Тыквенный пирог

– Полегче! – бросил жрец и сгреб друга в охапку.

Тот обозвал его, потом обозвал еще хуже, а потом – уж совсем отвратительно, но Лакс мастерски овладел медвежьей хваткой и способностью пропускать гадости от господина Айбера мимо ушей, так что тому не оставалось ничего, как смириться и прекратить истерику. Впрочем, отдышавшись, он повторил другу все точно то же самое: какие жуткие создания из детских историй и как мало способов уничтожить их известно кому бы то ни было, зато вызывать их умеет, кажется, каждый ребенок, который уже умеет говорить.

Может быть, беда была в том, что Ирь уж слишком сильно во все это верил? Потому что знал куда больше людей, ведь, как говорится, многие знания – многие печали…

– Только попробуй припомнить мне это, – буркнул он немного позже, доедая холодную сосиску, поднятую с земли заботливым Дакеем.

– Конечно, нет, старина, – Лакс был серьезен, как никогда. – Бабадуками и пиковым леди передашь все это сам, – и жрец нырнул за повозку, а в доски на месте, где он только что стоял, врезалась пустая жестяная миска, брошенная меткой, управляемой гневом рукой.

– Пугать девчонку было не обязательно, – жрец потянулся, сытый и сонный. – Но что сделано, то сделано. Таким придуркам, какими мы себя выставили, я бы и сам не отдал Грааль.

– Она бесстрашная, по глазам видно, – Ирьиллин остыл уже окончательно, и теперь только посмеивался над шутливыми терзаниями друга. – Один в один как та, которая налетела на нас на Бельтайн.

Лакс приподнял бровь.

– На парковке что ли? Да не, Ирь, они же разные, как земля и небо.

– Все одно, – пожал плечами воин, мигом теряя к разговору интерес, – кажется, что это та девчонка переоделась, подсела к пэйви и обзавелась парнем. Может, вообще так и было, а?

Это было бы странно услышать от половины знакомых Лаксу жрецов, которые не трудились даже смотреть на лица, и тем более обращать на них внимание. Но на то они и были друидскими жрецами, тенями века древнего, века вечного. А Ирь был последним на земле, кого пришло бы в голову с ними сравнивать.

– А еще подросла на пару лет, перекрасила волосы и сменила оттенок кожи, глаз, тембр голоса и сложение?

Ирьиллин кивнул:

– Да-да, что-то как раз в таком духе. Она по крайней мере очень на нее похожа, Лакс, поверь мне и не ной. Вроде той же, но с другим лицом. Даже задала тот же вопрос и как-то похоже на меня смотрела, – он откинул косу за спину и вздохнул. – А священник, как его там, был как тысяча таких же священников в других городишках. Точь в точь. Со временем перестаешь чувствовать разницу, Лакс, дружище. Так что можешь не трудиться и забить сразу.

Лакс не ответил ему, только провел рукой по отросшей бороде и задумчиво уставился куда-то в пустоту над Айберовским левым плечом. Нет, он все-таки, определенно, сдурел…

☘ ☘ ☘

Каким-то благожелательным колдовом они проехали сквозь город, полный тысяч машин, людей и, благо, по крайней мере еще как-то обходившихся без метро. Город просто проплыл мимо них, упрятанный в бездонную глотку тумана, и остался позади, даже не запечатлевшись в памяти. И это было хорошо. К чему на душе лапы чужих городов?

А потом, когда Дублин оставили позади, состоялась Встреча. Тогда что-то заискрилось в воздухе, замерцало в траве и зашелестело в тумане, а кончики пальцев стало покалывать совершенно необычным образом – могло ли это быть случайностью? Было ли это случайностью? И вообще, было ли?…

Никто этого не знает. По крайней мере, никто не признается, что знает, а кто знает – тот, определенно, ни за что не признается.

Он подошел, словно явился к себе домой. Подошел – и повозки пэйви остановились, откуда-то сзади раздались приветственный окрики на шельта.[15] Кто-то лихо заиграл плясовую мелодию на скрипке, и он рассмеялся, вспыхивая улыбкой.

– О, и я скучал, и я скучал, мои любимые путешественники! Stafa tapa hu! [16]

И они расхохотались, совершенно довольные его шуткой, а он все смеялся и смеялся тоже, окруженный этими веселыми людьми, вечными странниками, как и он сам.

И потом, когда ему дали что-то выпить, расстегнули доломан и расстреляли сигареты, он выпутался из объятий этого многорукого, многоликого существа. Скулы ныли от улыбки, глаза горели.

– А где бы… – только начал он, но проныра Лу уже махнула рукой в сторону Ирьиллина и Лакса, маячивших чуть поотдаль.

И они столкнулись взглядами, словно ветры, вырвавшись из-за спины утеса. Лакса почти не тронуло этой волной, а вот Ирь и Лофт, почти полностью уже рыжий, с волосами, обрезанными по плечи и влажными от тумана, с сетью мелких шрамиков вокруг губ и лукавым прищуром… На обоих были бордовые доломаны – новый, не битый еще жизнью на Айбере и бывалый, но от этого более уютный, больше сросшийся со своим владельцем – на Томми. Открытый горящий взгляд убийцы и веселый, тлеющий искрами азарта взгляд трикстера-путника.

И именно Лакс, даром, что человек, прочитал все быстрее них и схоронил у себя в памяти. Потом то, что он понял теперь, было обнаружено ценой пролившейся крови и двух бессонных ночей, но жрец все равно не пожалел никогда о том, что тогда смолчал.

Быть жрецом – это не только разжигать костры.

Дакей, издалека глядя на эту встречу, тут же чуть было не сказал что-то про зеркала, сбои в матрице и отражения, пораженно рассматривая путников. Но Лу, прильнувшая к его плечу, перехватила его слова еще до самого первого и решительно тряхнула головой.

– Нет?

– Нет, Дакей. Они же как небо и земля! Смотри внимательно.

И они смотрели, а Томми, Ирь и Лакс ушли за туманную пелену, и, казалось бы, только что обменялись парой фраз, а сейчас уже разливали пунш по жестяным кружкам и чокались. Томми и Ирь пили на брудершафт, хохотали, пили снова – и, чуть помедлив, с гостем выпил и жрец.

А потом, когда почувствовались взаимно плечи и спины, когда каждый что-то для себя решил и тут же позабыл, Ирьиллин приблизился к новому знакомому и выдохнул ему в самое ухо:

– Уже можно звать тебя Локи? Пора?

И тот улыбнулся открыто и искренне, как деревенский мальчишка:

– Подожди до Самайна. Я как раз собирался явиться на Самайн, а?

Заиграла веселая скрипка, раздался заливистый клич заводилы, и кто-то бросился танцевать, а остальные заголосили, захлопали, засмеялись. Туман приглушал эти звуки, обнимая бережно и ласково и скрадывая очертания мира. У Лакса мурашки побежали по спине от этого чувства.

Выждав пару мгновений, Ирь ответил Томми ухмылкой на улыбку, показал клыки.

– К Самайну мы должны отыскать то, что ищем, сделать кое-что важное и уйти в законный отпуск до следующей весны. Может, поможешь? Выглядишь как тот, кто что-то об этом знает.

Скрипка словно плясала сама, зазывая остальных и разгоняя сердца.

– Грааль? – Томми подмигнул жрецу, стрельнув в него взглядом. – Вижу, Грааль. Ну, что ж… (Ирьиллин и Лакс сами не заметили, как затаили дыхание. Зато заметил трикстер). Это только легенда, вы знаете, парни? – он выудил сигареты из кармана и поджег одну, и за его руками было не уследить, пока он высекал огонек. Как, черт возьми, возьмите черти, он это сделал?!..

– Да ты сам – просто легенда, – буркнул жрец.

Трикстер фыркнул от смеха.

– Приму это за комплимент, дружище, – затянулся. – Так вот. Это легенда. Байка для малышни. Старая сказочка. Россказни, байки, пустой пьяный треп и глупая болтовня. Смекаете?

– Как его отыскать?

– Иди тайными тропами.

– С боем?

– С миром, – отрезал Томми строго. – Не будь таким засранцем. Грааль не для засранцев, и не думай обойти это правило потому, что я… ты… не человек.

Мистер Айбер досадливо крякнул, а Лакс похлопал его по плечу со смесью сочувствия и глумливого “я же говорил”. И оба они были готовы кричать от восторга и, возможно, кого-нибудь убить.

А после их позвали обедать похлебкой из общего котла, и Томми тоже пошел со всеми. Он ел медленно, долго дул на суп, потом на суп в ложке и наконец на ложку, а после долго смотрел на суетящихся пэйви, на их гостей, повозки, пелену тумана и на огонь. И когда из-за его плеч вынырнули две руки и сгребли его в охапку, он почему-то даже не удивился, только пустая миска полетела куда-то в траву.

Томми и Ирьиллин покатились по земле.

– Если одолею, ты рассказываешь все, – бросил воин, ставя его перед фактом.

Томми ему не отвечал – только улыбался уголками тонких губ и вяло сопротивлялся. Кажется, кто-то крикнул им “после обеда?! Да вы с катушек послетали!” и “блть, Ирь, ты опять за свое! Какой же ты все-таки конченный!”, а еще шарахались в стороны, спасали еду и ценные вещи и кричали что-то подбадривающее, что-то вроде “так его! Наваляй рыжему!” и “ставлю десятку на Томми!”. А потом тот, на кого только что поставили десятку, неожиданно поддался и оказался снизу, с раскинутыми в стороны руками и с той же, будто приросшей к лицу улыбочкой.

– Ага! – рыкнул было Ирь, но тут все вокруг него… задрожало. Трикстер сощурился, будто видел что-то, предназначенное ему одному. Как-то весь подобрался, замер на мгновение – а потом задержал дыхание и дернул за что-то.

Мир будто чихнул, вздрогнул – а Томми, запыхавшийся, вдруг каким-то непостижимым образом повалился на Айбера сверху, и тот успел разве что выругаться, прежде чем его повалили на землю, обездвижили и приставили горлом к острию его собственного кинжала. Томас не имел оружия.

– Кажется, кто-то сегодня будет без сказки на ночь, – хмыкнул он, проглатывая признаки сбившегося дыхания и не подавая виду, что сердце буквально разрывает ему грудь, а легкие горят. – Что мне за это будет?

Айбер зашипел и метнул в него вторым кинжалом – и кинжал пропорол воротник бордового доломана и упал в траву.

Раздались бешеные овации, свист и улюлюканье. Громче всех голосил Лакс – и выглядел абсолютно счастливым, надо полагать.

“Всегда мечтал это сделать” – произнес он одними губами для Томми, и тот рассмеялся. Рассмеялся, а потом скатился в траву рядом с Ирьиллином, протянул ему кинжал, улыбаясь как-то печально, будто самому себе.

– Ты полагаешься только на себя, – он сказал это так, чтобы услышал только Ирь, – и никого еще не встречал хотя бы способного сопротивляться.

Кивок, вновь разгорающийся злой блеск в глазах:

– Ты первый. Кроме того, впервые кто-то искажает пространство так по-свински прямо у меня на глазах!

– Понравилось?

Ирь помедлил. Томми знал, о чем он сейчас думает, и знал, что для того значит это искажение пространства. Не простая ловкость, не магия, но вторжение в другие реальности и миры. Почти друидское колдовство. Чистый яд.

Ответ наконец нашелся.

– Это глупость. Как будто сбегать.

– Нереальные возможности.

– Игла.

– Больше никаких границ.

– Ты будто пьян.

– А ты боишься.

Эти слова слетели с языка трикстера легко, сами собой, и он понял, насколько был прав, только когда увидел, как дрогнуло нечеловеческое лицо возле его лица. Как рябь по воде.

– Ты и сам так можешь, но боишься, – продолжал он, продумывая ровно одно слово наперед и ни капли больше. – Забудь. Если ты сдашься на мгновение и побежишь, не обязательно умрешь. – Томми перелег на спину и закинул руки под голову. Над ними был туман, вокруг – туман, догорал огонь, а поотдаль плясали, смеялись, гладили лошадей и пытались заставить Лакса петь веселые пэйви, будто сошедшие с картинки и оставшиеся здесь, украшать собой этот мир. Снова вокруг была словно вата. Объятия. – Ты тоже можешь ходить сквозь реальность, Айбер. Стоит только попробовать.

И Томми, щуря свои безжалостные глаза, ненадолго расставшись со своим презрением и азартом боя, но заразившись азартом пути, кивнул:

– Как?

Они не знали этого тогда (может быть, только Рэйчи знала), но в то мгновение один куст вспыхнул и обрел свою судьбу, разбился девятый вал девятого по счету цикла на девятый день, такой гигантский, что накрыл с головой дремлющую на сухих камнях чаячью пару и взорвался голубой сверхгигант в далекой неправильной галактике. Мир изменился.

– Для начала, – рыжий взъерошенный парень посмотрел на Хаос старыми-старыми глазами и засунул кончик травинки в рот, принялся ее грызть, – для начала запомни кое-что: твой дом там, где у тебя есть друзья. А не то место, или прямая противоположность существованию какого-либо места, откуда ты пришел.

Ирьиллину было легко слушать и верить этому страннику, так что он действительно понял его слова. И ухмыльнулся, освобождаясь.

– Тайные тропы сами хотят, чтобы ты по ним пошел. Смотри…

☘ ☘ ☘

Занимался вечер, когда воин и жрец, собрав свои нехитрые пожитки, ушли, не прощаясь. Пэйви вообще научили их не прощаться: тогда при встрече будет казаться, словно ты и не расставался никогда. Тысячи встреч в тысячах миров.

Воин и жрец ушли, а рыжий потрепанный парень проводил их взглядом, щурясь вслед и думая о чем-то своем. Светлая половина года начиналась с удачи – для тех двух друзей, для него самого, для самой Фортуны, возможно? Он точно знал, куда они идут, если еще хоть что-нибудь понимал в этом мире.

Они шли к оракулу. Шли на звук, напоминающий фанфары Карнавала, который подсмотрел Брэдбери, к цирковым шатрам на окраине Дублина. Это был, конечно, не Черный Парад, не то самое шествие, но алыми всполохами красно-золотые тряпки полыхали издалека, и там пахло попкорном, сладкой ватой, пушнем – не таким, как у пэйви, а своим особенным цирковым пуншем – и резиной, должно быть, от надувных шаров.

Посетители ходили как будто бы немного задумчиво, глазели на удивительно яркую, словно цветные стеклышки в море, россыпь шатров и аттракционов. Должно быть, и им, и самому цирку даже было странно оказаться здесь туманным днем и завести свою праздничную шарманку. Как будто аппликация на реальность, но аппликация неплохая, так что, может быть, почему бы и нет, в самом-то деле, да?..

Может быть, поэтому Лакс и Ирьиллин Айбер, понюхав воздух, единогласно решили, что им нужен оракул. Оракул – не тот, над чьим шатром гордо значилось звание прорицателя, а около входа к кому – та очередь из парочек и ребятни. Он в самом сердце Карнавала, тих и одновременно оглушителен, разом хмурится и смеется. Оракул Шредингера.

Так, в гомоне цирка, раскинувшегося на влажной траве и теперь соблазняющего толпу (впрочем, куда более скромную, чем он привык соблазнять), фигуры двух друзей как будто бы растворились, стали одними из сотен теней, очерчивающих сияние веселья. И к своей цели они пробрались незамеченными, не поймав на себе ни одного взгляда, ни доброго, ни злого.

Самые простые решение всегда самые верные.

Ирь наклонился и юркнул под тяжелый занавес, выпустив наружу запах старого крашеного дерева, пыли и словно бы восточных сладостей, слегка засохших на верхней полке шкафа. Изнутри не раздалось ни звука, и Лакс не торопясь откинул одну из половинок портьеры и вошел тоже, щурясь в темноте необитаемого шатра.

Оракул поблескивал на них своими пыльными глазами, еще не подмигивая, но уже давая знать, что он-то может. Айбер замер перед его стеклянной башней, перед старым автоматом с предсказаниями и восковой фигурой гадалки внутри. Оракул замер перед ним, будто готовясь к прыжку.

Стояла вязкая тишина.

Цыганка, никак не напоминающая пэйви, черноволосая и в пестром платке, с картами под восковыми руками, явно помолодела с их прошлой встречи. Ирьиллин с трудом припоминал, когда же они виделись, и удавалось вспомнить только, что Лакса тогда с ним рядом не было и Оракул отказалась говорить, но это все было давно, так давно…

Пыль осела на стекле автомата, и кто-то детской ладошкой водил по нему на уровне своих глаз, чтобы получше рассмотреть фигуру гадалки. Интересно, получил ли он предсказание? Каким оно было, плохим, хорошим?

– Ну привет, дорогая, – ухмыльнулся Ирьиллин беззлобно.

Этим он сломал ловушку безмолвия, и Лакс, шумно выдохнув, принялся рыться в карманах, отыскивая для них с Айбером пару монет. Нашел, шагнул к щели-копилке.

Ирь похлопал его по плечу, пропуская первым, хотя и сам сгорал от нетерпения.

– Будь осторожен с цыганскими красотками, – нараспев, пожалуй, даже в четверть голоса проворковал он.

Лакс без труда расколол его неловкую заботу.

– Цыганские красотки – мое призвание.

– А как же все эти друидские штуки?!

– Работа, – отрезал Лакс и засунул монетку в паз.

Она покатилась с отчетливым вкрадчивым шелестом, звякнула обо что-то – и гадалка ожила вместе с хриплой старой музыкой. Провела восковой рукой над картами, подняла голову, медленно подмигнула, снова провела рукой над колодой, сделала какую-то невнятную манипуляцию – на ее руки друзья не очень-то обращали внимание, потому что были зачарованы ей самой, матовым блеском пожелтевшего воска, ее тяжелым взглядом и всезнающим подмигиванием, как будто капкан.

Из автомата в ячейку выскочила карточка на такой же старой желтой бумаге, плотной, как похоронные бланки.

Лакс ловко сложил ее пополам и мгновенно опустил в карман, подобно фокуснику, не желающему, чтобы кто-то успел за его руками и раскрыл секрет. Ирь понимающе кивнул и сам опустил монетку.

Оракул на этот раз не подмигнула, а рука ее словно быстрее касалась карт.

Карточку выплюнуло с последней нотой мелодии, плачущей и одинокой. Воин взял свое предсказание, не отрывая от Оракула пристального взгляда, но цыганка, видимо, посчитала ответы на его заигрывания чем-то ниже своего достоинства. Автомат замер, словно вновь обращаясь в камень.

А снаружи туман рассеивался, расползаясь по оврагам и теням, и небо стало значительно светлее. Его по крайней мере стало видно.

Ирьиллин и Лакс шагали по траве плечом к плечу. Они спускались с холма, и идти было легко, словно лететь. Куда – им было решительно все равно. Каждый сжимал в руке карточку с предсказанием – и думал, думал, думал.

– Дай взглянуть, – обронил наконец мистер Айбер и выхватил карточку у друга, едва тот сделал движение, чтобы ее протянуть.

Бумажка уже истерлась по линии сгиба, старые чернила не выдержали и поблекли там, где их перегибали, но строчки читались без помех, и Ирьиллин вслух прочитал, торопливо, проглатывая окончания, резко чеканя звуки:

Но как попасть в Граалево братство?

Надпись на камне сумей прочитать!

Она появляется время от времени,

С указанием имени, рода, племени,

А также пола того лица,

Что призван Граалю служить до конца.[17]

– О, я примерно знаю, откуда это!

Жрец хмыкнул

– Спасибо, капитан. А что у тебя?.. Что, не покажешь? Я так и знал.

Ирьиллин прикусил губу острым клыком, задумчиво рассматривая и перечитывая раз за разом стишок. Но как попасть в Граалево братство? Надпись на камне сумей прочитать… Каждый из вопросов, который вертелся у него на языке, был очевиден и не приближал смысл послания Оракула ни на один проклятый шаг.

Лакс пощелкал перед его носом пальцами, приводя в чувство и напоминая о реальном мире.

– К черту Дублин, идем на компас сердца? – жрец ухитрился произнести эту строчку словно свой любимый сортирный анекдот, и против воли Ирь фыркнул от внезапно нахлынувшего смеха.

А потом он почти побежал вперед, и смеялся, и так хорошо было в море трав смыть мешанину цирковых запахов и звуков. В заднем кармане у воина лежала карточка с двумя словами – “Ultima Thule”.[18] Дублин остался за спиной. Дороги манили, звали и уговаривали шагнуть вперед – а он что было сил поддавался и тянул друга за собой.

И вряд ли они вслушивались, но где-то далеко, почти на грани возможностей человеческого слуха, старинная дудочка играла незамысловатую мелодию.

Уже потом, сидя в пабе примерно неделю спустя, Ирьиллин облизнулся и опустил пустую пинту на барную стойку.

– Ultima Thule, – пробормотал он. – Ultima Thule, Лакс.

Жрец поскреб недавно подстриженную, аккуратную бороду. От предсказания воина веяло солью и фьордами, скрипящими корабельными снастями и холодным блеском вороненой стали. Древними богами, Рагнарёком и чем-то, что действительно подходило Ирьиллину – будто он и сам оттуда, просто позабыл.

– Ну, возможно, там есть нужный нам камень, – жрец зевнул. Он не выспался: снова всю ночь то ли с кем-то развлекался, то ли по-друидски балансировал на грани миров. Черт его знает.

Ирьиллин кивнул и демонстративно звякнул кинжалами в ножнах, но снова забыл выглядеть, как человек.

Лакс куда-то ушел, растворившись в полутьме паба, а Ирь вслушивался в оставшееся от его чувств эхо. Соль холодного моря, сталь и ветер. Прически, как у того рыжего засранца, шторма и старые сказки?

– Просчитываешь пути побега? Попутного ветра!

Ирьиллин не дернулся только потому, что насквозь состоял из материи Хаоса. Тот самый трикстер висел прямо перед ним в воздухе полупрозрачной фигурой и выглядел так, словно вот-вот рассмеется.

– Тебе в… – вырвалось у него, и Томми все-таки хихикнул. Айбер быстро все понял. – Кто из нас двоих наяву?

На этот вопрос трикстер заметно замешкался, но, прикинув, честно ответил:

– Ты.

– Хорошо.

– Будь похмелье тебе знакомо, ты бы так не думал (Томми сверкнул глазами и уселся на стол, закинув ногу на ногу). Слушай, ну, я явился поглумиться и передать привет от Рэйчи. Она подумала и решила, что на твоей стороне больше, чем ты думаешь.

Ирь кивнул, понимая и благодаря.

– А почему ты не пришел своими тропами?

– А не надо лишний раз их пересекать, – и Томми, подмигнув, совершенно по-настоящему откинул полу доломана воина, и, пока тот шипел на него, засунул что-то во внутренний карман. Одернул, расправил – и похлопал по его груди.

Тогда Лакс гоготнул, наконец возникая из-за спины какого-то путника, и хулигански брякнул пивной бокал на стол перед другом прямо сквозь Томми, примерно через правое легкое.

Ирь показал ему средний палец от самого плеча, они чокнулись и выпили. Томми тоже невозмутимо поднял за них воображаемый бокал.

– За ваш путь, парни! – провозгласил он, а потом щелкнул пальцами и так же невозмутимо исчез.

Выждав с полминуты, как бы дав занавесу опуститься, жрец демонстративно вынул амулет от призраков, который обычно носил, и надел его. И заметил, что трикстер-то ушел, а его затаившийся в глазах лукавый смех теперь остался, разве что немного переместился.

☘ ☘ ☘

Это был вечер всех вечеров. Такой, когда кажется, будто бы настал последний час вселенной, в наказание или в подарок. Небо, все в малиново-алых с золотым разводах, земля, окрашенная всеми цветами от изумрудного до угольно-черного. Воздух пахнет так, как пах бы последний глоток жизни в мечтах отъявленного романтика. Такой, что после уже ничего не нужно.

И в этот вечер, космически прекрасный, происходило еще кое-что из ряда вон выходящее. Лакс, кельтский жрец, был зол. Чертовски зол, полон бешенства и негодования до глубины души. Из его ладоней ускользали нити ветра, которые он так упорно собирал, с той стороны никто не отзывался, а молитвенный напев, который он скорее мурлыкал себе под нос, чем пел, все время сползал в мелодию из музыкального автомата в – да что ж такое, черт побери!

Кстати о черте – как говорится, помяни лихо… Ирьиллин появился словно из ниоткуда, как всегда появлялся. Ввалился на задний двор паба с двумя руками, занятыми пивом, глянул на жреца с изумлением и мстительным любопытством.

– Что, не колдуется? – он ровным рядком принялся сгружать бутылки на землю шагах в пяти от друга, но больше смотрел на него самого, чем на свою выпивку. – У потусторонних сил перерыв на обед?

Тогда Лакс окончательно прервался, вытер струйки крови, бежавшие по ладоням, и глянул на него так, словно собирался ударить. А на бутылки – с интересом.

– Еще одно слово, и у них будет перерыв на обед тобой.

В ответ на его колкость воин просто плюхнулся на землю тут же. И Лакс смотрел на него пристально-пристально, щурясь и явно о чем-то раздумывая. Подождал немного – и кашлянул:

– Ирь, слушай…

– Че?

– Не подашь сигарету? – он беспомощно кивнул на свои ладони, перепачканные кровью, землей и еще непонятно чем. Ему было тяжело не отвести взгляд и не выдать свою внезапную задумку раньше времени, но он пока вроде бы справлялся. Должен был справиться ради чистоты эксперимента.

Ирьиллин поднялся, не оперевшись руками для равновесия, и сделал шаг к другу. Потом еще один, на ходу вытащил из кармана пачку – и Лакс затаил дыхание. Что-то зеленоватое сверкнуло под ногами, Ирь сделал еще шаг и, не моргнув и глазом, протянул ему сигареты…

Секунд пять понадобилось жрецу, чтобы осмыслить происходящее и под ехидные смешки воина вынуть себе одну. Это было невероятно – как всегда. Давно пора было привыкнуть, но…

И только закурив, он объяснил другу: