Одиссея

Песнь двенадцатая

«Вскоре покинул корабль наш теченье реки ОкеанаИ по шумящим волнам широкодорожного моряПрибыл на остров Ээю, где рано родившейся ЭосДом, и площадки для танцев, и место, где солнце восходит.Там быстроходный корабль на прибрежный песок мы втащили,Вышли и сами на берег немолчно шумящего моряИ, в ожидании Эос божественной, спать улеглися.Рано рожденная встала из тьмы розоперстая Эос.Мы поднялися. Послал я товарищей к дому ЦирцеиТруп принести Ельпенора умершего к берегу моря.Дров нарубивши в лесу на самом высоком из мысов,Похоронили товарища мы с сокрушеньем и плачем.После того же как труп и оружие вместе сожгли мы,Холм насыпали мы и камень могильный воздвигли.Сверху же в холм тот могильный весло его прочное вбили.Так по порядку свершили мы все. От Цирцеи не скрылосьНаше прибытье из царства Аида. Она, нарядившись,Быстро пришла к нам. За нею служанки несли в изобильиХлеба и мяса, сосуды с пурпурным вином искрометным.Ставши меж нас в середине, богиня богинь нам сказала:– Дерзкие! В дом низошли вы Аида живыми! Два разаВам умереть! Остальные же все умирают однажды.Сядьте ж теперь за еду и вино распивайте, покудаДлится сегодняшний день. А завтра, лишь утро забрезжит,В путь отправляйтесь. Дорогу я вам покажу и подробноВсе объясню, чтоб коварство чье-либо, несущее беды,Не причинило беды вам какой на земле иль на море. –Так сказала. Ее мы послушались сердцем отважным.Целый день напролет до захода мы солнца сидели,Ели обильно мы мясо и сладким вином утешались.Солнце меж тем закатилось, и сумрак спустился на землю,Спутники спать улеглись вблизи корабельных причалов.За руку взявши, Цирцея меня на песок усадилаОт остальных вдалеке, легла и расспрашивать стала.Все подробно я стал ей рассказывать, как что случилось.После того мне словами сказала Цирцея царица:– Все это сделано так, как и нужно. Теперь же послушай,Что тебе я скажу и что тебе бог сам напомнит.Прежде всего ты сирен повстречаешь, которые пеньемВсех обольщают людей, какой бы ни встретился с ними.Кто, по незнанью приблизившись к ним, их голос услышит,Тот не вернется домой никогда. Ни супруга, ни детиНе побегут никогда ему с радостным криком навстречу.Звонкою песнью своею его очаруют сирены,Сидя на мягком лугу. Вокруг же огромные тлеютГруды костей человечьих, обтянутых сморщенной кожей.Мимо корабль твой гони. Залепи товарищам уши,Воск размягчив медосладкий, чтоб их ни один не услышалСпутник. А если ты сам пожелаешь, то можешь послушать.Пусть лишь товарищи, руки и ноги связав тебе крепко,Стоя привяжут концами тебя к основанию мачты,Чтоб наслаждаться ты мог, обеим внимая сиренам.Если ж ты станешь просить и себя развязать им прикажешь,Пусть они еще больше ремней на тебя намотают.После того как сирен товарищи сзади оставят,Дальше тебе ни за что говорить я не стану, какуюВыбрать дорогу тебе. Умом своим собственным долженЭто решить ты. А я расскажу об обеих дорогах.Встретишь на первой утесы высокие. Яро пред нимиВолны кипят синеглазой богини морской Амфитриты.Планктами эти утесы зовут всеблаженные боги.Мимо тех скал пролететь ни птицы не могут, ни такжеРобкие голуби – те, что амвросию Зевсу приносят.Гладкий утес одного между них каждый раз убивает.Тотчас, однако, отец заменяет убитого новым.Все корабли, к тем скалам подходившие, гибли с пловцами;Доски одни оставались от них и бездушные трупы,Гибельным вихрем огня и волною носимые в море.Скалы те миновал один лишь корабль мореходный,Славный повсюду Арго, от царя возвращаясь Эета.Так же б разбился мгновенно и он о высокие скалы,Не проведи его Гера, любившая сильно Язона.Два на дороге второй есть утеса. Один достигаетОстрой вершиною неба, вокруг нее тучи теснятсяЧерные. Прочь никогда не уходят они, у вершиныВоздух ни летом, ни осенью там не бывает прозрачным.Смертный не мог бы взойти на утес иль спуститься обратно.Даже когда двадцатью бы руками владел и ногами, –Так этот гладок утес, как будто отесанный кем-то.Мрачная есть в середине утеса большая пещера.Обращена она входом на мрак, на запад, к Эребу.Мимо нее ты направь свой корабль, Одиссей благородный.Даже сильнейший стрелок, с корабля нацелясь из лука,Полой пещеры не смог бы достигнуть своею стрелою.Страшно рычащая Сцилла в пещере скалы обитает.Как у щенка молодого, звучит ее голос. Сама же –Злобное чудище. Нет никого, кто б, ее увидавши,Радость почувствовал в сердце, – хоть если бы бог с ней столкнулсяНог двенадцать у Сциллы, и все они тонки и жидки.Длинных шесть извивается шей на плечах, а на шеяхПо голове ужасающей, в пасти у каждой в три рядаПолные черною смертью обильные, частые зубы.В логове полом она сидит половиною тела,Шесть же голов выдаются наружу над страшною бездной,Шарят по гладкой скале и рыбу под нею хватают.Тут – дельфины, морские собаки; хватают и большихЧудищ, каких в изобильи пасет у себя Амфитрита.Из мореходцев никто похвалиться не мог бы, что мимоОн с кораблем невредимо проехал: хватает по мужуКаждой она головой и в пещеру к себе увлекает.Там и другую скалу, Одиссей, ты увидишь, пониже,Близко от той. Отстоит от нее лишь на выстрел из лука.Дико растет на скале той смоковница с пышной листвою.Прямо под ней от Харибды божественной черные водыСтрашно бушуют. Три раза она их на дню поглощаетИ извергает три раза. Смотри же: когда поглощает –Не приближайся! Тебя тут не спас бы и сам Земледержец!К Сциллиной ближе держися скале и как можно скорееМимо корабль быстроходный гони. Несравненно ведь лучшеШесть людей с корабля потерять, чем всех их лишиться. –Так говорила. И я, отвечая Цирцее, промолвил:– Очень тебя я прошу, богиня, скажи мне всю правду:Если погибельной я избегну Харибды, могу лиСциллу я отразить, как хватать она спутников станет? –Так я сказал. И богиня богинь мне ответила тотчас:– О необузданный! Снова труды боевые и битвыВ мыслях твоих! Уступить и самим ты бессмертным не хочешь!