скачать книгу бесплатно
Вообще-то Тёпс не сильно разбирался во всех этих русских вопросах, он просто подумал, а зачем оскорблять почём зря, поэтому конструктивно залепил Табунсу копытом. Больше Табунс русских оккупантами не называл. Всё-таки больновато по солнечному сплетению получить от массы в полтонны. Таким путём Тёпс пришёл к нулевому варианту гражданства. Когда начались дебаты с теми же взаимными оскорблениями, стало очень шумно. Тёпс оторвался от сена, которое жевал рядом со своим депутатским местом, и пронёсся по залу бодрым галопом, сметая на своём пути всё. Народные избранники подумали и решили, что можно говорить и поспокойнее, и как-то сами пришли к тому, что в принципе можно и принять предложение коня, а то глядишь зал заседаний разнесёт. Тем более, что в тюрьму его не очень-то посадишь – депутатская неприкосновенность, был при исполнении так сказать.
В общем, пчёлы махали крылышками от радости. А Тёпс наблюдал за исполнившейся мечтой и думал, что вся эта мелкая возня в шоколадном здании с этими бесконечными разговорами даже смешна. Но сколько можно смеяться? Хочется иногда пофилофствовать, жуя траву на пастбище. О вечном. О том, что солнце встаёт каждый день, хоть ему никто не платит зарплату.
В тот день опять принимали какой-то законопроект, опять ругались, потом выступали, ждали, когда проголосует Тёпс – он голосовал «за» двумя ударами копыт, «против» тремя, а, если воздерживался, то мотал головой. Так ему было удобнее, чем брать в зубы карточки и совать её в щель. Но в этот раз конь оглядел всех этими своим искрящимися глазами и весёлой такой, забойной рысью поскакал к выходу. Первыми очнулись пчёлы. Своей четвёркой они рванули за лучшим депутатом латвийского парламента всех времён и народов! Но депутат бегал быстро. Он легко оставил за собой и улицу Екаба, и город, и примчался на пастбище где-то под Ригой. Была весна. Травка только начала расти, и была так нежна на вкус. Тёпс пожевал травы, повалялся, как нормальный конь, и пошёл бродить по окрестностям в поисках новых приключений. А парламент со своей политикой для него уже остался в памяти, как что-то забавное, не нужное, но заставившее людей уважать мнение простого чёрного непригодного ни к чему коня. Как оказалось, иногда лошади понимают в жизни людей больше, чем сами люди.
Июль 2010 года
Кошмар на улице в Сочи или сон журналиста
Людям разных профессий снятся сны об их работе. И это естественно, ведь человек проводит на работе не менее восьми часов в день, после чего особо впечатлительные продолжают дома вещать о выходках начальства, а трудоголики, так те собственно и работают круглые сутки.
Секретари видят кошмары о сломанном ксероксе, дворники – о снежных заносах, политики – о том, что сболтнул что-то не то журналисту и из-за этого ляпа не прошёл в следующий созыв парламента. И вот здесь возникает вопрос: а что же снится журналистам, день ото дня общающимися с политиками, антифашистами, людьми высоко-и-низко-культурными? Людьми самых разных проб. С гнильцой внутри. Но красивыми, как спелое яблоко. Уродами, сверкающими красотой души. Итак, перед вами сны журналистки.
Сон журналистки после плотного ужина на ночь
Сочи. Зима. Карусель, которая почему-то работает, но на ней никто не катается. Одним словом, «Асса». Журналистка в образе дамы в мехах и вечернем платье шествует к карусели. И к своему ужасу она обнаруживает, что из каждой люльки выглядывают головы престарелых политиков. Все они заглядываются на её декольте и на ногу, открытую игривым платьем для всеобщего обозрения. Политики вытягивают шеи, дама запахивает платье, мехами прикрывает декольте. Она с омерзением смотрит на рыжего или крашеного рыжего, взирающего на неё тоскливыми глазами преданного спаниеля и видит, как по губам его течёт слюна. И тут же вспоминает его кличку – Старик-Козлодоев. Она улыбается, ведь текст одноимённой песни Гребенщикова она хорошо помнит. Другой политик, видать совсем маленького росточка, сверкает глазками цвета горького шоколада и облизывается (кличка трескун!), а вот третий разглядывает её не с вожделением, а с каким-то осуждением. Дама улыбается ему. Он стар, уродлив, но он хотя бы понимает, что ему восемьдесят шесть лет и одной ногой он уже в могиле! (В голове мелькает, что это тот самый из неонацистской партии по кличке Старый Инквизитор). Но почему он осуждает её? За то, что она молода, красива, вышла погулять и наткнулась на этих похотливых старикашек, катающихся на карусели? И вот тут-то Старый Инквизитор тычет пальцем в сторону и заявляет: «Я не отсюда, я из другого сна пришёл!!!» Карусель вертится, звучат слова Гребенщикова: «Ползёт Козлодоев, мокры его брюки, он стар, он желает в сортир…»
Сон журналистки после сна про Сочи
Знаменитая летающая свинья, символ группы «Pink Floyd», почему-то сидит в грязной луже. Это выглядит, по крайней мере, странно, потому что свинья надута гелем и должна носиться в атмосфере, а то и вовсе в космосе, она не может вот просто взять и лечь в лужу. Но у свиньи внезапно появляются клыки, и на глазах она становится боровом. Жеребёнку, который пасётся на лугу, всё это кажется страшным – он пугается и хочет убежать, но ноги не слушают его.
И тогда он видит ещё более пугающую картину – к борову подбегает кабан, толстый и жирный, и еще парочка розовых поросят, причём у одного из поросят вид серьёзный, а на рыльце очки. Жеребёнок мертвеет от страха, а кабаны, поросята и боров забираются в лужу и начинают там плескаться. После омовения в грязи они стайкой бегут в огород и начинают пожирать капусту. Но пока они алчно хрумкают зеленью, со стороны леса появляется пчелиный рой. Пчёлы начинают жалить кабанов, пытаясь пробиться к капусте, на глазах превращающейся в купюры. Жеребёнок думает про себя, что можно было одним есть маленький кочан, а другим большой и на всех бы хватило. Да и вообще разве может пчела победить кабана?
И точно – кабаны топчут и топчут пчёл с диким остервенением. Однако одна пчела неожиданно превращается в козла и блеет: «Вы же тоже когда-то были пчёлами, как же вы смели стать мерзкими кабанами, которых интересует исключительно капуста, а на демократические права и свободы вам плевать с этой вашей кабаньей колокольни?» И тут жеребёнок понимает, что кабаны раньше были пчёлами, но став кабанами из тружеников превратились в этих грязных созданий, валяющихся в лужах. И тогда жеребёнок срывается с места и скачет, как можно дальше от кабанов, пчёл и их разборок…
Сон после сна про кабанов
Трое мужчин, одетых в царские одежды, сидят над тазиком красной икры. У всех у них большие ложки.
– Мы же не будем делить икру? Мы просто её съедим, – говорит один из царей.
– Нет, – говорит второй. – Делить мы будем по заслугам.
– Более того, – добавляет третий, – сначала нужно что-то сделать, а потом икру жрать.
Два царя с ужасом взирают на оппозицию и начинают медленно краснеть от злобы. Оппозиция продолжает заверять, что сначала работают, а потом едят. Цари молча поднимаются, берут тазик с икрой, и вот он уже сейчас падёт на голову расшалившегося царька, как вдруг тот бухается на колени со словами: «Да что же вы, великодержавные, что же икру-то выкидывать, прогневившись? Разумнее всё же употребить…»
И в следующий момент уже все трое залезают мордами в тазик с икрой.
Под утро журналистка просыпается. На неё взирает монитор не выключенного компьютера. Она понимает, что кошка задела мышку, и потому сейчас на экране светится брошенный ею накануне текст. «Так нельзя. Нет, работу надо заканчивать, тогда она не будет сниться», и с этой мыслью она снова засыпает. И тогда ей снится кошмар.
Кошмар
Она идёт по лесу, весеннему, с трогательной первой листвой, любуется на несмелую траву, пробивающую тут и там, и натыкается на человека, одетого в лохмотья. Он сидит на бревне и наигрывает что-то на гуслях. Она останавливается, а человек перестаёт играть и взирает на неё белками слепых глаз. А потом начинает говорить. И говорит он величайшие и мудрейшие вещи о жизни. И рассказывает он, как в Греции много лет назад сочинил те две поэмы, что помнят люди до сих пор… Она же внезапно понимает, что диктофон, блокнот и фотоаппарат остались дома, в то время как этот человек вовсе не из мира живых, а интервью у духов она ещё не брала. Факт возможности взять интервью у духа Гомера и его технической неосуществимости доводит её до слёз. Но Гомер говорит: «Истинная мудрость в тебе самой. Ищи. Не всегда другие люди умнее тебя». И растворяется среди берёз.
