В плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах

Между тем лодки наши выплыли из речки в залив, и когда мы были наверху надежды увидеть еще свое любезное отечество, один из бывших с нами солдат, отдернув рогожи, сделал нам знак, не хотим ли мы встать и посмотреть залив и город. Боже мой! Какой для нас удар – с верху надежды мы вмиг погрузились в пропасть отчаяния.

Но надежда не совсем еще нас оставила. Мы вспомнили, что за двадцать лет перед сим в здешний залив заходил русский транспорт; следовательно, японцам не было причины от нас скрывать то, что русские давно уже видели и знают. Мысль сия несколько нас успокоила, но все же мы лучше желали бы, чтоб солдат не отдергивал рогожек, которых настоящая цель была скрыть нас от комаров, а не внешние предметы от нас.

Мы приехали в Аткис уже ночью и встречены были отрядом воинской команды с фонарями. Нас ввели в крепостцу, обвешанную полосатой бумажной материей, и поместили в хороший дом, чисто внутри прибранный и украшенный живописью в японском вкусе. Для нас всех была отведена одна большая комната, в которой прикреплены были к стенам доски со вколоченными в них железными скобами, за которые привязывали концы наших веревок. Впрочем, дали нам постели и одеяла[39], накормили ужином, связали ноги попрежнему и оставили в таком положении до утра.

17 июля мы дневали в Аткисе. Поутру развязали нам руки на несколько минут, а потом опять завязали, обвертев их в больных местах тряпицами. Когда веревки были сняты, мы не в силах были сами руки свои привести в натуральное положение, а когда японцы начали их разгибать, боль была нестерпимая и еще сделалась сильнее, когда опять стали они их завязывать. Кормили нас здесь три раза в день, и дали по бумажному халату на вате, чтоб надевать сверху во время дождя или холода.

18-го числа поутру перевезли нас через залив на южную сторону оного к небольшому селению, накормили завтраком и повели далее таким же порядком, как; я описывал выше. Носилки были с нами, и кто из нас хотел, тот мог ехать; но конвойные наши всегда шли пешком; изредка только садились на короткое время, по очереди, на вьючных лошадей.

Во все время путешествия нашего японцы наблюдали один порядок: в дорогу сбираться начинали они до рассвета, завтракали, нас кормили завтраком и отправляли в путь, часто останавливались по селениям отдыхать, пить чай и курить табак, а в половине дня обедать. Через час после обеда опять шли далее и часа за два до захождения солнца останавливались ночевать, и почти всегда в таком селении, где была военная команда. Такие места обыкновенно были, на случай нашего прихода, завешиваемы полосатой бумажной материей. Отводили для нас всегда очень хороший дом[40] и помещали в одной комнате, но к скобам привязывать не упускали. Приходя на ночлег, всякий раз приводили нас к дому начальника и сажали на скамейку, покрытую рогожами. Начальник выходил и смотрел нас; тогда отводили нас в назначенный нам дом и на крыльце разували и мыли нам ноги теплой водой с солью; потом вводили уже в нашу комнату.

Кормили по три раза в день: поутру перед вступлением в дорогу, в полдень и вечером на ночлеге; в кушанье, как при завтраке, так обеде и ужине, не было большой разности. Обыкновенные блюда были: вместо хлеба сарачинская каша, вместо соли кусочка два соленой редьки, похлебка из редьки, а иногда из какой-нибудь дикой зелени, или лапша, и кусок жареной или вареной рыбы. Иногда грибы в супе; раза два или три давали по яйцу, круто сваренному. Впрочем, порции не назначалось, а всякий ел, сколько хотел. Обыкновенное питье наше было очень дурной чай без сахару; изредка давали саке. Конвойные наши ели точно то. же, что и мы, надобно думать, на казенный счет, потому что старший из них на каждом постое с хозяином расплачивался за всех.

19-го числа просили мы своих стражей, чтоб они на несколько минут развязали нам руки – поправить тряпицы, на которых засохшая кровь и гной при малейшем движении трением по ранам причиняли нам чрезвычайную боль. Вследствие нашей просьбы они тотчас сели вокруг и составили совет[41][42]. Решено было удовлетворить нас, с тем, однакож, условием, чтоб прежде им нас обыскать и отобрать все металлические вещи; на требование их мы охотно согласились, а они, обыскивая нас, взяли и кресты наши.

Осторожность, или, лучше сказать, трусость их была так велика, что они не хотели развязать нас всех вдруг, а только по два человека, и не более как на четверть часа; потом, переменив тряпицы, опять завязывали.

Сегодня догнал нас посланный из Кунасири чиновник[43][44] и принял начальство над нашим конвоем. С нами обходился он весьма ласково, а на другой день (20-го числа) велел развязать кисти у рук совсем, оставив веревки только выше локтей. Тогда мы в первый раз нашего плена ели собственными своими руками.

После этого мы уже шли свободнее. Местами только переезжали с мыса на мыс, водою на лодках; тогда опять на это время нам связывали руки; но такие переезды были невелики и случались не часто. Японцы так были осторожны, что почти никогда не подпускали нас близко воды, и когда мы просили их позволить нам в малую воду итти подле самого моря, по той причине, что по твердому песку легче итти, то они соглашались на это с великим трудом и всегда шли между нами и морем, хотя бы для того нужно было им итти и в воде.

21 и 22-е число провели мы в одном небольшом селении, где были, однакож, начальник и военная команда. Разлившаяся от дождя река препятствовала нам продолжать путь. Тут был лекарь, которому приказано было лечить нам руки. Для этого он употреблял порошок, весьма похожий на обыкновенные белила, коим присыпал раны, и пластырь лилового цвета, неизвестно мне из чего сделанный, который прикладывал к опухлым и затвердевшим местам пальцев и рук. Мы скоро почувствовали облегчение от его лекарств, которыми он нас снабдил и в дорогу.

Получив облегчение в руках, мы могли уже покойнее спать и легче итти, а когда уставали, то садились в носилки и ехали довольно покойно, не чувствуя никакой большой боли.

При входе и выходе из каждого селения мы окружены были обоего пола и всякого возраста людьми, которые стекались из любопытства видеть нас. Но ни один человек не сделал нам никакой обиды или насмешки, а все вообще смотрели на нас с соболезнованием и даже с видом непритворной жалости, особливо женщины; когда мы спрашивали пить, они наперерыв друг перед другом старались нам услужить. Многие просили позволения у наших конвойных чем-нибудь нас попотчевать, и коль скоро получали согласие, то приносили саке, конфет, плодов или другого чего-нибудь; начальники же неоднократно присылали вам хорошего чаю и сахару[45]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

на шлюпе «Диана»

2

Любопытно, что Генрих Гейне, рассуждая о нравственности в известном своем произведении «Людвиг Берне», пишет: «На заглавном листе «Путешествия в Японию» Головнина помещены эпиграфом прекрасные слова, которые русский путешественник слышал от одного знатного японца: «Нравы народов различны, но хорошие поступки всюду признаются таковыми» (Г. Гейне, Избранные произведения. ГИХЛ, М., 1934, стр. 46).(Прим. ред)

3

Д. И. Завалишин, Записки декабриста. СПб., 1906, стр. 49 – 50.(Прим. ред)

4

Д. И. Завалишин, Записки декабриста. СПб., 1906, стр. 245.(Прим. ред)

5

Шлюп «Диана» под моей командой отправлен по высочайшему повелению из Кронштадта в 1807 году с особенными поручениями, из коих главнейшими были открытие и опись малоизвестных земель восточного края Российской империи. В 1809 году он прибыл в Камчатку, а в 1810 плавал к западным берегам Северной Америки.

6

Почта на Камчатку шла через Охотск.

7

Джемс Кук – знаменитый английский мореплаватель; убит на Гавайских островах 14 февраля 1779 года (см. примечание на стр. 118). Его сменил капитан Кларк (Клерк), умерший в том же 1779 году.

8

Полуостров Сахалин. Французский мореплаватель, Лаперуз, обследовавший в 1787 году южный и юго-восточный берега Сахалина, принял его за полуостров. Знаменитый русский мореплаватель Крузенштерн, обследовавший восточные и северные берега Сахалина в 1805 году, также принимал его за полуостров азиатского материка. Островной характер Сахалина окончательно доказан русским моряком Невельским в результате экспедиции 1849 – 1852 годов.

