скачать книгу бесплатно
– Решила ты. Мне остаётся только подчиниться.
– Но это твоя жизнь. И твоя карьера. Можешь отказаться.
– Могу ли?… – грустно улыбнулся он. – Ты так красочно живописала мою безденежную и вообще безрадостную старость…
– Не расстраивайся. До старости дело может просто не дойти.
– Спасибо на добром слове.
– На здоровье. Артур, ты явно чего-то боишься. Поделись, я успокою.
– Там, на вершине Олимпа, постреливают…
– И только-то? – изумилась я. – Ну, так я тебя утешу: внизу постреливают ещё чаще и результативнее. И чем ниже, тем результативнее.
– Делай, что хочешь. Может, и правда, ты станешь моей Хиллари, а я – твоим Биллом?
Он сел рядом со мной на диван, откинулся на спинку и закрыл глаза. Я погладила его по руке, потом прижалась к его голове щекой и прошептала:
– Всё будет хорошо. Это просто осень, дождь, слякоть, вот и хандра. Завтра дождь кончится, выглянет солнце и наступит счастье.
Вечер мы закончили в спальне – в полном согласии, очень мило и нежно.
А утром он сказал:
– Я решил: никакой гонки, никаких битв за место лидера. Я достиг своего потолка. Нет смысла соваться туда, где меня не ждут.
Я, ещё не вполне проснувшаяся, зато уже вполне ошалевшая от такого заявления, хрипло спросила, зевая:
– Ты считаешь, там ждут кого-то конкретного? Думаешь, там вообще кого-то ждут?
– Не знаю и знать не хочу.
– А я знаю. Ни одна вершина не ждёт никаких покорителей. Не нужны они ей. Она просто существует в природе. А на ней всегда копошатся какие-то козявки. И время от времени кто-то оказывается на вершине. Кто конкретно – паучок ли, птичка или венец природы – вершине плевать. Не плевать только этому существу. Благодаря вершине оно может на какое-то время оказаться наверху. Но паучка может сдуть ветром. А венец природы, оказавшись на вершине, может хлопнуться в обморок от осознания собственного величия, а может, скуля от страха, отползать вниз. Но вершина так вершиной и останется. Она – единственная, а соискателей – легион. Чего ей обращать на них внимание?
– Хм-м… Ну, и что означает сия аллегория?
– А ты подумай. Потренируйся в мыслительном процессе. А то совсем башкой ослаб, в пенсионеры записался.
Я пошлёпала в свою ванную и долго нежилась под тёплым душем. Дала Артуру время для размышлений.
После душа я завернулась в длинный махровый халат и вернулась в спальню.
– Очень не хочется говорить, но приходится. Итак: прощай, наша встреча была ошибкой. Я сегодня же съеду и больше не буду изводить тебя своими несбыточными прожектами.
– Кажется, я понял. Вершина – это ты?
– Точно. А вас, соискателей, – миллион. Тебе Фортуна подсунула уникальный шанс. В виде моей скромной персоны. Но ты не сумел воспользоваться. Не смею тебя осуждать. Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай! К родителям переселяться не буду, воспользуюсь пока одной из гостевых квартир. Развод нам оформлять не надо. Видишь, как удобно всё складывается!
Я не спеша собирала вещи в чемоданы. Летнюю одежду решила не брать – когда ещё понадобится! – а вот свитеров и вязаных кофточек натолкала два баула. Мне помогала Люся, которая не могла поверить в серьёзность моих намерений и время от времени шептала мне:
– Ничего, сейчас не выдержит и придёт мириться.
После третьего или пятого раза мне надоело, и я, вынырнув из недр чемодана, сказала, хорошо артикулируя:
– Люся, слово «мириться» здесь не подходит. Мы не ругались, не били посуду, не гонялись друг за другом с колющими и режущими предметами. Просто я решила, что этот человек мне больше не интересен. И это, друг мой Люся, есть непреложный факт. Никто меня не гонит, я ухожу сама, так что успокойся и перестань меня оплакивать.
