Смотрящий

– Не молчи! Говори! Говори! – Башкир не мог подавить крик, чувствуя свою вину за его гибель, а в ответ лишь слышал сбивающийся с ритма хрип.

Он держал его затылок в своей ладони и до последнего смотрел в широко открытые, как у ребёнка, глаза, которые пытались сказать, но о чём именно, можно было только догадываться. Дыхание остановилось, и голова безвольно упала набок. Башкир аккуратно положил её на землю и поднялся. За спиной уже стояли все в гробовом молчании. Боцман положил ему руку на плечо и тихим убеждающим голосом сказал:

– Похоронить надо брата. Уверен, за такую задержку Лесник не скажет и слова. Он сделал бы тоже самое. Лопата у меня в машине.

Увидев утверждающий кивок, сделанный больше веками, чем головой, он направился в поле к джипу.

Если в теле Башкира и жил страх, то он был связан именно с невозвратной потерей друзей, за которых, по выданным ему регалиям, считал, что несёт полную ответственность. Ни у кого бы, ни нашлось аргумента обвинить его, он это понимал. Но тот факт, что опоздал с предупреждением об опасности, даже не угнетал, а всецело поедал его. Именно в такой момент и родилась мысль бросить всё к чёртовой матери и уехать далеко, где никто его не знает, вспоминая по вечерам с успокоительной печалью напряженную атмосферу своей прошлой жизни, сидя на брёвнышке в тихом собственном дворе. Он понимал, что такая мысль говорит только о том, что возраст, а ему было всего 36 лет, начал забирать силы, не физические, а моральные. От этого становилось ещё тяжелее. С одной стороны Башкир осознавал, что этот случившийся надлом скорей всего погубит его, потому что внутренняя слабость никогда не будет веской причиной ухода из криминального мира, а наоборот, станет приговором. С другой же, не сможет теперь быть таким же твёрдым, что тоже равносильно убийственному вердикту. И в таких раздумьях, с одним и тем же итогом, он стоял, не обращая ни на кого внимания, уставившись в землю.

Башкира никогда не видели в таком удручённом состоянии, и только Боцман понял, что в нём произошёл тот самый надрыв, который они все, когда проходит молодость, непроизвольно боятся, тщательно это скрывая. Он подошёл к нему, встал рядом и, также опустив глаза вниз, еле шевеля губами, чтоб никто не слышал, сказал:

– Когда всё закончится, поговори с Лесником. А сейчас, пошли, попрощаемся.

Неглубокую могилу выкопали быстро, в метрах пяти на обочине, прямо напротив поворота. У Лысого не было никого из родственников: школа-интернат, Афганистан и вот теперь он лежит в окружение тех, кто стали для него семьей. Башкир первым бросил три горстки чернозема и прошептал:

– Спи спокойно, Лёха. Не обессудь, если не появимся здесь больше, но мы никогда не забудем тебя, – и, обернувшись к остальным, добавил, – прощайтесь, пацаны, а я пошёл за машиной.

Отходя, он слышал глухие хлопки падающей земли с лопаты на остывающее тело, которые отбивались у него внутри ударами молотка, забивающего гвозди в деревянный гроб. Башкир даже не понял, как и где мозг достал эту забытую считалку из фильма “Десять негритят” (который он посмотрел первым, вернувшись с армии), сразу перефразировав её:

«Восемь негритят в лес ушли потом,

Один подорвался, остались всемером».

Этот далеко не детский стишок полностью всплыл в памяти, и он понял, что это последствия, доселе никогда не посещавших его, раздумий. Его даже передёрнуло, когда он досчитал, что стало с третьим негритёнком, которого схватил медведь, и их осталось двое.

Боевой дух и настрой, с которым они выезжали из депо, получил мощный удар в пах мыслями о том, что конец может внезапно прийти в любой момент, абсолютно в любой, даже сейчас, в данную секунду. В этом не было ничего предосудительного, так бывает всегда, когда теряешь друга, с которым только что шутливо перекидывался фразами, потому что вместе с ним ты лишаешься немалой части себя, не способной на восстановление. Боль потери частично уйдёт, но воспоминания, стелящиеся легким бризом, теперь всегда будут цепляться за этот шрам, освежая и сдувая с него пыль, оголяя нервы, не давая им очерстветь.

Башкир сел за руль и развернувшись на дорогу, поехал назад. Салон снова наполнился притягивающим своим пониманием этой жизни, голосом лидера ДДТ, теперь он пел о венках на дорожных столбах. Одновременно с поля подъехал и Боцман:

– Стартуем, братва. Лесник уже заждался. Хирург, садись за мою. Ильдар, давай я поведу, а ты рядом. Обсудим, как они нас пасли. Это тоже вопрос, о котором стоит покумекать.

Машины снова продолжили свой путь, такой же уверенной поступью возвращающегося с удачной охоты льва, как и начинали его. С одной лишь разницей, вторая стала на 90 килограмм легче.

Боцман спокойно, чуть исподлобья, вглядывался в паутины лобового стекла, центром которых были три пулевых попадания и отрешенным голосом, как будто это имело сейчас для них такое же значение, как алфавит древнегреческого языка или сколько пар иголок у дикобраза, спросил:

– Выходит, все эти дни они следили за нами?

– Выходит так, – в голосе Башкира начало появляться бряцание металла, он возвращал свою решительность и холод ума, отправляя поглотившие его чувственные эмоции в долгий отпуск, – как мыслишь, когда они будут здесь?

– Скорей всего уже выехали. Те двое, что ушли, сто пудов отзвонились, поэтому, думаю, через пару часов будут трупики убирать, а потом наведаются в депо.

– Ненавижу оставлять живых, жаль, времени не было найти их. Уверен, гости разделятся. Одна группа отправится на станцию, а вторая рванёт за нами. Дорога здесь, сука, одна.

– Ты химиков предупредил?

– Сказал им, что если нас не будет двое суток, пусть линяют по домам. Дал немного денег, хотя…, что толку? Им плевать на кого работать, они не при делах.

– Короче, Башкир, назад мы не вернёмся.

– Не факт. Это уже Лесник будет решать, так что вытягиваем пахана…

Образовавшееся молчание продолжалось недолго. Большой палец правой руки Боцмана начал беспокойно стучать по кожаной обмотке руля, явно не в ритм игравшей песни легенды русского рока, на что сразу обратил внимание Ильдар.

– Нервничаешь?

– Нет, Башкир, вот, о чём кумекаю. Может, тоже разделимся. Мы четверо в лес, а остальные пацаны встретят их авангард “хлебом и солью”. Пока мы будем лазать по этой чаще, гости однозначно найдут машины и будут ждать нас около них. Уверен, узнав о смерти Зубара, они настроены решительно, в авторитете был.

– Надо подумать.… На месте разберёмся, уже недалеко осталось. Одного не могу понять. Если они пасли всё это время, то прекрасно знали, сколько нас. Зачем надо было вчетвером идти против восьмерых? Смысл? Или рассчитывали на внезапность? Всё равно это глупо. Согласен, Боцман? Что-то не сходится.

– Ты сильно заморачиваешься. Мне кажется всё дело в Зубаре. Сливки хотел сорвать, мол, я один порешил всё с ними, пока вы там сидели, зализывали раны и думали, что делать. Мечтал он лаврами быть обвешанный, вот и получит венки, только, правда, не на голове, а на могиле сверху.

– Да, наверно, ты прав, скорей всего так и было.

Справа начался лес, стоявший непреступной беспроглядной, как смоль, стеной, напоминая чёрную дыру. Он, как и она, тоже мог с легкостью поглотить всё, что к нему приблизилось и непринужденно одним росчерком пера оформить вечную прописку в безмолвии. Даже казалось, что фары освещают только самих себя и ничего в страхе не могут поделать с окружающей зловещей глубокой тьмой. До места прибытия оставалось около полутора километров.

– Жутковато здесь ночью. Чувствую себя гитлеровцем в белорусских лесах. Как говорится, чем дальше в лес, тем толще партизаны, – Боцман ухмыльнулся сквозь прищуренный напряженный взгляд.

– И это ты говоришь? Всё с непривычки. Когда глаза освоятся, будет легче.

– Ты же знаешь, Ильдар, я люблю простор, особенно морской, поэтому так и сказал, – и через секунду добавил, – подскажешь, где останавливаться, ни черта не вижу.

Ориентиром служили три одиноко растущих в поле больших кустарника по левую сторону от дороги, которые заметить в этой тьме было очень проблематично. Башкир дал команду сбросить газ до минимума, а сидящему за водителем сзади открыть окно и светить фонариком в некогда богатую урожаем пашню. Тоже самое сделали и в идущей следом машине. На небольших ухабах лучи от фар медленно поднимались и с такой же скоростью опускались, упираясь в землю перед самым капотом. Очередное движение верх потока света выхватило на дороге два расплывчатых силуэта четвероногих больших существ, несущихся в бесшумную атаку прямо на них, заставив Боцмана со всей силы ударить по тормозам и закричать:

– Твою мать!!! Это кто?!

Глава 10. Выбор тактики

Я боялся себе признаться, но казалось, что наше положение только ухудшилось, и времени на обдуманное решение практически не было. Скоро будем окружены этим зверьём со всех сторон и, в этой тьме, шансы выжить ничтожно малы, даже для самого ярого фаната оптимизма, коим давно не являлся. Мы продолжали стоять в зарослях боярышника спиной к спине. Лесник с помощью прибора ночного видения всматривался в лес, а я наблюдал за вожаком, который перестал сверлить взглядом кустарник и, задрав голову, сделав высшей точкой своего тела нос, начал ловить запахи. Пожар с дымовой шашкой сейчас работал на нас, насытив окружающий воздух смесью “ароматов” горелых досок и едкого, вызывающего слёзы смрада. Белый покрутил мордой в разные стороны и, поняв, что обоняние сейчас не будет являться хорошим помощником, прекратил свои попытки поймать след. Он развернулся и направился назад к крыльцу.

– Что будем делать, Лесник? – на таком расстояние между нами шёпота вполне хватало быть услышанным.

– Ещё не знаю. Белый ушёл?

– Да. А что у тебя там?

– Пока всё тихо, но думаю, сейчас начнётся движение. Думаю, уходить в лес нельзя, ни под каким видом. У нас не будет ни одного преимущества.

– Стоять в этих зарослях тоже не дело.

– Каким бы это не казалось бредом, но считаю, надо возвращаться поближе к хижине. По крайней мере, хоть с одной стороны будет защита. Посмотри, может увидишь какое-нибудь подходящее место. Выбор, правда, не велик.

Первым, что мне бросилось в глаза, было дерево, ствол которого два дня назад пробовал на прочность волчью голову, и только сейчас заметил, что от того трупа почти ничего не осталось. Он был полностью съеден, лишь несколько обглоданных костей отсвечивали желтыми бликами пожара, а лежащий на боку череп служил не больше, чем идентификатор вида погибшего млекопитающего отряда хищных из подотряда собакообразных. В принципе, дерево было единственным и поэтому самым лучшим вариантом отхода. Оно находилось на приемлемом расстояние от горящего дома и лишь только сильный боковой ветер смог бы дать поживиться языкам пламени его ветками, толщина которых давала возможность спокойно расположиться на них. Я глазами начал прокладывать к нему маршрут, рассчитывая каждое движение. На первый взгляд для меня не было ничего сложного: небольшой разбег, прыжок и без особых усилий уже цепляюсь руками за ближайшее крупное ответвление. Дальше подтягиваюсь, закидываю правую ногу и, разворачивая тело, залезаю на него. Затем принимаю сидячее положение и, ухватившись левой кистью за другую ветку рядом, наклоняюсь вниз с опущенной правой рукой, за которую должен будет схватиться Лесник, и помогаю ему подняться. Вроде всё выглядело просто, а значит надёжно. Единственное, что меня беспокоило в этом плане, не зажаримся ли мы, находясь на таком расстояние от пожара?

– Ну что там, разведка? Есть мысли?

– Как насчёт переночевать на дереве? По крайней мере, точно не замерзнем с таким камином.

– Почему бы и нет, – Лесник приподнял окуляры на лоб, оглянулся и внимательно посмотрел на предполагаемое место ночлега, – поможешь только мне.

– Да уж не брошу тебя здесь одного, – улыбнулся я, и спросил. – Ну, что, двинулись?

– Не спеши. Пусть эти твари выйдут в лес. Тогда и вернёмся, – он вернул прибор ночного видения на его функциональное местоположение и, медленно поворачивая головой, продолжил наблюдение, а я начал любоваться силой огня, который всё больше, оставляя после себя только разрушение, методично завоевывал новые территории.

Дымовая шашка уже израсходовала весь данный ей человеком потенциал, и едкий смог становился всё более прозрачным, разбавляясь воздухом. Теперь пылающая хижина становилась видна во всех подробностях. Крыша, и так потерявшая за годы отсутствия ухода свою прежнюю надёжность, вот-вот должна была обрушиться, понемногу проседая под собственным весом. Огонь без особого надрыва превратил стёкла в беспомощные почерневшие осколки и начал вылизывать подоконник, покрывая его волдырями от краски. Сквозь брёвна также начали появляться его щупальца, сначала пытаясь зацепиться за них, а потом, словно проведя удушающий приём, намертво сжимая. Лёгкий треск иногда сопровождался громким хлопком микровзрыва досок от увеличения объема закипающей в них влаги. По большому счёту получился большой костёр по типу “колодца”.

