Записки метеоролога

Мы с Б.В. Подсекиным встретились с начальником транспортной милиции и следователем и прямо в лицо им заявили, что то, что произошло, – это целиком и полностью произошло по их вине; Борис Васильевич пообещал им, что как член союза журналистов напишет в газету об этом, и им надо извиниться перед коллективом и семьёй и восстановить доброе имя Е.Ф. Христофорова. При встрече с командиром Ухтинского авиапредприятия Н.К. Банбаном тот сказал, что весьма сожалеет о случившемся, и сделал всё возможное, чтобы пресечь всякие домыслы о Евгении Фёдоровиче, и обратился к работникам авиапредприятия с призывом отдать последний долг памяти незаслуженно оклеветанному человеку. Поскольку родственники изъявили желание похоронить Евгения Фёдоровича на его родине – в Архангельске, то для перевозки тела и сопровождающих лиц он выделил самолёт Як-40, выполнявший тренировочный полёт. На следующий день мы проводили Евгения Фёдоровича в последний путь. Самолёт взял курс на Архангельск. Обо всём, что произошло в Ухте, я доложил по телефону начальнику управления. По возвращении в Архангельск я узнал, что жалоба завхоза, без проверки изложенных в ней фактов, была принята на веру, за чистую монету, и вызвала кое у кого испуг. Поскольку испуг был велик, доложили об этом в Москву в Госкомгидромет. Вместо того, чтобы вызвать и внимательно выслушать вторую сторону, переговорили с Е.Ф. Христофоровым по телефону обвинительным тоном, что тоже добавило пороху в гнетущую ситуацию. И хотя произведённая бухгалтерией управления проверка не выявила никаких нарушений в финансовой деятельности АМСГ Ухта, обвинительный механизм был запущен. Этот случай явился основной причиной для принятия решения об обсуждении на коллегии Госкомгидромета вопроса о состоянии финансово-хозяйственной деятельности в Северном УГМС, о чём я узнал случайно, находясь в командировке в Москве.

А дело было так. Через два или три месяца после происшедших событий я участвовал в работе Межведомственного совета по авиационной метеорологии, проходившего в Госкомгидромете и, вернувшись вечером в гостиницу, совершенно неожиданно встретил там целую делегацию своих коллег по управлению во главе с Н.Н. Колесниченко, в составе его зама Н.П. Ларионова, главного бухгалтера Е.И. Царьковой и начальника организационно-планового отдела В.Л. Савицкого. В Архангельске я не знал, что они собираются на коллегию в Москву. Видимо, держали в тайне. Но, как говорится, «всё тайное всё равно становится явным». Пришлось им признаваться, что они вызваны на коллегию с отчётом о состоянии финансово-хозяйственной деятельности управления. Коллегия должна была состояться на следующий день. Настроение перед коллегией, как мне показалось, у них было хорошее, я бы сказал, почему-то даже весёлое. Я тогда подумал, что на коллегию просто так не вызывают.

В тот же день, когда происходило заседание коллегии, я вылетел в Архангельск и о её результатах не мог знать.

А результаты оказались неважные. Решением коллегии из-за серьёзных недостатков в финансово-хозяйственной деятельности Н.П. Ларионов был освобождён от занимаемой должности. Его отдали на заклание. Отправной точкой был ухтинский инцидент, а на него навалили всё остальное, включая и те нарушения, которые он допустил под давлением начальника. Однако всё же финансово-хозяйственная деятельность в его бытность была лучше, чем до него, во всяком случае, это был первый срыв, и то по оговору, что не было принято во внимание.

Став начальником управления, Н.Н. Колесниченко изменил, по сравнению с Химичем, отношение к своему заместителю. Теперь за все недостатки в финансово-хозяйственной деятельности прежде всего стал отвечать Н.П. Ларионов. Ему, бедному, доставалось сильно, он всё время находился под тяжёлым прессингом. Однажды он сказал мне в сердцах, что я не случайно не пошёл на эту должность зама начальника управления. В данном случае он оказался прав.

