе к выходным, когда я уже потеряла уверенность в том, что найдётся хотя бы один человек, согласный раскрыть свою душу молчаливому слушателю, и сидела дома, подыскивая в газете «Из рук в руки» новых учеников, чьи родители хотели бы нанять домашнего репетитора по русскому языку и литературе, раздался телефонный звонок. Меня просили уточнить свою миссию и время приёма. Как ни странно, первым моим посетителем оказался мужчина. Признаться, я думала, мужчины будут стараться обходить такой кабинет стороной, но ошиблась. Будущая практика показала, что мужчинам даже больше, чем женщинам, требуется возможность высказаться.
Мужчина оказался рабочим какого-то ещё действующего завода. Сварщик-ремонтник так он озвучил свою профессию при записи по телефону, чем ещё больше вызвал моё удивление. Обычно люди рабочих профессий находят места для исповеданий ближе к винным магазинам или пивным ларькам. Но в кабинет, смущаясь, вошёл человек пенсионного возраста, скромно, но чисто одетый, без следа пристрастий к «зелёному змею» на лице. Поздоровавшись, он сел в удобное мягкое кресло и стал нервно теребить в руках матерчатое кепи. Это выдавало его сильное волнение. Я предложила ему постараться успокоиться и расслабиться, что у него почти получилось после выпитой чашки чая.
– Я правильно понял из текста вашей рекламы, что вам можно всё рассказать, и никто ничего не узнает? – спросил он.
– Я надеюсь, в вашем рассказе ничего уголовно-наказуемого не будет?
– Что вы! Какое уголовно-наказуемое, – воскликнул он, но тут же осёкся и, поставив чашку на столик, посмотрел на меня уставшими глазами, – нет, конечно, но знаете, иногда так хочется что-то сделать, чтобы она замолчала. Навсегда замолчала.
Я ничего не ответила, а только облокотилась в глубокое кресло, дав понять мужчине, что собираюсь его внимательно выслушать.
– Жизнь пролетела… Вот скоро на пенсию выйду и боюсь, что долго один на один со своей женой не выдержу. Помру. А знаете, жить-то хочется. И чем быстрее бегут года, тем дольше хочется жить. Но как подумаешь, что так, как сейчас, будет продолжаться до бесконечности, так…
Скажете, пришёл вот дурак старый, почти полтинник с женой прожил, двоих детей вырастил, внуки уже большие, а он на жену пришёл жаловаться. Так я не жалуюсь. Боюсь завтрашнего дня. Оттягиваю, как могу выход на пенсию. Так целый день на работе, приду туда-сюда уже, и спать пора. А вот в выходные, ну просто мука. Нет, вы не подумайте, я очень люблю свою Надюшу. Но когда она молчит, я её люблю ещё больше. Но понимаете, она, как вышла на пенсию, так с ней что-то произошло. Она и раньше не давала ни мне, ни детям слово своё вставить. Но работала и часть дня мы были врозь.
А сейчас… Знаете, как говорят? Есть два мнения: одно моё, второе – только моё. Так и у неё выходит. Шаг влево, шаг вправо – расстрел. Только не пулями, а словами. Только и слышно: ты ничего не понимаешь, куда ты без меня? У тебя мозгов не было в молодости, а в старости тем более. Не выпей, не закури. Постоянно подозрения в измене. Не дай Бог, опоздать минут на пятнадцать, всё, конец света наступил. Я в выходные дни стараюсь к детям сбежать. Они мне подыгрывая, находят причину: то починить что-то то с внуками посидеть. А на буднях что мне делать на этой пенсии? Знаете, раньше пытался возразить ей, да лучше бы молчал, как сейчас. Терплю и молчу. А то ей слово, она десять, да таких, что у меня, у мужика, уши вянут. Как начнёт! А ты помнишь, что я вынесла, терпела и тому подобное? Да я и не говорю, что я золото. Тоже по молодости всякое бывало. Но в основном наперекор после унижений да оскорблений хотелось что–то сделать.