9

Остров Мацмай. Мацумаэ (искаженное европейскими путешественниками в Мацмай или Матсмай), теперь Фукуяма – город на крайнем юго-западе острова Хоккайдо, у входа в Сангарский пролив со стороны Японского моря, первое постоянное японское поселение на Хоккайдо. По этому городу иностранные путешественники часто называли Мацмаем весь остров. Сами японцы называли его Езо (на старых европейских картах Иессо).

10

Остров Штатенландия (Земля Штатов). Южные Курильские острова были посещены в 1643 году голландским мореплавателем де-Фризом (правильно Врис, по-голландски Vries). Он был на службе у торговой Голландской Ост-Индской компании. Землей Штатов он назвал остров Итуруп в честь законодательного органа Нидерландской республики – Генеральных Штатов. Компанейская Земля, теперь остров Уруп, назван был де-Фризом в честь Голландской компании. Марикан, теперь Симусир.

11

Корейское море. Так европейцы называли Японское море.

12

Крузенштерн в веденном им журнале употреблял новый стиль.

13

Компанейское судно – в данном случае судно Российско-Американской компании.

14

Корабль капитана Крузенштерна.

15

«Сокращенные записки флота капитан-лейтенанта Головнина о плавании его на шлюпе «Диана» для описи Курильских островов, в 1811 году».

16

Два Чирпоя – острова Чирпой и Брат Чирпоев Курильской гряды, к северо-востоку от Урупа.

17

Немуро – рыбачий порт на восточной оконечности острова Хоккайдо.

18

Наш переводчик выражал этот вопрос: «С добрым умом или с худым умом вы пришли сюда?»

19

Урбитч – вероятно, селение Рубецу на западном берегу острова Итуруп.

20

Такое объявление я сделал для того, чтобы под видом отыскивания удобной гавани обойти кругом все их острова и сделать им точнейшую опись; настоящей же причины нашего к ним прихода никак невозможно было открыть японцам.

21

Сарачинским пшеном в то время русские называли рис.

22

Напиток саке делается из сарачинского пшена; вкусом не противен и не крепок, однакож от большого количества может опьянеть и приобыкший к крепким напиткам человек.

23

Мохнатыми курильцами русские называли айну.

24

Парки – верхняя одежда; у камчадалов делается из оленьих шкур.

25

Топорок – морской попугай.

26

Кунжа (кунжда) – крупная рыба семейства лососевых, до 10 килограммов.

Сарана – дикорастущая лилия, сладкая луковица которой богата крахмалом.

Черемша – дикорастущее пряное растение (черемша – «медвежий лук»).

27

Бобровые кожи. Головнин говорит здесь и ниже не о речных бобрах, а о так называемых камчатских, или морских, бобрах, о морской выдре, не имеющей ничего общего с обыкновенным бобром. В начале XIX века за шкуру «морского бобра» платили несколько десятков рублей (в начале XX века – от 600 до 1000 рублей).

28

Птицы, описанием соответствующей мавридори, я не мог прибрать в Бюффоновой «Естественной истории» и потому сообщу здесь описание ее: мавридори величиною с голубя, перья на спине и на верхней части крыльев черноватые и темносерые, часто перемешанные, а на брюхе и под крыльями светлосерые; крылья длинные, состоящие из двух частей, соединенных суставом. Когда они растянуты, между концами два фута восемь дюймов, а от конца носа до конца хвоста тринадцать дюймов; лапы о трех пальцах с едва приметными когтями, которые во всю длину соединены перепонкою, а сзади небольшой палец, более похожий на ноготь; лапы и перепонки цвета свинцового; нос острый, черный, на конце вниз загнутый, с двумя сверху дырами.

29

Звание, соответствующее нашему исправнику.

30

Исправник – начальник уездной полиции в царской России. (OCR: Примечание относится к подстрочному примечанию.)

31

Матросы первой статьи Дмитрий Симонов, Спиридон Макаров, Михаило Шкаев и Григорий Васильев.

32

Нифон (правильно Ниппон или Нихон) – официальное название всей Японии. Европейцы думали, что оно относится только к главному острову, который сами японцы называют Хонсю (или Хондо).

33

Аманат – (от тюркского «аман» – милость, пощада) – заложник.

34

Так звали лейтенанта Хвостова.

35

Матица – центральная балка русской избы.

36

Японцы обыкновенно протягивают большие свои невода вдоль берега в расстоянии от него сажен на 20 – 25 и более и оставляют оные на поплавках, пока рыба, идущая во время лова беспрестанно вдоль берегов, не зайдет в невод; тогда они, большим числом людей, вдруг притягивают концы оного к берегу.

37

Наша лодка имела, по крайней мере, около тридцати футов в длину и футов восемь ширины.

38

Аткис – вероятно, Аккеси, рыбачий поселок на южном берегу Хоккайдо, у залива Аккеси, между портами Немуро и Кусиро.

39

Японские постели состоят из одного большого одеяла, шелкового или бумажного, смотря по состоянию человека (нам давали бумажные), которое подложено ватою пальца на два и простегано изредка на живую нитку, чтоб можно было вату вынимать для мытья наволочки. Одеяла сии они сгибают вдвое и стелют на полу, который во всех японских домах и даже в хижинах покрыт мягкими соломенными матами, весьма чисто и красиво сделанными, и ложатся совсем нагие, завернувшись в пребольшой халат с широкими короткими рукавами, сшитый также из шелковой или бумажной материи и подложенный очень толстой ватой. Вместо подушек употребляют они разным образом из дерева сделанные штуки. Простые люди кладут в голову круглый кусок дерева, совершенно похожий на те, какие употребляются в простонародной у нас игре, называемой городками, с той только разностью, что японцы с одного конца наверху делают выемку для вмещения задней части головного черепа. Положив на сей обрубок голову, без всякой мягкой подстилки, спят они от привычки очень покойно. Лучший же или богатый класс людей употребляет вместо подушек очень красиво сделанные ящики вышиной дюйма в четыре, наверху коих привязана круглая подушка длиною дюймов в шесть или восемь, а толщиной в размере дюйма в два или в три В ящике хранят они вещи своего туалета, как то: бритвы, ножички, помаду, зубные кисточки, порошки и прочее.

40

Один раз только в маленьком селении поместили нас в пустом амбаре, где прежде хранилось пшено. Жар был пренесносный, и на полу ползало бесчисленное количество червячков, которые нас очень беспокоили.

41

Конвойные наши были солдаты княжества Намбу. Они все были в одном звании и хотя в некоторых случаях принимали приказы от старшего, но вообще в таких обстоятельствах, которые выходили из обыкновенного порядка, все делали с общего совета.

42

Намбу. Княжеская фамилия Намбу с XIV века владела северо-восточной областью острова Хонсю; ее резиденцией был город Ивате (теперь Мориока).

43

Мы тогда его считали чиновником по отличному платью и по почтению, какое оказывали ему наши конвойные; но после узнали, что он был солдат императорской службы, а не княжеской, следовательно против княжеских воинов имел старшинство и большие преимущества; почему они и уважали его, как своего начальника. Он даже занимал особенную комнату, и ел не вместе с ними.

44

Солдат императорской службы. Императором Головнин здесь и ниже называет сегуна, наследственного светского правителя страны (с начала XVII века – из фамилии Токугава), противопоставляя его «духовному императору» (тенно или микадо), не имевшему до 1867 года никакой реальной власти. Князья (даймио) подчинялись сегуну, и потому их солдаты были ниже по положению, чем солдаты на службе у сегуна. (OCR: Примечание относится к подстрочному примечанию.)

45

Японцы имеют свой чай, зеленый и черный. Последний из них очень дурен: кроме цвета, в нем нет ничего похожего на обыкновенный китайский чай, ни вкусу, ни запаху. Японцы пьют его, когда пить захочется, как мы квас, теплый или горячий, только без сахару, а зеленый чай пьют изредка, как лакомство. Сперва поджаривают или подогревают его на огне в бумажной коробочке, пока он не пустит крепкого запаха; потом кладут его в медный чайник кипящей воды; от этого чай их получает особенный вкус и запах, для нас очень неприятный, но японцам он нравится. Головного сахара у них нет, а лучший сорт песку привозят голландцы. Он продается весьма дорого в небольших круглых коробочках. Есть у них и свой сахарный песок, только он очень грязен, черен и не сладок. Японцы редко пьют чай с сахаром, а любят просто есть его: положив на ладонь ложку сахару, берут в рот, как маленькие дети. Когда мы потчевали своих караульных присылаемым нам в гостинец сахаром, то они всегда с большими комплиментами отговаривались, а ночью, лишь только мы засыпали, они все съедали дочиста.