Ещё тогда, когда я только-только приступил к своим обязанностям в Северном УГМС, меня предупредил по-дружески В.Л. Савицкий – начальник организационно-планового отдела, бывший близким другом Н.Н. Колесниченко, чтобы я при взаимодействии с ним соблюдал определённую дистанцию и осторожность. Это предупреждение я запомнил на всю оставшуюся жизнь. Тем не менее это была не главная причина для меня, из-за чего я отказался от этой должности, были и другие более существенные причины, о которых будет сказано в своё время. Скажу только, что одной из главных причин была та, что я возглавлял главное направление нашего производства – оперативное гидрометобеспечение, а мне предлагали финансово-хозяйственную деятельность.

Н.П. Ларионов испытал это, не дожив и до 60 лет. Но в одном надо отдать ему должное, будучи в Вологде директором ГМО, Н.П. Ларионов получил огромный опыт в организации строительства нового здания Вологодской ГМО с аэрологическим комплексом и ремонтных работ на сети станций. Весь свой опыт и умение он применил в Архангельске при строительстве девятиэтажного производственного здания Гидрометцентра. Он наладил хорошие отношения с подрядчиком, со строителями треста

№ 3, с которыми приходилось часто встречаться, и встречи зачастую заканчивались застольями. Но пострадал Николай Прокопьевич вовсе не из-за пьянок, а, я бы сказал лучше, из-за глупости.

Глава двенадцатая

Решение о моём переводе в Архангельск и передача дел Б.В. Подсекину

Предложение Б.П. Химича о переводе меня на работу в Архангельск в Северное УГМС было для меня совершенно неожиданным. Поэтому нужно было взвесить всё за и против. Моё положение и взаимоотношения с коллективом, где я работал, были хорошими, никто не вмешивался в мои дела, меня ценили как специалиста. Зарплата со всякого рода надбавками в виде годового вознаграждения, премиальных и за преподавание метеорологии была выше, чем мне предлагали.

Но взаимоотношения и зарплата – это хорошо. Перспективы же для роста у меня не было, по крайней мере, мне ничего не предлагали, а рамки моей деятельности к этому времени оказались узкими, развернуться мне было негде. Можно было заняться наукой, но в то время это было немодное приложение к деятельности. И всё же работу мне предлагали по специальности, не только более высокую должность сейчас, но с возможным ростом в будущем. Поле деятельности открывалось широкое, коекакой опыт решения вопросов у меня был, предмет деятельности знаком, знания имелись, деловая хватка тоже. Короче говоря, надо идти туда, куда тебя зовут, где ты нужен. Поэтому, посоветовавшись с супругой, мы решили принять предложение.

Когда я пришёл с заявлением о согласии на перевод к начальнику Коми УГА С.И. Кирикову, Семён Иванович собрался уходить и я его спросил, когда он будет. Он ответил, что уходит в отпуск, и чтобы я шёл к Емельянову. Тогда я поставил его в известность о цели своего визита. Первая его реакция была:

– Мы тебя поставили в резерв на выдвижение на должность начальника аэропорта Ухта, и зачем тебе уходить.

Он сразу вызвал к себе Емельянова. Когда тот пришёл и узнал, в чём дело, его реакция была такая же, как у Кирикова. Кириков ему сказал, чтобы он внимательно с участием замов и начальника политотдела разобрался с моим заявлением. На обсуждении моего вопроса с участием замов снова встал вопрос о назначении меня на должность начальника аэропорта Ухта. Но выяснилось, что совсем недавно руководству управления пришлось спасать начальника аэропорта Ухта на бюро Ухтинского горкома партии, где ему грозило снятие с должности и исключение из партии за какие-то проступки, связанные с пьянством. Он отделался строгим выговором с занесением, но на должности остался. И вот, после этих перипетий, как-то неудобно перед Ухтинским горкомом снова инициировать вопрос об его освобождении. В результате все согласились на перевод и дали напутствие, если по каким-то причинам не понравится, чтобы я возвращался, всегда примут. Емельянов и начальник Политотдела А.А. Шишин сказали, что, если на новом месте что не так, возвращайся без колебаний, всегда найдём тебе должность и квартиру. На своё место я рекомендовал зам. директора Гидрометобсерватории Коми республики Б.В. Подсекина. До этой должности он много лет проработал начальником АМСГ Котлас и, вполне естественно, с метеообслуживанием авиации был знаком не понаслышке. Я представил Бориса Васильевича М.Е. Фролову – начальнику отдела движения, а потом все вместе пошли к А.И. Емельянову, первому заму начальника Коми УГА, и везде Борис Васильевич при его представлении заверял, что приложит все силы чтобы оправдать доверие. Для меня и М.Е. Фролова это было несколько неожиданным, так что М.Е. Фролов у меня спросил:

– Ты, не кота ли в мешке нам привёл?

