скачать книгу бесплатно
Всхлипнув, женщина сорвала с шеи оберег и повесила на ветку дерева.
От корней поползли вверх полосы тумана, окутали ствол и ветви.
Когда марево рассеялось, возле ствола недвижно стоял юноша с тонкими чертами лица и кротким, мудрым взглядом старца. Он держал секиру, рукоять которой была покрыта мелкими тонкими веточками.
Ульфейя не бросилась к возлюбленному. Наоборот, сделала движение, словно хотела спрятаться за широкое плечо своего спутника, – таким изменившимся предстал перед ней Хашуэри.
Юноша тоже не ринулся обнимать любимую. Он поднял руку, взглянул на ладонь, словно видел ее впервые. Сорвал с зазеленевшего топорища ржавый кусок железа и отшвырнул прочь – так узник отбрасывает опостылевшие кандалы, в кровь натершие запястья.
Тут же мгновенное отвращение исчезло с лица Хашуэри, и со спокойной, ясной улыбкой он обернулся к Ульфейе.
* * *
– Мне ко многому придется привыкать заново. – Хашуэри задумчиво покачивал в руке наполовину опустевший кубок. – До сих пор не могу забыть ощущение, когда сквозь тебя струится древесный сок. Не как кровь в жилах, а… нет, не могу объяснить.
Они сидели за столом, врытым в землю у крыльца. Почему-то не хотелось идти в дом. Ясная холодная ночь светлела, становилась легкой и прозрачной. Облака разошлись, и невесомая луна парила в небесах, словно сорвавшийся с неведомой ветви серебристый лист.
Мужчины пили вино вдвоем. Ульфейя, которая стойко держалась весь путь до постоялого двора (кстати, путь легкий и быстрый), при виде ограды – вот она, безопасность! – навзрыд расплакалась. Дагерта чуть ли не силой влила ей в рот успокоительный отвар и увела в комнату, где измученная женщина сразу уснула.
Хозяйка сновала между столом и кухней, выставляя перед возвратившимся супругом и спасенным Сыном Клана все, что можно быстро состряпать в такую рань. Она не улыбалась. Хотя муж и набросил на плечи новый плащ, Дагерта не могла забыть его изодранную спину. Кринаш сказал: «Ерунда, царапины!» Но жену он не убедил. Ей больше всего хотелось, чтобы пирушка поскорее закончилась и можно было промыть эти самые «ерунда, царапины» целебным настоем.
– Я очень благодарен тебе и Ульфейе, – негромко говорил тем временем Сын Клана. – Даже не знаю, как выразить мою…
– Да просто, – подсказал Кринаш, во хмелю растерявший почтительность. – Буду премного доволен, если мне заплатят за плащ и куртку. Хорошая была, из буйволовой кожи.
– Куртка? – не сразу понял Хашуэри. – Да, конечно, конечно! Боюсь, я отвык думать о житейских мелочах, пока здесь произрастал. Зато многому и научился у деревьев: терпению, уменью жить неспешно и спокойно. А магия… думаю, моя сила возросла. И волшебным посохом я обзавелся. – Он с улыбкой погладил прислоненную к столу рукоять секиры в мелких веточках.
– А листья не завяли! – с опаской покосился на колдовскую штуковину Кринаш.
– И не завянут, я уверен. Может, к зиме пожелтеют и упадут, но по весне веточки зазеленеют снова. Это чары, которые посох впитал из земли. Ах, какие у вас удивительные места! Повсюду дремлет магия, древняя, как мир!
– Что дремлет, так это ладно, пусть бы до конца дней дремала. Вот как она перестает дрыхнуть – ох, весело всем приходится! А еще поблизости прохудилась Грань Миров. Лезут к нам такие чудища, что во сне увидишь – подушкой не отмашешься!
– Вроде тех, что напали на вас с Ульфейей?
– И похуже есть. Заходил летом Подгорный Охотник. Сказал: в лесу появились ящеры.
– Это что-то вроде драконов?