Когда я уходила, Артур даже не вышел из своего кабинета – того самого, в котором когда-то запугивал меня. А теперь сам так испугался, что там же и спрятался. А может, не выходит специально. Вроде бы демонстрация, но непонятно, чего именно.
Водитель нёс в машину мои вещи, следом ковыляла Люся с убитым лицом, несла целый пакет моих любимых пирожных.
– Люся, что это? – засмеялась я. – Пирожок в дальнюю дорожку?
– Их теперь некому будет есть. Так чтобы не пропали…
– Разумно, – оценила я. – И сразу как-то навевает аппетит. Здравый смысл необычайно способствует пищеварению.
– Так я ж от чистого сердца, – совсем смутилась Люся.
Вот парадокс: Артура бросать совсем не жалко, а Люсю – жалко. Хотя он – аж целый депутат Верховной Рады, а она – простая тётка из деревни, но с необычайным кулинарным талантом. Но депутат, на которого я возлагала столько надежд, оказался мыльным пузырём и лопнул совершенно неожиданно, а Люсин талант останется при ней навсегда. Вряд ли она сможет разочаровать меня так, как сумел это сделать Артур Корнеев.
Переехала я в одну из гостевых квартир, куда обычно мы селим самых дорогих гостей, если им не по нраву гостиничный быт.
Дом полувековой давности, – строили, говорят, пленные немцы, а значит, строили качественно, на совесть и на века. Хороший дом. Высокие потолки, светлые комнаты, мозаичный паркет. Квартира, можно сказать, стандартная, но с изюминкой: сплошь нашпигована подслушивающей и подглядывающей аппаратурой.
Ну, гости ведь у нас бывают разные, неплохо бы знать, чего от них ждать. А то мало ли…
Войдя в квартиру, я первым делом отключила аппаратуру. Это было несложно, поскольку вся «начинка» управлялась с одного пульта. А для большей убедительности я все глазки микрокамер залепила жвачкой. В ванной и кухне камеры были спрятаны за вентиляционными решётками. Ну, демонтировать решётки – дело хлопотное и вообще не женское. Я решила вопрос иначе: к каждому зарешёченному отверстию прикнопила по странице из яркого глянцевого журнала, которые в изобилии лежали на журнальном столике. Получилось очень нарядно. И вряд ли даже самая мощная камера сумеет разглядеть что-то через плотный журнальный лист.
Конечно, я не собиралась делать в квартире ничего, что могло бы меня как-то скомпрометировать. Но просто терпеть не могу, когда за мной подглядывают. Неуютно и противно. И хотя я без проблем отключила квартирный пульт управления, у меня не было уверенности в полной конфиденциальности моей личной жизни. Ведь данные с этой аппаратуры передаются в штаб-квартиру нашей службы безопасности. Вдруг оттуда можно включить машинерию без моего ведома?
Чтобы как можно быстрее здесь пообвыкнуть и обжиться, я включила чайник, развесила и разложила в шкафу вещи. Потом проинспектировала содержимое кухонных шкафов. Ну, чай-кофе-сахар-соль, упаковка минеральной воды. На первое время хватит. Захочется домашней еды – вызову Люсю. Она всё купит и приготовит. А вообще-то я собираюсь столоваться у Генки.
Генка – этнический немец, из обрусевших ещё при царе Горохе. Но по паспорту он – аж целый Генрих, не как-нибудь!
В детстве был активным октябрёнком, сознательным пионером, в школьном хоре очень душевно пел песни про дедушку Ленина и красоты русской природы. Но пришли новые времена, и Генка свихнулся на почве национального самосознания. Немецкие гены ни с того ни с сего стали бурлить в нём, как дрожжи в самогонном сусле (это его собственное выражение). И с той поры в кругу друзей зовётся он «Гена с генами».
