скачать книгу бесплатно
Таррель вспыхнул и поднялся.
– Да не было ещё такого, чем бы Таррель подавился! Даже если поперёк горла встанет – глотку себе разорву, выну, и проглочу заново!
– Ну, что ж, глотай. – сказала Джерис и бросила к ногам Тарреля девять дитаров. – Не нужны мне ни твои друзья, ни твои связи, ни ардумы твои.
– Джерис, хватит капризов! Остальные забери! – крикнул Таррель ей вслед.
Тень Джерис в дверях становилась всё короче и короче, пока не исчезла.
День близился к вечеру, а яблоки, пролежавшие весь день на солнце, съёжились, потемнели, и теперь пахли ещё терпче. Старики Шетгори затеяли большой ужин несмотря на скорбный срок. Таррель так и не понял, в честь чего. Особенно рад был Гофа, решивший, видимо, что небеса и Таррель услышали его просьбу о том, чтоб лати Фенгари поскорее покинула их дом.
Лати Фанкель выносила всё новые и новые блюда, приготовленные пусть не самым искусным образом, но с душой, и чувствовалось в них тепло рук доброй старой женщины.
Единственное, что не давало Таррелю насладиться последним вечером с Шетгори – это ожидание близкого объяснения с ними, с людьми, принявшими семь Эгар назад чумазого мальчишку-оборванца с мешком непонятного барахла и помощью по дому вместо уплаты за жильё. Только сейчас осознание того, что Шетгори, возможно, единственные люди на Эллатосе, которые не побоялись держать под своим домом страшные и очень далёкие для их понимания вещи, повергло Тарреля в тяжелую задумчивость.
– Арнэ, я иногда думаю, что ты – само небо. – робко улыбаясь, сказала Фани. – Только на небе так скоро могут сменяться солнце и тучи.
– Боюсь, что я и сам теперь последний раз вижу на этом небе солнце. – ответил Таррель, выдавив улыбку.
– Почему это? – обеспокоенно сказал Гофа.
Таррель вздохнул и откинулся на спинку стула, уставившись в крохотное пятнышко на скатерти. Старики переглянулись между собой, поняв, что дела, видимо, совсем плохи: обычно на расспросы Таррель либо отмахивался, либо сердился, но теперь его усталое лицо с нахмуренными бровями и поджатыми губами, ровно как и тяжёлое молчание, никак не разрешающееся словами, обеспокоило их.
– Фани, Гофа. – наконец сказал Таррель. – Я не мастак по части красивых слов и прощаний. Но, боюсь, нам с вами придётся расстаться. Скорее всего, очень и очень надолго.
Шетгори молчали, уставившись на него.
– Я понимаю, как вам, должно быть, обидно только встретить меня на пороге и вот снова провожать. Но я теперь должен уехать из Гаавуна. И, клянусь, не знаю, когда вернусь. И вообще вернусь ли. Поэтому заранее дам распоряжения о своём имуществе. – сказал он и постучал пальцем по столу, указывая на подвал под ногами.
– О, небеса, что ты говоришь такое, Арнэ! – воскликнула лати Фанкель и заплакала. Таррель стиснул зубы, заставив себя не заметить этого, и продолжил:
– Не хочу, чтоб мои вещи стесняли вас. Но мне не успеть вывезти всё. Я корю себя за это. Поэтому сделаем так. Я даю себе времени три Эгары. Если буду жив, но не смогу вернуться к этому сроку, непременно пошлю вам весточку. А если её не будет – слушайте внимательно. Дверь запечатана, её без меня не открыть. То на вашу же пользу, если придут обыскивать. Так что, Гофа, придётся подкопать. Все добро, какое там есть, выносить – и жечь с щепоткой соли и листом бисы, жечь нещадно. Голыми руками не касаться! Всё что есть, не глядя, жжём. Поняли?
– Понял. – сказал Гофа с тревогой.
– Вроде, всё разъяснил. – сказал Арнэ, думая, что же ещё он мог забыть, но ничего не всплывало в памяти. – Как стемнеет – уйду.
Он встал из-за стола. Вечернее солнце окрашивало комнату в оранжевый, и Таррель, глядя на него, сощурился. За диваном валялся плащ, скинутый ручками Джерис, и звал в путь, в очередное и последнее путешествие по земле Эллатос. Таррель поднял плащ и прижал его к груди.
И прилететь бы тёплому ветру с холмов, согреть и успокоить, дать напутствие в дорогу, но ворвался в комнату ветер холодный, с океана, обжигая лицо, точно давал пощёчину, и едва не вырвал из рук Тарреля плащ, который взлетел в воздух так легко, будто в карманах его вовсе ничего не было. Точно был он просто куском ткани, который не держал в себе никаких тайн и не прятал никаких сокровищ.
Тарреля будто дубиной по голове огрели. Почему так легко? Почему не тянет вниз тяжесть, которую скрывает в себе потайной кармашек у груди? Таррель перевернул плащ, встряхнул, вывернул, снова встряхнул, бросил на пол, ощупал руками каждую складку, каждый карман. Пусто. Пусто!
– Арнэ! Чего случилось? – донёсся голос Гофы.
Что есть силы Таррель зашвырнул плащ в самую гущу сада, где тот и повис на кустах. Теперь он смотрел на дежу двумя выпуклыми под ветвями частями, а полукруглой складкой, точно ртом, смеялся над ним.
– Дрянь. – сказал Таррель с усмешкой, оглянувшись на пустой диван.
Уже давно никто не ходил холмами, чтоб попасть с Гаавуна в Стан на Ларгве. О том, что когда-то здесь проходила крутая лесная дорога, говорили только трухлявые пни, стоящие молчаливо среди леса, будто маяки. Их деревья давно срубили, чтоб осветить ночную дорогу.
Теперь кроны тех деревьев, что не тронули, разрослись и скрыли собой небо. Дорога вилась вверх, потом вниз, потом опять вверх, и так много-много раз, пока не утопала в овраге, который появился здесь совсем недавно. Земля сошла с холма, утащив с собой деревья, кусты, птичьи гнёзда и редкие домики. Неизвестно, с чего решила природа так разгневаться на людей, но городку пришлось подвинуться, и теперь стоял он совсем рядом с рекой Ларгвой и пристанью.
Каждый день десятки повозок и лодок расползались в разные стороны, увозя с собой тех, кто хочет покинуть провинцию Гаавун. Сумерки нависли над городком, и свет загорелся в окнах точно пряничных, с белой глазурью крыш, домов. И пусть подкралась ночь, в Стане было шумно и людно.
Тяжёлое, гулкое мычание предупреждало о том, что в Стане есть тяжёлые скакуны – твари, которых лучше бы не видеть, потому и таскали они повозки никак, как кроме с мешками на головах. Нет на Эллатосе никого выносливей, но и уродливей тоже.
Десятки тяжёлых скакунов и их возниц готовились отправиться этим вечером в дорогу. В стойле номером сто восемь, в отличие от остальных, стояло не больше дюжины человек, в то время как в остальных толпился народ, а особенно там, откуда отправлялись сразу пять повозок на Лумтур – столицу Эллатоса.
Одна-единственная лампа стояла в сто восьмом стойле. Её свет то и дело заслонял снующий туда-сюда возница, затягивающий ремни на животном. Он бормотал что-то себе под нос, прикрикивал на скакуна, шлёпал его и бранился. Животное мычало и дрыгало толстыми ногами.
– Дрянь такая! Ну-ка двинься! – прикрикнул возница.
У каждого стойла был свой маленький дворик. Там, на лавках под деревьями сидели люди, ожидая, когда их позовут располагаться в повозках. В темноте не увидеть ни одного лица. После праздника в Гаавуне все старались сесть подальше друг от друга, и озирались в темноте, прижимая к себе вещи, пытались заглянуть под капюшоны соседей, а когда это не получалось, ёрзали на своих местах и глядели на часы.
Джерис тихо сидела в углу, упёршись спиной в изгородь. По Стану ходили залдунги. В Гаавуне их почти не было. Здесь же их было так много, что с каждого двора слышался звон мечей. Вот один из них прошагал рядом с Джерис, стуча железными сандалиями, а меч на поясе едва не задел её шею.
Джерис вдруг вспомнился рассказ одного торговца, который болтал, будто бы залдунги – потомки древних, высоких латосов Триады, которым корона под страхом смерти до сих запрещает мешать свою кровь с другими. Точно они другой народ. Раньше она бы посмеялась над его словами, но теперь необъяснимый страх вместе с трепетом перед короной овладел ей. Поскорее бы в повозку.
Залдунгов никогда не боялись в Гаавуне, ведь сами владыки Эллатоса ещё много сотен Эгар назад назвали их своими сыновьями, хранителями и высокой короны, и самого низшего плуга. Но теперь они точно не хранители Джерис Фенгари.
– Лотзо! Провинция Бакастур! Отправляемся, стойло сто восемь! – сказал возница.
Все поднялись и пошли внутрь. Особенно шустрыми оказались гаавунские старухи. Они скорее всех приложились ладонями к бумаге, оставляя свои родознаки, и скрылись внутри повозки. Джерис ждала своей очереди.
– Тьфу, ничего не видать! – пробормотал возница и зажёг фонарь.
В ярком свете прямо возле Джерис оказалась отвратительная чёрная голова, покрытая наростами. Не то жаба, не то лошадь, существо смотрело двумя мутными косыми глазами и потряхивало гребнем на шее. Джерис вскрикнула и отшатнулась. Тогда в глубине этой головы начал рождаться звук. Сначала тихо клокотало, будто закипала вода в горшке, и вдруг чудовище завыло что есть силы, и зажмурило глаза. Заметалось в стойле, зашлёпало лысыми лапами по соломе, и тогда возница кинулся к нему.
– Тварь! – вскричал он, избивая животное палкой. Несмотря на свой размер, тяжёлый скакун сжался, испугавшись хозяина, и отвернул голову.
– Дрянь, вот тебе! – кричал возница, надевая мешок на голову животного.
Джерис так дёрнулась назад, что чуть не повалила человека, стоящего позади.
– В своём уме? Чего орёшь? – рявкнул возница. – Напугала эту тварь! Договорную давай! – и тут же замахнулся на животное. – Отрезать бы твою уродливую башку!
Джерис так и стояла, упёршись спиной в человека сзади.
– Родознак! – крикнул возница и протянул Джерис бумагу.
– Нечего с неё брать, приятель. – раздался голос за спиной Джерис. – Безродная она. И недоделанная, к тому же. Что ей ни скажи – не поймёт, зачем рот открываешь.
Джерис узнала этот голос. Она дёрнулась, чтоб выбежать прочь, но руки жёстко удержали её.
– Ты сам-то кто будешь? – недоверчиво спросил возница. И тут же протянул: – А… Вон чего. Зачастил ты к нам, парень. Что, добычу новую тащишь? – и усмехнулся.
– Можно и так сказать.
Таррель, держа Джерис под руку, уже пошёл к повозке, как возница встал на его пути, переминаясь с ноги на ногу.
– Ты это… Ну…
– Да ты что, в самом деле? – воскликнул Таррель.
– Ну, Бакастур просит. Надо всех на бумагу. Без этого, парень, никак.
Таррель достал из кармана блестящий ардум. Возница отвернул голову, сделав вид, что не заметил.
– Без этого никак. – повторил возница.
Джерис услышала, как тяжело и злобно вздохнул Таррель за её спиной.
– А я будто только через твой Стан туда попасть могу! – сказал он сквозь зубы.
– Да знаю я, знаю, что можешь. – виновато говорил возница. – Но если уж сюда пришёл, отсюда езжать, значит, надо? В гости своих харчей не приносят.
– Да что б тебя! – воскликнул Таррель и принялся разматывать ладонь.
Возница протянул бумагу и, пока Таррель прикладывал руку, приговаривал:
– Вот так. Закрепить тебя надо. Вот, молодец.
Бумага под ладонью Тарреля зашипела, засияла золотым светом, и опалилась словами "Таррель из рода Таррелей" вперемешку с кровью. Возница успокоился.
– Ну всё, забирайся. Зла не держи, принято у нас. Без этого, парень, никак. – сказал он и потопал к козлам.
– Чтоб тебя древены порвали. – прошептал Таррель и весело помахал вознице.
Джерис сидела в повозке и сквозь дыру в шторе смотрела на Тарреля, пока тот бранился с возницей. И пусть слабый свет еле освещал его лицо, Джерис видела, что он в ярости. Резкие движения, дрожащий голос, мечущийся взгляд, руки никак не могут успокоиться, и то прячутся в карманах, то мнут плащ.
Таррель глядел себе под ноги, никак не забираясь в повозку. Потом вдруг повернулся, и Джерис поймала его страшный взгляд. Он никак не мог видеть её в темноте, но будто бы видел, и смотрел ей прямо в глаза. Возница взобрался на козлы, и повозка пошатнулась. Тогда, распахнув шторы, Таррель забрался внутрь, и огонь фонаря потух.
– Стойло сто восемь, Лотзо, Бакастур, отправляется! – закричал возница на всю улицу.
Повозка медленно выехала из стойла и покатилась по дороге в темноту холмов.
Совсем стемнело. Дорога долгая, ухабистая. Не видно соседей в повозке, но слышно их дыхание. Чей-то храп. Кто-то ворочается, кто-то шепчется. Только впереди, напротив Джерис, тихо. Точно не сидит там никто, и не смотрит, и даже не дышит. Но он точно там есть. И даже в темноте Джерис знала, что он не смыкает глаз. Боится, что снова упустит. Даже дышит так тихо, чтоб не упустить ни звука. Чтоб почувствовать, если она тихо проберётся мимо него и соскочит с повозки.
Быть может, часы на Кутрави сейчас пробили девять. Или десять? Или уже больше ста ударов они отбили? Их удары так похожи на стук сердца, что бьётся в груди Джерис и никак не хочет успокаиваться. Оно теперь долго не успокоится. Может быть, никогда.
Вокруг лишь лес, чёрные стволы деревьев. Они мелькают на фоне ярко-синего южного неба, качая кронами, как люди качают головой, когда хотят посочувствовать. Вот из стволов появляются руки; это уже не деревья, а толпа теней, они волнуются и двигаются в завораживающем ритуальном танце. Тени заполняют пространство со всех сторон – от самого дна до краёв.
Тогда спускаются с неба звёзды, спускаются к самой земле. Это уже не звёзды. Они заперты теперь в телах гуляющих теней, мерцают, точно глаза, и освещают пространство, полное пустоты.
Над тенями темнота, но в её объятиях, если приглядеться – далекий-далёкий свод, такой тяжёлый и огромный, точно весь мир, а на нём – слои, слои, один за другим, будто каменное древо, и каждый слой тоньше предыдущего. Зажато между этими слоями море давно потухших родознаков. Не рассыпаться, не исчезнуть этому храму, пусть и трещины в нём, и вмятины повсюду, будто неизлечимая болезнь, и гуляет под ним ледяной ветер под тяжёлые звуки барабанов.
Что-то двинулось впереди, зашевелилось с неистовой силой, вырываясь из-под земли. Вот вырастает стена, и ещё одна, появляются башни и крыши, это уже целый чертог, прекраснее которого Джерис и видеть не приходилось. Он стоит, гордо возвышаясь над острыми скалами, хребтом торчащими из земли, словно зубцы короны. Земля под чертогом проседает, вдавливает скалы, и они хрустят, не выдерживая натиска, будто ломают им кости одну за другой. Не справиться им с таким весом.
Странный запах наполняет воздух, и с самой верхней башни, особняком возвышающейся над другими, течёт что-то то тёмное. Оно ползёт, липкое и гадкое, и рыжие стены превращаются в чёрные, поблёскивая в свете звёздных глаз гуляющих теней. Страшно смотреть, точно происходит здесь что-то тайное и постыдное.
Дёготь стекает, пока не остаётся ни одного чистого места на прекрасном чертоге. Громко падают капли. Этот липкий звук раздаётся эхом в самых дальних углах. И зов этот не остаётся без ответа.
В глубинах темноты раздаётся тихий шорох. Вокруг темно, но что-то приближается. Поначалу звук робкий, несмелый, но нарастает с каждым мгновением. Вот это уже шум, который нельзя перекричать. Это топот несчётного количества мохнатых лапок, трения усиков о камни, клацанья челюстей.
Из темноты валят ползучие гады. Они лезут со всех сторон так стремительно, что невозможно уловить взглядом ни единое существо – лишь каша из блестящих глазок, высунутых языков и тысяч гладких панцирей.
Гады живой волной облепливают подножие чертога, потом стены, крыши и окна, забираются всё выше и выше, пока не добираются до самой последней башни. Они облизывают чертог, жадно впиваясь мордочками в каждую каплю дёгтя, давятся им, корчатся в муках, но всё едят и едят, и не могут насытиться. Потому что им вкусно.
Так хочется избежать этого зрелища, так напрягается всё тело, что Джерис дёргается что есть силы, но звенят и больно впиваются в голое тело цепи.
– И в оный день, без насилия, без принуждения, лати Фенгари осуждена на смерть. – звучит позади неё голос. – Осуждаем?
– Осуждаем. – отзываются с трёх сторон печальные тяжёлые голоса.
Джерис кричит, и её взгляд стал мечется по сторонам, но тысячи теней всё так же плавают вокруг, мелькают и исчезают, и вновь появляются, сверкая звёздными глазами. Джерис не удаётся выхватить ни единого лица. Но эти согласные где-то очень близко, они плавают среди таких же, как и они, теней. Вторя её крику, голосят ползучие гады, воют человеческими голосами и насыщаются с ещё большим усердием.
– Осуждаем. – неожиданно для себя отвечает Джерис, и её касаются ледяные руки. Свистящий звук рассекает воздух над шеей, и упасть бы голове вниз, под ноги, в грязь, но падает она наверх. Мягко приземляется голова Джерис на тёмный свод. Он так далёк от земли, как только можно представить. Дальше и выше всех гаавунских холмов. Она ищет своё тело, но раздаётся тяжелый грохот, сотрясая всё вокруг, и рушится в той дали всё то, что взросло на скалах и то, на чём взросли сами скалы.
Падает чертог, погребая всё под собой. Он осыпается, будто пыль, и скалы под ним трескаются и крошатся с ничуть не меньшим грохотом.
Картина поплыла перед глазами Джерис, затуманенная слезой. Погребён там и палач, и осудившие её. Даже тело её теперь погребено под острыми скалами. Она погружалась всё глубже и глубже внутрь свода, или это земля отдалялась от неё. Ледяной ветер, ревущий под сводом, утих, и послышались слова:
– Головной убор снимите.
Джерис вдруг возмутилась. Её голова, отрубленная, зависла в немой темноте. Какие головные уборы?
Вдали заплясал свет. Он становился всё ярче и ярче, пока не превратился в огромный костёр, на фоне которого мелькали фигуры людей, машущих руками.
– Они принадлежность видеть хотят.
Джерис вздрогнула и вдохнула донёсшийся до неё запах костров. Кажется, фигуры у костра давно ждали повозку.
– Лучше высших не сердить, а сразу по-хорошему волос свой показывать. – сказал возница. – Бакастур не любит, когда неизвестно что-то. Так что, без этого никак.
Повозка давно уехала, скрывшись в сыром утреннем тумане. Костёр потух, но с углей, наскоро залитых водой, всё ещё струился дым и окутывал грязную табличку "Лотзо". Ветер качал эту табличку, и она, размокшая от влаги, скрипела на ржавых гвоздях. И если бы не колея на мокрой дороге, можно было бы подумать, что не бывает здесь никого вовсе, а следы от колёс – лишь знак того, что кто-то заплутал в этих лесах.
По разные стороны дороги в грязи остались следы. Одни большие, от тяжёлых сапог, другие – маленькие. Они вели в противоположную от Лотзо сторону, а потом терялись в лесу.
Из чащи донёсся звонкий звук пощёчины и эхом разлетелся меж деревьев.
– Даже не смей. Со мной. Так говорить. – сказал Таррель спокойно, хоть и жгла его изнутри обида, и надел перчатку обратно. – И только попробуй ещё раз залезть мне в карман.
Джерис стояла перед ним, схватившись за щёку.
– Чёрную свинью какой стороной ни поверни, всё равно свинья! И всё равно чёрная! – крикнула она.
– Ещё одно слово – и я оставлю тебя на той дороге. – сказал Таррель. – Ты, кажется, совсем забыла, куда идёшь и с кем. И что могла висеть в петле в Гаавуне!