Оказалось, что у Б.В. Подсекина были напряжённые отношения с директором ГМО Л.И. Сырковым и эти заверения были вызваны большим желанием его уйти из ГМО. Не было у Бориса Васильевича и высшего образования, но зато было образование военного метеоролога и опыт метеообеспечения военной авиации и даже участие в войне с Японией на Дальнем Востоке.

В конце концов согласие на должность старшего инженера-инспектора по метеообеспечению полётов со стороны руководства Коми УГА Б.В. Подсекиным было получено и я приступил к передаче дел. Поскольку Б.В. Подсекин лет пять не работал по обслуживанию авиации, а за эти годы много воды утекло, то я довольно подробно и основательно познакомил его с современными требованиями к метеообеспечению полётов согласно действующим документам, сделав упор на произошедших изменениях, познакомил его с фактическим состоянием дел и рекомендовал в ближайшее время познакомиться с состоянием метеообеспечения полётов непосредственно на местах сначала в основных аэропортах.

Ознакомил его с перспективным планом развития метеообеспечения полётов в Коми республике. Я разъяснил ему в связи с чем введена эта должность, какова её специфика по отношению к работникам гражданской авиации и по отношению к работникам АМСГ. Некоторые наши коллеги в других управлениях ГА необоснованно вмешивались в кадровые и методические вопросы работы АМСГ, испортили с ними и работниками УГМС отношения, что пошло не только не на пользу дела, а во вред ему. На мой взгляд, было гораздо продуктивнее поднимать роль и авторитет работников АМСГ и оказывать им всемерную помощь в работе, что я и делал за годы пребывания в этой должности. С Борисом Васильевичем, после моего отъезда в Архангельск, мы взаимодействовали довольно тесно, ездили по совместным проверкам состояния метеообеспечения полётов в аэропортах, проводили совещания руководителей служб.

Были у него и свои особенности. Однажды я приехал в Сыктывкар и ко мне обратился с просьбой главный штурман Коми УГА Л.В. Ильчук, чтобы я переговорил с Борисом Васильевичем по поводу его действий. А дело обстояло так, Борис Васильевич практиковал такие вещи, как встречать экипаж у самолёта перед вылетом, когда уже посажены пассажиры в самолёт, и опрашивать его о фактической и ожидаемой метеообстановке по маршруту и в пунктах посадки и если обнаруживалось, что возникали какие-то затруднения с ответом, то он заставлял экипаж снова пройти подготовку по ознакомлению с метеообстановкой.

Это порой приводило к задержке вылета. Дело дошло до того, что от него стали шарахаться экипажи воздушных судов. Будучи в совместной с Б.В. Подсекиным командировке в аэропорту Ухта, я сам наблюдал всю эту сцену. Я ему прямо сказал, что он занялся нехорошим делом и скоро он превратится во всеобщее посмешище. Он мне ответил, что выполняет указание начальника управления, который поручил ему усилить контроль за предполётной подготовкой экипажей. Я ему посоветовал любые указания выполнять с головой. В общем-то он имел на это право, но всё же надо выбирать время и место. Со временем он сделал правильные выводы.

Участник войны с Японией

Б.В. Подсекин, сколько я его знал, всегда выглядел моложаво, моложе своих лет, да и ходил он всегда стремительно, как бы на пятках (на каблуках), куда-то всегда спешил, тем самым кое-кого вводил в заблуждение относительно своего возраста, в том числе и бывшего своего начальника Л.И. Сыркова.

Борис Васильевич был участником войны на последнем её этапе – войне с Японией на Дальнем Востоке – в Маньчжурии и Китае, о чём он иногда вспоминал. Но Л.И. Сырков почему-то этому долго не верил, так как сам участвовал в войне с Японией и имел за это боевые награды, тем более, что Борис Васильевич ни о каких подробностях никогда не рассказывал.

Однажды, это было уже в 70-е годы, мы с начальником Северного УГМС Н.Н. Колесниченко находились в Сыктывкаре, куда мы прибыли для проведения совместно с Коми УГА совещания по вопросам метеообеспечения полётов. Разместились мы в гостинице «Сыктывкар» в двухкомнатном номере «люкс» и к нам в гости пришли вечером после совещания Б.В. Подсекин и Л.И. Сырков.

После обмена мнениями о прошедшем совещании и по некоторым другим вопросам нашей деятельности, совершенно неожиданно разговор зашёл о гейшах. Поводом к этому разговору послужила передача по телевизору, которую вёл о Японии известный журналист-международник В.Я. Цветов. Его передачи вызывали большой интерес, и когда он заговорил о гейшах, Б.В. Подсекин вдруг заявил, что он с ними встречался в 1945 году в Порт-Артуре, после его освобождения от японцев. На что сразу же возразил Л.И. Сырков:

– Да не может этого быть! Сколько тебе тогда было лет? Ну и фантазёр ты Борис Васильевич!

Б.В. Подсекин ответил:

– Я тогда был совсем молодым, и сейчас не старый!

Мы попросили Бориса Васильевича продолжить свой рассказ.

Когда мы оказались в Порт-Артуре, среди военных стал распространяться слух о том, что в городе остались гейши, которые не успели эвакуироваться в Японию, и что кое-кто уже встречался с ними. Потом пошли слухи, что с ними опасно встречаться, так как были бандитские нападения на военных с целью грабежа. Но это их не останавливало. Соблазн был велик, и паломничества к гейшам продолжались. На встречу с ними военные ходили вооружённые пистолетами на случай нападения на них. Я тоже, вместе с другими, решил утолить любопытство и посетить гейш, взяв с собой пистолет, как предупреждали. Сеанс встречи с гейшами продолжался час и стоил немалых денег. Пока на мне была форменная одежда я как-то не задумывался, куда девать пистолет, и таких проблем не возникало. Но когда я попал на приём к гейше и мне пришлось раздеться до трусов, при этом нужно было взять с собой пистолет, тут-то и возникла проблема: куда его девать?.. Из-за пистолета общение с гейшами было сильно подпорчено, но не до конца – всё же сказывалось их обходительное отношение…

Тут в повествование Подсекина вмешался Л.И. Сырков, который сказал, что рассказ Бориса Васильевича сильно совпадает с тем, с чем ему самому пришлось столкнуться в Порт-Артуре, где они, возможно, находились вместе в одно и тоже время, но тогда они не знали друг друга. И он стал просить у Бориса Васильевича прощения за высказанное ему недоверие об участии в войне с Японией.

У Б.В. Подсекина, кроме работы, было много других увлечений, как сейчас говорят хобби, он неплохо фотографировал, телеобъектив он приобрёл с его появлением и мог запечатлеть на плёнку объекты отстоящие от него на большом расстоянии, что он продемонстрировал мне однажды в городском парке на берегу Вычегды, где мы узнавали в лицо знакомых, находящихся километрах в двух от нас на пляже. Сделанных им снимков животных и природы Коми республики хватило на два короткометражных документальных фильма, которые приобрела для показа Свердловская киностудия за приличный гонорар. Был он также членом союза журналистов и часто писал в республиканские газеты, но постоянно сотрудничал в многотиражке, издававшейся в Свердловске, Уральским УГА. Однажды, ознакомившись с его статьями о работниках аэропортов, в общем-то они написаны были неплохо, я ему сказал, что среди них не нашёл статей о наших коллегах. Не помню ни одного случая, чтобы между нами возникали какие-то напряжённые отношения.

У Б.В. Подсекина была предпринимательская жилка, ещё в те 70-е годы он успешно занимался бизнесом. У него был большой кирпичный гараж недалеко от первых в городе крупнопанельных домов за пединститутом, в которых мы жили. В гараже стояли два мотоцикла с коляской, а вдоль его периметра были устроены вольеры для кроликов, которых он выращивал в большом количестве. Мясо кроликов и шкурки он продавал в комиссионный магазин. Запчасти для своих мотоциклов он искал везде и всюду, куда ездил в командировки и находил не только для ремонта собственных мотоциклов, но и снабжал и других – в то время запчасти были в большом дефиците.