Правда, на историческую родину он пока чего-то не рвётся, говорит: «Да нас и здесь неплохо кормят». А чтобы кормёжка была ещё лучше, открыл он ресторан. Немецкий пивной ресторан. С прославленным немецким пивом, добротной немецкой кухней. Одна только запечённая свиная ножка чего стоит! Шедевр кулинарного искусства…
Вспоминая об этаких вкусностях, я сладко зажмурилась и чуть слюнкой не захлебнулась.
Позвонила Генриетте. Она долго не брала трубку. Но я не просто настойчивая, я упорная. В конце концов поединок характеров выиграла я, и ей пришлось-таки снять трубку.
– Ал-ло-о… – сонно пропела она в надежде, что звонит очередной сказочный принц.
– Не напрягайся. Это всего лишь я. Увидеться надо.
– Я же в постели ещё! – возмутилась Женя.
– Так вылезай оттуда, собирайся. Петушок пропел давно! Тебе сколько времени на сборы понадобится?
– Ну, как это принято у великосветских людей: принять ванну, выпить чашечку кофе…
– Двух часов хватит?
– Вполне.
– Тогда валяй, действуй! Ванну прими, кофе попей, сумочку собери: ну, помаду там, пистолет, наручники…
– Какие наручники? – испугалась Женя. – Нет у меня…
– Ну, нет – и не надо. Это у меня юмор такой. Чёрный. Зато ты окончательно проснулась, по голосу слышу! В общем, так: встречаемся в двенадцать часов в «Кайзере», у Генки. И пожалуйста, оденься поскромнее, чтобы на тебя люди не пялились. Разговор у нас будет серьёзный.
Я тут же положила трубку, чтобы избежать ненужных расспросов. Вот увидимся, всё ей и объясню.
А чтобы не дать подружке возможности перезвонить мне, я тут же снова заняла телефон. Позвонила Генриху и сказала, что мы с его тёзкой решили его осчастливить где-то в районе полудня. И вожделеем фирменных свиных ножек с самым лучшим пивом.
Он от радости сплясал у телефона немецкий народный танец «гопак» (а в Киеве все немцы поголовно по любому поводу танцуют гопак!) и заверил меня, что ножками займётся лично. Сначала свиными, потом – Женькиными.
Хороший парень Генрих! Меня судьба свела с ним на антикварной почве. Когда он задумал открывать свой ресторан с громким названием «Кайзер», деньги у него, как это часто случается, кончились ровно на середине марафонской дистанции. Бросать задуманное и уже наполовину сделанное дело было жалко, а продолжать – денег не было. И тогда Генка отважился покуситься на святое: задумал родину продать.
С исторической родины его прапрабабушка привезла своё дамское счастье: столовый сервиз и изрядное количество безделушек драгоценного мейсенского фарфора. Удивительно, как это всё сохранилось в пламени революций, эвакуаций и прочих неприятностей. Но сохранили, не разбили, не потеряли, не проели в голодные годы, и из поколения в поколение умилялись этому кусочку исторической родины.
И вот праправнук решил спустить прапрабабушкино приданое, нисколько не мучась угрызениями совести. Он искренне считал, что ресторанное возрождение немецкого духа на православных землях важнее дурацких фарфоровых пастушек и собачек. И после долгих походов по различным антикварным салонам и многочисленных консультаций со «знающими людьми» он в конце концов вышел на наших скупщиков, поскольку его очень порадовала предложенная цена.
Наши эксперты, обозрев всю коллекцию целиком, прямо ахнули и скупиться не стали. Тем более у Артура как раз давно уже висел заказ на «мейсен». Наварили мы на этом заказе так хорошо, что я на радостях заказала копию сервиза хорошему мастеру и подарила этот сервиз Генриху на открытие ресторана (честно предупредив, что это всё-таки копия). Он выставил сервиз в пуленепробиваемой витрине, очень украсив этим ресторан, родители так и не узнали о подмене, а Генка навеки стал моим преданным другом.
Вначале я посещала его ресторан из вежливости и желания полюбоваться собственным подарком в витрине. Потом «подсела» на фирменное блюдо – свиные ножки. А потом как-то привела с собой Женю. Генка её как узрел – всё, умер, пропал человек!
Заикаясь от счастья лицезреть такое диво в своём ресторане, он подошёл знакомиться, назвался, конечно, Генрихом (для солидности), а узнав, что райскую гурию зовут не как-нибудь, а именно Генриеттой, едва не лишился чувств-с от радости и гордости. По всему выходило, что они с Женькой – тёзки. Генрих и Генриетта!
Надо же, а я и не сообразила…
С тех пор он стал с удвоенным радушием зазывать меня в гости, каждый раз надеясь, что я приведу с собой подругу. Иногда так и происходило.
Вот и сегодня ему праздник выпал.
Времени до полудня ещё было больше часа, делать в квартире было нечего, и я пошла прогуляться. Купила телефонную карточку, сделала несколько необходимых звонков из автомата. Ни квартирному телефону, ни собственному мобильному я с этого дня не доверяла.
На моё счастье, дождя сегодня не было. Я целый час бродила по улицам, обходя подсыхающие лужи. Думала, думала, думала. Прикидывала. Планировала. То ужасалась смелости своих мыслей, полёту фантазии. То, наоборот, корила себя за нерешительность и мягкотелость. И всё думала, думала. Чуть на свидание не опоздала.
Женя уже сидела в «Кайзере», разрумянившийся Генка сидел рядом, чуть ли не на коленях у неё, и ворковал ей что-то в божественное ушко.
– Простите, что нарушаю идиллию, но жрать хочу, как серый волк! – я плюхнулась напротив Женьки.
Генрих наконец-то заметил меня, удивился, поменял цвет щёк с розового на кумачовый и заверил, что, мол, «сию секунду-с».
Он щёлкнул пальцами, и две расторопные официанточки тут же уставили наш стол блюдами и пивными кружками. Еды здесь было человек на двенадцать.
– Куда нам столько, Ген? – ужаснулась я. – Мы рассчитывали только на ножки с пивом…
– Всё это – за счёт заведения. Я угощаю! – подбоченился он.
Как будто это что-то меняло…
Я стала оправдываться:
– Видишь ли, я даже за чужой счёт не смогу съесть больше обычного…
– Ничего, я тебя выручу, – проворковала Генриетта, ласково поглядывая на своего тёзку.
А тот весь лучился и прямо сознание терял от радости. Еле-еле догадался уйти.
– Зачем ты этого кролика влюблённого приваживаешь? – зашипела я на Женьку. – Не твой же масштаб!
– Почему это «кролика»? – удивилась она.
– Ну, известно же, какие любвеобильные существа кролики. Он зайчиком влюблённым вокруг тебя скачет, слюни пускает. Небось, на взаимность надеется.
– Уже, – скромно опустила глазки Женя.
– Господи! – сказала я в сердцах и прибавила ещё пару слов из запрещённой лексики. – Так вот он чего на ручки к тебе запрыгнул!
– Ну, он же такой маленький, худенький. А я вон какая большая! Вот и приголубила…
В общем, Женька продолжала голубить всех без разбору. Ну, такова её сущность, что поделаешь…
У меня от голода и собственных революционных мыслей даже руки дрожали. Так что съела я дармовых вкусностей куда больше, чем собиралась. Почти наравне с Женькой. И только после этого обрела возможность связно соображать.
– Ты поговорить хотела? – первой опомнилась она. – Говори, я уже не буду есть, а буду только слушать.
– Сейчас. Кофе только допью. С духом соберусь.
– О-ой! – засмеялась Женя. – «С духом соберусь»! Ты не войну ли Америке собралась объявлять?
– Зачем мне война с Америкой?
– Ну, как в народе говорят: чтобы тут же сдаться им в плен и зажить по-людски.
– Больно надо! Нас и тут неплохо кормят, – повторила я любимое Генкино изречение.
– А чего же ты выглядишь воительницей Жанной д'Арк?
– А что, заметно?
– Ну, в общем-то…
– Неприятности у меня, Жень. Пойдём на улицу, там поговорим.