Знай же: не смертное зло, а бессмертное Сцилла. Свирепа,Страшно сильна и дика. Сражение с ней невозможно.Силою тут не возьмешь. Одно лишь спасение в бегстве.Если там промедлишь, на бой снаряжаясь со Сциллой,Я боюсь, что снова она, на корабль ваш напавши,Выхватит каждой своей головою по новому мужу.Сколько есть силы гони, и притом воззови к Кратеиде,Матери Сциллы, ее породившей на пагубу смертным:Сциллу удержит она, чтоб вторично на вас не напала.После увидишь ты остров Тринакрию. Много пасетсяТам Гелиосовых жирных овец и коров тихоходных, –Семь овечьих прекраснейших стад и столько ж коровьих.По пятьдесят в каждом стаде голов. Они не плодятся,Не вымирают. Пасут их прекрасноволосые нимфы.Имя одной Фаэтуса, другой же Лампетия имя.Их Гелиос Гиперион с божественной прижил Неэрой.Выкормив их и родивши, почтенная мать их послалаЖить на Тринакрию остров, в большом от нее отдаленьи,Чтоб стерегли там отцовских овец и коров тихоходных.Если, о родине помня, ты рук на стада не наложишь,Все вы в Итаку вернетесь, хоть бедствий претерпите много.Если же тронешь стада, – и тебе предвещаю я гибельИ кораблям и товарищам всем. Ты хоть смерти избегнешь,Поздно вернешься домой, товарищей всех потерявши. –Так говорила. Пришла между тем златотронная Эос.Встала богиня богинь и в жилище свое удалилась.Быстро взойдя на корабль, товарищам всем приказал я,Следом взошедши за мной, развязать судовые причалы.Тотчас они на корабль поднялись, и к уключинам селиСледом один за другим, и ударили веслами море.Был вослед кораблю черноносому ветер попутный,Парус вздувающий, добрый товарищ, нам послан ЦирцеейВ косах прекрасных, богиней ужасною с речью людскою.Мачту поставив и снасти наладивши все, в корабле мыСели. Его направлял только ветер попутный да кормчий.Сердцем сильно крушась, к товарищам я обратился:– Не одному, не двоим только нужно, товарищи, знать нам,Что предсказала мне ночью Цирцея, богиня в богинях.Всем вам все расскажу я, чтоб знали вы, ждет ли нас гибельИли возможно еще ускользнуть нам от смерти и Керы.Прежде всего убеждала она, чтобы мы избегалиПенья чудесноголосых сирен и цветочного луга.Мне одному разрешила послушать. Однако должны выКрепко меня перед этим связать, чтоб стоял я на местеВозле подножия мачты, концы ж прикрепите к подножью.Если я стану просить и меня развязать прикажу вам,Больше тотчас же еще ремней на меня намотайте.Так, говоря по порядку, товарищам все рассказал я.Быстро несся наш прочный корабль, и вскоре пред намиОстров сирен показался – при ветре попутном мы плыли.Тут неожиданно ветер утих, неподвижною гладьюМоре простерлось вокруг: божество успокоило волны.Встали товарищи с мест, паруса корабля закатали,Бросили в трюм их, а сами, к уключинам сев на скамейки,Веслами стали взбивать на водной поверхности пену.Круг большой я достал пчелиного воска, на частиМелко нарезал и сильными стал разминать их руками.Быстро воск размягчился от силы, с какой его мял я,И от лучей Гелиоса владыки Гиперионида.Воском я всем по порядку товарищам уши замазал,Те же, скрутивши меня по рукам и ногам, привязалиСтоя к подножию мачты концами ременной веревки,Сами же, севши, седое ударили веслами море.На расстояньи, с какого уж крик человеческий слышен,Мчавшийся быстро корабль, возникший вблизи, не укрылсяОт поджидавших сирен. И громко запели сирены:– К нам, Одиссей многославный, великая гордость ахейцев!Останови свой корабль, чтоб пение наше послушать.Ибо никто в корабле своем нас без того не минует,Чтоб не послушать из уст наших льющихся сладостных песенИ не вернуться домой восхищенным и много узнавшим.Знаем все мы труды, которые в Трое пространнойВолей богов понесли аргивяне, равно как троянцы.Знаем и то, что на всей происходит земле жизнедарной, –Так голосами они прекрасными пели. И жадноМне захотелось их слушать. Себя развязать приказал я,Спутникам бровью мигнув. Но они гребли, наклонившись.А Перимед с Еврилохом немедленно с мест поднялися,Больше ремней на меня навязали и крепче скрутили.После того как сирены осталися сзади и большеНе было слышно ни голоса их, ни прекрасного пенья,Тотчас вынули воск товарищи, мне дорогие,Вмазанный мною им в уши, меня ж отпустили на волю.Только, однакоже, остров сирен мы покинули, тотчасПар и большую волну я увидел и грохот услышал.Спутники в ужас пришли, из рук их попадали весла.Весла, шипя, по теченью забились. На месте корабль нашСтал: уж не гнали его с краев заостренные весла.Я же пошел чрез корабль и товарищей, в ужас пришедших,Мягко стал ободрять, становясь возле каждого мужа:– Мы ли, друзья, не успели ко всяческим бедам привыкнуть!Право же, эта беда, что пред нами, нисколько не большеТой, когда нас циклоп в пещере насильственно запер,Но и оттуда искусство мое, мой разум и доблестьВывели вас. Так и эту беду вы потом вспомянете.Нынче ж давайте исполнимте дружно все то, что скажу я.Вы, при уключинах сидя, чрез волны глубокие моряВеслами дружно гребите. Быть может, Кронид-промыслительДаст нам уйти и спастись от опасности, нам здесь грозящей.Кормчий! Тебе же даю приказанье: все время, как будешьПравить рулем корабля, держи в уме своем вот что:Дальше корабль направляй от этой волны и от пара,Правь его к той вон высокой скале, чтоб сюда незаметноНаш не втянуло корабль и нас бы не вверг ты в несчастье. –Так говорил я. Послушались слов моих спутники тотчас.Им не сказал я о Сцилле, о бедствии неотвратимом:Весла они бы из рук упустили и, гресть переставши,Все бы внутри корабля чернобокого спрятались в страхе.О приказании тягостном том, что дала мне Цирцея, –Не облекаться в доспехи для боя, – совсем позабыл я.Славные быстро надевши доспехи и два длинноострыхВзявши копья, устремился на палубу я носовую.Ждал я, – оттуда должна появиться сначала пред намиГорная Сцилла, неся для товарищей наших несчастье.Но ничего я увидеть не мог, и глаза утомились,Пристально глядя все время на гору, покрытую мраком.Узким проливом мы плыли, и в сердце теснились стенанья;Сцилла с этого боку была, с другого Харибда,Страх наводя, поглощала соленую воду морскую.Воду когда извергала она, то вода клокотала,Словно в котле на огромном огне. И обильная пенаКверху взлетала, к вершинам обоих утесов. Когда жеСнова глотала Харибда соленую воду морскую,Вся открывалась пред нами кипящая внутренность. СкалыСтрашно звучали вокруг, внутри же земля открываласьС черным песком. И товарищей бледный охватывал ужас.Все мы, погибели близкой страшась, на Харибду глядели.В это-то время как раз в корабле моем выгнутом СциллаШесть схватила гребцов, наилучших руками и силой.Я, оглянувшись на быстрый корабль и товарищей милых,Только увидеть успел, как у поднятых в воздух мелькалиНоги и руки. Меня они с воплем ужасным на помощьЗвали, в последний уж раз называя по имени скорбно.Так же, как если рыбак на удочке длинной с уступаВ море с привязанным рогом быка лугового бросаетКорм, чтобы мелкую рыбу коварно поймать на приманку,И, извиваясь, она на крючке вылетает на сушу, –Так они бились, когда на скалу поднимала их Сцилла.Там же при входе в пещеру она начала пожирать их.С воплями в смертной тоске простирали ко мне они руки.Многое я претерпел, пути испытуя морские,Но никогда ничего не случалось мне видеть ужасней!После того как утесов и страшной Харибды и СциллыМы избежали, тотчас же за этим на остров прекрасныйБога мы прибыли. Много там было коров превосходных,Широколобых, и тучных овец Гелиоса-владыки.Издалека с корабля чернобокого в море открытомЯ уж услышал мычанье коров и овечье блеянье,Шедшее к нам из загонов. И пало внезапно мне в сердцеСлово слепого провидца Тиресия, фивского старца,Как и Цирцеи ээйской, которая строго велелаОстрова нам избегать Гелиоса, отрады для смертных.Сердцем сильно крушась, к товарищам я обратился:– Слушайте то, что скажу, хоть и так вы страдаете много.Я сообщить вам хочу приказанья Тиресия старца,Как и Цирцеи ээйской, которая строго велелаОстрова нам избегать Гелиоса, отрады для смертных.Там, говорили они, нас ужасное зло ожидает.Мимо поэтому черный корабль наш, друзья, направляйте! –Так я сказал. И разбилось у спутников милое сердце.Тотчас мне Еврилох ответил погибельной речью:– Крепок же ты, Одиссей! Велика твоя сила! Не знаютЧлены усталости. Право, как будто ты весь из железа!Нам, истомленным трудом и бессонницей, ты запрещаешьВыйти на сушу, чтоб там, на острове, морем объятом,Вкусный ужин себе наконец мы могли приготовить.Нет, ты на остров пустить нас не хочешь, а хочешь заставитьБыстро пришедшею ночью блуждать по туманному морю.Ведь из ночей-то всегда и родятся опасные ветры,Гибель судов. Ну, избегнет ли кто-либо смерти грозящей,Если на нас в темноте неожиданно вихрем ударитНот или буйный Зефир, которые всех наиболеБыстрые губят суда даже против желанья бессмертных?Лучше теперь покоримся велению сумрачной ночи,На берег выйдем и ужин вблизи корабля приготовим.Завтра же снова с зарею в широкое пустимся море. –Так сказал Еврилох. И с ним согласились другие.Стало мне ясно тогда, что беду божество нам готовит.Голос повысив, ему я слова окрыленные молвил:– Я, Еврилох, здесь один. Вы меня принуждаете силой!Вот что, однако: великой мне клятвою все поклянитесь,Что, если стадо коров иль большую овечью отаруМы повстречаем, никто святотатной рукой не посмеетХоть бы единой коснуться овцы иль коровы: спокойноПищу вы можете есть, какой нас Цирцея снабдила. –Так я сказал. И тотчас же они поклялись, как велел я.После того как они поклялись и окончили клятву,Прочный корабль свой ввели мы в залив, окруженный скалами,Около сладкой воды. С корабля мы спустились на берег.Спутники начали ужин со знанием дела готовить.После того как желанье питья и еды утолили,Вспомнив, оплакивать стали товарищей милых, которыхВдруг сорвала с корабля и съела свирепая Сцилла.Вскоре на плакавших спутников сон ниспустился глубокий.Ночи была уж последняя треть, и созвездья склонились.Тучи сбирающий Зевс неожиданно ветер свирепыйС вихрем неслыханным поднял и скрыл под густейшим туманомСушу и море. И ночь ниспустилася с неба на землю.Рано рожденная вышла из тьмы розоперстая Эос.Судно извлекши, его мы втащили под своды пещеры,Где собирались для плясок прекрасных бессмертные нимфы.Всех я тогда на собранье созвал и вот что сказал им:– Есть, друзья, и еда и питье в корабле нашем быстром.Трогать не станем же этих коров, чтоб беды не случилось,Ибо все эти коровы и овцы – стада Гелиоса,Страшного бога, который все видит на свете, все слышит. –Так говорил я. И духом отважным они подчинились.Целый месяц свирепствовал Нот, непрерывно бушуя.Не было ветров в тот месяц других, кроме Евра и Нота.Спутники в хлебе и в красном вине не нуждались вначалеИ не касались коров, хоть и очень их к мясу тянуло.Вскоре, однакоже, все в корабле истощились запасы.Стали товарищи волей-неволей ходить на охоту.Начали птицу ловить и все, что до рук доходило;Рыбу ловили крючками: терзал жесточайший их голод.Как-то пошел я от моря на остров богам помолиться,Чтобы из них кто-нибудь явил нам дорогу к возврату.После того как порядком от спутников я удалился,Вымывши руки и место, от ветров закрытое, выбрав,Всем я молитву вознес бессмертным богам олимпийским.После того они сладостный сон мне излили на веки.Злое тогда Еврилох предложенье товарищам сделал:– Слушайте, что я скажу, хоть и так вы страдаете много,Всякие смерти, конечно, ужасны для смертных бессчастных,Все же печальней всего – голодною смертью погибнуть.Выберем лучших коров в Гелиосовом стаде и в жертвуЗдесь принесем их бессмертным, владеющим небом широким.Если ж обратно вернемся в Итаку, в родимую землю,Гипериону мы там Гелиосу немедля воздвигнемХрам богатейший и много в него драгоценностей вложим.Если ж, на нас рассердясь за коров пряморогих, корабль нашОн погубить пожелает с согласия прочих бессмертных, –Лучше согласен я сразу погибнуть, волны наглотавшись,Нежели мучиться долго на острове этом пустынном. –Так сказал Еврилох. И товарищи с ним согласились.Выбрав коров наилучших, они их пригнали из стада.Было оно недалеко. Паслось возле самого суднаШироколобых коров тихоходных прекрасное стадо.Их обступили они и стали бессмертным молиться,Гладких листьев нарвавши на дубе высоковершинном:Белого в судне у них ячменя не имелось уж больше.После, когда помолились, – зарезали, кожу содрали,Бедра немедля отсекли, обрезанным жиром в два слояИх обернули и мясо сложили на них остальное.Но, не имея вина. чтоб полить им горящие жертвы,Просто водой окропили и начали потрохи жарить.После, как бедра сожгли и отведали потрохов жертвы;Прочее все, разделив на куски, наткнули на прутья.В это-то время от век моих сладостный сон удалился.Быстро направился я к кораблю и к шумящему морю.От корабля двоехвостого был я совсем уже близко.Вдруг я почувствовал запах горячий шипящего жира.Вырвался стон у меня, и громко воззвал я к бессмертным:– Зевс, наш родитель, и все вы, блаженные, вечные боги!В гибельный сон вы меня для огромной беды погрузили!Спутники страшное дело надумали, здесь оставаясь! –Длинноодеждная дева Лампетия вмиг к ГелиосуС вестью пришла, что коровы его перерезаны нами.Сердцем разгневался он и так обратился к бессмертным:– Зевс, наш родитель, и все вы, блаженные, вечные боги!Кары прошу для людей Одиссея, Лаэртова сына!Дерзко они умертвили коров, на которых с такоюРадостью я любовался, – вступал ли на звездное небоИли спускался с него, к земле направляясь обратно.Если же им за коров соответственной кары не будет,В царство Аида сойду я и буду светить для умерших! –Зевс, собирающий тучи, ему отвечая, промолвил:– Нет, Гелиос, продолжай освещать для богов всеблаженных,Как и для смертнорожденных людей, жизнедарную землю.Быстрый корабль Одиссея слепящею молнией скороВдребезги я разобью посреди винно-чермного моря. –Это я все от Калипсо прекрасноволосой услышал,Ей же вожатый Гермес сообщил, как она мне сказала.После того как спустился назад к кораблю я и к морю,К каждому спутнику стал подходить я, браня их, но средстваМы никакого найти не могли: уж погибли коровы.Знаменье следом за этим послали товарищам боги:Ползали шкуры, мычало на вертелах, словно живое,Мясо – и то, что сырым еще было, и что уж поспело.Шесть после этого дней товарищи, мне дорогие,Ели быков Гелиоса, беря наилучших из стада.День седьмой ниспослал собирающий тучи Кронион,И прекратился тогда бушевавший неистово ветер.Быстро взойдя на корабль, мы пустились в широкое море,Мачту поднявши и белый на мачте расправивши парус.После того как мы остров оставили сзади и большеНе было видно земли никакой, а лишь небо да море,Черную тучу внезапно Кронид распростер молневержецНад кораблем нашим полым. И море под ней потемнело.Очень недолгое время корабль наш бежал. Завывая,Западный ветер внезапно на нас налетел ураганом.Силою вихря порвал он канаты, державшие мачту,Оба! И мачта упала назад. Повалилися снастиВ трюм, залитый водой. На корме корабельная мачтаКормчего в голову с маху ударила, вдребезги костиЧерепа все раздробила. И он, водолазу подобный,С палубы в воду нырнул, и дух его кости оставил.Бешено Зевс загремел и молнию бросил в корабль наш.Молнией Зевса сраженный, в волнах наш корабль закрутился.В воздухе серой запахло. Попадали спутники в море.Словно вороны, вокруг корабля они стаей носилисьВ бурных волнах. Божество возвращенья домой их лишило.По кораблю я метался, покамест дощатой обшивкиС киля волны не сбили и остова прочь не умчали.Вместе же с килем и мачту упавшую; следом за мачтойДлинный ременный канат из кожи воловьей тянулся.Накрепко мачту и киль ремнем привязал я друг к другу,Их обхватил, и помчал по волнам меня гибельный ветер.Вдруг прекратился Зефир, надо мной ураганом шумевший.Нот, появившийся вскоре, поверг меня в ужас и горе,Как бы к погибельной он не погнал меня снова Харибде.Целую ночь по волнам я носился. С восходом же солнцаСциллы утес и Харибду я вновь увидал пред собою.Воду соленую моря Харибда как раз поглощала.Вверх тогда я к высокой смоковнице прыгнул из моря,Ствол охватил и прильнул, как летучая мышь. И не мог яНи опереться ногами о землю, ни выше подняться:Корни были глубоко внизу, а ветки высоко;Длинные, частые, тенью они покрывали Харибду.Крепко держался я там и ждал, чтоб Харибда обратноМачту и киль изрыгнула. Они наконец появились, –Поздно: когда на собраньи судья, разрешивший уж многоТяжеб меж граждан, встает, чтоб отправиться ужинать в дом свой, –В это лишь время опять из Харибды явилися бревна.Выпустил ствол я из рук и из ног и обрушился прямоВ кипень бушующих волн вблизи от извергнутых бревен.Влез я на бревна и начал руками, как веслами, править.Сцилле ж меня не позволил родитель бессмертных и смертныхВ море заметить: иначе я там бы погиб неизбежно.Девять носился я дней. На десятый к Огигии богиНочью пригнали меня. Обитает там нимфа КалипсоВ косах прекрасных, богиня ужасная с речью людскою.Холила нимфа меня и любила. Но что мне про этоВам говорить? Ведь вчера уж об этом о всем рассказал яВ доме тебе и прекрасной супруге твоей. НеприятноСнова подробно о том говорить, что уж сказано было».

Песнь тринадцатая

Так сказал Одиссей. И долго царило молчанье.Были охвачены все восхищеньем в тенистом чертоге.Снова тогда Алкиной, отвечая, сказал Одиссею:«Раз, Одиссей благородный, приехал ты в меднопорожныйДом наш высокий, – к себе, я уверен, без новых скитанийТы уж вернешься, какие б страданья ни вытерпел раньше.К вам же, старейшины, я обращаюсь с таким предложеньем,К вам, что в чертоге моем почетным вином искрометнымДух услаждаете свой и прекрасным внимаете песням:Платье для гостя в сундук полированный сложено, такжеЗолото в тонких издельях и все остальные подарки,Что поднесли ему вы, советчики славных феаков.Вот что: дадим-ка еще по большому треножнику каждыйИ по котлу. А себя наградим за убытки богатымСбором с народа: столь щедро дарить одному не по силам».Так сказал Алкиной, и понравилось всем предложенье.Встали они и для сна по жилищам своим разошлися.Только, однако, явилась из тьмы розоперстая Эос,С крепкою утварью медной они к кораблю поспешили.Стала корабль обходить Алкиноя священная сила.Сам под скамейками все разместил он подарки феаков,Чтоб не мешали гребцам, когда они в весла ударят.Те, к Алкиною придя, приступили к роскошному пиру.В жертву быка принесла Алкиноя священная сила.Туч собирателю Зевсу Крониду, владыке над всеми,Бедра сожгли, а потом за пир богатейший уселисьИ наслаждались. Певец же божественный пел под формингу, –Чтимый всеми людьми Демодок. Но голову частоЦарь Одиссей обращал к лучезарному солнцу – к закатуМыслью его торопя; уж очень желал он уехать.Так же, как жадно мечтает об ужине пахарь, которыйПлугом весь день целину поднимал на волнах винноцветных;С радостным сердцем он видит, что солнце спустилось на землю,Что уже время на ужин брести ему шагом усталым.Так наконец, Одиссею на радость, спустилося солнце.Веслолюбивым мужам феакийским тотчас же сказал он,Больше всего обращаясь со словом своим к Алкиною:«Царь Алкиной, между всех феакийских мужей наилучший!В путь снарядите меня, сотворив возлиянье бессмертным,Сами ж – прощайте! Тут все совершается так, как желалоСердце мое, – и отъезд и дары дорогие. Пускай ихБлагословят Ураниды бессмертные! Пусть безупречнойДома жену я найду, здоровыми – всех дорогих мне!Вы же на радость законным супругам и детям любимымЗдесь оставайтесь! Пускай всевозможные блага пошлют вамБоги, и пусть никакой с народом беды не случится!»Слово одобрив его, согласилися все, что в отчизнуДолжно его переслать, ибо все справедливо сказал он.Молвила вестнику после того Алкиноева сила:«Воду с вином, Понтоной, в кратере смешай и сейчас жеЧашами всех обнеси, чтобы, Зевсу-отцу помолившись,Гостя отправили мы в отчизну его дорогую».И замешал Понтоной вина медосладкого тотчас,Каждому чашу поднес, и все совершать возлияньяСтали бессмертным богам, владеющим небом широким, –Сидя в креслах своих. Поднялся Одиссей богоравныйС места, Арете вручил двоеручную чашу, потом жеГолос повысил и ей слова окрыленные молвил:«Радуйся духом, царица, все время, пока не наступятСтарость и смерть, неизбежно ко всем приходящие людям.Я отправлюсь к себе. А ты в этом доме высокомБудь счастлива детьми, народом, царем Алкиноем!»Так сказавши, ступил чрез порог Одиссей богоравный,Вестника в помощь ему Алкиноева сила послала,Чтоб Одиссея провел к кораблю и к берегу моря.Женщин-рабынь с Одиссеем послала царица Арета.Первой нести она вымытый плащ и хитон поручила,Прочный сундук превосходной работы тащила другая,Третья хлебы несла с вином искрометным. Когда жеВсе подошли к кораблю и к прибоем шумящему морю,Приняли тотчас гребцы принесенные вещи, сложилиВсе их внутри корабля – и питье и дорожную пищу.Для Одиссея ж они на корме на палубе гладкойПолого их корабля простыню и ковер расстелили,Чтоб ему спать непробудно. Взошел на корабль он, улегсяМолча. Они же попарно в порядке к уключинам селиИ отвязали канат от камня с дырой просверленной.И наклонились гребцы и ударили веслами море.Сон освежающий тут упал Одиссею на веки,Сладкий сон, непробудный, ближайше со смертию сходный.Как четверня жеребцов в колеснице под градом ударов,Им непрерывно бичом наносимых, широкой равнинойБешено мчится вперед, высоко над землей поднимаясь,Так поднимался и нос корабля, назади ж, за кормою,Громко шипела, кипя, волна многошумного моря.Прямо вперед уносился корабль. И угнаться не смог быДаже и сокол за ним, быстрейшая птица меж всеми.Быстро мчался корабль, морскую волну рассекая,Мужа везя, по уму сравнимого только с богами.Много в сердце страданий пришлось перенесть ему раньшеВ битвах жестоких с мужами, в волнах разъяренного моря.Тихо спал он теперь, забыв о минувших страданьях.Вышла на небо ночное звезда светозарная, людямБлизость пришествия рано рожденной зари возвещая.К острову тут подошел быстролетный корабль мореходный.Есть в итакийской стране залив один превосходныйСтарца морского Форкина. У входа его выдаютсяДва обрывистых мыса, отлого спускаясь к заливу.Мысы залив защищают снаружи от поднятых бурейЯростных волн. И корабль крепкопалубный, с моря зашедшиВ этот залив на стоянку, без привязи всякой стоит в нем.Где заливу конец, длиннолистая есть там олива.Возле оливы – пещера прелестная, полная мрака.В ней – святилище нимф; наядами их называют.Много находится в этой пещере амфор и кратеровКаменных. Пчелы туда запасы свои собирают.Много и каменных длинных станков, на которых наядыТкут одеянья прекрасные цвета морского пурпура.Вечно журчит там вода ключевая. В пещере два входа:Людям один только вход, обращенный на север, доступен.Вход, обращенный на юг, – для бессмертных богов. И дорогойЭтою люди не ходят, она для богов лишь открыта.Все наперед это знавши, в залив они въехали. БыстроДо половины взбежал на сушу корабль их с разбега:Руки могучих гребцов корабль этот веслами гнали.Только что врезался в берег корабль их, сработанный прочно,С палубы прежде всего они Одиссея поднялиВместе с блестящим ковром, с простыней, на которых лежал он,И на прибрежный песок покоренного сном положили.После достали богатства, какие ему чрез посредствоВысокодушной Афины феаки преславные дали.Все их сложили они у подножья тенистой оливы,Прочь от дороги, чтоб как-нибудь кто из людей проходящихРаньше, чем сам Одиссей пробудился, вреда не принес бы.Сами же тотчас отплыли домой. Но Земли КолебательНе позабыл об угрозах, которыми он ОдиссеюРаньше грозил. Обратился он к Зевсу, чтоб дело решил он:«Зевс, наш родитель! Теперь никакой меж бессмертных богов мнеЧести не будет, когда уже смертные люди, феаки,Не почитают меня, от меня же ведущие род свой!Вот, например, с Одиссеем: я ждал, что домой он вернетсяЛишь после множества бед. Возвращенья его не лишал яВовсе: его ты ему обещал и кивнул головою.Эти ж на быстром судне отвезли его, спящего, моремИ на Итаке ссадили, без счета даров надававши,Вдоволь золота, меди и тканой прекрасной одежды, –Столько, сколько б наверно привезть он не мог и из Трои,Если б домой со своею он долей добычи вернулся».Зевс, собирающий тучи, ему отвечая, промолвил:«Что говоришь ты, Земли Колебатель широкодержавный!Очень тебя почитают бессмертные. Да и возможно льНе почитать одного из старейших богов и знатнейших?Если ж тебя человек оскорбит, то настолько ничтожныСилы его пред тобой, что всегда ты отмстить ему сможешь.Действуй теперь как желаешь и как тебе сердцем хотелось».Тотчас ответил ему Посейдон, сотрясающий землю:«Все бы тотчас, Чернооблачный, сделал я так, как сказал ты,Только я гнева боюсь твоего, я его избегаю.Ну, а теперь я намерен прекрасный корабль феакийский,В край свой обратно идущий по мглисто-туманному морю,В щепы разбить, чтоб они наконец перестали в отчизнуСтранников всех развозить. А город горой окружу им».Зевс, собирающий тучи, ему возражая, промолвил:«Вот как, по-моему, было б, мой милый, всего наилучше:Только что в городе люди, на море взглянувши, заметятБыстро бегущий корабль, преврати его в камень близ суши,Вид корабля сохранив, чтоб в большое пришли изумленьеГраждане. Города ж им горой окружать бы не нужно».Это когда услыхал Посейдон, сотрясающий землю,В Схерию, где обитал феакийский народ, устремился.Там он ждал. Подходил уже близко корабль мореходный,Быстро плывя. Подошел к нему близко Земли Колебатель,Сделал скалою его и в дно ее втиснул морское,Крепко ударив ладонью. И после того удалился.Между собою в большом удивленьи вели разговорыСлавные дети морей, длинновеслые мужи феаки.Так не один говорил, взглянув на сидевшего рядом:«Боги! Да кто ж там корабль быстролетный, бегущий в отчизну,Вдруг удержал среди моря, когда уже весь был он виден?»Так не один говорил. И не знали, как все случилось.С речью к ним Алкиной обратился и вот что промолвил:«Горе нам! Нынче сбывается все, что отец мой когда-тоМне предсказал! Говорил он: сердит на феаков жестокоБог Посейдон, что домой невредимыми всех мы развозим.Будет день, утверждал он, когда феакийский корабль нашПри возвращеньи обратно по мглисто-туманному морюБог разобьет и высокой горою наш город окружит.Так говорил мне старик. И теперь все сбывается это.Вот что: давайте исполнимте дружно все то, что скажу я:Если отныне какой-нибудь смертный в наш город приедет,Больше не будем его домой отправлять. Посейдону жВ жертву двенадцать отборных быков принесем, и, быть может,Сжалится он, не окружит нам города длинной горою».Так говорил он. И в страхе быков они стали готовить.Так земных сотрясателю недр, Посейдону-владыке,Жарко молились вожди и советчики славных феаков,Стоя вокруг алтаря. Одиссей пробудился лежащимВ крае отцовском своем. Совершенно его не узнал он,Ибо давно уж там не был. Притом же окрестность покрылаМглою туманной Паллада Афина, чтоб не был и сам онУзнан никем, чтоб успела ему все сказать по порядку,Чтоб не узнали его ни жена, ни друзья, ни из гражданКто-либо прежде, чем он женихам не отмстит за бесстыдство.Вот потому и другим показалося все Одиссею, –Все: и тропинки в горах и глади спокойных заливов,Темные главы деревьев густых и высокие скалы.Быстро вскочил он, стоял и глядел на родимую землю.После того зарыдал, руками по бедрам ударилИ обратился к себе, неудержным охваченный страхом:«Горе! В какую страну, к каким это людям попал я?К диким ли, духом надменным и знать не желающим правды,Или же к гостеприимным и с богобоязненным сердцем?Все сокровища эти – куда отнести их? Куда тутСам я попал? Отчего не остался я там, у феаков!Я б как молящий прибегнуть к кому-нибудь мог и из прочихМощных царей, кто б меня полюбил и в отчизну отправил.Тут же – не знаю, куда это спрятать? А если на местеВсе здесь оставлю, боюсь, чтоб не стало добычей другого.Горе! Как вижу, не так справедливы, не так уж разумныБыли со мною вожди и советчики славных феаков!В землю другую меня отвезли! Обещались на островИздали видный Итаку отвезть, и нарушили слово.Да покарает их Зевс, покровитель молящих, которыйЗорко следит за людьми и всем погрешившим отмщает!Дай-ка, однако, взгляну на богатства свои, подсчитаю, –Не увезли ли чего в своем корабле они полом?»Так он сказал и считать тазы и треножники начал,Золото в тонких издельях, прекрасные тканые платья.В целости все оказалось. В жестокой тоске по отчизнеСтал он бродить по песку близ немолчно шумящего моря,Скорбью безмерной крушась. Подошла к нему близко Афина,Юноши образ приняв, овечье пасущего стадо,Нежного видом, какими бывают властителей дети.Плащ двойной на плечах ее был превосходной работы;Было копье у нее, в сандальях блестящие ноги.Радость при виде ее взяла Одиссея, НавстречуДеве пошел он и громко слова окрыленные молвил:«В местности этой, о друг, с тобой повстречался я с первым.Здравствуй! Прошу я тебя, не прими меня с сердцем недобрым,Но сбереги мне вот это, спаси и меня. Я как богуЖарко молюся тебе и к коленям твоим припадаю.Также и вот что скажи мне вполне откровенно, чтоб знал я:Что за земля? Что за край? Что за люди его населяют?Остров ли это какой-нибудь, издали видный, иль в мореМысом далеко врезается здесь материк плодородный?»Так отвечала ему совоокая дева Афина:«Глуп же ты, странник, иль очень пришел к нам сюда издалека,Если расспрашивать вздумал об этой земле. Не совсем ужТак неизвестна она. Ее очень многие знаютКак среди тех, кто лицом к заре обитает и к солнцу,Так и средь тех, кто живет назади, к туманам и мраку.Сильно скалиста она, в повозке на ней не проедешь,Но не совсем уж бедна, хоть пространством не очень обширна.Вволю хлеба на ней, и вволю вина там родится,Ибо дожди выпадают нередко и росы обильны.Пастбищ много прекрасных для коз и коров. И леса естьВсякого рода. И много на ней водопадов богатых.Имя Итаки, о странник, достигло наверно и Трои, –А ведь она от ахейской земли, как я слышал, не близко».Так сказала. И в радость пришел Одиссей многостойкий.Рад он был, что отчизна пред ним, как ему сообщилаЗевса эгидодержавного дочь, Паллада Афина.Громко к ней со словами крылатыми он обратился,Правды, однакоже, ей не сказал, удержал в себе слово –Хитрости много всегда таилось в груди Одиссея:«Слышал я об Итаке уж в Крите пространном, далекоЗа морем. Нынче ж и сам я пределов Итаки достигнул,Эти богатства забравши. Оставивши столько же детям,Я убежал, умертвив быстроногого там Орсилоха,Идоменеева сына, на Крите широкопространномВсех трудящихся тяжко людей побеждавшего в беге, –Из-за того, что отнять у меня все богатства хотел он,В Трое добытые, ради которых так много страдал яВ битвах жестоких с мужами, в волнах разъяренного моря;Из-за того, что отцу я его не хотел подчиниться,В Трое служа у него, а отряд свой отдельный составил.Медью его я убил, когда возвращался он с поля,Возле дороги устроив с товарищем верным засаду.Ночь непроглядная небо тогда покрывала, никто насВидеть не мог из людей, и тайно свершилось убийство.Все же, как только его я убил заостренною медью,К славным тотчас финикийцам бежал на корабль я и с просьбойК ним обратился, добычу богатую в дар предложивши.Я попросил, на корабль меня взявши, отвезть или в Пилос,Или в Элиду, божественный край многославных эпейцев;Сила ветра, однако, от этих краев их отбила –Против желания их: они обмануть не хотели.Сбившись с дороги, сюда мы приехали позднею ночью.В бухту с трудом мы на веслах корабль свой ввели, и, хоть былиГолодны все, но никто об ужине даже не вспомнил.Так, сойдя с корабля, близ него на песок и легли мы.Сильно устал я, и сладостный сон на меня ниспустился.А финикийцы богатства мои с корабля отгрузилиИ на песок их сложили близ места того, где лежал я,Сами ж в Сидонию, край хорошо населенный, отплыли.На берегу я остался один с растерзанным сердцем».Так говорил он. В ответ улыбнулась богиня АфинаИ Одиссея рукою погладила, образ принявшиСтройной, прекрасной жены, искусной в прекрасных работах.Громко со словом она окрыленным к нему обратилась:«Был бы весьма вороват и лукав, кто с тобой состязатьсяМог бы в хитростях всяких; то было бы трудно и богу.Вечно все тот же: хитрец, ненасытный в коварствах! УжелиДаже в родной очутившись земле, прекратить ты не можешьЛживых речей и обманов, любимых тобою сызмальства?Но говорить перестанем об этом. Ведь оба с тобоюМы превосходно умеем хитрить. И в речах и на делеВсех превосходишь ты смертных; а я между всеми богамиХитростью славлюсь и острым умом. Ужель не узнал тыДочери Зевса, Паллады Афины? Всегда ведь с тобоюРядом стою я во всяких трудах и тебя охраняю.Я же и сделала так, что понравился всем ты феакам.Нынче сюда я пришла, чтоб с тобой о дальнейшем подуматьИ чтоб сокровища спрятать, какие тебе на дорогуСлавные дали феаки по мысли моей и совету,Также чтоб знал ты, какие судьба тебе беды готовитВ доме твоем. Все должен ты вытерпеть, хочешь, не хочешь.Не проболтайся, однако, смотри, никому ни из женщин,Ни из мужчин, что домой из скитаний ты прибыл. Все мукиМолча неси, подчиняясь насильям людей обнаглевших».Так Афине в ответ сказал Одиссей многоумный:«Трудно, богиня, тебя узнать человеку при встрече,Как бы он опытен ни был: со всяким сходна ты бываешь.Это крепко я помню, что ты мне была благосклоннаРаньше, когда мы, ахейцев сыны, воевали под Троей.После того же как город высокий Приама мы взяли,Морем домой как отплыли и бог всех ахейцев рассеял,Больше тебя я не видел, Кронидова дочь, не заметил,Чтоб, на корабль мой взойдя, ты меня от беды защитила.С сердцем разбитым в груди я долго скитался, покудаБоги меня наконец от напастей решили избавить.Только когда очутился я в крае богатом феаков,Ты ободрила меня и в город сама проводила.Нынче ж во имя отца твоего умоляю; не верюЯ, чтобы вправду в Итаку я прибыл; в другой здесь какой-тоЯ нахожуся стране, а ты надо мной посмеятьсяТолько хотела, мне это сказав, чтоб меня одурачить!Вправду ль, скажи мне, я в землю родную к себе возвратился?»Так отвечала ему совоокая дева Афина:«Дух в груди у тебя всегда, Одиссей, одинаков.Вот почему и не в силах я бросить тебя, несчастливца.Ты осторожен, умен, не теряешь присутствия духа.С радостью всякий другой человек, воротившись из долгихСтранствий, домой поспешил бы, чтоб видеть детей и супругу.Ты же стремишься скорей обо всех расспросить и разведать.Прежде жену испытать ты желаешь, которая стойкоИ доме тебя ожидает. В печали, в слезах непрерывныхДолгие дни она там и бессонные ночи проводит.Что ж до меня, то сомнения я никогда не имела,Знала, что сам ты вернешься, хоть спутников всех потеряешь,Но не хотелося мне с Посейдоном-владыкой бороться,Дядею мне по отцу. К тебе он пылает жестокимГневом, злобясь на то, что сына его ослепил ты.Дай же тебе покажу я Итаку, чтоб ты убедился.Это вот старца морского Форкина залив пред тобою.Там, где кончается он, длиннолистую видишь оливу?Возле оливы – пещера прелестная, полная мрака.Там святилище нимф; наядами их называют.В этой просторной пещере со сводом высоким нередкоНимфам ты приносил гекатомбы отборные в жертву.Это вот – Нерит-гора, одетая лесом дремучим».Разогнала тут богиня туман. Открылась окрестность.В радость пришел Одиссей многостойкий, когда вдруг увиделКрай свой родной. Поцелуем припал он к земле жизнедарной,Поднял руки потом и начал молиться наядам:«Зевсовы дочери, нимфы наяды, я вас никогда ужБольше увидеть не думал! Приветствую вас я молитвойРадостной! Будем мы вам и дары приносить, как бывало,Если добычница Зевсова дочь благосклонно допустит,Чтобы остался я жив и чтоб сын мой возлюбленный вырос».Снова сказала ему совоокая дева Афина:«Не беспокойся! Теперь не о том ты заботиться должен.Нужно сейчас же, теперь, в углубленьи чудесной пещерыВсе сокровища спрятать, чтоб в целости там оставались.Сами ж подумаем, как бы получше нам действовать дальше».Так сказала богиня и в мрак углубилась пещеры,Ощупью в ней закоулки ища. Одиссей же ко входуЗолото стал подносить и прочную медную утварь,Платья богатые – все, что ему подарили феаки.Тщательно их уложила и вход заградила скалоюДочь эгидодержавного Зевса, Паллада Афина.Сели оба они у подножья священной оливы,Стали обдумывать, как погубить женихов обнаглевших.Первою речь начала совоокая дева Афина:«Богорожденный герой Лаэртид, Одиссей многохитрый!Как укротить женихов тебе этих бесстыдных, подумай.Держатся в доме твоем уж три года они господами,Сватаясь к равной богам Пенелопе и выкуп давая.Та, все время тебя дожидаясь в глубокой печали,Всем надежду дает, обещается каждому порознь,Вести ему посылает, в уме же желает иное».Так богине в ответ сказал Одиссей многоумный:«Вот оно как! Предстояло и мне, значит, дома погибнуть,Злую такую же участь приняв, как Атрид Агамемнон,Если б всего наперед, богиня, ты мне не сказала.Дай же мне мудрый совет, чтоб ведал я, как отомстить им.Стой сама близ меня и дерзкую смелость внуши мне,Как и в то время, когда разрушали твердыню мы Трои.Если б ты мне и теперь, Совоокая, так помогала,Я с тридцатью бы мужами в сраженье вступил в одиночку, –Вместе с тобою, богиня, с твоей благосклонной подмогой».Так отвечала ему совоокая дева Афина:«Нет, не оставлю тебя и тебя не забуду, как толькоВремя наступит нам дело начать. Не один, полагаю,Из женихов, достоянье твое поедающих в доме,Кровью своею и мозгом обрызжет широкую землю.Дай-ка, однако, я сделаю так, чтоб тебя не узнали.Сморщу прекрасную кожу твою на членах упругих,Череп от русых волос обнажу и рубищем беднымПлечи покрою, чтоб всякий глядел на тебя с отвращеньем.Мутными станут глаза, такие прекрасные прежде,Чтобы противным на вид ты всем женихам показался,Как и оставленным дома тобою супруге и сыну.Сам же ты прежде всего к свинопасу отправься, которыйВаших свиней стережет. Он привержен тебе неизменно.Любит дитя он твое, Пенелопу разумную любит.Возле свиней ты его и найдешь. А пасется их стадоПодле Вороньей горы, вблизи родника Аретусы.Воду черную там они пьют и едят в изобильиЖелуди дуба и все, от чего у них жир нарастает.Там ты останься. Подсев, расспроси обо всем свинопаса,Я же в Спарту, в город прекраснейших женщин, отправлюсь,Чтоб Телемаха позвать, который к царю МенелаюВ Лакедемон, хоровыми площадками славный, поехалВести собрать о тебе, – существуешь ты где-нибудь, нет ли».И, отвечая богине, сказал Одиссей многоумный:«Зная всю правду, зачем же ее ты ему не сказала?Не для того ль, чтоб и он натерпелся страданий, скитаясьПо беспокойному морю, добро ж его ели другие?»Снова сказала ему совоокая дева Афина:«Пусть чрезмерно тебя забота о нем не тревожит,Я ведь сама провожала его, чтобы добрую славуЭтой поездкой добыл он. Без всяких лишений, спокойноВ доме Атрида сидит он и все в изобильи имеет.Юноши, правда, его стерегут в корабле чернобоком,Злую погибель готовя ему на возвратной дороге.Но ничего не случится такого. Земля в себя раньшеМногих возьмет женихов, что богатства твои поедают».Так сказав, к Одиссею жезлом прикоснулась Афина.Сморщилась тотчас на членах упругих прекрасная кожа,Череп от русых волос обнажился; и все его телоСделалось сразу таким, как у самого дряхлого старца.Мутными стали глаза, такие прекрасные прежде.Тело рубищем скверным одела его и хитоном –Грязным, рваным, насквозь прокоптившимся дымом вонючим.Плечи покрыла большою облезлою шкурой оленьей.Палку в руки дала Одиссею и жалкую сумку,Всю в заплатах, в дырах, и перевязь к ней из веревки.Так сговорившись, они разошлися. Афина в прекрасныйЛакедемон понеслась, чтоб вернуть Одиссеева сына.