– Того Охотника послушать, так выходит, что опасней. Потому что умные, вроде людей, даже разговаривают. Есть у них сильные колдуны, могут перекинуться в кого угодно, даже в человека. Будет такой ящерок с тобой разговаривать, а ты и не поймешь, что это Подгорная Тварь.
– Да правда ли это? Ты сам видел этих ящеров?
– Врать не буду, не приходилось. И век бы их не видеть! Зато залетали на двор такие… с крыльями, со щупальцами…
– Интересно бы здесь пожить, осмотреться… Но надо спешить домой. У меня дочь до сих пор без имени.
– Ну, ясно-понятно! А уж родня-то как обрадуется! Не просто сын отыскался – чародей вернулся в Клан. Госпожа говорила – охранные чары…
– Да. Еще чувствую чужую магию, даже слабые следы. Это могут многие Дети Клана, но у меня это с детства. Поведу, бывало, вот так ладонями… – Хашуэри вытянул руки перед собой и легко развел в стороны, словно раздвигая высокую траву. Вдруг лицо его утратило беспечность. – Ладонями… Хозяин, а ты знаешь, что на твой двор наложено проклятие?
Ответом было ошарашенное молчание.
– Старое, – рассуждал вслух Хашуэри. – Цепкое. Долго набиралось силы, как зерно, что в земле ждет своего срока, а потом прорастает. Это стряслось года три назад… нет, пять!
– Пять? – призадумался Кринаш. – Это я только-только женился, рабов еще не купил. Кто ж мне так удружить мог? – Он замолк, припоминая, а затем ухмыльнулся. – Ох, не иначе как Гульда порезвилась!
– Гульда?
– Есть такая старая чума. То ли вправду ведьма, то ли просто ищет, чем у дураков поживиться. Где живет – неизвестно. Шляется от деревни к деревне. То пропадет надолго, то вдруг опять ее демоны принесут. И не просит милостыню, а требует, нахально так!
– Странное имя. Какой отец назовет так свою дочь – Дерзкая Речь?
– Во-во, и я думаю, что кличка. И Семейства своего не называет. Мужики ее боятся, как лесного пожара. А меня не запугаешь бабьими угрозами. Нужно тебе что, так попроси учтиво, а не грози, что порчу наведешь! Да и не похожа на нищенку: сама толстая, одежа добротная. Слово за слово – поругались мы… ух, сильна лаяться! Не сдержался, пихнул ее, да сил не рассчитал. Мы на берегу стояли, она в реку и плюхнулась. Выбралась – да как пошла честить меня и все мое хозяйство! Я – за палку. Она заткнулась и убралась.
– Зря смеешься, хозяин. Эти деревенские ведьмы – как старые лисы: много уловок знают. Толковые служанки Хозяйки Зла. Припомни-ка: что она говорила?
Когда-то Кринаш не придал значения угрозам старухи. Но сейчас встревоженно нахмурился, припоминая. Перед глазами встало круглое обрюзгшее лицо, обрамленное седыми патлами. Рот оскалился в злой ухмылке, которая выглядела жутковато: у Гульды не было верхних зубов, кроме двух, которые напоминали клыки вампира.
– Все не упомню. Кричала: «Чтоб у твоего порога сошлись все дороги – и по каждой прикатила неурядица! Чтоб вся твоя жизнь – вбок, да вкривь, да наперекор да под откос!» И еще: «Чтоб на твой двор ворохом валились чужие невзгоды, а ты б замаялся их перебирать!» Вот дура, а? Оно мне надо – в чужие дела лезть!
– Сегодня же влез!
– Ну, сегодня… это ж другое!
Оба замолчали, призадумались. Помрачневшая Дагерта села на крыльцо. Разговор этот ей совсем не нравился.
Постоялый двор просыпался. Чумазая Недотепка с деревянным ведром поплелась к Тагизарне по воду. Из пристройки показались Верзила и Молчун и, не дожидаясь, пока их накормят, принялись изображать бурную деятельность. Верзила, подхватив топор, начал сноровисто колоть дрова. Молчун скрылся в козьем загончике, который Дагерта гордо именовала хлевом. Оба разом поняли: у хозяйки не то настроение, чтобы торопить ее с завтраком и вообще соваться ей под руку.
– Еще вот что говорила, – вспомнил Кринаш. – «Чтоб у тебя три гостьи загостились: Суматоха, Сумятица да Неразбериха!»
– Лучше бы тебе со старухой помириться.
– А мы помирились. Она с тех пор много раз заходила: ворчит, ругается, еды требует и норовит стянуть, что плохо лежит… Нет, где уж Гульде проклятия накладывать! Навидался я таких, пока по свету бродил. Бабы как бабы, только хитрей да ленивее других, работать не хотят… Видать, гостил у меня маг, а я ему чем-то не угодил.
– А господин может снять проклятие? – Дагерта была так расстроена, что осмелилась вмешаться в беседу мужа с Сыном Клана.
– Нет, хозяюшка, этого не умею. Хочешь – заговорю ограду, чтоб ни твари из-за Грани, ни здешние колдовские существа не смели войти во двор без позволения твоего мужа? Ни из-под земли, ни с неба…
Дагерта выразительно закивала. Кринаш с интересом поднял голову.
Хашуэри поднял свой зеленеющий посох. Лицо стало отрешенным, взор застыл на чем-то, недоступном глазам обычных людей.
Узкие полосы золотистого света скользнули по земле вдоль ограды, зазмеились, заструились все дальше и дальше – и вдруг над подворьем встал, чуть колыхаясь, купол света. Он не слепил глаза, он был легким и прозрачным, его нежные переливы ласкали, как прикосновение материнской руки, сулили защиту и покой.
Из окон в изумлении глядели проснувшиеся гости.
Верзила, выронив топор, запрокинул голову в небо.
Дагерта потрясенно вскинула руки к щекам.
Молчун тихо стоял на пороге хлева. На его тонком, умном лице играли отсветы магического огня.
Из сарая выбрался бродячий художник с сеном в волосах – этот не просто глядел, а впитывал в себя дивную красоту, что просияла над постоялым двором.
Все кончилось быстро. Световые стены опали, исчезли, растворились в воздухе. И стало видно, что над лесом поднимается солнце.
И еще стало видно, что перед воротами торчит перепуганная Недотепка с ведром.
– Что встала? – прикрикнул на нее хозяин. – Неси воду на кухню!
– Да-а, – прохныкала девчонка, заходя во двор и указывая пальцем на ограду. – А чего оно светится?
Кринаш пригляделся. По земле вдоль ограды тянулась тоненькая золотистая полоска.
– Это так теперь и будет, – проследил его взгляд Хашуэри. – И без твоей воли не войдет сюда ни Подгорная Тварь, ни оборотень, ни упырь, ни лесовик. Вот только против магов чары не действуют.
– Слыхала? – грозно обернулся Кринаш к Недотепке. – Так оно теперь и будет светиться! А ты так и будешь ходить! Боишься – закрой глаза и иди не глядя!
Девчушка понятливо закивала, с готовностью зажмурилась, сделала несколько шагов – и грохнулась наземь, выронив ведро.
– Ох, дурочка, да сейчас-то зачем глаза закрывать? – пожурила ее Дагерта, бросив укоризненный взгляд на мужа. – Всю юбку изгваздала! Беги на кухню, просушись.
* * *
Солнце клонилось к закату.
У пристани стоял большой, с низкой осадкой корабль «Речная лилия». Он поднимался вверх, к истокам Тагизарны, и остановился здесь на ночлег.
– Очень удачно, – глядя на корабль, сказал Хашуэри хозяину. – На рассвете и отплывем домой. Хочется скорее увидеть дочку. Пожалуй, в память о том, что произошло, я назову ее Ульки Серебряное Деревце. Ты не против, дорогая? – обернулся он к Ульфейе.
Та степенно кивнула. За день женщина успокоилась, привела в порядок одежду и теперь держалась с достоинством, приличествующим будущей супруге Сына Клана.
Внезапно в чинную беседу ворвался возбужденный крик:
– Идемте! Скорее, пока солнце не село! Поглядите! Все поглядите! Я ее все-таки… я ее нарисовал!
Художник, сияющий, взъерошенный, как воробей, размахивал руками в воротах.
Кринаш заинтересованно направился к нему. Следом потянулись все, кто был во дворе: Дагерта, рабы, гости.
Художник работал за оградой, чтоб не мешали любопытные зеваки. Еще утром Верзила помог ему перетащить туда огромный щит, сколоченный из гладких досок.
– Вот она! Я так быстро еще никогда не работал! Издали смотрите, она же большая!
Все замерли в очарованном молчании, только тихо ахнула Ульфейя да потрясенно ругнулся капитан «Речной лилии».
Картина была прекрасна, как сновидение ребенка под тихую колыбельную песню.
Со щита, улыбаясь, смотрел чародей. Он не был похож на Хашуэри. Таких чародеев представляешь себе в детстве: седобородый, ясноглазый, с веселыми морщинками у глаз, в мантии со звездами. Как сказал однажды маленький Нурнаш, «волшебный волшебник». Правой рукой он вздымал украшенный самоцветами посох, а на левой ладони держал крошечный постоялый двор, тщательно прорисованный во всех деталях. Над маленькими постройками реял купол золотистого света.
Лицо мага было мудрым и добрым. Самоцветы в навершии посоха таинственно мерцали, храня неведомые чары. Золотой свет проливался над игрушечными крышами с такой неизъяснимой красотой, что перехватывало горло. Это была сама сказка, явившая себя среди бела дня и застывшая перед глазами людей.
А внизу было крупно выведено: «Посох чародея».
– Ух ты! – выдохнула наконец Дагерта.
– Вот это скипетр! – негромко сказала Ульфейя жениху. – Не то что твое помело!
– Ты всегда будешь ревновать меня к моей магии? – с понимающей улыбкой шепнул в ответ Хашуэри.
– Всегда, – убежденно кивнула Ульфейя и обернулась к художнику. – Ну, если уж это тебе не шедевр…
Живописец тоже вспомнил вчерашний разговор.
– Да! – вскинул он руки к груди. – Я понял! Вдохновение делает возвышенным все, даже трактирную вывеску. Потому что вдохновение – это сопричастность чуду и…
– А почему название другое? – придирчиво перебил хозяин. – Я же хотел «У Кринаша»!
Художник оскорбился: он должен думать о таких пустяках? У него вдохновение!
Все, даже Дагерта, начали уговаривать Кринаша быть снисходительнее. Не переделывать же чудесную вывеску из-за такой мелочи! Вон как красиво посверкивают буквы среди звезд на мантии волшебника! А что до названия, так на реке все и так знают имя хозяина самого лучшего постоялого двора!
Кринаш огрызался и гневался до тех пор, пока не почувствовал, что его настойчиво дергают за штанину.
– Пап! – зазвенел снизу возмущенный голосишко. – Ну, что ты заладил: у Кринаша, у Кринаша… А у меня?
– Вот! – засмеялся Хашуэри. – Забыл ты, что здесь молодой хозяин подрастает. Придет пора ему принять дело в свои руки – вы что, название менять будете?
Кринаш подхватил сына на руки и расхохотался:
– Ладно, сдаюсь!
– Когда парень вырастет, – с сожалением сказал капитан «Речной лилии», – эту красотищу так и так менять придется. Ее же ветер будет бить, снег, дождь…
Все разом замолчали, осознав, как непрочна представшая их взорам красота. Художник не побледнел даже, а позеленел, словно уже увидел свой шедевр истерзанным дождями.
Дагерта спросила робко:
– А не поможет ли высокородный господин? Если можно не пропускать в ворота тварей, то почему нельзя сделать… ну, чтоб не подпускать к картине дождинки-снежинки и прочий ветер? Это ведь тоже охрана!
Лицо молодого мага стало отрешенным – как утром, когда он творил чары.
– Охрана… гм, почему я раньше не сообразил? Богатая идея, сулит многое, если обдумать. Кринаш, у тебя очень умная жена. А с картиной – да, должно получиться!
Он направился к вывеске, на ходу взмахнув ветвистым посохом.
– Краски не просохли! – в ужасе взвизгнул художник и метнулся следом, но Кринаш перехватил его, не дал помешать магу.