Вот, бывало, пригласят нас в гости, так издёргает всего. Все за столом едят, пьют, а меня прилюдно то по руке ударит, то в тихую ногу под столом истопчет. Спросит хозяйка, например: Гриня, как тебе салат? Я, не подумав, похвалю. Нет, с другой стороны я что, на вопрос хозяйки должен ответить, что нет, не понравился мне ваш салат! Вот моя жена вкусно готовит! По мнению Нади, выходит, что так. И всё! Понеслась душа в рай! Вытащит меня из-за стола и исшипится вся: ты предатель, ты такой, ты сякой, всякую ерунду ешь да нахваливаешь, а я, как для тебя ни стараюсь… Да я по три раза спасибо ей говорю, сто раз похвалю, что она ни приготовит, лишь бы скандалов не было. А то ведь и до битья посуды доходило. А в гостях, если на голодный желудок выпью, так что? Ясно дело, хмель своё возьмёт. Домой с её причитаниями доберёмся, а дома она сама себе хозяйка. Доведёт себя воспоминаниями, выдумает ещё того, чего и не было, и тогда вообще житья никакого. Так что я с годами поумнел. Изворачиваюсь в гостях, как могу.
Знаете, так нас меньше стали друзья, родственники приглашать. Жалеют меня люди. Так она чего удумала? Говорит, что из-за меня нас перестали приглашать в гости. Теперь к родственникам по дням рождениям без меня ходит. Так наши дети говорят, что наоборот, меня ждали, а не её. Вот вы сейчас думаете, зачем мужик мучился всю жизнь? Развёлся бы и свою жизнь не портил. А я и хотел. А потом на детей тогда маленьких посмотрю, да подумаю, что они-то без меня-то как? Им-то тоже не сладко в скандалах жить, понятное дело, но и без отца я даже не представляю, как я без своих детей. Да и её жалко. Наверное, это болезнь какая-то? Но её в поликлинику не затащить. Только и слышно: я всех вас переживу! А, да что-там! Вот к вам пришёл. А зачем? Самого себя послушать? Знаете, а всё же легче стало. А то с детьми не поговорить, но как я могу с ними откровенничать? Это же их мать. Они и так всё сами понимают. А на работе, меня молчуном называют.
Не могу я так, как они. Во время обеденного перерыва так свободно о своих женщинах рассказывают. И ударить её, приструнить, как родня советует, тоже не могу. Руку на женщину поднять – это последнее дело. Наверное, всё-таки болезнь у Надюши какая-то. Знать бы, как лечить? Ну ладно! Спасибо вам, что выслушали. Знаете, не думал что так, но правда, вот высказался, и с плеч, словно гири упали. Ладно. Я побегу, а то вернусь не вовремя, рассерчает моя Надюша. Я ещё забегу к вам. Наверное.
Я посмотрела в окно на быстро удаляющегося от нашего подъезда мужчину. Неужели и правда ему помогла наша встреча? Я вспомнила, как однажды, давно, по настоянию мамы, я пошла на исповедь в церковь. После произведённых всех нужных процедур, батюшка, на вид мой ровесник, покрыв мою голову, попросил покаяться. Я, наверное, ещё не совсем осознавшая, в чём надо каяться: не воровала, не крала, не убивала, растерялась. В церкви было очень много людей. Некоторые женщины и бабушки выстроились вокруг батюшки и с интересом смотрели на нас.
– Ну, давай, не тяни, – подгонял меня церковник, такие же реплики послышались и от вокруг столпившихся людей.
– Сквернословишь? – нетерпеливо и громко сказал он и, не дождавшись моего ответа, продолжил так же громогласно, – мужу-то, небось, изменяешь?
Всё! Мне этого хватило надолго. Нехороший остался осадок на сердце, пока я не стала ходить, когда сердце требует, в другую церковь. И молюсь теперь тогда, когда в ней почти никого не бывает. Исповедуюсь перед иконами. Но сейчас такой наплыв верующих, что побыть с Богом наедине бывает очень сложно.
Как бы там не было, но раз человек сказал, что гиря невысказанности упала с его плеч, то задумка Ланкина сработала. А значит, на тортик к чаю я заработала.
***
Мы наслаждались чаем с «Киевским» тортом, когда в дверь квартиры кто-то начал требовательно звонить. По голосу вошедшего я узнала бывшего Ланкиного мужа Андрея.
– Ты что тут делаешь? – удивлённо спросил он её.
– Я здесь живу, – растерянно ответила Лана, – а ты что тут делаешь?
