скачать книгу бесплатно
Январь 2019 года
Защитник всегда прав
В нашей стране всех обижают. Всех. Геев, мигрантов, оппозиционеров…. Геев за то, что они разрушают наше общество, мигрантов за то, что они в чужой стране устанавливают свои законы, оппозиционеров за смуту… А раз людей обижают, их надо защищать, ведь защитник всегда прав. Даже само слово правозащитник говорит об этом.
Именно с этой позицией плыл в летнем мареве уроженец Саратова к зданию американского посольства, которое как раз начало выдачу грантов. Рядом шла юная дама, которая должна была сделать несколько кадров на память – русский борец за права человека Юрий и посол демократической страны США. Девушка рассказывала ему о том, что какого-то человека выселили из дому только потому, что на месте этого дома будут строить торговый центр. Нашли какую-то зацепку и выселили без всякой компенсации.
– Надо бы ему помочь, – сказал правозащитник, подобный кораблю, качающемуся в летнем зное по волнам и нехотя так плывущему к берегу. А может и не плывущему. Зачем плыть, когда можно остановиться и помечтать о высшем?
После встречи с послом, Юрий Иосифович пригласил фотографа на ужин. Девушка была мелкой и худощавой, затянутой в узкие джинсы. Как она носила на себе сумку с фотоаппаратом и тремя объективами, для Юрия оставалось загадкой.
– Тебе надо кушать.
Она улыбнулась и заказала зелёный салат с креветками. Он, помедлил, уточнил, не хочет ли она чего-нибудь ещё. Юлия попросила минеральной воды и эспрессо. Юрий понял, что нужно делать заказ, немного покраснел и огласил список.
– Мне, пожалуйста, суп с гренками. Цыплёнок-табака у вас мягкий? Да? Тогда цыплёнка. Попить. Так, попить тархун, большой, который пол-литра. Но это вначале. Потом, когда я закончу с цыплёнком, кстати, к нему в качестве гарнира рис с яйцом, принесите мне кофе… Нет, чай, что-то, знаете, жарко, давление… Значит, чайничек чаю, большой. И какие у вас десерты? Вот штрудель, он как, ничего? Тогда яблочный штрудель. А вы Юлия, будете штрудель? Нет? Как жаль. Вы знаете, в Вене есть ресторанчик, куда все едут, чтобы съесть штрудель.
– Вы ездили ради этого в Вену?
– О, нет, что вы! Я обменивался опытом. В Вене людей так не обижают, как в России. Знаете, есть австрийская партия, её возглавляет гомосексуалист, и он совершенно открыто об этом говорит. Если бы это было в России, его бы давно избили. А вы, как вы живёте, ведь, наверное, платят мало?
– Мало, но работа творческая. Любимая.
– Такая хрупкая и такую тяжесть носить, как нехорошо! Я вот думаю, сделать бы серию снимков «Мигранты Москвы»… Запечатлеть их всех. Их обижают.
– Красивая была бы серия. Восточные лица интересны, но знаете, они ведь тоже иногда нарушают закон.
– Да, конечно. Неужели на Вас напали?
– Меня как-то трое окружили, приставали, а я больше всего испугалась за технику.
– Как это плохо, а вы обратились в правоохранительные органы? Их надо посадить, чтобы потом депортировать!
– Что вы, – рассмеялась Юлия, – мало разве среди наших таких идиотов, а потом больше нечем полиции заниматься – отделалась лёгким испугом.
Принесли штрудель. Юля нравилась ему всё больше. Чистая, наивная, но с огоньком под опущенными ресницами, эдакая рыжая бестия с лицом ангела. Он сочинил хокку в своём стиле и посвятил ей.
Локоны Лилит, завитки у лица,
Страсть беса, нежность ангела
Лолита
Однако, пора было и честь знать, ведь в стране было много геев, которые требовали его защиты, а американское посольство выделило грант и предложило привести гея, который открыто говорил бы о своей ориентации, в Госдуму. Одним словом, он получил от неё снимки, оплатил всего один из заказанных десяти, так как грант ему ещё не перевели на счёт, а рестораны обходятся дорого. Юрий часто встречался с коллегами и клиентами в ресторанах, но эти встречи были вложением в дело, а обед с фотографом деловым он назвать не мог. Но так как хотелось увидеть вожделенную Лолиточку, то спустя месяц он пригласил её в кофейню на открытом воздухе. В зелёных глазах он увидел всё то, чего не видел уже давно – ручьи и птиц, смех и радость, радугу и летний дождь. Голова закружилась, он заказал к шашлыку ещё две порции суши и бутылку вина. Он нравился ей. Он был в этом уверен. Потом они шли по бульвару, и он доставал кошелёк и покупал букеты цветов, чтобы видеть в её глазах пляшущие искры пламени. Грант вот-вот должны были перевести на счёт его ОЗГ – общество защиты граждан. Ну, или геев, кому как нравится.
Юле нравилось, что этот вроде бы юрист и чиновник, ведь её новый друг был членом всех комиссий, какие были в пределах Садового кольца, оказался столь тонкой натурой. Заядлый театрал, знал наизусть «Евгения Онегина», играл на трубе, восхищался закатами на Волге, и не станем скрывать, – восхищался ею. Встречи пролетали незаметно, в ресторанах и кафе, так как с прогулками было сложно – он очень уставал, и к тому же она любила ходить быстро, а к его медленной походке надо было приноравливаться. Одним словом – она была лёгким прогулочным корабликом, он – Титаником.
Лето летело, он должен был уехать на воды в Карловы Вары. Билеты заказал ещё давно, по скидкам. Здоровье его пошатывалось. Большие нагрузки, давление, печень. Юля обещала ждать, ей так хотелось, чтобы он поправил здоровье, ведь где это видано в сорок с небольшим так тяжело дышать? Но, конечно, труд на благо гражданского общества, ведь гражданское общество просило встреч в ресторанах, а ты же понимаешь надо пить, надо, хотя не хочется, но надо.
Лишь сев на борт, он стал писать ей. Его волновало, как там она, его Лилит, демон страсти, воплощение нежности. Грустил и печалился. Помнил, что так и не оплатил своему милому другу фотографии. Но верил, что материальное неважно. Написал, когда приземлился. Она не всегда отвечала, но, когда отвечала, писала весело, где она и с кем.
В богемной тусовке многие судачили о ней. Ему вспоминались эти слухи. Она была далеко в городе соблазнов, где минута проходит за две, а он жил размеренной жизнью на водах. Прогулки, диета, доктора. Заморские эскулапы говорили, вы что-то заметно волнуетесь, у вас высоковат пульс, вас будто ваши проблемы грызут изнутри, надо бы спокойнее, а то лечебное голодание пропишем. Юрий Иосифович опускал голову, а перед глазами была Юля, проводящая съёмку спортсмена в частной студии. Спортсмен был молод и хорош собой. Давление подскакивало. Он написал своим знакомым пару писем с просьбой и притом весьма конкретной.
Часы превращались в годы. Старушки медленно ходили по улицам, мощённым брусчаткой, и пили кофе в изящных кофейнях, туристы утоляли жажду пивом, а он, глотая лечебные воды, испытывал всё большую жажду. Перед отъездом Юрий втайне от доктора выпил пива, закусил кальмарными кольцами, обжаренными в луке, и сырными палочками.
О, как неискренна она была, когда кинулась к нему на шею и заглянула своими глазами со всем их волшебством в его… Ведь он уже знал. Он всё знал. Как лживо она щебетала всю их встречу, и как подло и низко попросила всё же оплатить её работу. Там, в ресторане «Сытый бык», Юрий сказал ей тихо:
– Я не могу тебе заплатить, и мы больше не увидимся. Ты была неверна мне.
Бестия. Ведь он знал это с самого начала! Как только рыжая тварь услышала, что не получит своё, она изменилась сразу же, и сощурив глаза, метающие теперь молнии, пообещала переслать в СМИ ряд его других фотографий. Юля была уверена – заплатит, ведь никому не хочется видеть себя в газетах в нелицеприятном виде, а поскольку всё ещё думала, что грезит, то никуда ничего посылать не собиралась. Правозащитник ответил сухо.
– Твоё дело уже ведёт ФСБ. Кроме того заявления на тебя я отправлю в ГУВД, налоговую, а также в Союз фотографов. У тебя больше не будет работы.
– Не забудь также в гестапо и господу Богу. Только непременно укажи, что убедительно просишь спилить тебе рога.
Защитник прав человека прав всегда. У нас всех обижают. Всех. Он написал в налоговую, полицию, Союз фотографов и на Лубянку. Но успел отправить лишь одно. Новость об отказе в гранте застала его на почте. Надо было учиться жить по-другому. И начертав на конверте известный адрес, он вдруг ощутил себя убеждённым сталинистом…
Ноябрь 2012 года
Мои страдания – моё богатство
Она подпирала кулачком щёчку сладкой миловидной женщины, в глазах которой была наивность, смешанная с грустью, но чаще всё же равнодушие. По этой ли причине, или по какой другой маленькая женщина почти никогда не понимала, что её разыгрывают. Вот как в тот раз, когда она со всей силы стегала бичом лошадь, кто-то из офицеров нарочито испуганным тоном, сказал, будто сам комбат заходил в манеж. Светлана вздёрнулась, бросила бич и только и смогла спросить, а видел ли это безобразие отец-командир….
…В который раз отогнав муху от дымящейся кружки с чаем, она отхлебнула и потянулась к вкусной булочке с маком, не забыв при этом добавить, что ей вообще-то нельзя, и что приятельница очень зря её соблазняет такими яствами, тем более что сбросить надо каких-то пять килограммов.
Знакомая журналистка что-то рассказывала про каких-то неизвестных Свете людей из телевизора, которых слишком хорошо знала и потому очень не любила. Света не совсем понимала почему, тем более, что она-то имён их не слышала, да и не смотрела она телевизор, как и не читала газет. Служба. Времени нет. Дочки, одна из которых совсем не радует, а вторая, Слава Богу, наконец, вышла замуж и освободила и без того маленькую жилплощадь. Что там ведомство-то выделяет своим сотрудникам? Смешно сказать, однушка на окраине Москвы, в новом районе, в котором на когда-то пахотных полях торчат зубами дракона страшные тридцатиэтажные и безликие башни. Но хоть денег не берут за это, пока служишь, живи, а потом… И тут Света вздыхала и грустила и подруга прерывала свои рассказы про какие-то политические события и участливо спрашивала, так что же Светлана планирует делать.
– Да не знаю я что…. Вот ведь не умею-то ничего, а полиция это всё же не моё, нет.
– Свет, продавцам больше платят, чем вам здесь. А там и образование не нужно. Пойди, устройся, ипотеку возьмёшь.
– Опыта у меня-то нет, – вздохнула сержант полиции.
– Да какой там, опыт… – вознегодовала было приятельница, но сдержалась.
– Вот Юрец-то ипотеку хочет взять в соседнем доме. Выгодно. Сейчас вот за 2 возьмёшь, а потом она 4 млн будет стоить. Ну, жильцов пустить. Мы с ним говорили об этом, – Света опять замолчала, уже со значением, давая понять, что Юрец, наконец, собрался уйти от жены, к ней, чтобы заработать статус третьего Светкиного мужа. Двое давно покинули её, оставив ей после себя на память двух дочерей. Одну из них она благополучно спровадила замуж, а вторая в свои шестнадцать лет обещала сделать сержанта, не достигшего и сорока, бабушкой. В интернат никто забирать нерадивую дочь не хотел, сетовала Светлана.
– Свет, но дом могут и не достроить… Сколько сейчас обманутых дольщиков…
– Да как не достроят, ведь другие-то достроили.
– Другие достроили, а на этот денег не хватит.
– Достроят, – с убеждённостью малограмотного пахаря, точно знающего, что гром и молния это происки Божии, ответила приятельница и снова замолчала. Говорить было больше не о чем, но к счастью подошла ещё одна сотрудница побойчее, дабы поделиться в женском коллективе сплетнями о сексуальных пристрастиях командиров, о которых ей по всему было известно не понаслышке. Прибывшая в конный полк засобиралась, тем более, что о лошадях разговоры не велись, всё больше о бытовых проблемах, а приходила она ради коней, которые смотрели из-за железных прутьев, каждый по-своему. Кто игриво, кто зло, кто печально…
Света молчавшая, пока коллега весело трещала о виденной записи в интернете, на которой командир совершал действия развратного характера, совсем расстроилась, когда их приятельница из другого мира уже надевала пальто, чтобы вернуться в эту свою медиа. Они общались какое-то время пока Аня приходила к ним ради полюбившегося и всеми брошенного коня, а потом ещё чуть-чуть пока каждая не отправилась в свою привычную жизнь.
Вот и сейчас глядя на полнеющую и дурнеющую, некогда миловидную Светлану, руки которой были необратимо испорчены тяжёлым трудом, а в глазах светилась одна единственная мысль – зацепиться за очередные брюки – Аня точно знала, что Света никогда не заедет к ней в гости, да и вряд ли позвонит. В глазах Светика как и всегда таилась печаль и обречённость, будто бы она заранее точно знала, что новый супруг – молчаливый и деловитый Юрец – сделает её крайне несчастной, будет бить, пить или придумает какой-то другой способ надругательства над ней, но она всё стерпит как и всегда. И вот за приятельницей уже закрылась тяжёлая серая дверь воинской части и Света только и запомнила, что синюю шляпку и такое же синее пальто, которое она также могла позволить себе купить, но не делала этого. Ведь негоже ей так одеваться.
***
Задолго до того момента как Светлана в последний раз увидела синее пальто и шляпку, после чего уныло побрела в своё бытие, она весело скакала на старом белом рысаке на ипподроме в Рязани и будущее виделось ей значительно более радужным, чем годы спустя. Но уже тогда она будто специально выбрала себя самого злого коня, замучившего своей страстью кусаться всех подряд – от тренера до конюха. Так как резвость его была на нуле, то Воробей был отдан в учебную группу, где на тот момент обучалась мастерству верховой езды будущая сотрудница московской конной полиции.
– Я не могу его бросить, – ответила она тренеру, предложившему сменить лошадь после того как заметил кровоподтёки на предплечьях у девушки от конских зубов. Свете показалось, что в глазах спортсмена промелькнуло уважение к её верности коню, приносившему ей такие страдания. И хотя даже в качестве учебной лошади, Воробей мало что мог дать начинающему всаднику, Света не стала от него отказываться. Тем более что замеченное уважение в глазах тренера, которое она истолковала именно так, ей крайне импонировало. В действительности Данила уже тогда подумал, какая замечательная из этой пухленькой девчушки выйдет жена, просто идеальная, готовая сносить все мужнины капризы. И уже через некоторое время после того как лишил девственности начинающую всадницу, предложил ей переехать к нему, дождаться её 18-ти лет и пожениться. Надо ли говорить, что ещё вчерашняя школьница была на седьмом небе от счастья? Двадцатипятилетний парень казался ей очень взрослым, а имеющейся у него статус кандидата в мастера спорта делал его особой удачей, которую она схватила если не за хвост, то за хлыст уж точно.
Позднее Света вспоминала бурную страсть, переросшую в безрадостное существование в крохотной коморке, что располагалась прямо над конюшней, где из бытовых удобств была только плитка, да умывальник. Но именно здесь суждено было родиться старшей дочери, имени которой спустя двадцать лет Света даже не называла. А зачем, коли та уже устроена? Скуку, от которой маялась Света в коморке над денниками, не развеяла даже новорожденная. Целыми днями она сидела и смотрела на скаковой круг, зевала, подпирая пухлым кулачком милый подбородок, ждала мужа, всё меньше проявлявшего интерес к её телу и заглядывалась на новоприбывающих спортсменов.
В один прекрасный день, когда она гуляла вдоль скакового круга с малышкой, ей встретился хорошо одетый мужчина, который очевидно случайно оказался в этом совершенно особом мире конных страстей. Пётр Ильич совсем не походил на привычных Свете мужчин. Носил чистую рубашку с коротким рукавом, брюки со стрелками, пусть и дешёвого покроя, но брюки, а не замызганные бриджи. И от рода его деятельности веяло чем-то успешно-западным – мерчендайзер. Света так и не научилась правильно выговаривать это слово. Зато достоверно знала, что её новый любимый, а как внимательный читатель уже догадался, Пётр Ильич уже через час после знакомства лихо перешагнул в эту категорию мужчин в жизни нашей героини, объезжал все окрестные супермаркеты и, волнуясь до потения ладошек, выставлял сухие супчики их компании в нужном порядке на нужной полочке. Ничем другим съестным в розницу крупная международная компания больше не торговала. Все остальные предметы бытовой химии находились в ведении других мерчендайзеров, и каждый отвечал за правильное место своего шампуня, мыла, чистящего порошка. Ну а Пётр Ильич за сухие, растворимые в кипятке супчики со вкусом брокколи.
Когда настало время засунуть почти голые, лишённые волосяного покрова ноги обратно в дешёвые серые брюки, дверь в каморку раскрылась, после чего Светлана познала всю глубину гнева кандидата в мастера спорта. Ударом кулака был сбит с ног новый любимый, после чего Данила взялся за нерадивую супругу. Бросив её на пол, он с наслаждением нанёс первый удар грязным, испачканным в навозе ботинком. В тот момент у Светланы проскочила мысль – всё же любит! – после чего она потеряла сознание. А когда очнулась, то обнаружила, что лежит на лестничной клетке рядом с дочуркой в свалке вещей, которые отчаянно кудахча пытался разложить по пакетам мерчендайзер со стажем. Можно сказать выполнял свою работу, разве что на сей раз он столкнулся не с полками в магазинах и не с привычными супчиками, оттого и квохтал как наседка.
– Сейчас-сейчас, – бормотал Петя, – всё соберем и я спасу тебя от этой нелюди!
И так оно и вышло. Уже через два часа Света сидела в корейском универсале, кои снуют по дороге нашей большой Родины, оставаясь незамеченными в своей безликости, набитом супчиками и её скудными пожитками, а маленькая Полина округляла глаза, словно задавала вопрос: кто это с нами и куда же мы едем, к каким новым приключениям?
Универсал такого же серого цвета как брюки его обладателя уносил новую семью Петра Ильича в столицу России, где теперь предстояло жить Светлане в малюсенькой московской однушке в пятиэтажке на окраине, где частенько радовал своими выбросами нефтеперерабатывающий завод, да пьяная молодёжь из неблагополучных семей вместе с одряхлевшими своим соратниками по алкоголизации.
Жену свою Петя поначалу боготворил, почитая её молчаливость и немногословие за таинственность и глубокомыслие. Мысль о том, что женина голова пуста, как порожняя винная бочка, его не посещала, а ведь сам он был кандидатом технических наук, а не в мастера спорта, просто жизнь, как часто бывает, распорядилась на своё усмотрение, а потому и работал он на крупную международную компанию раскладывателем товаров по полкам. Однако же как только Светлана осчастливила его известием о скором рождении второй дочери, он призадумался о том, что содержать такое большое семейство на его мизерную зарплату ему будет не по силам, потому завёл разговоры о том, как его жена собирается реализовать себя в жизни.
– А флористом стану! – как обычно не думая, отвечала Света в перерыве между поглощением сухарей с изюмом.
Кто такой флорист она толком не знала, но очень уж нравилось, как звучит это слово. И вздохнув в который раз Пётр Ильич выложил кругленькую сумму за курсы, которые продлились почти до самого часа Икс. Так что вторая дочь Соня, именем которой мать ругалась годы спустя, родилась уже у дипломированного флориста.
Надо сказать, что курсы флористики продлили брак печального мерчендайзера и ни дня ни проработавшей по специальности пухленькой женщины. Пока беременная Соней, она составляла букеты и изучала наименования цветов, Петя слушал её самозабвенно, а красивые латинские названия были для него музыкой, ибо напоминали о тех временах, когда он работал в НИИ. Но, а после в его адрес неслись бесконечные и абсолютно беспочвенные упрёки. Но вести себя иначе Светлана не могла, ведь аксиома, если мужик не перечит, значит, требует скалки, да и не мужик вовсе, была впитана ею с молоком матери. В минуты же свободные от воспитания Полины и Софии, Света всё чаще с упоением вспоминала удары грязного ботинка.
– Всё-таки кандидат в мастера спорта, – качая головой говорила она себе, – Вот ведь страсть-то какая была!
Ну а кандидат технических наук, безропотно сносящий Светины окрики, своей дурацкой заботой ничего кроме презрения в ней не вызывал и даже ухода его она не заметила.
– Уйти не мог как мужчина! Молча квартиру мне снял, вещи мои собрал аккуратно так, и говорит, мы с тобой чужие. Но это он правду сказал – не родные мы были, – возмущалась она годы спустя.
И только оставшись одна с двумя дочерями, одной из которых было уже десять лет, Светлана принялась искать работу по обретённой стараниями Петра Ильича специальности. Узнала, что без опыта и с морально устаревшим за шесть лет дипломом, она никому не нужна и тяжело сопя от возмущения, что Петюня ей ничего не объяснил про опыт, пошла скитаться по столице, думая, чем же заработать на хлеб насущный.
И надо же было такому случиться, что в Александровском саду она повстречала наряд конной тогда ещё милиции, что окончательно и бесповоротно решило её участь. Собственно, единственное, что Света умела в жизни – это худо-бедно держаться в седле.
После всех бюрократических мытарств, стажировки, Свете, наконец, предложили выбрать коня, с которым она также будет дежурить у стен Кремля, а как хорошенькой новенькой ей дали возможность остановиться на статном рыжем мерине ганноверской породы, ласковом и покладистом. Единственным его недостатком был несколько лосиный вид в анфас, как издевательски сообщил один из старых сотрудников. А зачем же ей лось? Свете лось не нужен! Пусть даже ласковый и покладистый. То ли дело вороной рысак Милорд, познавший трудное детство, а потому на всякий случай лягающий и кусающий всех подряд! И как истинный рысак он демонстрировал роскошную размашку на рыси, растряхивающую все внутренние органы, собственно эти прекрасные упряжные лошадь для верховой езды предназначены в последнюю очередь…. Одним словом, настоящий комплекс страданий, коими равнодушная ко всему Света заполняла потребность в эмоциях.
К сорока едва ли ни единственное наслаждение ей доставляла возможность жаловаться и упиваться своими несчастиями, о которых она с радостью рассказывала тем, в ком видела соратника. И снова и снова на вопрос, так почему бы не сменить лошадь с видом блаженной отвечала: «Кому он нужен, кроме меня?»
Действительно, лошади, несущую угрозу всем окружающим и самим себе, нужны были только и исключительно Светлане. Потому только серый Сват смог превзойти и затмить Милорда и именно его Света стегала бичом после очередной выходки упёртого коня, характером своим больше походившим на ишака. Конь зло косил глазами, но продолжал бесноваться в ответ на любые попытки воспитания, но стоило выпустить его поноситься по манежу, рассёдланному и без узды, как он нежно обвивал Светлану шеей, словно давая понять, что полностью разделяет её садомазохистские замашки. Когда же кто-то кроме Светланы миновал его денник, то встречал мрачный взгляд, несущий одну только угрозу, но свою подругу по убеждениям Васёк, а так прозвала коня сотрудница полиции, встречал всегда с огромной радостью.
Однако же Свете вскоре представилась возможность показать командованию результаты воспитания Васька, поскольку заместитель командира батальона лишил ту комфортной жизни на дневальстве, когда целыми днями можно было расчёсывать длинные каштановые волосы, попутно милуясь с личным составом и лишь в нужные часы задавать корм и чистить денники. Вздохнув, Светлана поседлала серого невыносимого орловца, надела форменную фуражку и снова потянулись длинные часы в седле, когда времени на дочку не оставалось вовсе.
Тем более, что в редких перерывах между службой нужно было заниматься очередным новым любимым, готовившемся переехать в жалкие тридцать квадратных метров Светиного жилья. Но ей-то было не привыкать, ведь до того в этих тридцати помещались две дочери, зять и предыдущий любимый, периодически захаживающий в гости. И собственно тогда младшая Соня вовсе перестала разговаривать с мамой. А уже после отъезда старшей с зятем в регион, Света, ощутив нехватку тесноты, взяла в дополнении к имеющейся уже борзой ещё одного кобелька и теперь в моменты течки у суки запирала ту на кухне, ведь щенки ей, как и внуки были не нужны. И так, поругивая младшую за раннюю беременность и выходящую за рамки молчаливость, сучку за желание спариться с кобелем, подвывающим в соседней комнате, командира за то, что отправил в строй, коня за упрямство Света и жила. Зато любимому и слова дурного сказать не могла, зная суровое его выражение лица и чётко понимая, что удары ботинком в двадцать и те же в сорок могут оставить более серьёзные последствия. Казалось, жизнь удалась. Она получила всё то, к чему стремилась изначально. Совершенно очевидно, что ей не хватало эпического завершения, эдакой кульминации страданий.
А потому, когда отпала необходимость ругать командира, узнавшего о скором рождении внука и вернувшего Свету на комфортное дневальство, когда покинула знакомая из того другого мира, мелькнув синим пальто и шляпкой, Света безрадостно пошла в комнатку к оставленному чаю с сухариками. Там же лежал и мобильный телефон, на котором она с удивлением обнаружила массу пропущенных звонков.
Роддом
– У Вас родился внук, не можем найти мать….
Скорая
– Сожалеем…
Полиция
– Прыгнула с крыши. Вместе с молодым человеком. Личность устанавливается. Оставила записку, что его родители не дают им пожениться, что заставляют его сначала окончить вуз, а он хочет быть отцом. Просят вас позаботиться… Вам нужно приехать…
Следователь
– Как ничего не знали? Вы вообще мать пострадавшей…?
Июнь 2018 года
Конь, который стал депутатом
Калигула
В свой звёздный час
я ввёл в Сенат коня!
Потомки, да запомните меня.
Средь всех моих деяний, злодеяний
и полустёршихся в веках воспоминаний
есть незабытое:
я ввёл в Сенат коня!
Владлен Бахнов
Тёпс был маленьким, вороным конём. Слишком маленьким для верховой лошади, ещё очень молодым, но умным не по годам. Умная лошадь – беда для всадника. Умная бесперспективная в спорте лошадь – будущая гроза проката. Тёпс подпадал под категорию – спокойный конь для конной дисциплины выездка, но в будущем конь для обучения детей. Точнее так планировала тренер, косясь на то, как игривый конек несёт по шоссе неумелого всадника в Болдераю. Но как-то тренеру показалось, что у коня всё же есть неплохие движения, и она, перекрестив себя и всадника, отдала коня в работу.
Всадница попалась упорная, имеющая опыт общения с хитрющими прокатными лошадьми. Но Тёпс был умён. Потому каждый день превращался в борьбу умов. Поседлать коня могла почти без проблем только его всадница. К примеру, однажды Топсяныч увидел такой элемент выездки, как пиаффе. Это рысь на месте. При попытке почистить ему копыта, он незамедлительно продемонстрировал пиаффе. Всадница понаблюдала за тем, как он ловко задирал свои маленькие ножки и ухитрилась подловить его переднюю левую. Топсяныч опять проиграл. Но его мозг работал непрерывно на предмет того, как всё-таки не работать! Когда его вывели под седлом побегать на корде, конь подумал, что раз всадник стоит рядом с ним на расстояние трёх метров, то у него как раз хватит времени, чтобы прилечь и поваляться. Вместе с седлом, стоящим немалых денег. Цепкий взгляд всадницы присёк и это. В тот день у коня совершенно испортилось настроение. Он также наблюдал родео, которое устраивали некоторые лошади. Решил попробовать. Кинул задом. Дали по зубам удилами. Было больно, но всадница чуть не свалилась. Поэтому пробовал с заядлым упорством, получал по зубам и по бокам. Перестал пробовать. Единственная радость была морковка, которую давали в деннике после работы и то за какой-нибудь поклон или приветствие передней ногой. Так что всё, что оставалось Тёпсу – это ждать обеда, и полтора часа переваривать, мечтая о том, как, например, однажды его поведут побеситься в леваду, а он вырвется и бодренько так обежит всю Национальную школу верховой езды и позадирает лошадей в других левадах.
Время шло, тренировки продолжались изо дня в день. Однажды, заставили семь минут бегать по схеме в манеже, где лошади в праздничных белых бинтах таких же вальтрапах обычно выступают. Это был предел всему! Нужно было останавливаться и стоять по четыре секунды, бегать маленькие кружочки галопом, а потом переходить на рысь и крутиться по серпантинам. Это же чересчур! Зачем всё это нужно? Ради того, чтобы через пару лет, как соседка, бегать этот, как его Большой Приз, где нужно менять ноги на галопе в один темп? Боже, это же физически сложно, от этого устают плечи, и вообще – оно мне надо, задавался житейскими вопросами Тёпс. А всадница упорная, её можно кусать, можно лизать – всё равно ведёт работать. Нет, нужны нестандартные решения по выходу из денника на волю! Свободу лошадям! Овёс лошадям! Покой лошадям!!!
Такими лозунгами мыслил Тёпс весь май месяц, прислушиваясь к паре депутатов мелкого муниципального розлива, по случаю катающихся в прокате. И тут его посетила гениальная мысль – а почему бы ему, коню, не стать депутатом? Ведь, как он понял из разговоров, быть депутатом, совершенно замечательное занятие! Нужно сидеть и опускать карточки в какие-то отсеки, ну это можно – зубами. Ещё нужно чем-то нравиться людям. Неважно чем. Говорили, есть такой Шлесерс – он врёт, но так красиво врёт, что все ему верят и за это его избрали в городскую думу. А сейчас выборы в парламент. Надо прорваться – решил Топсяныч. Чем я хуже, их, депутатов? Я – красив, харизматичен на лошадиный лад, недаром ко мне все дети бегают покормить сахарком, я могу обмануть почти любого, кроме своей всадницы, но, если постараться, то может и её смог бы, да лениво. А главное – я умён! А что ещё надо?
Топсяныч смотал со школы легко и просто – какая-то крайне неумелая девочка повела его отдыхать в леваду. В другой ситуации Тёпс никогда бы не удрал – ведь в леваде можно побеситься, но у него была цель. Пока Тёпс драпал по Риге, он успевал отметить массу проблем, которые ему, как народному избраннику предстоит решить. Он видел сорящихся и скандалящих на разных языках людей, людей с запавшими глазами в лохмотьях, ошивающихся у контейнеров с мусором, людей, умирающих на глазах от инфаркта, одним словом проблем ворох, да и мало чем они отличались от лошадиных. Главным в своей предвыборной программе Тёпс определил – пайку всем, работу всем, но так, чтобы не сильно париться, и поменьше причин для конфликтов. Всё ж гениальное просто. Нашли чем заняться – поработали. Получили деньги – купили овса оптом, накормили всех. Потом поспали и снова пошли поработали. А чтобы не ссориться, не надо ставить двух жеребцов в соседних боксах. Проблема что ли? Ну а, если не паришься на работе, то не умираешь от инфаркта. Главное, не напрягаться, считал Тёпс.
С этой своей предвыборной программой он прискакал в парламент. К сожалению, партии лошадей не было. Об этом просто не подумали. Была партия «Зелёных и крестьян», но Тёпс подумал, что крестьяне веками заставляли лошадей впахивать и отказался от идеи. И ещё была партия с названием довольно назойливых насекомых – Пчёл. Пчёлы – они хорошие, они делают мёд, подумал Топсяныч. А мёд это вещь сладкая, хоть лошадей обычно им и не кормят. Потому Топсяныч махнул на выборы с пчёлами. Они-то как раз ходили вдоль здания парламента, когда конь туда прискакал и потому, выбирая между Лидакой, едва не отправившем его в зоопарк, директором коего и являлся по совместительству, и политтехнологом от пчёл Петропавловским, вдруг сказанувшим следующее: «Да этот конь скорее станет политиком, чем вы все здесь стоящее, потому что на него хотя бы посмотреть можно и не проблеваться!»
Беда была в том, что пчёлы абсолютно не слушали Топсяныча с его простыми решениями всех проблем. Они всё усложняли, писали какую-то программу, ходили на митинги и таскали с собой коня, как представителя животного мира, порабощённого человеком и сбежавшего на свободу. Потому Тёпс присутствовал на митингах, мотал головой, делал пиаффе, поклон и прочие лошадиные премудрости и все митингующие фотографировались с ним и говорили, что это будет самый честный политик, хотя бы потому что много ему не надо – овёс, да стойло в парламенте. И все верили, что только с конём партия с рейтингом ниже плинтуса получит вожделенные депутатские мандаты, потому что больше ни у кого не было такого вороного кандидата с блестящими чёрными глазами, который выражал своё мнение при помощи ржания и топанья копытами. И ведь прошли же! Благодаря коню. Пчёлы всегда были чем-то непохожи на остальных, возможно, потому им и пришло в голову привести на улицу Екаба, где и располагалось здание цвета белого шоколада, лошадь.
Однако Топсяныч далеко не всегда выражал мнению, совпадающее с мнением своей партии. Он был слишком своеобразен для этого, и, когда он выходил на трибуну и с помощь простых движений изображал то, как он видит решение проблемы, все просто удивлялись тому, как сложен мир вокруг и как легко можно обойти самые острые углы. Иногда даже противники оппозиции попадали под влияние вороного коня, и как-то проголосовали против собственных убеждений после того, как конь натурально лягнул Табунса за очередную попытку назвать русских оккупантами.