Наутро она потягивается, и, как водится, помнит мало из своих снов. О том, что ей снились старпёры-политиканы, да две враждующие партии, и ещё какая-то ерунда….
Январь 2011 года
Пульхер в консервной банке
Есть такая аквариумная рыбка – пульхер. Рыбка эта окрас имеет серый, плавник у неё отдаёт рыжиной, а по телу при хорошем освещении пробегают лазурные полосы. Однако, в массе своей пульхеры серы и лишь при удачном изгибе тела, да гордом взмахе плавника, они становятся привлекательны настолько, что перехватывает дух. Мордочка у рыбки с вытянутыми для поцелуя губками, выражение умное, будто пульхер в своей жизни кончил как минимум историко-философский факультет при всемирном институте рыбьих знаний. Оттого плавает рыбка с горделивой важностью, считая себя хозяином аквариума, а свою акваторию – величайшей среди всех банок с рыбами мира. Пульхеры уважают только пульхеров, и, проплывая мимо своего собрата, вежливо предлагают сразиться за увеличение границ своей рыбьей империи.
В отношениях с пульхерихами они обычно исповедуют моногамность, выбирая себе одну единственную подругу, а тех, что пытаются прибиться к их союзу, гоняют, считая, что это крайне аморально жить втроём или вчетвером. Но в этом рассказе пойдёт речь о совершенно исключительном пульхере, который вёл себя не так, как его собратья. Приготовьте ваши платочки, судьба его не радостна, ведь, проплывая по аквариуму и пытаясь захватить его целиком, он всегда думал, что другие обитатели его не достанут. Но они его доставали, кусали за рыжий плавник, однако, пульхер плыл дальше и лез в бой вновь и вновь, и каждый раз гурами, барбусы и сом давали ему по самое не балуйся.
Вообще жизнь смысл жизни этого пульхера заключался именно в захвате территории, однако, прожив в своем аквариуме с годик, он понял, что захватить не удастся, хотя бы потому что сам он мог жить лишь в средних слоях, и царствовать там сколько угодно. Верхние слои занимали жемчужные гурами, нижний слой полностью был отдан сому, который как раз в нём помещался. Хвост его упирался в один край аквариума, а морда – в другой, и всё, чем сом занимался было позёвывание в процессе обдумывания смысла подводного царства. Но были ещё склочные соседи, барбусы, которые выскакивали из-за грота и пугали пульхера своей полосатой стайкой. Одним словом, на второй год пульхер окончательно убедился, что весь аквариум ему принадлежать не будет, даже если исторически в нём жили бы одни только представители его вида, и начал пульхер заманивать в свои средние слои жить всех самых красивых рыбок.
В верхних слоях крутилась стайка неонов, всех их пульхер обхаживал, рассказывал до чего же хороша жизнь в средних слоях, в конечном счёте, глуповатые неоны поддались на рассказы о лучшей доле, и были съедены барбусами. Это был второй претендент, заставившей хозяина аквариума задуматься о том, что надо бы выкинуть эту драчливую и амбициозную рыбку из её акватории. Первым были вечные драки пульхера с гурами, которые в итоге перешли в холодную ненависть обеих сторон с молчаливым пактом о ненападении.
Но пришёл и третий случай, хотя, в нём в чём-то виноват и сам хозяин. Он решил, что пульхеру одиноко и купил ему трёх подружек. Хозяин, будучи опытным аквариумистом, полагал, что пульхер выберет себе одну, а двух других он предполагал отдать обратно в магазин. Но тут-то пульхеру открылся смысл его подводного существования! Он захотел, чтобы все три самки любили его и принадлежали ему безраздельно. Правильные пульхерихи были готовы любить, но не делить. Пульхер метался от одной к другой, наслаждаясь краткими утехами любви, мигом забывал избранницу, зная, что есть ещё две. Каждой он обещал весь аквариум в безраздельное владычество, себя и ещё раз себя любимого. Пока он убеждал в этом очередную жертву его вспыхнувших чувств, другие две ссорились за право владеть самцом. В итоге пульхер доплавался до того, что ни одна из самок уже не хотела любить его, потому что он так быстро исчезал из их жизней, наобещав золотого грунта и вкусных растений, что никто ему не верил, да и что они знали о самом пульхере, кроме его имперских мечтаний?
Одним словом, самки создали женский клуб и плавали стайкой, а пульхер, обделённый любовью томился в углу аквариума, не ел, тощал, имел бледный вид, так что барбусам вконец надоело его дёргать за плавник, ведь он уже не лез в ответный бой.
Тогда хозяин аквариума принял мудрое на его взгляд решение. Он понял, что пульхер может быть счастлив, имея свою маленькую империю, и будет счастлив даже в гордом одиночестве, ведь он будет жить воспоминаниями о борьбе за ту другую акваторию. В доме не нашлось ни одной банки, кроме консервной, куда налили воды, насыпали разноцветных камешков, положили перламутровую ракушку и усадили туда пульхера.
Поначалу, тот горевал, как Робинзон на острове. Но Робинзон недаром стал классикой жанра – пульхер однажды ощутил себя хозяином своей консервной банки, и, плавая по её границам, проверял, нет ли там врагов, желающих отобрать у него его личные воды; а ночами, когда во всём доме тушили свет, пульхер иногда вспомнила лиловато-розовые пятна на теле самочек, вздыхал, желая обладать хотя бы одной, но к утру он также вспомнила, что все самочки были чуточку разные, со своими капризами, и уже хотел их всех разом. К рассвету желание иметь их начинало его отпускать, он с любовью осматривал края своего мира, и начал полировать каждый камушек грунта.
Однако ночь приходила снова… Бывало пульхер засыпал и грезилось ему, что в этой его консервной банке живёт обалденно красивая пульхериха, плавает вокруг него, обожает, а он молча слушает её речи, только каждый раз сон кончался словами пульхерки: «Я не могу любить консервную банку, коей ты являешься!» И с этими словами она каждое утро покидала его снова и снова…
Скончался пульхер в той же консервной банке, и так его там и забыли. А другие рыбки в аквариуме жили и радовались полноте своей жизни, начисто забыв о горделивой серой рыбке.
Декабрь 2010 года
Соблюдайте регламент, господа!
Нет более унылой вещи на свете, чем оплаченные чиновниками посиделки соотечественников, общественников, всяких там представителей гражданского общества. Активистов из клуба любителей прав пчеловодов, а то и вовсе защитников бурёнок, к примеру.
Начинаются заседания с того, что завсегдатаи собираются за час до собрания и фыркают на опоздавшую молодёжь. Понятно, что завсегдатаи – это те самые крайне активные люди, которым нечем заняться дома. Активны они только во время воспитательной части: опоздали молодые, сели не там, зазвонил телефон, одним словом можно шикнуть и также нарушить покой других завсегдатаев, которые не приучили эту самую молодёжь в числе одного прыщавого политически озабоченного юнца к порядку. А именно столько юнцов ходит на такие посиделки и поговорилки.
После традиционного процесса шиканья также на кашлюнов, чихающих и громко говорящих, а также шуршащих газетой, наконец, собирается президиум. Не будем описывать длительные процедуры избрания мандатных и счётных комиссий, намного интересней процесс, происходящей в зале: челюсти ряда соотечественников начинают медленно, но верно открывать рядом сидящим количество коронок советских лет, ведь желание спать крайне естественно охватывает зал, и как зараза переходит от одного края зала к другому, пока желающие выступить не перестают откликаться на собственные имена, и лишь тычок соседа способствуют выходу на трибуну.
Вот бледный Юра идёт выступать. Юрию – 60 лет, но для всех – он просто Юра, жутко идейный и доставучий. Юра тенью восходит на трибуну. На его иссушенных речами губах – немой призыв. Немота перерастает в шёпот о митинге за чьи-то права. Шёпот поднимается на октаву выше, и Юра добавляет руку. Желание стукнуть кулаком осуществить он не преуспевает, и получается так, будто он просто устал держать кисти на весу и опустил, но… Регламент, господа! И Юра кисло кивает, обводит зал взглядом уставшего борца и немощной тенью сходит с постамента, сопровождаемый хлопком, отдалённо напоминающим аплодисменты.
Президиум заявляет новую тему. И тут происходит небывалое. Оказывается в зале находится сторонняя от проплаченных чиновниками бесед, женщина. Она неистово срывается с места, глаза горят, с губ срываются слова возмущения, на щеках румянец революции… Она едва слышит, что кто-то посмеивается, а кто-то просто удивлённо смотрит на неё. Ещё минута-другая и царства сна будет разбужено этой страстной речью… Но нет… Регламент, господа!
Опять трибуна. Теперь уже ведущий – высокий, седой человек, напоминающий суслика, – вежливо благодарит всех, укоряет кого-то в чём-то, но тоже вежливо, извиняется за нарушение регламента, зачитывает речь. Тема известная – опять о дефиците демократии в гражданском обществе. Но новый поворот событий – чтец приводит пример из античной истории, а потому учитель младших классов Нина Петровна просыпается, поднимает глаза и критично оценивает информацию. Однако дальше опять о тенденциях… Фраза регламент прерывает чтеца раз или два, в итоге секретарь с грустью окидывает зал и глаза его убегают куда-то вниз, к мобильному телефону, но должность не позволяет. Он крепится, борется со сном, и периодически широко открывает глаза.
Но надо же… именно в момент лёгкой дрёмы с сиденья вскакивает обиженный активист от какого-то комитета. Активист считает время до конца заседания, а ему надо сказать. Ему так надо, у него горит, слова просто рвутся!!! Но и прозвище у бедолаги всем известное – лифчик. А потому его, как правило, дёргают за бретельки, чтобы сел на место. Лифчику обещают слово в конце, если время останется. Суслик сходит с трибуны и объявляет, что резолюцию все получат и смогут с ней ознакомиться. Регламент.
Лифчик подпрыгивает и огнём и мечом прочищает себе дорогу, через толпящихся участников заседания. Толпятся они уже у выхода. Лифчик выхватывает себе квадрат у самой двери, а далее – рассказ о том, как спасти школу, русскую школу, которую хотят закрыть, далее его личное расследование о произволе минобраза. Он размахивает руками, ведь это тот редкий момент, когда он за дело готов перестать стесняться, готов перестать уже быть лифчиком!!! И это метаморфозу в сотый раз наблюдает председатель комитета. Она смотрит на него с гордостью, он смог, он больше не лифчик, и не важно, что никто этого не видит. Зал пуст. Их двое. Активистов. Лифчик заканчивает, ему пожимают руку, а Суслик уже торопит – помещение надо закрывать. Регламент, господа.
Декабрь 2011 года
Перемен требуют наши сердца, или собрание закостенелой компартии…
Бывшая союзная республика. Участники собрания – профессиональные соотечественники, каждый возглавляющий то или иное общество, по совместительству члены партии «ЗаОС»: Александр Бюстиков, Юрий Хабаровский, Наталья Палкина, Саша Кузнечиков, экс-член Георгий Котиков, Сруль Блинер, Владимир Будаев. Место встречи Рига, подворотня улицы Авоту, в помещении душно, и всем кажется, что народу мало, но постепенно подтягиваются остальные.
Начало собрания, встаёт Александр Бюстиков, всем известный под прозвищем Трусиков.
– Так, первый пункт повестки дня, который нам надо обсудить, это предложение Анны Нарышкиной, которое её уполномочил передать нам Николай Кузнецов…
– АЛЕКСАНДР! – это голос Хабаровского, который подскочил и занял боевую стойку каратиста в отставке. – Сколько раз можно уже повторять, что эти россияне ничего не понимают в наших проблемах, а что касается этой кремлёвской ставленницы, то я считаю, что одно упоминание только её имени было бы нежелательно в стенах этого здания! Тем более, что наша партайгеноссе, которую, как вы знаете, я, когда хочу, могу послать и к чёрту, не желает, и это тот редкий случай, когда я поддерживаю мою начальницу. Нам не нужны агенты российского влияния с их полным отсутствием понимания, этой вечной московской нахрапистостью и превознесением себя над всем миром, будто помимо патриарха…
– Юра, сядьте, – раздаётся увещевающий голос Палкиной, – мы обязаны дослушать выступление Александра… Согласно регламенту, это первый пункт.
– Наташа! Я вам тысячу раз говорил, что россияне, а москвичи в особенности, ведут свою глобалистскую игру, которая не связана или связана… – продолжает Хабаровский.
– Юра, сядь уже, давай послушаем Александра, – размеренно, но зло говорит Блинер. – Что там у вас Александр?
– Так вот лозунгом предвыборной кампании предлагается сделать песню Виктора Цоя «Перемен требуют наши сердца», ваши мнения…
– Как перемен? – встревает проходящий мимо Котиков, уже давно не член партии. – Вы, что не понимаете, что перемены ведут к греху, я давно всех зову послушать мои лекции о подвиге матери Марии и её святом пути…
– Жора, Вы вообще не член партии! – возмущается Палкина, краснея от негодования. – Идите за свой стол в правозащитной организации и займитесь работой.
– Господа, поймите, что за одни только авторские права нам нужно будет уплатить соответствующую сумму и согласовать с правообладателями, – встревает юрист Саша Кузнечиков, кося глазами в разные стороны, которые будто смотрят ни на кого определённо и на всех сразу одновременно. На него взирают одобрительно все собравшиеся члены партии.
