Одиссея

Песнь двадцатая вторая

Сбросил с тела тогда Одиссей многоумный лохмотья,С гладким луком в руках и с колчаном, набитым стрелами,Быстро вскочил на высокий порог, пред ногами на землюВысыпал острые стрелы и так к женихам обратился:«Ну, состязаньям «совсем безопасным» конец! ВыбираюЦель я, в какую доселе никто не стрелял. Посмотрю-ка,Даст ли мне славу добыть Аполлон, попаду ль, куда мечу!»Так сказав, в Антиноя нацелился горькой стрелою.Тот в это время как раз поднять золотой собиралсяКубок двуухий; его меж руками он двигал, готовясьПить вино из него. Помышления даже о смертиОн не имел. Да и кто из обедавших мог бы подумать,Чтобы один человек, как могуч бы он ни был, такомуМножеству мог принести погибель и черную Керу?В горло нацелясь, стрелой поразил Одиссей Антиноя.Юноши нежную шею насквозь острие пронизало.В сторону он наклонился, сраженный. Из рук его чашаВыпала наземь. Мгновенно из носа густою струеюХлынула кровь человечья. Ногой от себя оттолкнул онСтол и его опрокинул. Попадали кушанья на пол.С грязью смешались и хлеб и жаркое. В тенистом чертогеПодняли шум женихи, увидавши упавшего мужа.С кресел они повскакали и стали метаться по залу,Жадно глазами оружья ища по стенам обнаженным.Не было видно нигде ни щита, ни копья боевого.Гневными стали словами бранить женихи Одиссея:«Странник, себе на несчастье ты мужа убил! В состязаньяхБольше уж ты не участник! Верна твоя скорая гибель!Мужа сейчас ты убил, который всех более знатенБыл середь юношей наших. Добычей ты коршунов станешь!»Каждый так говорил. Все думали, что не нарочноМужа странник убил. Не знали безумцы, что крепкоИх и всех уж сетью своею опутала гибель.Грозно их оглядев, сказал Одиссей многоумный:«А, собаки! Не думали вы, что домой невредимымЯ из троянской земли ворочусь! Вы мой дом разоряли,Спать насильно с собою моих принуждали невольниц,Брака с моею женою при жизни моей домогалисьИ ни богов не боялись, живущих на небе широком,Ни что когда-нибудь мщенье людское вас может постигнуть.Вас и всех теперь погибель опутала сетью!»Бледный ужас объял женихов при словах Одиссея.Все озирались, куда от погибели близкой спастись им.Только один Евримах, ему отвечая, промолвил:«Если впрямь это ты, Одиссей-итакиец, вернулся,Верно сказал обо всем ты, что здесь натворили ахейцы.Много они безобразий свершили и в доме и в поле.В этом, однако, во всем один Антиной лишь виновен.Он же мертвый лежит. Дела эти он совершил всеНе потому, что бы брак ему был так желанен иль нужен, –Нет, замышлял он другое, чего не исполнил Кронион, –Стать царем самому в краю благозданном Итаки,Сына ж убить твоего, его подстерегши в засаде.Ныне законно убит он, ты же нас пощади. Ведь твои мы!В будущем мы, при народе убытки твои возместивши, –Все, что выпито было и съедено здесь женихами, –Пеню ценностью в двадцать заплатим быков тебе каждыйМедью иль золотом, сколько ты сердцем своим пожелаешь.Вправе на нас ты сердиться, покамест мы так не поступим».Грозно взглянув исподлобья, сказал Одиссей многоумный:«Если бы вы, Евримах, отцовское все мне отдали,Все, что теперь у вас есть и что приложить вы могли бы,То и тогда бы не стал я удерживать рук от убийства,Прежде чем женихам не отмстил бы за все преступленья.Выбор теперь вам один: иль, выйдя навстречу, сразиться,Или бежать, если только спастись кто сумеет от смерти.Вряд ли, однакоже, вам погибели близкой избегнуть!»Так он сказал. Ослабели у них и колени и сердце.Снова с речью тогда к женихам Евримах обратился:«Рук необорных, друзья, человек этот больше не сложит!Раз полированный лук и колчан захватить уж успел он,С гладкого будет порога стрелять он, пока без остаткаНе перебьет женихов. Но вспомним, друзья, о сраженьи!Ну, обнажайте ж скорее мечи, отражайте столамиБыстро разящие стрелы. Напрем на него всею силойДружной толпой, чтоб его оттеснить от дверей и порога,Кинемся в город тогда и крик поскорее поднимем.После того этот муж стрелять никогда уж не стал бы!»Так кричал Евримах женихам. Он выхватил меч свой –Медный, острый с обеих сторон – и ринулся с крикомНа Одиссея. Но тот как раз в это время из лукаВыстрелил, в грудь близ соска поразивши стрелой Евримаха,Быстрая в печень вонзилась стрела. Из руки ослабевшейМеч его выпал. Он сам зашатался, на стол повалился,Телом согнувшись, и наземь столкнул все стоявшие ястваВместе с кубком двуручным. Лицом он ударился об пол,Смертной охваченный мукой. Ногами обеими в креслоПятками бил он. И тьма пред глазами его разлилася.Нисов сын Амфином, свой меч обнажив медноострый,Ринулся быстро вперед Одиссею-герою навстречу,Чтобы от двери его оттеснить. Но до этого раньшеВ спину его Телемах ударил копьем медноострым,Сзади, меж плеч, и, пробивши насквозь, из груди его выгнал.С шумом упавши, лицом он с размаху ударился оземь.Прочь отскочил Телемах, копье длиннотенное там жеВ теле оставив его. Боялся он, как бы в то время,Как он копье, наклонясь, извлекал бы, его из ахейцевКто-либо или мечом не сразил, иль копьем не ударил.Прочь он пустился бегом, до отца добежал очень скоро,Близко стал перед ним и слова окрыленные молвил:«Щит и два острых копья тебе, о отец, принесу я,Также и шлем целомедный, к вискам прилегающий плотно.Вооружусь-ка, пойду я и сам. И Филойтию такжеИ свинопасу оружие дам. С оружием лучше!»Так отвечая на это, сказал Одиссей многоумный;«Да, поскорее неси, пока еще есть у нас стрелы!Не оттеснили б от двери меня, как один я останусь».Так он сказал. Телемах, приказанье отца исполняя,Быстро пошел в кладовую, где сложены были доспехи,Выбрал четыре щита и восемь отточенных копий,Медных шлемов четыре, украшенных конскою гривой.Все это взял Телемах и к отцу прибежал поскорее.Раньше, однакоже, сам он оделся сверкающей медью.Также надели доспехи и оба раба. Одиссея,Хитрого в замыслах всяких, они, подойдя, обступили.Сам он, пока у него для защиты имелися стрелы,Целясь, стрелял в одного жениха за другим непрерывноВ зале пространном своем. И они друг на друга валились.После, когда у владыки стрелявшего стрелы иссякли,Наземь он гладкий свой лук опустил, к косяку прислонившиОколо двери к блестящей стене, и стоять там оставил.Четырехкожным щитом покрыл после этого плечи,А на могучую голову шлем меднокожный надвинулС длинным конским хвостом, развевавшимся страшно на гребне.Взял два крепких копья, завершенных сверкающей медью.Выход был боковой проделан в стене многопрочнойБлизко совсем от порога прекрасного зала мужского.Путь был в узкий проход, запиравшийся крепкою дверью.Дверь Одиссей поручил охранять свинопасу. Стоял онБлизко пред дверью. Тут было опасней всего нападенье.Заговорил Агелай, ко всем женихам обращаясь:«Не проберется ль из вас кто, друзья, этим ходом наружу,Чтобы людей известить и крик поднять на весь город?Больше тогда этот муж стрелять никогда уж не стал бы!»Так Агелаю в ответ козопас промолвил Меланфий:«Нет, питомец богов Агелай, невозможно! УжасноБлизко дверь от двора, и вход в нее больно уж узок.Всех бы там мог удержать один человек не бессильный.Но погодите! Оружие вам принести я сумеюИз кладовой! Одиссей с блистательным сыном, наверно,Там, не еще где-нибудь, оружье из зала сложили».Так ответив ему, сквозь отверстие в зале Меланфий,Козий пастух, пробрался наверх, к кладовым Одиссея.Там двенадцать щитов он выбрал и столько же копий,Столько ж блистающих медью, хвостами украшенных шлемов.Быстро вернувшись назад, женихам он оружие отдал.У Одиссея ослабли колени и сердце при виде,Как женихи облекались в доспехи и как потрясалиДлинными копьями. Дело теперь становилось труднее.К сыну тогда со словами крылатыми он обратился:«Верно, какая-нибудь из рабынь, Телемах, в нашем домеЗлую с нами борьбу собирается весть иль Меланфий!»Так на это ему Телемах рассудительный молвил:«Сам, отец, погрешил я, никто здесь другой не виновен.Прочно прилаженной двери не запер ведь я в кладовую.У женихов оказался, как видно, лазутчик хороший.Слушай, поди-ка, Евмей, и двери запри в кладовую,И наблюдай, кто все делает это – рабыня ль какаяИли Меланфий? Всех больше мне он подозренье внушает».Так Одиссей с Телемахом вели меж собой разговоры.В это время направился вновь в кладовую МеланфийНовых доспехов принесть. Свинопас божественный, сразуЭто заметив, сказал Одиссею, стоявшему близко:«Богорожденный герой Лаэртид, Одиссей многохитрый!Снова, смотри, человек этот мерзкий, как мы угадали,Крадется к нам в кладовую! Дай точное мне приказанье:Там ли убить его, если его одолеть я сумею,Или сюда привести, чтоб достойно ему отплатил тыЗа преступленья, которых так много здесь в доме свершил он».Так, отвечая на это, сказал Одиссей многоумный:«Я и сын Телемах женихов благородных все время,Как бы они ни рвались, удерживать будем на месте.Вы же оба, назад закрутив ему ноги и руки,Бросьте его в кладовую и двери заприте покрепче.Сзади к крученой веревке его привяжите и послеВздерните вверх высоко по столбу, притянув к перемету,Так, чтобы долго живой он висел в жесточайших страданьях».Так сказал он. Охотно приказу они подчинилисьИ в кладовую пошли. Прихода их он не заметил.В это время внутри кладовой он обшаривал стены.Возле дверных косяков они притаились и ждали.Из кладовой выходя, на пороге явился Меланфий.Шлем прекрасный держал в одной он руке, а другоюЩит огромный тащил, изъеденный ржавчиной, старый,В давние юные годы служивший герою Лаэрту.Он с перегнившими швами ремней в кладовой там валялся.Кинулись оба они на Меланфия, внутрь притащилиЗа волоса и на землю швырнули, объятого страхом.Ноги и руки назад закрутили и, боль причиняя,Накрепко их там связали веревкою, как приказал имСын Лаэрта, подобный богам Одиссей многостойкий.Сзади к крученой веревке его привязали и послеВздернули вверх высоко по столбу, притянув к перемету.Так, издеваясь над ним, Евмей свинопас, произнес ты:«Будешь теперь ты усердно всю ночь сторожить здесь, Меланфий.Лежа на мягкой постели, – такой, как тебе подобает!Рано рожденной Зари, выходящей из струй Океана,Ты уж наверно теперь не проспишь и поры не упустишьГнать на обед женихам откормленных коз твоих в город!»Так там Меланфий остался, вися на ужасной веревке.Те же, доспехи надевши, блестящие заперли двериИ к Одиссею вернулись, искусному в замыслах хитрых.Там, отвагой дыша, стояли они на порогеЧетверо; в зале самом – благороднейших юношей много.Вдруг у порога явилась богиня Паллада Афина,Ментора образ приняв, с ним схожая видом и речью.Радость при виде ее Одиссея взяла, и сказал он:«Ментор, на помощь, сюда! Товарища милого вспомни!Много добра от меня ты видал. Ведь ты мне ровесник!»Чуял, однако, что это – зовущая к битвам Афина.В зале тогда со своей стороны женихи закричали.Дамасторид Агелай напустился на Ментора первый:«Ментор, не вздумай, смотри, на его увещанья поддаться,В битве ему подсобить и сражаться начать с женихами!Вот что в мыслях у нас и что мы наверно исполним:После того как мы этих убьем – Одиссея и сына, –Будешь с ними и ты умерщвлен, если только посмеешьС ними идти сообща. Головой ты за это заплатишь!Вас лишивши оружьем возможности делать насилья,Сколько имущества ты ни имеешь иль здесь, или в поле,Мы, с добром Одиссея смешав, меж собою поделим.В доме твоем проживать никому из детей не позволим,В городе нашем Итаке супруги твоей не оставим!»Так сказал он. Сильнее разгневалась сердцем Афина,Гневными стала словами богиня бранить Одиссея:«Нет уж в тебе, Одиссей, отваги и силы, с которойДля белорукой жены, благороднорожденной Елены,Целых девять лет ты под Троей упорно сражался!Много мужей умертвил ты в ужаснейших сечах кровавых,Взят по мысли твоей многоуличный город Приама.Как же теперь, в свой дом и к богатствам своим воротившись,Ты огорчаешься тем, что сражаться пришлось с женихами!Милый, пойди же сюда, стань рядом со мной, и узнаешь,Как средь враждебных мужей, тебя окружавших, умеетМентор, рожденный Алкимом, платить за добро человеку».Так сказала, но полной победы еще не дала им:Раньше того испытать ей хотелось отвагу и силуИ самого Одиссея и сына его Телемаха.На потолочную балку покрытого копотью залаСела богиня, вспорхнув, уподобившись ласточке видом.Дамасторид Агелай с Поликторовым сыном Писандром,С Амфимедонтом и Демоптолемом, с разумным ПолибомИ Евриномом на бой между тем женихов возбуждали.Первыми были они по отваге меж всеми другими,Кто оставался живым и за душу свою еще бился.Частые стрелы и лук смирить остальных уж успели.К ним Агелай обратился, ко всем свою речь обращая:«Скоро уж сложит, друзья, этот муж необорные руки!Ментор, смотрите, успел уж уйти, понапрасну нахвастав,И впереди перед дверью они лишь одни остаются.Разом, однакоже, всех своих копий, друзья, не бросайте.Бросьте сначала лишь шесть. И, может быть, Зевс, наш родитель,Даст Одиссея сразить и великую славу добыть нам.Только бы этот упал! С остальными же справимся скоро!»Так сказал он. И все, нацелившись, бросили копья,Как приказал он. Но мимо попали по воле Афины:В крепком дверном косяке копье одного задержалось,В прочно сбитые двери копье угодило другого,В стену вонзилось копье меднотяжкое третьего мужа.После того как они, никого не задев, пролетели,Начал к своим говорить Одиссей, в испытаниях твердый:«Также и к вам я, друзья, обратиться хотел бы. Давайте,Кинемте копья в толпу женихов, которые к прежнимВсем преступленьям своим еще умертвить нас желают!»Так сказал он. И бросили все они острые копья,Метко нацелившись. Демоптолем был сражен Одиссеем,Был Телемахом сражен Евриад, а Елат – свинопасом;Муж, пасущий коров, Писандра убил. ПовалилисьВсе они разом, кусая зубами бескрайную землю.Прочь толпой женихи отбежали во внутренность зала.Те же кинулись следом и вырвали копья из трупов.Снова тогда женихи, нацелившись, бросили копья,Но большинство их опять промахнулось по воле Афины.В крепком дверном косяке копье одного задержалось,В прочно сбитые двери копье угодило другого,В стену вонзилось копье меднотяжкое третьего мужа.Амфимедонт же попал в Телемахову руку, слегка лишьКисть оцарапав; разрезала медь только поверху кожу.Выше щита прочертил Ктесипп по плечу свинопасаДлинным копьем. Пролетело копье и на землю упало.Те, что вокруг Одиссея на выдумки хитрого были,Дружно в толпу женихов медноострые бросили копья.Евридаманта сразил Одиссей, городов разрушитель,Амфимедонта сразил Телемах, свинопас же – Полиба;Муж, пасущий коров, копьем своим длинным КтесиппаВ грудь поразил и, повергнув на землю, вскричал, похваляясь:«Сын Полиферсов, насмешник! Вперед не глупи и от громкихСлов воздержись! Не твое это дело совсем! Предоставь ихВечным богам говорить. Ведь намного тебя они лучше.Это тебе за гостинец коровьей ногою, которыйТы Одиссею поднес, когда он просил подаянья!»Так пастух тяжконогих коров говорил. Одиссей жеДамасторида огромным копьем умертвил рукопашно;А Телемах Леокрита убил, Евенорова сына,В пах поразивши копьем, и наружу конец его выгнал.Тот, вперед повалившись лицом, им ударился оземь,Тут с высоты, с потолка, воздела Афина эгиду,Смертным несущую гибель. И трепет сердца охватил их.Все разбежались по залу, как будто коровы, которыхПо лугу гонят рои оводов, налетев на них разомВ вешнюю пору, в то время, как дни наиболее длинны.Те ж, соколам кривокогтым с изогнутым клювом подобясь,С гор налетевшим внезапно на птичью огромную стаю, –Тучами падают птицы, спасаясь от них, на равнину,Соколы бьют на лету их, и нет им спасенья ни в бегстве,Нет и в защите. Любуются люди, довольные ловом.Так же они женихов гоняли по залу, разилиКопьями вправо и влево и головы им разбивали.Стонами полон был зал, и кровью весь пол задымился.Вдруг к Одиссею Леод подбежал, ему обнял колениИ, умоляя его, слова окрыленные молвил:«Ноги твои, Одиссей, обнимаю – почти меня, сжалься!Верь, никогда ничего непристойного женщинам в домеЯ не сказал и не сделал. Напротив, всегда я старалсяДаже других женихов удержать, кто подобное делал.Рук, однако, они от зла удержать не хотели.Из-за нечестия их им жребий позорный и выпал.Жертвогадатель, ни в чем не повинный, я должен погибнутьС ними! Ну что ж! Благодарности ждать за добро нам не нужно!»Грозно взглянув на него, сказал Одиссей многоумный:«Если ты жертвогадателем был здесь и хвалишься этим, –Часто, наверно, молился ты в доме моем, чтоб далекимСладкий день моего возвращенья домой оказался,Чтоб на моей ты женился жене и детей нарожал с ней.Нет, тебе не уйти от несущей страдания смерти!»Так сказал он и поднял с земли мускулистой рукоюМеч, упавший из рук убитого им Агелая.Этим мечом посредине он шеи Леода ударил.Крика не кончив, по пыли его голова покатилась.Гибели черной успел избежать Терпиад песнопевец,Фемий, которого петь женихи заставляли насильно.Около двери стоял боковой он в глубоком раздумьи,С звонкой формингой в руках, и меж двух колебался решений:Выйти ль из дома на двор и сесть за алтарь, посвященныйЗевсу, хранителю мест огражденных, – алтарь, на которомМного бедер бычачьих сжигали Лаэрт с Одиссеем, –Иль, подбежав к Одиссею, обнять его ноги с мольбою.Вот что, старательно все обсудив, наилучшим почел он:Ноги с мольбою обнять Одиссея, Лаэртова сына.Полую взял он формингу свою и, сложив ее на полМежду кратером красивым и креслом серебряногвоздным,Сам подбежал к Одиссею, руками обнял его ногиИ, умоляя, к нему обратился с крылатою речью:«Ноги твои, Одиссей, обнимаю: почти меня, сжалься!Сам позднее ты станешь жалеть, если буду убит я,Я певец, и богам свои песни поющий и людям!Я самоучка; само божество насадило мне в сердцеВсякие песни. И кажется мне, что готов я, как богу,Песни петь для тебя. Не режь же мне горла, помилуй!Также и милый твой сын Телемах подтвердит, что я в дом твойНе добровольно являлся, что шел я, того не желая,Песни петь женихам за обедами их. ПринуждалиК этому люди меня – и больше числом и сильнее!»Речь услыхала его Телемаха священная сила.Быстро к отцу своему подошел он и громко промолвил:«Стой! Воздержись от убийства невинного этого мужа!Также спасем и Медонта глашатая! Он постоянноМного забот обо мне проявлял, как был я ребенком.Лишь бы только его не убили Евмей иль ФилойтийИль не попался б тебе под удар он, как в зал ворвался ты!»Так говорил он. Разумный Медонт его речи услышал.Сжавшись в комок, он под креслом лежал, покрывшись бычачьейТолько что содранной шкурой, чтобы гибели черной избегнуть.Выскочил он из-под кресла и, сбросивши шкуру бычачью,Быстро колени обнял Телемаха, к нему подбежавши,И, умоляя, к нему обратился с крылатою речью:«Вот он я, здесь! Удержи ты отца, объясни ему, друг мой,Чтоб он в сверхмощи своей не убил меня острою медьюВ гневе на этих мужей женихов, поедавших бесстыдноВ доме добро у него и тебя оскорблявших безумно!»Так, улыбнувшись, ответил ему Одиссей многоумный:«Не беспокойся! Вот этим спасен ты от гибели черной,Чтобы ты в будущем знал и другим сообщил бы, насколькоЛучше людям хорошие делать дела, чем дурные.Вот что, однако: уйдите отсюда на двор и сидитеТам, вне убийства, – и ты и певец этот песнеобильный.Надо мне кое-какие дела еще сделать по дому».Так сказал он. Пошли они оба и, выйдя наружу,Сели вблизи алтаря великого Зевса владыки,И озирались вокруг, и все еще ждали убийства.Стал между тем Одиссей оглядывать зал, не остался льКто между ними в живых, не избег ли погибели черной.Но неподвижно лежали, покрытые кровью и пылью,Кучами там женихи, как рыбы, которых в заливе,Неводом густопетлистым поймавши, из моря седогоНа прибрежный песок рыбаки извлекают, и кучиИх, по соленой тоскуя волне, на песке громоздятся;И отлетает их дух под пылающим солнечным жаром.Кучами так женихи один на другом там лежали.Сыну тогда Телемаху сказал Одиссей многоумный:«Ну-ка, пойди, Телемах, Евриклею кормилицу кликни.Нужно ей слово сказать, которое есть в моем духе».Так он сказал. Телемах, приказанье отца исполняя,Двери потряс и к себе Евриклею кормилицу вызвал:«Древнерожденная! Встань-ка, старушка! Ведь ты в нашем доме,Сколько ни есть тут рабынь, над всеми у нас надзираешь.Выйди скорее! Отец мой зовет, чтоб сказать тебе что-то!»Так он громко сказал. И бескрылым осталось в ней слово.Двери открыла она для жилья приспособленных комнат,Вышла из них. Телемах же повел ее вслед за собою.В зале она Одиссея нашла средь лежащих там трупов.Был он кровью и грязью запачкан, как лев, луговогоТолько что съевший быка: идет он, запачкана кровьюВся его мощная грудь, и кровью запачкана мордаС той и другой стороны. И страшно с ним встретиться взглядом.Были запачканы так Одиссеевы руки и ноги.Трупы увидев мужей и безмерную кровь, ЕвриклеяВскрикнуть была уж готова, великое дело увидев,Но Одиссей, хоть и очень тянуло ее, помешал ей.Громко к ней со словами крылатыми он обратился:«Старая, радуйся тихо! Сдержись, не кричи от восторга!Не подобает к убитым мужам подходить с похвальбою.Божья судьба и дурные дела осудили их на смерть.Не почитали они никого из людей земнородных –Ни благородных, ни низких, какой бы ни встретился с ними.Из-за нечестия их им жребий позорный и выпал.Вот что однако: домовых прислужниц-рабынь назови мне,Кто между ними бесчестил меня и какая невинна».Так на это ему в ответ Евриклея сказала:«Всю тебе правду скажу я, мой сын, ничего не скрывая.В доме у нас пятьдесят находится женщин служанок.Все они всяческим женским работам обучены нами,Чешут шерсть и несут вообще свою рабскую долю.Есть двенадцать средь них, пошедших бесстыдной дорогой.Не почитают они ни меня, ни саму Пенелопу.А Телемах, он недавно лишь вырос, ему приказаньяНе позволяла еще давать Пенелопа рабыням.Дай-ка, однако, я наверх пойду, сообщу Пенелопе.В сон глубокий она каким-то повергнута богом».Ей отвечая на это, сказал Одиссей многоумный:«Нет, ее ты пока не буди. А скажи, чтоб явилисьТе из служанок, которые здесь бесчинства творили».Так сказал Одиссей. Старуха из комнаты вышлаЖенщинам весть передать и вниз приказать им спуститься.Сам же он Телемаха, Филойтия и свинопасаБлизко к себе подозвал и слова окрыленные молвил:«Трупы начните теперь выносить и рабыням велите.После того и столы и прекрасные кресла водоюВымойте дочиста, в ней намочив ноздреватые губки.После того же как все вы кругом приведете в порядок,Женщин рабынь уведите из зала на двор, в закоулокМежду дворовою крепкой оградой и круглым сараем,Острыми их изрубите мечами и выньте у всех ихДуши, чтоб им позабылось, какие дела АфродитыПри женихах совершались, как здесь они тайно любились».Так сказал он. Служанки вошли, прижимаясь друг к другу,Полные горя и страха, роняя обильные слезы.Стали прежде всего выносить они трупы убитых,Клали под портиком их, средь крепкой дворовой ограды,Тесно один близ другого. Давал Одиссей приказанья,Сам подгоняя рабынь. Поневоле они выносили.После того и столы и прекрасные кресла водоюВымыли дочиста, в ней намочив ноздреватые губки.А Телемах, свинопас и коровий пастух в это времяТщательно выскребли пол многопрочного дома скребками.Женщины сор собирали за ними и вон выносили.После того же как все привели они в зале в порядок,Вывели женщин из дома толпою и всех в закоулокМежду дворовой оградой и круглым сараем загналиВ место, откуда никто ускользнуть ни за что уж не смог бы.С речью такой Телемах рассудительный к ним обратился:«Чистою смертью лишить мне совсем не желалось бы жизниТех, которые столько позора на голову лилиМне и матери нашей, постели деля с женихами».Так он сказал и, канат корабля черноносого взявши,Через сарай тот канат перебросил, к столбу привязавши.После вздернул их вверх, чтоб ногами земли не касались.Так же, как голуби или дрозды длиннокрылые в сети,Ждущие их на кустах, спеша на ночлег, попадаютИ под петлями сетей ужасный покой их встречает, –Так на канате они голова с головою повислиС жавшими шею петлями, чтоб умерли жалкою смертью.Ноги подергались их, но не долго, всего лишь мгновенье.Выведен был и Меланфий на двор чрез преддверие зала,Уши и нос отрубили ему беспощадною медью,Вырвали срам, чтоб сырым его бросить на пищу собакам,Руки и ноги потом в озлоблении яром отсекли.Оба после того, обмыв себе руки и ноги,В дом Одиссея обратно вернулись. Свершилося дело.Он же тогда к Евриклее кормилице так обратился:«Серы мне, старая, дай очищающей, дай и огня мне.Нужно зал окурить. Сама ж к Пенелопе отправьсяИ передай, чтоб спустилась сюда со служанками вместе.Всем домовым рабыням скажи, чтоб явились немедля».Так на это в ответ ему Евриклея сказала:«Все это, милый сынок, говоришь ты вполне справедливо.Дай-ка, однакоже, плащ и хитон для тебя принесу я.Рубищем этим одевши широкие плечи, не стой такВ зале. В таком тебе виде являться теперь не годится».Ей отвечая на это, сказал Одиссей многоумный:«Прежде всего чтоб немедленно был мне огонь в этом зале!»Так он сказал. Не была Евриклея ему непослушна.Серу немедленно в зал принесла и огонь. Одиссей жеТщательно зал окурил, и дом весь, и двор огражденный.А Евриклея пошла чрез прекрасные комнаты домаЖенщинам весть передать и вниз приказать им спуститься.С факелом ярким в руках они поспешили из комнатИ Одиссея кругом обступили, его обнимали,Голову, плечи и руки ему целовали приветно.Сладко вдруг захотелось рыдать и стонать Одиссею.Сердцем всех узнавал он служанок одну за другою.

Песнь двадцатая третья

С сердцем ликующим в верхний покой поднялася старухаВесть госпоже сообщить, что здесь он, супруг ее милый.Двигались быстро колени ее, и ноги спешили.Над Пенелопой склонилась она и так ей сказала:«Милая дочка моя Пенелопа, проснись, чтоб глазамиТы увидала того, о ком ты все время тоскуешь!Здесь твой супруг Одиссей, домой он вернулся, хоть поздно,Всех перебил женихов, вносивших в ваш дом разоренье,Тративших ваши запасы, чинивших насилья над сыном!»Ей в ответ Пенелопа разумная так возразила:«Мамушка милая! Боги тебе помутили рассудок!Могут безумным они и очень разумного сделатьИ рассудительность дать человеку с легчайшим рассудком.Ум у тебя поврежден. А была ты ведь правильных мыслей.Сердцем так я страдаю, а ты надо мною смеешься,На ветер речи бросаешь! От сна вот меня пробудилаСладкого. Веки покрыв, совершенно меня оковал он.Крепко так никогда не спала я с тех пор, как уехалВ неназываемый Зло-Илион Одиссей богоравный.Вот что: спустись-ка ты вниз и ко мне возвращайся обратно!Если б другая какая из женщин моих прибежалаС вестью такою ко мне и меня бы от сна разбудила,Я бы ее отругала и тотчас велела убратьсяСнова в обеденный зал. Тебя твоя старость спасает!»Ей в ответ Евриклея кормилица так возразила:«Я над тобой не смеюсь, дорогое дитя мое, – вправдуЗдесь Одиссей, и домой он вернулся, как я утверждаю, –Тот чужеземец, которого все так бесчестили в доме.Сын твой давно уже знал, что домой Одиссей воротился,Но осторожно держал намеренья все его в тайне,Чтобы надменным мужам он мог отомстить за насилья».Радость взяла Пенелопу. С постели она соскочила,Сбросила с век своих сон, горячо обняла ЕвриклеюИ, с окрыленными к ней обращаясь словами, вскричала:«Милая мамушка, ну расскажи же мне полную правду!Если он вправду домой воротился, как ты уверяешь, –Как на лишенных стыда женихов, один против многих,Руки он мог наложить? Их всегда здесь толпится так много!»Ей в ответ Евриклея кормилица так возразила:«Я не видала, никто не сказал мне, я только слыхалаСтоны мужей, убиваемых им. В глубине наших комнатВ страхе сидели мы все за закрытою дверью, покудаСын твой из девичьих комнат в обеденный зал нас не вызвал:Нас Одиссей приказал из комнат позвать Телемаху.В зале я Одиссея нашла средь поверженных трупов.Кучами всюду лежали они вкруг него, покрываяКрепко утоптанный пол. Увидав, ты согрелась бы духом.Кровью и грязью покрытый, на грозного льва походил он.Трупы убитых теперь лежат на дворе за дверямиКучею. Сам же большой он огонь разложил, чтобы серойДом окурить наш прекрасный. Меня ж за тобою отправил.Ну же, иди поскорей! Пора, наконец, вам обоимРадостью сердце наполнить. Вы бед претерпели так много!Вот пришло исполненье давнишним желаниям вашим.Сам к очагу своему он вернулся живой и супругуС сыном возлюбленным дома нашел. Причинили немалоЗла ему женихи, но он всем им отмстил по заслугам!»Ей Пенелопа разумная так отвечала на это:«Милая мамушка! Рано еще ликовать и хвалиться!Знаешь сама ты, каким бы он в дом свой явился желаннымВсем, а особенно мне и нами рожденному сыну.Недостоверно, однакоже, то, что ты мне сообщила.Здесь женихов перебил кто-нибудь из богов, раздраженныхНаглостью их, оскорбляющей дух, и дурными делами.Не почитали они никого из людей земнородных,Ни благородных, ни низких, какой бы ни встретился с ними.Из-за нечестия их и постигла беда. Одиссей жеИ возвращенье свое и себя с ним сгубил на чужбине».Ей Евриклея кормилица так возразила на это:«Что за слова у тебя из ограды зубов излетели!Муж твой вблизи очага здесь находится, ты же не веришь,Что он вернулся домой. Как твое недоверчиво сердце!Ну, тогда я тебе сообщу достовернейший признак, –Белым клыком кабана ему в ногу рубец нанесенный.Я тот рубец увидала, как мыла его, и хотелаТотчас тебе сообщить. Но рот он поспешно зажал мнеИ не позволил сказать, – осторожен умом и хитер он.Ну же, иди! Я себя самое прозакладывать рада:Если тебе солгала, то тягчайшей предай меня смерти!»Так тогда Пенелопа разумная ей отвечала:«Мамушка милая, как бы хитра ни была ты, но трудноЗамыслы вечных богов разгадать и от них уберечься.Все же я к сыну готова идти моему, чтоб увидетьМертвых мужей женихов, а также того, кто убил их».Так сказавши, из спальни пошла она вниз. КолебаласьСильно сердцем она, говорить ли ей издали с мужемИль, подойдя, его руки и голову взять, целовать их?Переступив чрез порог из отесанных камней, вступилаВ зал Пенелопа и села к огню, напротив супруга,Возле стены. Прислонившись к высокой колонне, сидел он,Книзу глаза опустив, дожидаясь, услышит ли словоОт благородной супруги, его увидавшей глазами.И удивленная долго молчала тогда Пенелопа:То, заглянувши в лицо, его находила похожим,То, из-за грязных лохмотьев, казался он ей незнакомым.С негодованием к ней Телемах обратился и молвил:«Мать моя, горе ты мать! До чего ты бесчувственна духом!Что от отца так далеко ты держишься? Рядом не сядешь,Слово не скажешь ему и его ни о чем не расспросишь?Вряд ли другая жена в отдаленьи от мужа стояла бТак равнодушно, когда, перенесши страданий без счета,Он на двадцатом году наконец воротился б в отчизну!Сердце суше всегда в груди твоей было, чем камень!»Так Пенелопа разумная сыну тогда отвечала:«Ошеломило мне дух, дитя мое, то, что случилось.Я ни вопроса задать не могу, ни хоть словом ответить,Ни заглянуть ему прямо глазами в лицо. Если вправдуПередо мной Одиссей и домой он вернулся, то сможемЛегче друг друга признать. Нам ведь обоим известныРазные признаки, только для нас с ним лишенные тайны».Так сказала она. В ответ Одиссей улыбнулсяИ Телемаху немедля слова окрыленные молвил:«Что ж, Телемах, пусть меня твоя мать испытанью подвергнет!Скоро тогда и получше меня она верно узнает.Из-за того, что я грязен, что рубищем тело одето,Пренебрегает пришельцем она, говорит, что не тот я.Мы же обсудим покамест, как дальше с тобой мы поступим.Если в стране кто-нибудь одного хоть убил человека,Если заступников после себя тот и мало оставил,Все ж он спасается бегством, покинув родных и отчизну.Мы же опору страны истребили, знатнейших и лучшихЮношей целой Итаки. Подумай-ка, сын мой, об этом».Так на это ему Телемах рассудительный молвил:«Сам на это смотри, отец дорогой! УтверждаютВсе, что по разуму выше ты прочих людей, что поспоритьВ этом с тобою не сможет никто из людей земнородных.С одушевленьем мы вслед за тобою пойдем, и наверноСилой не будем мы хуже, насколько ее у нас хватит».Так отвечая на это, сказал Одиссей многоумныи:«Вот что тебе я скажу – это кажется мне наилучшим.Прежде всего хорошенько помойтесь, наденьте хитоны,Также и всем прикажите домашним рабыням одеться.Пусть тогда песнопевец божественный с звонкой формингойВсех нас здесь поведет за собой в многорадостной пляске,Так, чтобы всякий, услышав снаружи, подумал о свадьбе,Будь то идущий дорогой иль кто из живущих в соседстве.Нужно, чтоб слух об убийстве мужей женихов разошелсяВ городе только тогда, когда мы уже скрыться успеемЗа город, в сад многодревный к себе. А уж там поразмыслим,Что нам полезного может послать олимпийский владыка».Так он сказал. И охотно приказу они подчинились.Прежде всего помылись они и надели хитоны,Женщины все нарядились. Певец же божественный в рукиВзял формингу свою, и у всех пробудилось желаньеСтройных игр хороводных, и плясок, и сладостных песен.Весь Одиссеев обширный дворец приводил в сотрясеньеТопот ног мужей и жен в одеждах красивых.Так не один говорил, услышав, что делалось в доме:«На многосватанной, видно, царице уж женится кто-то!Дерзкая! Дом сберегать обширный законного мужаВплоть до его возвращенья терпения ей не хватило!»Так не один говорил, не зная о том, что случилось.Великосердного сына Лаэрта меж тем Евринома,Ключница, вымыла в доме и маслом блестящим натерла.Плечи одела его прекрасным плащом и хитоном.Голову дева Афина великой красой озарила,Сделала выше его и полней, с головы же густыеКудри спустила, цветам гиацинта подобные видом.Как серебро позолотой блестящею кроет искусныйМастер, который обучен Гефестом и девой АфинойВсякому роду искусств и прелестные делает вещи,Так засияли красой голова Одиссея и плечи.Видом подобный бессмертным богам, из ванны он вышел,Сел после этого в кресло, которое раньше оставил,Против супруги своей и с такой обратился к ней речью:«Странная женщина! Боги, живущие в домах Олимпа,Твердое сердце вложили в тебя среди жен слабосильных!Вряд ли другая жена в отдаленьи от мужа стояла бТак равнодушно, когда, перенесши страданий без счета,Он наконец на двадцатом году воротился б в отчизну.Вот что, мать: постели-ка постель мне! Что делать, один яЛягу. У женщины этой, как видно, железное сердце!»Так на это ему Пенелопа царица сказала:«Странный ты! Я ничуть не горжусь, не питаю презреньяИ не сержусь на тебя. Прекрасно я помню, каким тыБыл, покидая Итаку в судне своем длинновесельном.Ну хорошо! Постели, Евриклея, ему на кровати,Только снаружи, не в спальне, которую сам он построил.Прочную выставь из спальни кровать, а на ней ты настелешьМягких овчин, одеялом покроешь, положишь подушки».Так сказала она, подвергая его испытанью.В гневе к разумной супруге своей Одиссей обратился:«Речью своею, жена, ты жестоко мне ранила сердце!Кто же на место другое поставил кровать? Это трудноБыло бы сделать и очень искусному. Разве бы толькоБог при желаньи легко перенес ее с места на место!Но средь живущих людей ни один, даже молодокрепкий,С места б не сдвинул легко той кровати искусной работы.Признак особый в ней есть. Не другой кто, я сам ее сделал.Пышно олива росла длиннолистая, очень большая,В нашей дворовой ограде. Был ствол у нее, как колонна.Каменной плотной стеной окружив ее, стал возводить яСпальню, пока не окончил. И крышей покрыл ее сверху.Крепкие двери навесил, приладивши створки друг к другу.После того я вершину срубил длиннолистой оливы,Вырубил брус на оставшемся пне, остругал его медьюТочно, вполне хорошо, по шнуру проверяя все время,Сделал подножье кровати и все буравом пробуравил.Этим начавши, стал делать кровать я, пока не окончил,Золотом всю, серебром и слоновою костью украсил,После окрашенный в пурпур ремень натянул на кровати.Вот тебе признаки этой кровати, жена! Я не знаю,Все ли она на том месте стоит, иль на место другое,Срезавши ствол у оливы, ее кто-нибудь переставил».Так он сказал. У нее ослабели колени и сердце, –Так подробно и точно все признаки ей описал он.Быстро к нему подошла Пенелопа. Обняв его шею,Голову стала, рыдая, ему целовать и сказала:«О, не сердись на меня, Одиссей! Ты во всем и всегда ведьБыл разумнее всех. На скорбь осудили нас боги.Не пожелали они, чтобы мы, оставаясь друг с другом,Молодость прожили в счастье и вместе достигли порогаСтарости. Не негодуй, не сердись на меня, что не сразуЯ приласкалась к тебе, как только тебя увидала.Дух в груди у меня постоянным охвачен был страхом,Как бы не ввел в заблужденье меня кто-нибудь из пришельцев.Есть ведь немало людей, подающих дурные советы.Ведь и рожденная Зевсом Елена аргивская вряд ли бСоединилась любовью и ложем с чужим человеком,Если бы знала вперед, что отважные дети ахейцевСнова обратно должны отвезти ее в землю родную.Сделать позорный поступок ее божество побудило.Раньше в сердце свое не впускала она ослепленьяСтрашного, бывшего также началом и наших несчастий.Точно сейчас и подробно ты признаки мне перечислилНашей кровати, которой никто из живущих не видел,Кроме тебя и меня, да рабыни еще Акториды,Данной отцом мне в служанки, когда я сюда отправлялась.Дверь нашей прочно устроенной спальни она охраняла.Как ни бесчувственно сердце мое, но его убедил ты!»Тут сильней у него появилось желание плакать.Плакал он, что жена его так хороша и разумна.Как бывает желанна земля для пловцов, у которыхСделанный прочно корабль, теснимый волнами и ветром,Вдребезги в море широком разбил Посейдон-земледержец;Только немногим спастись удалось; через волны седые,С телом, изъеденным солью морскою, плывут они к суше,Радостно на берег всходят желанный, избегнув несчастья.Так же радостно было глядеть Пенелопе на мужа;Белых локтей не снимала она с Одиссеевой шеи,Так в слезах и застала бы их розоперстая Эос,Если бы новая мысль не пришла совоокой Афине.Ночь надолго она у края земли задержала,А златотронную Эос – в водах Океана, велев ейНе запрягать быстроногих коней молодых в колесницу,Свет несущих для смертных людей, – Фаэтона и Лампа.С речью тогда Одиссей многоумный к жене обратился:«Мы с тобою, жена, не дошли до конца испытаний.Труд безмерный меня еще впереди ожидает,Очень большой и тяжелый, который я должен исполнить.Так мне душа предсказала Тиресия, фивского старца,В день тот, когда я в обитель Аида сошел, чтоб чрез этоПуть к возвращенью найти и товарищам и самому мне.Ну, а теперь не пора ли в постель нам, жена, чтоб, улегшись,Сладостным сном мы могли насладиться один близ другого».Так на это ему Пенелопа царица сказала:«Будет постель для тебя, едва только ты пожелаешь,Раз уже сделали боги, что ты воротился обратноВ дом прекрасно отстроенный твой и в родимую землю.Если ж сказал ты про подвиг, как бог то вложил тебе в сердце,Что же, поведай о нем мне: поздней все равно, без сомненья,Станет известно мне все. Почему не узнать мне теперь же?»Ей отвечая на это, сказал Одиссей многоумный:«Странная женщина! Что ты меня так настойчиво просишьВсе говорить? Хорошо, я скажу, ничего не скрывая.Радости в этом ты мало найдешь. Да и сам я не многоРадуюсь: мне он велел города обходить непрерывноС крепким веслом на плече и покоя не ведать, покудаВ край не приду я к мужам, которые моря не знают,Пищи своей никогда не солят, никогда не видалиПурпурнощеких судов, не видали и сделанных прочноВесел, которые в море судам нашим крыльями служат.Признак надежный он мне сообщил, и его я не скрою:Если путник другой, со мной повстречавшийся, скажет,Что на блестящем плече лопату несу я, чтоб веять, –Тут же в землю воткнуть весло мое мне приказал он,В жертву принесть колебателю недр, Посейдону-владыке,Борова, что покрывает свиней, и быка, и барана,И возвратиться домой, и святые свершить гекатомбыВечно живущим богам, владеющим небом широким,Всем по порядку. Тогда не средь волн разъяренного моряТихо смерть на меня низойдет. Настигнутый ею,В старости светлой я мирно умру, окруженный всеобщимСчастьем народов моих. Все так и свершится, сказал он».Мудрая так Пенелопа на это ему отвечала:«Если хоть лучшую старость тебе предназначили боги, –Есть надежда, что беды когда-нибудь нас и оставят».Так Одиссей с Пенелопой вели меж собой разговоры.В спальне меж тем Евринома с кормилицей стали при светеФакелов мягкое ложе стелить для обоих супругов.После того как кровать со стараньем они постелили,Спать старуха обратно отправилась в дом, Евринома ж,Бывшая горничной в спальне, к постели совсем уж готовой,Факел имея в руках, повела Одиссея с женою.В спальню обоих приведши, обратно ушла Евринома.С радостью место их старой кровати они увидали.Тут Телемах и коровий пастух с свинопасом от пляскиНоги свои удержали, потом удержали и женщин,Сами же спать улеглись в тенистом обеденном зале.Оба супруга, когда насладились желанной любовью,Стали после того наслаждаться беседой взаимной.Мужу она рассказала, как выстрадать много пришлось ей,Глядя в доме своем на толпу женихов обнаглевших,Столько во имя ее коров и овец забивавших,Выпивших столько вина, запасенного дома в сосудах.После того Одиссей рассказал, как он много печалейЛюдям доставил, как много трудов и тяжелых страданийВытерпел сам. С наслажденьем внимала она, и не раньшеСон на веки ей пал, чем все до конца рассказал он.Начал с того, как сперва он ограбил киконов, как послеВ край обильный и тучный мужей лотофагов приехал,Что с ними сделал циклоп, как ему отомстил он за гибельМощных товарищей, пожранных им безо всякой пощады,Как он к Эолу явился и тот его принял радушно,Как отослал, как судьба не дала им домой воротиться,Как налетевшая буря внезапно его подхватилаИ через рыбное море помчала, стенавшего тяжко;Также, как в город потом Телепил он попал к лестригонам,И корабли погубившим и спутников пышнопоножныхВсех. Лишь один Одиссей убежал на судне чернобоком.И про Цирцею, про козни и хитрость ее рассказал он,Также, как он добрался до затхлого царства Аида,Чтоб прорицанье души Тиресия старца услышать,На корабле многовеслом как спутников всех увидал он,Также и мать, что его родила и вскормила ребенком;Как он пенье услышал сирен, сладкозвучно поющих,Как он к Планктам-утесам приплыл и к ужасной Харибде,Также и к Сцилле, которой счастливо никто не избегнет;Как его спутники дерзко забили коров Гелиоса,Как их корабль быстроходный разбил своей молнией сернойЗевс высокогремящий и спутники в море погиблиВсе без изъятья, а сам он погибели черной избегнул;Как он к нимфе Калипсо на остров Огигию прибыл,Как держала она Одиссея, чтоб был ей супругом,В гроте глубоком своем, кормила его, обещаласьСделать бессмертным его и бесстаростным в вечные веки;К этому сердца, однако, в груди у него не склонила;Как, перенесши немало трудов, к феакам он прибыл;Почесть они оказали ему, как бессмертному богу,И в корабле отослали обратно в родную Итаку,Меди и золота дав ему вволю, а также одежды.Это он рассказал под конец уж, когда был охваченСном, расслабляющим члены и прочь уносящим заботы.Новая мысль тут пришла совоокой Афине богине:После того как, по мненью ее, Одиссей многоумныйЛожем супруги своей и сладостным сном насладился,Утренней тотчас велела Афина Заре златотроннойВыйти из вод Океана, чтоб свет принесла она людям.С мягкой постели вскочил Одиссей и промолвил супруге:«Досыта оба с тобой мы, жена, натерпелись страданий,Ты – о моем многотрудном скорбя возвращеньи в отчизну,Мне же Зевс и другие бессмертные боги все время,Как ни рвался я, мешали достигнуть родимой Итаки.Нынче, когда мы с тобой дождалися желанного ложа,Оберегай у нас дома богатства, какие остались,Скот же, который у нас наглецы женихи истребили, –Многое я захвачу, другое дадут мне ахейцыСами, покамест всех стойл скотом не заполнят мне снова.Я же в наш сад многодревный отправлюсь. Хотел бы проведатьЗнатного там я отца моего, сокрушенного горем.Вот что, жена, поручаю тебе, хоть сама ты разумна:Только что солнце взойдет, – и тотчас молва разнесетсяО женихах благородных, которых у нас тут убил я,Наверх ты поднимись со своими служанками вместе,Там и сиди. От бесед воздержись и не делай вопросов».Так промолвивши, плечи прекрасной бронею одел он,Поднял от сна Телемаха, Филойтия и свинопасаИ приказал им немедля надеть боевые доспехи.Не были те непослушны, оделись блестящею медью;Все они вышли, ворота раскрыв, во главе с Одиссеем.Свет уже был на земле, но богиня Паллада Афина,Мглою их окружив, увела их из города быстро.