скачать книгу бесплатно
Падают годы, как сосны,
в чёрной реки глухомань.
Круглые, гулкие вёсны,
крики и сплавщиков брань.
Хмурые, мутные воды,
брызгами руки сечёт.
Длинные, трудные годы
сносит теченье, как плот.
Пусть я следов не оставил
в этой крутящейся мгле,
хоть я лишь плыл, а не правил,
всё же я жил на земле.
Счастья и скорби не смоет
времени злая вода.
Кто – нибудь лучше построит,
если уйду без следа.
Организм
Мой организм, моя страна,
где тёмные блуждают силы,
гудит мотор и вьются жилы,
и сердца тенькает струна.
Моя страна, мой организм,
хрипящий глухо, как пластинка,
кто заведёт твой механизм,
когда сломается пружинка?
Никто.И если есть предел,
тебе положенный судьбою,
и если вдруг водораздел
пролёг меж всеми и тобою,
хоть сотню ангелов зови
с таблетками и кислородом.
Как кесарь, поплывёшь в крови,
Низложен собственным народом.
Пята
Было видно, как пята приподнималась,
обрывая то травинки, то листы.
И дотоле неподвижное вздымалось,
уцелевшее под тяжестью пяты.
Под давлением её большого пресса –
Кривобокая, больная пестрота.
И рассеивалась, нехотя, завеса,
та, какой себя окутала пята.
Стало ясно, что был сломан, кто не гнётся,
А кто цел остался – сделался горбат.
И боялись все: а вдруг она вернётся,
вдруг со временем опустится назад.
«Я был честолюбив, как самозванец…»
Я был честолюбив, как самозванец,
Царём считавшийся у бесноватых сотен.
И был заносчивым почти как оборванец,
Тот, что « Я – римлянин !» кричал из
подворотен.
Хоть было кое-что во мне от музыканта –
Я мысли, так же как и он, читал по нотам,
Но не хватило самой малости таланта,
Чтобы заполнить им пробелы и длинноты.
Переродилось безотчётное влеченье
В меланхоличную, ворчливую усталость.
А то высокое, как в книгах, назначенье –
Оно, мне кажется, и вовсе не рождалось.
Поздняя слава
Метался то влево, то вправо,
кругами петлял его след.
Когда неожиданно слава
явилась на старости лет.
Не тощая, но и не в теле,
отменно была сложена.
Как статуя, возле постели
измятой – стояла она.
Шагами он комнату мерил,
своё небольшое жильё,
но внутренне, в общем, не верил
в явленье прихода её.
Будильник задумчиво тикал,
светился таинственный лик.
И всё саркастически хмыкал
да ёжился зябко старик.
Визит
В комнате сильно запахло серой.
Я предложил ему присесть,
тому, кого все считают химерой,
но кто, тем не менее, есть.
Царапнули острые когти паркет.
Он кашлянул: пардон, виноват.
И стал говорить, что поэзии нет
Который уж год подряд.
И чтобы прочесть всё, свернёшь себе скулы,
такая вокруг пустота.
Канатоподобно у ножки стула
Чернел полукруг хвоста.
"Вот если бы нечто вполне простое,
но так, чтобы всё вверх дном" –
проблеял он. Рот под его бородою,
мелькая, ходил ходуном.
Я устал его слушать, мне стало скверно,
процедил я сквозь зубы "Вон".
И чтоб выветрился из комнаты запах серный,
открыл дверь на балкон.
Ботаник
А правды всё же не хватает,
наверно, что – нибудь не так.
И пышным цветом расцветает,
тряся колючками, сорняк.
Вот драгоценная находка –
два-три засохших деревца.
Да мысль, которая как лодка,
кружится, потеряв гребца.
Родство
Омут времени, первые люди,
на останках становищ – холмы.
Много каменных ваших орудий
под землёй обнаружили мы.
И в пещерах, где вы зимовали
у мороза и ночи в плену,
мы увидели как рисовали
вы охоту, любовь и войну.
И, конечно, безмерно много
пролегло между нами всего:
вы ещё не поверили в бога,
мы не верим уже в него.
Но не знаю я, так ли важно –
капля пули, копья древко.
Снова птицы кричат протяжно,
снова дышится мне легко.
Как хребет, протянулась льдина,
Мутно – сер снеговой покров.
И слились во мне воедино
ледокола и мамонта рёв.
«Живое к живому – такой закон…»
Живое к живому – такой закон,
теснее, ещё тесней.
Так любят друг друга она и он,
друг друга находят он с ней.
Не разум, не воля и не мечта,
так клетки мои хотят.
И к мыслям подкрадывается красота
и топит их всех, как котят.
Я знаю – уже не родит она,
бесплодный порыв жесток,
но мне эта древняя ложь нужна,
как ржавой воды глоток.
Утро
Повисло утро над травою,
ещё сырой после дождя.
Мимо меня проходят двое,
о чём-то разговор ведя.
Оттенок матово-молочный
как бы растёт из-под земли,
и с хрустом протыкают почву
при каждом шаге костыли.
Два незнакомых человека,
неторопливый говорок.
И улыбается калека,
качая парой мёртвых ног.