Как-то мы были с ним в командировке в аэропорту Троицко-Печорск, где решали вопросы размещения АМСГ третьего разряда в связи с переносом аэропорта на другое место.

На ночь мы разместились в пилотской гостинице аэропорта. Телевизора в гостинице не было и Борис Васильевич весь вечер рассказывал мне как надо делать деньги.

По переезде в Сыктывкар, они с супругой Марией Алексеевной Уваровской синоптиком АМСГ Котлас, продали свой дом в Котласе, не помню за 2 или 3 тысячи рублей. Мария Алексеевна говорит ему:

– Борис Васильевич (они называли друг друга по имени-отчеству), положи деньги на сберкнижку!

А он ей отвечает:

– Давай лучше купим облигации 3% займа: и деньги сохраним, а вдруг ещё и выиграем?

На эти облигации можно было выиграть от 40 рублей до большой суммы 2 000 и более рублей. По его словам, несколько лет им не везло, ничего не выигрывали, даже номера близко не совпадали. А потом прорвало несколько раз по 2 000, а по 40 рублей без счёта. Поскольку у них всё было: в благоустроенном доме двухкомнатная квартира, большой гараж с двумя мотоциклами и дача с прудом, где он разводил карасей, я его спросил в шутку:

– Куда деньги девать будете, ведь у вас всё есть, нет только детей?

Оказывается, к нему из Котласа приезжали дети родственников, которых они содержали во время их учёбы в Сыктывкаре. В общем Борис Васильевич был одним из немногих оставшихся в СССР мужиков, которые могли хозяйствовать. Его супруга М.А. Уваровская в Сыктывкаре стала работать начальником отдела обслуживания народного хозяйства и населения (ООНХ) ГМО Коми республики. На этой беспокойной должности она проработала много лет и много сделала для улучшения обслуживания метеорологическими, гидрологическими и агрометеорологическими (включая и оленеводство) прогнозами и информацией развивающегося народного хозяйства республики.

В 70-е годы восстановила в ГМО круглосуточную работу синоптической группы, что особенно важно для несения штормовой службы, принимала участие в становлении вновь созданных подразделений по обслуживанию народного хозяйства и населения в Воркуте, Печоре и Ухте и координировала их деятельность. Впервые в Коми республике освоила использование спутниковой информации в прогнозе погоды.

Глава тринадцатая

Приёмка дел в Северном УГМС

Введение

При переводе в Архангельск в 1971 году, я обнаружил, что метеообеспечение полётов здесь существенно отличается в худшую сторону от Сыктывкара и в целом от Коми республики. Полагая, что такое положение дел угрожает безопасности полётов, я энергично взялся за устранение недостатков, но столкнулся при этом с непреодолимыми трудностями, которые в конечном итоге способствовали аварии самолёта Ил-18 с пассажирами на борту. Продолжая работу по улучшению метеообеспечения полётов, общими усилиями удалось привести метеонаблюдения на аэродроме Архангельск в соответствие с международным регламентом, для чего были установлены в различных точках аэродрома дистанционные приборы и первая на Европейском Севере аэродромная автоматическая метеостанция с выводом их показаний на основной пункт метеонаблюдений.

Кроме того, был создан крупнейший на Европейском Севере авиационный оперативно-методический метеоцентр – Авиаметцентр (АМЦ) Архангельск. Как это происходило, с какими проблемами пришлось столкнуться и как они преодолевались рассказывается в этом очерке.

9 апреля 1971года самолётом Ил-14 я прилетел в Архангельск из Сыктывкара, где проработал более 10 лет. Я вернулся туда, откуда уехал в 1960 году. Тогда мы улетали с супругой в Сыктывкар из аэропорта Кегостров на самолёте Ли-2, а вернулись через другой аэропорт – Талаги (Архангельск), появившийся за эти годы, откуда производились все транспортные полёты на тяжёлых самолётах, оставив Кегосторов легкомоторной авиации и вертолётам. В дальнейшем мне предстояло посетить эти аэропорты, чтобы обстоятельно познакомиться с состоянием дел и работой специалистов подчинённых подразделений и много лет приводить их в современное состояние.

Устроившись в городскую гостиницу «Двина» на Поморской улице, я на следующий день поспешил в Северное УГМС, которое по прежнему находилось в том же двухэтажном деревянном здании, что и много лет тому назад, в Соломбале на улице Маяковской, для встречи с начальником Северного УГМС Б.П. Химичем. После обстоятельной беседы с ним, я приступил к приёмке дел.

Дела мне передавал Александр Иванович Третьяков. Это был крупный и высокий мужчина, который спокойно и обстоятельно, как подобает коренному архангелогородцу, передавал мне дела.

Мы с ним были хорошо знакомы по совместным поездкам по аэропортам Коми республики с проверкой состояния метеообеспечения полётов. А ещё в 1961году, в начале моей профессиональной деятельности инженером-синоптиком АМСГ Сыктывкар, он предложил мне учёбу на первых заочных курсах повышения квалификации инженеров-синоптиков при Гидрометцентре СССР, где мы вместе с ним заочно учились 10 месяцев.

По завершении учёбы мы летом 1962 года в течение 10 дней находились на итоговых занятиях в Москве, где прослушали лекции ведущих учёных Гидрометцентра СССР о последних достижениях в области синоптической метеорологии, численных и авиационных методов прогнозов погоды. Когда он бывал в Сыктывкаре, он говорил мне, что ему очень нравится город и он не прочь бы по выходе на пенсию переселиться в него. И во время сдачи дел он предлагал мне обмен квартирами, с чем я был согласен, и мы с ним даже договорились в принципе. Осталось только посмотреть его квартиру. Но смотрины так и не состоялись, видимо, потому что он так и не решился уехать из Архангельска. Вскоре он переехал из Соломбалы в отдаленный район Архангельска – Варавино. Александр Иванович любил северную природу и хорошо знал окрестности Архангельска. После выхода на пенсию, он посвятил своё время написанию брошюр о туристских маршрутах и местах походов по грибы, ягоды и на рыбалку, которые время от времени издавались книжным издательством.

Александр Иванович одно время работал заместителем начальника управления, но вынужден был уйти с этой должности, из-за того, как он говорил, что не сработался, а точнее сказать, из-за невозможности работать с начальником управления Л.Н. Коренным. Он также был неосвобождённым секретарём партийной организации управления и довольно внимательно наблюдал за художествами Коренного, который, кроме рыбалки и охоты, любил погулять и поволочиться за женщинами, не взирая на то, что жена его работала тут же в управлении.

Однажды Третьякову из г. Печоры поступила коллективная жалоба от работников АМСГ и Гидрологической станции о похождениях Коренного во время командировки: о пьянках, о скандале из-за приставания к жене начальника АМСГ, о дебоше со стрельбой из пистолета, который у него был по положению.

Александр Иванович дал ход этой жалобе по партийной линии. Персональное дело сначала заслушали на партбюро, затем на партийном собрании, которые за эти деяния наложили на него строгое взыскание.

А когда Александр Иванович поставил в известность об этом деле райком партии, то там на заседании бюро райкома приняли решение об исключении его из партии и об освобождении его от должности.

Московский главк (ГУГМС) попытался взять его под свою защиту. Но из этого ничего не вышло, так как здесь свою роль сыграл Северный терком профсоюза авиаработников (г. Ленинград), с которым у Коренного также не сложились отношения и который принял решение об освобождении от должности по редко применяемой статье КЗОТ: по требованию профсоюза, поддержав тем самым решение райкома партии. На место Коренного был назначен Б.П. Химич, работавший до этого директором Морской (Балтийской) гидрометобсерватории в городе Клайпеда, а ещё раньше бортгидрологом на ледоколах в Арктике, где в его функции входила разведка морского льда с вертолёта и прокладка оптимального маршрута следования ледокола во льдах.

После Третьякова замом стал С.С. Фёдоров, который также как и он вынужден был уйти с этой должности. Както мы встретились с ним в Архангельском УГА.

Оказалось, что он там работает начальником ОМТС. Несмотря на то, что это была очень хлопотная и ответственная должность, связанная с поставкой огромного количества запчастей и расходных материалов для различных типов воздушных судов, он говорил мне, что по сравнению с тем кошмаром, который он испытал на прежней должности, эта работа нормальная и отношение к нему здесь человеческое. О том времени он вспоминал так: