скачать книгу бесплатно
Под колпаком. Сборник рассказов
Сергей Голиков
Здравствуй, отчаянный пленник мира под колпаком. Не ликуй и не бей в фанфары, слушай и мотай на ус. Не важно имя моё, не важны даты и время. Воздух разряжен, а кровь, текущая по твоим венам, не имеет ни цвета, ни запаха. Ты борешься за жизнь, а жизнь умерла, она спит, и ей снятся скучные чёрно-белые сны.
Под колпаком
Сборник рассказов
Сергей Голиков
© Сергей Голиков, 2016
ISBN 978-5-4483-4548-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Житьё, бытьё
Когда я появился на свет божий, мир не содрогнулся. Мир настолько огромен и занят собой, что ему и дела нет до очередного карапуза, заляпанного внутриутробной слизью с дрягающейся между ног пуповиной и кое-чем ещё. Тело омыли, пуповина высохла и отвалилась. Отец взял меня на руки и, хмыкнув саркастически, швырнул на диван. Отвесив матери затрещину, он собрал свои скудные пожитки и, громко хлопнув дверью, исчез навсегда. Мать больше не шептала мне на ушко ласковые слова и не прижимала мою пухлую щёку к своей тёплой упругой груди. Её громкие слова вселяли в меня ужас, и я опорожнялся от страха. Её дыхание становилось настолько неприятным, что я и сам старался избегать этих редчайших секунд её снисхождения ко мне. Громкая музыка и никогда не выключающийся свет дополняли и без того печальную картину моего существования. Пока однажды не произошло то, во что было сложно поверить, а точнее осознать моему маленькому бестолковому мозгу. Зловещая тишина и отвратительные галлюцинации, от которых моё хиленькое ещё совершенно безгрешное тельце, будто одержимое бесом, извивалось и замирало, запутавшись в мокром омерзительно пахнущем тряпье. Не знаю, сколько часов, а может даже и дней я пробыл в этом обречённом на гибель положении, до той роковой минуты, когда в полуоткрытую дверь моего жилища зашёл незнакомый человек и спас меня. Вот так я и очутился в детском доме. В мире скорби и жестокости, в плену отрешённости и безразличия, прочно связанных одной верёвкою с десятками подобных себе. Брошенных и никому ненужных, маленьких ни в чём неповинных людей.
Время шло, и организм закалялся. Синяки быстро сходили, а отсутствие нескольких зубов не вызывало особого дискомфорта. Страшнее и серьёзнее настоящего были мысли о будущем. Я совершенно понимал, что однажды придётся покинуть и эти уже ставшие родными серые, местами облупившиеся стены. Я не боялся улицы, смерти в подворотне или предательства. Я умел дать отпор, но остаться одному среди огромного, безумного, кишащего муравейника под названием «мир», одна только мысль об этом вселяла в меня ужас. Я ломал себе голову, а судьба уже всё начертала и расставила по полочкам. Прямо из стен детдома, я попал в армию чему, несомненно, был рад и, скинув с плеч увесистую гору сомнений, без всякого сожаления впрягся в жёсткую лямку армейской жизни. Но после трёх месяцев в учебке я попал на войну. «Братья по – несчастью» – окрестил наше подразделение ротный и был прав. Все три взвода, личный состав которых, были выходцы из детских домов, не имеющие ни крыши над головой, ни единой перспективы в жизни. Оно и понятно. Позвала Родина – мать. И мы не против и им проще. Поди, возьми грех на душу, если сына влиятельного гражданина или чиновника грохнули, полетят головы с плеч, а тут, так, не велика потеря.
Самое страшное на войне – это когда человек не боится смерти. С ним не идут в разведку, сторонятся, не доверяют. И каково было нашему ротному? К нам приставили несколько контрактников, чтобы так сказать остудить головешки в мозгах, но не тут – то было. Стране нужны герои, а герои долго не живут. Через полчаса нас закидали минами и в первом же бою мы потеряли восемь человек убитыми и пятнадцать ранеными. Скажу честно, стремление к героизму понизилось, хотя особой паники не наблюдалось. Ночью подъехали два танка и забрали двухсотых, сложив на броню безжизненные, окровавленные тела. Часом позже за трёхсотыми подкатили три БТР. Четыре хлюпеньких санитара и молоденькая медсестра, которая тут же потеряла сознание, и её унесли обратно. Прячась от ночного холода, мы скучковались в развалинах какого – то дома и ждали утра. Практически на рассвете, на нас вышли десять солдат срочников: говорят, что был бой, и их отрезали. Они тряслись от холода и, жадно затягиваясь табачным дымом, благодарили бога за благополучный исход. Утром связались по рации с их командованием, ответ был такой: – «Мы не можем забрать бедолаг в силу непрекращающейся долбёжки близь лежащей местности».
Весь последующий день продолжалась миномётная дуэль. В ушах стоял несмолкающий свист летящих снарядов. Лица покрылись копотью, горело всё, что имеет свойство воспламеняться и извергать дым. С наступлением темноты и затишья наши потери составили три двухсотых и два трёхсотых. Раненых перевязали и вкололи промедол, подводу не прислали, и утром к числу мёртвых прибавился ещё один. Четыре последующих дня были тяжёлыми и мрачными. Время замедлилось, а иной раз казалось, что и вовсе остановилось. Запасы еды и боеприпасов таяли на глазах. Запах гари, тлена и испражнений впивался в чёрные закоптевшие ноздри. Я открыл в себе новую доселе неизведанную способность. Я начал думать. Думать, глобально погружаясь с головою в невидимый омут, я бы даже сказал, сугубо философских размышлений. Раньше я думал, что голова нужна лишь для того, чтобы пробивать ею стены, каким же глупым и недальнозорким был мой прокуренный разум. Мир, из которого мне удалось вырваться, и мир, в котором я оказался, особо не отличаются друг от друга. Я думал так сначала, но потом, потом моё мнение изменилось. На протяжении всей более-менее осознанной жизни моей семьёй была стая. Озлобленная, не верившая ни в бога, ни в черта, серая масса людей, или как любят выражаться некоторые шибко речистые умники, «недочеловеки» отбросы общества. Можно конечно быть и белой галкой среди чёрных ворон, но я – то знаю, какой печальный исход ожидает этого глупого самонадеянного героя. С самых первых дней в наши детские умы была заложена жестокость. Мы не умели прощать и уважать ближнего своего. Слабый знал своё место, а сильный бил себя в грудь кулаками и наслаждался триумфом. На войне нет слабых. Здесь есть трусы и предатели. Есть бойцы и герои. Есть приказ и ты должен его выполнить. Не важно, кем ты был «до», твоя мать – Родина! Иди и дерись за неё. Но есть и одно «но» объединяющее прошлое с настоящим. Я был и остаюсь одинокой, никому ненужной человеко-единицей.
Шестые сутки бессмысленной мясорубки медленно, но верно приближались к своему неизбежному завершению. Звуковую гамму наполнили урчания животов и стон раненых. За последние дни, а точнее промежутки между канонадами я как – то само собою произошло, сдружился с одним из прибившихся к нам ребят. Он был из полноценной семьи, и, казалось бы, какая нечистая сила могла сблизить таких совершенно противоположных людей. Я поражался лёгкости общения с ним. Куда он делся – этот чёрствый, не ведавший жалости зверь? Впервые в жизни я изливал душу другому человеку и чувствовал облегчение. Он слушал внимательно, не перебивая, словно пытался заучить наизусть каждое слово сказанное мной. Иногда он доставал небольшой блокнот, страницы которого были перепачканы сажей и делал какие – то пометки, вечно ломающимся и отсыревшим грифелем карандаша.
– Что ты пишешь? – спросил я.
– Когда я вернусь домой, я напишу о тебе маленькую повесть, – ответил он.
– Зачем?
– Я чувствую, что просто обязан это сделать.
– Но зачем? – переспросил я снова.
Он не ответил. Прозвучала команда к бою и лязг металлических затворов разорвал и без того трепетную пелену тишины.
– Идём на штурм, – раскатистым басом прогремел ротный. – Ночью вернее. Останемся в обороне, все подохнем. Патроны на исходе, связи нет.
Идея взять сонного врага врасплох не увенчалась успехом. Нас сразу заметили и открыли огонь. Светящиеся в темноте пули навивали ужас. Они жутко свистели и глухо вонзались в сумасшедшие, несущиеся навстречу смерти тела. Оставив позади раненых и убитых, выпучив глаза, и взревев подобно дикому зверю, мы ворвались в логово неприятеля.
«Живой» – это последнее что зародилось в моём молодом, истерзанном мозгу. Последняя мысль, словно маленькая и необузданная искра, вспыхнувшая на миг и погасшая навсегда. Всё произошло настолько быстро, что я не сразу сумел осознать произошедшее, я висел в воздухе и смотрел на своё изуродованное бьющееся в конвульсиях тело.
Время остановилось. Вечность распахнула свои необъятные просторы и куда ни глянь, всюду голый безжизненный пустырь. Тело остыло, а вместе с ним и осколки, безжалостно пронзившие и убившие всё то, что с такими мучениями было воссоздано и одушевлено. Толстый слой грунта подобно бетонной массе навалился на мрачную цинковую крышку. Пройдёт год и обвалившийся неказистый холмик скроет трава. Пройдёт десять, и сотрутся последние следы моего бренного земного существования. А может однажды из невидимых, но проворно загребущих лап ветра выпадет маленькое почти не приметное семя и спустя годы прорастёт в могучее красивое дерево. И стаи птиц, сидя на молодых укутанных зеленью листвы ветках, будут петь, и радоваться жизни. А может это сон. Ещё немного и я проснусь на мягкой чертовски уютной кровати.
«Приснится же такое», – подумаю я и прикурю сигарету. Потом бесшумно на цыпочках прокрадусь в детскую комнату и буду целовать в пухлые щёчки двух сопящих ни о чём не подозревающих близнецов. Сзади подойдёт жена.
– Ты чего? – спросит заспанным, но до боли приятным голосом.
– Да вот перед работой, зайду, думаю, чмокну своих ненаглядных карапузов! – пытаясь выпутаться, растерянно отвечу я.
– Какой работой? – произнесёт она удивлённо. – Выходной же!
Ах, сколько бы я отдал за то, чтобы это был сон.
Под колпаком
Если верить моим расчётам, наступила двадцать пятая ночь нашего заточения. Мы сидим за небольшим, но довольно увесистым деревянным столом, молчим, и словно загипнотизированные смотрим на огарок свечи. Пламя сбивается, прыгает то вверх, то вниз, когда оно погаснет, нас проглотит чёрная безответная тьма. Мы – это три мужчины и одна женщина. Наш возраст примерно одинаковый, или, по крайней мере, разница не особенно ощутима. Никому из здесь присутствующих я бы не дал более тридцати лет, в том числе и себе. Мы находимся в каком – то непонятном помещении, в нём нет, ни окон, ни дверей, нет даже кроватей и туалета. Оно квадратное и довольно вместительное предположительно восемь на восемь метров. Стены обшиты толстыми не обтёсанными досками, почерневшими от времени. Из потолка свисает конец огромной металлической трубы с лестницей из прочно сваренной арматуры. Однажды мы поднялись по этой лестнице и оказались на воле, но торжество наше длилось не долго. Жилище было полностью погребено под снегом, на поверхности находилась лишь эта самая труба, возвышаясь метра на три – четыре. Сильная снежная пурга не оставила нам ни единого шанса на раздумье, очень скоро мы покорились её воле и спустились вниз. Самое страшное, что мы совершенно не помним как оказались в этом месте. Однажды мы проснулись и выпучили глаза от удивления, вот и всё, что мы помним. Один раз в неделю обязательно в то время когда каждый из нас спит, на столе каким – то необъяснимым образом появляется пища, вода, свеча и коробок спичек. Своих прежних имён мы тоже не помним, и поэтому придумали друг – другу смешные и незатейливые клички. Меня нарекли «Философом», наверное, потому, что говорю обдуманно и надолго ухожу в себя. Я не протестую, мне всё равно, как в прочем и остальным. Второго из мужчин самого болтливого маленького ростом, мы, не задумываясь, назвали «Боб». Третий долговязый и бесформенный получил имя «Винт», а женщину единогласно и безоговорочно мы назвали «Ласка». Она расцвела в улыбке и наградила каждого из нас горячим поцелуем в щёку. Вчера я сконструировал что – то похожее на биотуалет из пустых пластиковых бутылок, которые совершенно фантастическим образом появляются на нашем столе и заслужил ещё один не менее приятный поцелуй. Ласка очень довольна, хотя ей особенно неудобно и должно быть неприятно в душе справляться в изготовленный мною агрегат, я обязательно усовершенствую его, когда снова накоплю бутылок. Мы её очень любим и стараемся хоть как – то скрасить её наверняка незаслуженные страдания в этом проклятом снежном плену. Мы облачены в довольно тёплые одежды, я думаю, что после того как нас усыпили и стёрли память, нас и одели в эти костюмы.
– Совсем погасла, – тихим голосом произнесла Ласка.
– Да, ничего не поделаешь, – отозвался Винт.
– А я люблю ночь, какого чёрта, как вы думаете? Может я сын дьявола? – заливаясь хохотом, выдал Боб.
– Типун тебе на язык, Боб. Как ты смеешь упоминать нечистого? – ответила Ласка.
– В самом деле, Боб. Это очень плохая шутка, – произнёс я, выделяя в голосе ноту негодования.
– Давайте спать, – сказал Винт. – Новая свеча не появится, пока мы бодрствуем, а по моим подсчётам сегодня стоит ожидать и еду.
– Хоть бы что-нибудь горячее, вроде супа или котлет, – глотая слюнки, добавила Ласка.
– Ага, как же, раскатала губу, – промычал Боб. – Ты кстати сегодня к кому прижмёшься? Может снова ко мне, вчера нам было так хорошо! Помнишь Ласка?
– Только через мой труп, – гордо ответил Винт.
– Это не сложно сделать, коротышка.
– Рискни здоровьем!
– А это идея, Винт.
– Ты это нарочно, Боб? Твой юмор унижает меня, – вмешалась Ласка.
– Я шучу, сестрёнка, а что ещё остаётся делать? – возмутился Боб.
– Ещё одна шутка подобного характера и тебя скинут с трубы, – ответила Ласка.
– Да, и кто это сделает? Философ? Винт? А может ты сама, а сестрёнка? – прокряхтел Боб, укладываясь на холодный дощатый пол.
Я почувствовал, как злость начинает вскипать в моих жилах. Ещё немного и я нападу на этого наглеца.
– Уймись, Боб. Ты слишком разошёлся, – выпалил я.
– Ложитесь же спать, – послышался голос Винта.
– Спать так, спать, – прошипел Боб. – А все же к кому прижалась Ласка?
– Ни к кому, успокойся, я сплю одна. Проклятая труба воет как раненый зверь, – полушёпотом ответила Ласка.
– Чёрт возьми, – думал я, уткнувшись лбом в деревянную столешницу. – Чудес не бывает, всё неспроста. Если у нас появляется пища, значит кто – то её приносит. Это не может быть призрак или что – то тому подобное. Этот кто – то, несомненно, человек. Но кто? Если мы сошли с ума и пища на нашем столе иллюзия, задаётся вопрос, как питаясь одной иллюзией, мы живём? Нет. Всё гораздо проще и я добьюсь истины, добьюсь, во что бы то мне ни стало.
Ветер усилился. Труба заревела ещё зловещей. Мысли расплываются, я медленно засыпаю.
Перед моими глазами какая – то чёрная завеса. Я нахожусь в полумраке, мне холодно и страшно. Не знаю почему, но мне кажется, что за этой завесой тепло и светит солнце. Я хочу туда. Я медленно протягиваю руку и касаюсь завесы. Пальцы тонут, а точнее вязнут, словно в разогретой мастике. Я с ужасом отдёргиваю руку назад, на пальцах остаётся вязкая, противная, чёрная масса. Какое – то странное невидимое поле сковывает моё тело, небо гудит и разрывается сотнями ярких вспышек. Раздаётся оглушительный звук взрыва, под ногами исчезает земля, я стремительно несусь вниз. Сон обрывается, я просыпаюсь. Мне чего – то хочется, в горле першит, руки самопроизвольно лазают по карманам. Вдруг до моих ушей доносится какой – то посторонний звук. Что это может быть? Винт и Боб сладко посапывают, Ласка тоже спит, я слышу её дыхание, но что – то ещё совершенно чётко тревожит мои барабанные перепонки. Темнота настолько плотная, что даже привыкшие к ней глаза не способны что – либо уловить. Звук характерен шмыганью носом, кто – то пытается уловить запах, с какой целью, вот вопрос?
Я медленно ощупал стол, надеясь найти свечу, но ничего не нашёл.
Что – то коснулось моей ноги. Очень медленно и бесшумно я опустил руку вниз, пальцы коснулись чего – то волосатого и тёплого. Неопознанное существо вздрогнуло, чуть двинулось вперёд и снова застыло на месте. Из моей памяти удалены моменты, связанные с прошлой жизнью, но в ней осталось ещё очень многое. Я знаю, что такое собака, кошка, я могу отличить медведя от кабана, но кто находится возле моих ног, с уверенностью сказать не решаюсь.
Винт прокашлял и перевернулся на другой бок.
Гостю это явно не понравилось, он рванул в сторону спящего Винта с совершенно бешеной скоростью. Раздался душераздирающий крик Винта, так способен кричать лишь человек угодивший ногою в волчий капкан.
– Твою мать, сука, кто откусил мою ногу?
– Что случилось? – ничего не понимая, спросил Боб.
Послышался визг проснувшейся Ласки. Я вскочил с места настолько неуклюже, что сумел перевернуть стокилограммовый вытесанный из сырой древесины стол. Это было наше спасение. Он грохнулся прямо на незваного гостя, и надёжно придавил его к полу. Звук, который извергло существо, заложил наши уши. Ничего не понимая, я упёрся грудью в кромку стола, стараясь тем самым усилить давление. По непрекращающейся вибрации я сознавал что существо по-прежнему живо и не оставляет попыток вырваться.
– Больно, сука, как больно, – продолжал кричать Винт.
– Давай сюда, Боб, – прокричал я.
– Где ты, Философ, что случилось?
– Сюда Боб, сюда.
Боб ринулся на мой голос, но запнувшись за ножку перевёрнутого стола, с грохотом рухнул на пол.
– Нос, я сломал нос, – истерично завопил Боб.
– Давай, Боб, давай. Хватайся за мою руку.
Я протянул левую руку в сторону Боба. Он понял, что от него требуется. Мы навалились на перевёрнутый стол вместе.
– Что – это? Кто – нибудь, мне скажет, что случилось? – прерывисто спросил Боб.
Что я мог ответить?
– Не знаю. Но что – то серьёзное.
Вдруг я вспомнил, что в моём кармане лежит коробок со спичками, чего—чего, а спичек у нас всегда в достатке. Дрожащею рукою мне удалось нащупать измятый коробок. Задерживая дыхание и пытаясь изо всех сил унять дрожь, я достал спичку и зажёг её. То, что увидели мои глаза, мозг никак не хотел принимать за действительность. Таинственным существом оказалась огромная крыса. Кромка столешницы передавила ей шею, но воздух продолжал попадать в легкие, она отчаянно боролась за жизнь, вырисовывая задними лапами резкие и опасные пируэты. Её когти были остры и невероятно длинны, это посильно чуду, что наши ноги ещё целы и невредимы, если не считать ранение Винта. Таких мутантов не способна создать природа, здесь явно замешен человек.
– Будь осторожен Боб, когти на её задних лапах способны вывернуть кишки и запросто вскроют череп.
– Что – это за тварь?
Я обжог пальцы догоревшей спичкой и громко закричал. Чернота ночи снова захлопнула пасть.
– Что с тобой, Философ? Эта сука укусила тебя? – отозвался Боб.
– Нет. Спичка обожгла мои пальцы. Винт, ты можешь двигаться? Если да, помоги нам.
– Нет, моя нога онемела. Я не чувствую её.
– Ласка, девочка моя, помоги нам.
Меньше всего мне хотелось впутывать Ласку в это дело, но выхода не оставалось, у меня не было даже вилки, у меня не было ничего, чем бы можно было нанести смертельный удар.
– Нет, нет. Я бо—ю-сь, – заикаясь, ответила Ласка.
– Матерь божья, – послышался голос Винта. – Я истекаю кровью.
– Не бойся, Ласка, – я зажёг новую спичку. – Ползи сюда милая, я скажу, что нужно делать. Будь осторожна, следи за лапами твари.
На этот раз ей удалось перебороть страх. Заглатываясь слезами, она поспешила на помощь.
– Помоги Винту, он истекает кровью.
– Я не смо-гу.
– Нет, сможешь! У тебя всё получится. На его штанах есть ремень, расстегни его и выдерни.
Её руки дрожали и совершенно не слушались, порой мне казалось, что она потеряет сознание, но она справилась.
– Умница, какая же ты умница девочка, – продолжал я, давя из последних сил на кромку стола, меняя догоревшие спички.
– Что дальше?
– Теперь стяни с него штаны, это очень важно Ласка.
Она выполнила и эту просьбу.
– Теперь перетяни ногу ремнём, как только можешь, со всех сил тяни.
Она отважно принялась за дело.
– Как больно, сука, как же больно, – закричал Винт.
– Не там милая, там две кости, выше колена, перетягивай выше колена, – продолжал я.
Пульсирующие красные фонтанчики исчезли.
– Вот и всё ты справилась. Зафиксируй ремень в этом положении. Ты очень сильная девочка. Я верил в тебя, и ты не подвела! А теперь иди к нам, не бойся.