–Ты слышал? – Лесник повернулся ко мне и поднял указательный палец напротив моего лица.

Переключившись от приятного созерцания горящей хижины, напряг слух и посмотрел в сторону леса. Действительно, ему не показалось. Я давно не слышал эти звуки, но перепутать их с остальными, если ты сталкивался с ними не один раз, было невозможно. С такой интонацией и ритмом разговаривал только АКМ-74.

– Твои?– спросил я, с трудом расслышав самого себя.

– А больше некому, – Лесник еле заметно кивнул головой, – тихо, давай послушаем.

Я бы с огромным желанием приложил бы сейчас ухо к земле, как известно, она передаёт звуковую волну лучше, чем воздух, но в кустах это было сделать очень проблематично. До нас еле слышно донеслись два хлопка, последовавшие друг за другом через короткое время, и напарник вопросительно посмотрел на меня.

– Осколочная. По крайней мере, очень похоже.

Теперь в огнестрельную беседу вступили несколько автоматов, не отличаясь красноречием, они выплёвывали небольшие очереди резких слов, словно задавая чёткие и краткие вопросы, а, не дождавшись ответа, повторяли их снова более убедительно.

– У них там “войнушка”…

Леснику было не до шуток, даже в этой тьме заметил, как дёрнулись его скулы и он озадаченно, стараясь успокоить самого себя, произнёс:

– Башкира они просто так не возьмут.

Спустя пару минут всё затихло. Я не стал задавать никаких вопросов, надо будет, расскажет, да и ситуация не позволяла вести задушевные разговоры. Очень хотелось, чтобы нас нашли живыми и только ради этой “бытовой мелочи” стоило постараться.

Звёзды, которые ярко встретили меня, когда открыл люк, скрылись за не весть, откуда взявшимися тучными облаками и теперь верхушки деревьев сливались с ночным небом. Не знаю, станет это плюсом или минусом, но исчезнувшая граница между холодным синеватым светом и чёрной бездной леса давила, создавая ощущение погружения в непроницаемую пустоту, заставляя зрачки расширяться до непривычных размеров. Правда, пользы от этого, было столько же, сколько от коалы во время уборки квартиры. Поэтому, бросив напрягать лишний раз глаза, я стоял и ждал, когда Лесник даст команду на отход во двор. По движению его головы, резко дёрнувшейся немного вперёд, было понятно, он что-то заметил.

– Появились. Разведка, иди, а я пока прикину, сколько их.

Мои волнения по поводу возможности стать шашлыком на этом дереве оказались сильно преувеличены. Толстый ствол с лихвой защищал от жара, хотя не отказался бы одеть старую добрую, до боли знакомую, сталеваровскую суконную куртку. Только я подумал о том, что небольшой дождик сейчас был бы в самый раз, как на мою щёку упала капля. Затем ещё одна. Теперь начал бояться, чтоб не пошёл ливень. Помимо отсутствия желания промокнуть насквозь, также не хотелось иметь под собой скользкую мокрую кору, которую нельзя отнести к хорошему помощнику в ситуации, когда придётся просидеть на дереве несколько часов.

Из кустарника появился Лесник и, даже хромая на ногу, довольно быстро направился ко мне. Через минуту мы уже забрались на более высокую ветку и сидели, свесив ноги, на высоте около трёх метров над землёй.

– Посчитал? – спросил я.

– Не всех. Они разделились и четверо вместе с Белым, пошли в мою сторону. Пришлось отходить. Должны уже нарисоваться. А дождик, кстати, в тему. То, что доктор прописал.

– Да, но в подвале было бы уютней. Может, надо было запереться в бункере и там ждать? – я уже думал о том, не поспешили мы, спалив всё к чёртовой матери.

– Ну, во-первых, поздно уже об этом думать, а во-вторых, не спасло бы. Дверь хоть и добротная, тяжёлая, да и лутка не слабая, а к стене была прикреплена не очень. Я смотрел. Несколько ударов пригнанного ими медведя и она упала бы под своим весом. И чтобы дальше делали? Там бы нам и настал каюк. А здесь, какая никакая, но уже свобода.

Слова и доводы Лесника были настолько же убедительные, как и успокоительные. Я даже слегка расслабился, использую возникшую паузу в этом необычном смертельном противостоянии. Мелкие капли редкого дождя высыхали на одежде так быстро, что не привлекали внимание и не несли никакого дискомфорта. Не знаю, какая струна нейронов дёрнулась в голове, но мысли, которые пришли в данной обстановке, как минимум, считались бы странными. Я задумался о том, что если бы удалось залезть в мозги к пингвинам, тогда человечество узнало бы очень многое из того, что скрывает Антарктида. И все эти тайные версии про базы пришельцев, гитлеровцев вскрылись бы или наоборот, были бы выкинуты на свалку сказок для взрослых. А сколько бы могли поведать полярные акулы, живущие 350 лет? Они наверно видели, как ко дну шёл “Титаник”. Думаю, и белые медведи владеют информацией, за которую не пожалели бы денег сильные разведки мира сего. Наверное, мозг говорил мне о том, что знания животных недооценено человечеством, тем самым ещё раз напоминая о нависшей опасности, исходящей от местной дикой фауны. Лесник также сидел в задумчивости, подняв голову всматриваясь вдаль, прислушиваясь к каждому звуку. Перестрелка озадачила его довольно сильно, но только Хронос теперь сможет принести на волнах своей реки подробности того, что там произошло. Понимая это, он сдался на волю самому нудному уничтожителю времени – ожиданию.

Я слышал о бесшумности полёта этих птиц, несмотря на внушительные размеры, но никогда не сталкивался с ними. Если бы не прибор ночного видения, этого рассказа не было бы. Резкий окрик Лесника вернул меня в боевую готовность:

– Смотри, сверху!

Мгновенно подняв глаза, я одновременно встал на ветку обоими ногами, уцепившись руками на следующее ответвление надо мной. Из черной пустоты леса, осветившись бликами умирающего пожара, вылетели два огромных филина, один позади и немного в стороне от другого. Перьевые уши на голове и крупный размер выдавал их отличие от остальных совиных. Краем глаза заметил, как из прохода в кустарнике боярышника на полкорпуса показался вожак стаи. Лесник сделал тот же маневр, в таких ситуациях о травме никто не вспоминает. Широко расправленные крылья начали сходиться и, выпрямляя тело, хозяева лесного воздушного пространства, начали протягивать вперёд лапы, выпуская когти, явно не в качестве доброжелательного приветствия. В мои планы тоже не входило рукопожатие с ними. Сейчас требовался только точный расчёт, точно такой же, как у футболиста, когда он ловит летящий мяч на ногу, чтобы нанести чёткий, сокрушающий удар с лёту. Но мне было легче, не требовалось попасть в створ ворот, наклоняя корпус параллельно земле, а только вынести его подальше и всё. В принципе, ничего сложного, главное, как можно плотнее и резче ударить, сила здесь не играет решающей роли. А это уже дело техники, которая не была мне чужда.

Ветки дерева заставили филинов опуститься ниже и провести свой выпад не сверху, как было заложено в генах, а в лобовой атаке, на уровне пояса. Качество удара с лёту по мячу всегда определялось исходящим от него звуком. Он должен быть несмазанным, резким, напоминая стук бас-барабана в ударной установке, и первая мысль, которая пролетает в голове, не лопнул ли “круглый”. Моя правая нога стала на носок, чуть согнувшись в колене, готовая вылететь сразу, как только спиной мозг исполнит роль пунктуального почтальона и передаст приказной импульс на сокращение её мышц от головного, который, анализируя всю имеющуюся информацию, сейчас был занят расчетами траекторий. И только точка пересечения была просчитана, удар не заставил себя ждать. Тело филина оказалось не плотнее футбольного мяча, но гораздо тяжелее, что сразу ощутили согнутые пальцы ступни и голеностоп. Силы было недостаточно насильно запустить ночную птицу высоко верх, но вполне хватило поломать все её планы, сбив с орбиты. От неожиданности такой контратаки (зайцы и грызуны никогда не отвечали ему чем-то, напоминавшим маваши-гери) филин, потеряв ориентацию, расправил полностью крылья и пытался уйти на разворот, но ветки деревьев стали для него таким же страшным сном, как для пилота легкого самолёта горная местность в тумане. Второй, увидев, как ему перекрывают траекторию, успел нырнуть вниз и пролететь под деревом в самой близости от земли. Филин, на половину тела, встрял в рогатину ветки, за которую мы держались руками, прямо над Лесником, и левое крыло оказалось прижатым к туловищу, а второё в панике начало бешено молотить по воздуху. Его крик чуть не разорвал барабанные перепонки и, наверно, был слышен за несколько километров. Сначала он напоминал агрессивный короткий смех, затем в нём появились заунывные оттенки и, вскоре это можно было назвать сплошным гудением. Только сейчас я заметил, что всё это время у моего соседа в руке был нож, и он, без тени сомнения, как тогда в юности, вонзил его в тушку пернатого хищника, помогая ему замолкнуть навсегда. Не вытаскивая лезвие, Лесник, отводя рукоятку в сторону, освободил тело филина из ловушки, и оно, соскользнув с острия, тихим глухим ударом встретилось с землёй.

– Достал орать. Вот так уже спокойней.… Твою мать, ещё и кровью заляпал, – он повернулся ко мне, с улыбкой демонстрируя пару больших красных следов от капель на лбу и щеке.

Воздух снова наполнился неприятным пронзительным криком филина. Это его собрат, взмыв над деревом, начал кружить, то ли прощаясь с товарищем, то ли в беспокойстве не зная, что теперь делать. Совершив несколько витков, он, не замолкая, направился и растворился в непроглядной глубине леса. Вскоре снова стало тихо.

Наше настроение после этой краткосрочной победы поднялось, придав новых сил и уверенность в благоприятном для наших жизней исходе.

– Смотри, а Белый не уходит, – произнёс я, снова принимая сидячее положение на ставшей уже очень комфортабельной ветке.

Вожак стаи спокойно смотрел на нас, не сводя глаз. Главное, теперь абсолютно не ощущался тот возникающий от его взгляда внутренний холод. Сейчас он больше напоминал большую собаку, которая не сдалась, но её решимость была разбавлена тенями сомнений. Белый поднял голову и повернул в сторону леса, навострив уши.

– Не могу понять, что он делает? Что он хочет услышать? – в моём вопросе проскочила искра непонимания происходящего.

– Наверно, ждёт команду или дальнейших инструкций.

– От кого?! – теперь прибавилось и пару капель раздражения.

– Разведка, успокойся. Если бы я знал. Помнишь, у меня ещё позавчера появилась мысль, что он не главный. У них свой смотрящий, – Лесник на секунду задумался и продолжил, – значит, надо вынудить его появиться и пристрелить. Патроны у тебя есть, оставим для него.

– Тут я не согласен. Армия без генерала вполне может оставаться боеспособной, а вот генерал без армии – никто.

– Да, толк есть в твоих словах. Давай не будем гадать, подождём, что эти твари придумают снова.

Из леса раздался кроткий громкий непонятный звук, слегка напоминающий отрыжку, и вожак, без малейшего колебания, сразу исчез в кустарнике, подтверждая ещё раз вывод Лесника насчёт смотрящего.

– Как думаешь, на кого похоже?

– За два года в лесу я не слышал подобных звуков, поэтому может быть кто угодно. Но что-то мне подсказывает, это не человек. Поживём, увидим.

Процент содержания адреналина в крови снизился и только сейчас я почувствовал боль в ноге. Мой удар не прошёл безболезненно. Пока ступня примеряла туловище филина, один из выпущенных когтей зацепил сбоку икроножную мышцу, порвав джинсы и неглубоко вонзившись. Неприятное ощущение, когда штаны начинают прилипать к телу, используя в качестве клейкой субстанции твою кровь.

– У тебя случайно спирта нет? – спросил я, больше для самоуспокоения, что ничем организму в качестве дезинфекции помочь не могу.

Лесник ничего не ответил и медленно достал из внутреннего кармана небольшую плоскую флягу, явно ручной работы, серебряный блеск которой ударил по глазам. Эта была явно раритетная вещь, и я начал крутить её в руках, пытаясь поймать свет от затухающего огня, чтобы детально рассмотреть. По форме фляжка напоминала полотно штыковой лопаты, но только с затупленным остриём, как сегмент круга. Это был низ. Верх же выдерживал строго прямоугольный вид. Судя по всему, она не была обделена хорошим уходом и, несмотря на старость, выглядела, как новая. На лицевой стороне золотым тиснением твёрдой рукой классного гравёра, подчёркивая каждую деталь, был изображен герб Российской империи. Крышка легко открылась и запах спирта, защекотав ноздри, сразу же заставил передернуться. Обработка раны заняла несколько секунд и я, не спеша возвращать флягу назад, снова начал изучать. Чувствовалось, что она часть истории и Лесник, как бы отвечая на мой немой вопрос, начал рассказывать: