Сказка про Щелкуна и мышиного короля

– Какое счастье! Она жива! – воскликнули няньки.

Но как же испугались они, когда увидали что стало с ребенком! Вместо прелестной курчавой головки очутилась безобразная огромная голова, сидевшая на маленьком сгорбленном туловище. Голубые глаза превратились в зеленые; рот разошелся от одного уха до другого. Королева плакала день и ночь. Комнату короля сейчас же обтянули материей на толстой вате, потому что он беспрестанно стукался головою о стены и все восклицал: о я несчастный отец! Всю вину король сложил на придворного часовщика и механика Христиана Дроссельмейера из города Нюрнберга и поэтому отдал такой приказ:

„Дроссельмейеру приказывается в продолжение одного месяца возвратить принцессу Пирлипату в прежнее её состояние или указать средство как это сделать. В противном случае Дроссельмейера казнить.“

Дроссельмейер очень испугался, но доверяя своему искусству и своему счастью он сейчас же приступил к первой операции, которая ему казалась нужною. Он очень искусно разобрал принцессу Пирлипату по частям, отвинтил ей ручки и ножки и рассмотрел её внутреннее устройство. По несчастно оказалось, что чем больше будет становиться Пирлипата, тем безобразнее будет она делаться. У Дроссельмейера опустились руки. Осторожно собрал он опять Пирлипату, положил ее назад в колыбель и погрузился в меланхолию. От колыбели ему запрещено было отходить, и он все сидел около Пирлипаты. Прошла неделя, другая, третья, наступила середа четвертой недели. Король заглянул в дверь детской, гневно погрозил пальцем и закричал:

– Христиан Дроссельмейер, вылечи Пирлипату, а не то я тебя казню!

Дроссельмейер горько заплакал. А Пирлипата лежала в колыбели, смотрела на него и весело щелкала орехи.

В первый раз часовщик обратил внимание на необыкновенную страсть принцессы к орехам и на то что она родилась с зубами. Он вспомнил, что после своего превращения Пирлипата плакала до тех пор, пока случайно ей не попался в руки орех. Она сейчас же разгрызла его, скушала и успокоилась. С этого времени няньки постоянно давали ей орехи, и она совсем перестала плакать.

– О удивительная игра природы! О удивительная охота к орехам! воскликнул Христиан Дроссельмейер. – Тут есть какая-нибудь тайна, это дело нужно разобрать!

Он сейчас же попросил позволения переговорить с придворным астрономом, к которому его и отвели. Часовщик и астроном были большие приятели. Они обнялись, заплакали, заперлись в комнате и начали справляться в разных книгах про орехи, симпатии, антипатии и другие мудреные и ученые вещи. Наступила ночь. Придворный астроном начал наблюдать звезды и при помощи часовщика угадывать по ним судьбу принцессы Пирлипаты. Это было очень трудно, но наконец – о радость! – приятели узнали что нужно сделать, чтобы Пирлипата стала опять такою же красавицей как прежде. Оказалось, что для этого ей нужно дать съесть сладкое ядро ореха Кракатука.

Орех Кракатук имел такую твердую скорлупу, что по ней могла проехать самая тяжелая пушка, и скорлупа все-таки осталась бы целою. Этот удивительный орех должен был разгрызть пред принцессою человек никогда еще не брившийся и никогда еще не носивший сапог. Разгрызая орех, он должен был с зажмуренными глазами подать Пирлипате ядро, затем сделать, не спотыкаясь, семь шагов назад и только после этого открыть глаза. Три дня и три ночи без отдыха занимались вычислениями астроном и часовщик, вплоть до самой субботы. На следующий день утром кончался назначенный срок и часовщика следовало казнить. Король только что сел было обедать, как Дроссельмейер прибежал к нему и с величайшею радостью объявил про найденное им средство возвратить принцессе Пирлипате утраченную красоту. Король обнял Дроссельмейера и обещал ему за это золотую шпагу, четыре ордена и два новых отличных сюртука.

– Сейчас же после обеда и займемся этим делом, сказал король. Позаботьтесь, любезный часовщик и механик, чтоб орех Кракатук и молодой человек были готовы. Да не давайте этому молодому человеку пить вина, а то он, пожалуй, начнет пятиться назад, да и споткнется. Мы его потом угостим как следует.

Эти слова короля точно громом поразили Дроссельмейера. Он робко и с запинками объяснил, что хотя средство и найдено, но что еще нужно отыскивать по свету орех Кракатук и молодого человека, который бы мог его разгрызть. Неизвестно удастся-ли их отыскать. Король ужасно рассердился и точно лев крикнул на часовщика:

– Если так… казню!

К счастью Дроссельмейера король в этот день был в хорошем расположении духа.

Королева начала его уговаривать. Дроссельмейер также ободрился и заметил, что собственно говоря казнить его не следует, потому что он решил задачу и указал на средство вылечить принцессу. Король сначала сказал что это все одни пустые отговорки, но наконец решил, что часовщик и астроном должны отправляться на поиски и возвратиться не иначе, как с орехом Кракатуком. Что же касается молодого человека, то по совету королевы решено было вызвать его посредством припечатания объявлений в местных и иностранных газетах.

Тут дядя Дроссельмейер опять остановился в своем рассказе и обещал кончить его на следующий вечер.

IX. Конец сказки об орех Кракатук

На следующий вечер, едва успели подать огонь в комнату, как дядя Дроссельмейер уже явился опять. Он начал рассказывать дальше.

Слушайте, дети! Прошло пятнадцать лет. Дроссельмейер и придворный астроном все путешествовали и никак не могли отыскать орех Кракатук. Где только они не перебывали! Каких с ними не случалось происшествий! Об этом можно бы рассказывать несколько недель под ряд, только я про это рассказывать не буду, потому что главное дело совсем не в том. Вот раз Дроссельмейер сидел со своим другом астрономом в Азии, посреди огромного, дремучего леса. Присели они отдохнуть и закурили свои трубки. Дроссельмейер вдруг растосковался о своем родимом городе Нюрнберге:

– О Нюрнберг, о мой город родимый! Дома в нем большие, с большими окошками, в домах живут семьи, хорошие семьи, с детьми, с собаками, с кошками! О город мой милый! Там я родился, бегал с ребятками, в школе учился! Как бы мне, Нюрнберг, тебя повидать! Я бы тогда перестал тосковать. Батюшки! что же такое со мной? Просто совсем я уж стал сам не свой!

Слушая как тоскует Дроссельмейер, астроном почувствовал к нему величайшее сожаление, заплакал и так разревелся, что по всей Азии стало слышно его плач. Наплакавшись вдоволь, астроном опять успокоился, утер платком слезы и заговорил с Дроссельмейером.

– Почтеннейший товарищ! Что же мы тут сидим и плачем? Почему мы не идем в Нюрнберг? Не все-ли нам равно где ни искать этот проклятый орех Кракатук?

– Вы изволите говорить совершенную правду, ответил Дроссельмейер и сейчас же утешился.

Приятели встали, выколотили золу из своих трубок и прямо из азиатского леса пошли в Нюрнберг, нигде не останавливаясь. Едва успели они войти в города, как Дроссельмейер прямо побежал к своему двоюродному брату, кукольных дел мастеру, лакировщику и позолотчику Христофору Дроссельмейеру, с которым не видался уж лет двадцать. Пошли рассказы про принцессу Пирлипату, про Мышиху, про орех Кракатук. Кукольных дел мастер только всплескивал руками:

– Ну, братец, говорил он, – вот так дела!

Дроссельмейер стал рассказывать дальше: про свое путешествие и свои приключения, про то как он два года выжил у Финикового короля, про то как Миндальный царь не допустил его к себе, как нельзя было добиться никакого толку от Беличьего общества естествоиспытателей, как ему, одним словом, не удалось найти хоть бы след ореха Кракатука. Вдруг игрушечных дел мастер начал прищелкивать пальцами, вертеться на своем стуле и перебивать Дроссельмейера.

– Ах! восклицал он. – Постойте-ка! Подождите! Дайте мне словечко сказать! Братец! Ах! Что я вам скажу-то! Да слушайте-же! Братец! Ведь орех-то Кракатук у меня.

Он вскочил со своего места, кинулся на шею к часовщику, выбежал в другую комнату и принес оттуда ящичек, в котором лежал вызолоченный орех средней величины. Принесши орех, кукольных дел мастер начал рассказывать, как он к нему попал:

– Слушайте, братец. Лет десять тому назад пришел сюда об Рождестве какой-то чужой человек с мешком орехов и стал продавать их по улицам. Наш здешний торговец орехами не хотел этого потерпеть и все к нему приставал. Как раз пред моею игрушечною лавкой дело дошло у них до большой ссоры. Пока они между собой бранились, тяжелый воз переехал по мешку и передавил все орехи. Остался целым только один, и вот этот-то орех незнакомый торговец и предложил мне купить у него за серебряную монету, которая, как он уверял, лежит у меня в кармане. При этом он как-то странно улыбался. Я опустил руку в карман: в самом деле там оказалась старинная серебряная монета. Все это показалось мне очень удивительным. Я купил орех, сам не зная на что он мне и зачем я плачу за него так дорого. Потом я этот орех вызолотил, спрятал, и вот все его берегу.

Сейчас же призвали астронома. Он осторожно счистил с ореха позолоту, и все сомнения исчезли. На скорлупе ореха было написано китайскими буквами: Кракатук. Путешественники чрезвычайно обрадовались. Кукольных дел мастер также считал себя за самого счастливого человека. Дроссельмейер уверил его, что теперь ему положат пенсию и бесплатно будут отпускать из казны все золото, нужное для позолот. Настал вечер. Часовщик и астроном уже надели было ночные колпаки и собрались ложиться спать, как вдруг астроном заговорил:

– Почтеннейший товарищ! Что мне приходит на ум! Ведь мы нашли не один орех Кракатук!

– Что же мы еще-то нашли? – спросил Дроссельмейер.

– Мы нашли и молодого человека, который может разгрызть Кракатук и возвратить красоту принцессе Пирлипате. Этот молодой человек ваш племянник, сын вашего двоюродного братца. Верьте что это так! Нет, я не стану спать! Я примусь за вычисления!

Астроном сорвал колпак с головы и принялся за свои цифры. Действительно, у игрушечных дел мастера был сын, очень красивый и приятный молодой человек, никогда еще не брившийся и никогда не носивший сапог. В детстве он года два был паяцом, но теперь это совсем стало незаметно: так усовершенствовал его отец. На Рождестве молодой Дроссельмейер надевал отличный красный камзол, отделанный золотом, прицеплял шпагу, заплетал себе сзади косичку, брал под мышки шляпу, стоял в таком наряде в лавке своего отца и из учтивости разгрызал орехи молодым девицам. они прозвали его за это милым Щелкунчиком.

На следующее утро астроном в восторге бросился на шею к часовщику:

Это он! кричал астроном. – Мы его нашли! Только вот в чем дело, любезнейший товарищ. Во-первых, вы должны сделать вашему милому племянничку прочную деревянную косу и так прикрепить ее к нижней его челюсти, чтобы он, потянув себя за косу, мог раскрывать и закрывать челюсть. Во-вторых, мы после нашего возвращения тщательно должны скрывать, что привезли с собою также и молодого человека, который может разгрызть орех Кракатук. По моим вычислениям оказывается, что когда несколько человек понапрасну переломают себе зубы над Кракатуком, то король обещает сделать своим наследником того, кто возвратит принцессе Пирлипате её красоту, а Пирлипату выдаст замуж за этого человека.

Кукольных дел мастер был очень доволен тем, что его сынок женится на принцессе Пирлипате и сам станет сначала принцем, а потом королем. Он предоставил его в полное распоряжение часовщика и астронома. Деревянная коса, которую Дроссельмейер приделал своему племяннику, удалась как нельзя лучше. С ней произвели несколько опытов, и оказалось, что молодой человек, без малейшего затруднения, сразу разгрызает самые твердые персиковые косточки.

Дроссельмейер и астроном немедленно сообщили в столицу о том, что нашли орех Кракатук. Там сейчас же сделали все нужные распоряжения, и когда путешественники возвратились с орехом, в столице собралось уже множество молодых людей, в том числе даже несколько принцев, чтобы показать твердость своих зубов и возвратить красоту принцессе Пирлипате. Часовщик и астроном так и ахнули, когда увидали принцессу. её маленькое тело с крохотными ручками и ножками едва могло держать огромную, нескладную голову, а в довершение беды вокруг рта и подбородка Пирлипаты выросла белая борода из хлопчатой бумаги. Одним словом, все случилось так, как предсказывал придворный астроном по своим вычислениям. Начали разгрызать орех Кракатук. Один юноша за другим вывихивал себе челюсть, ломал зубы и падал в обморок. Нарочно приставленные для этого зубные врачи выносили тех кому делалось дурно и приводили их в чувство.

– Какова пилюлька? спрашивали зубные врачи.

– Да! Уж нечего сказать, орешек! Будешь его помнить! говорили молодые люди.

Король от печали и огорчения так расстроился чувствами, что обещал отдать царство и дочь тому, кто снимет с Пирлипаты колдовство. Тут-то вот и явился молодой Дроссельмейер с просьбою допустить его разгрызть орех Кракатук. Он чрезвычайно понравился принцессе Пирлипате:

– Ах, сказала она, – как бы хорошо было, если бы вот этот молодой человек разгрыз Кракатук и стал бы моим мужем!

Молодой Дроссельмейер очень учтиво поклонился сначала королю, потом королеве, потом принцессе Пирлипате. Обер-церемониймейстер поднес ему орех Кракатук. Он положил его в рот, потянул себя за косу – крак! крак! – и в одно мгновение разгрыз орех; скорлупа так и посыпалась на пол. Молодой Дроссельмейер искусно очистил ядро, подошел к принцессе, отвесил низкий поклон, подал ей ядро Кракатука, зажмурил глаза и начал пятиться назад. Принцесса скушала орех – и что же! Все её безобразие внезапно исчезло: вместо жалкого уродца очутилась писаная красавица. Весь народ вскрикнул от радости, зазвучали трубы, загремели барабаны, король опять затанцевал на одной ножке, как было при рождении Пирлипаты, а королева от восторга даже лишилась чувств. Весь этот шум очень развлекал молодого Дроссельмейера, который не сделал еще своих семи шагов назад. Он не терял однако самообладания и уже отставил ногу для седьмого шага, как вдруг из-под пола поднялась с громким писком Мышиха. Молодой Дроссельмейер наступил прямо на нее и так споткнулся, что едва не упал. В то же мгновение он стал таким же уродцем каким только что была принцесса Пирлипата. Тело его внезапно съежилось, точно ушло само в себя, голова стала безобразно большою, глаза выпучились, огромный рот растянулся от одного уха к другому. Вместо косички очутился сзади узкий деревянный плащ, управлявший нижнею челюстью. Часовщик и астроном были вне себя от испуга и горя. В то же время они увидели, что Мышиха катается по полу; молодой Дроссельмейер так сильно наступил на нее каблуком своего башмака, что ей пришлось умирать. Она пищала изо всех сил: О бедовый орех – мне беда, а им смех – ну, Щелкун, погоди, – пи-пи-кви… пи-пи-кви мой сынок за меня – перекусит тебя, – у него семь голов – пи-пи-кви…. будь готов – пи-пи-кви…. смерть моя – будешь помнить меня – погоди, пи-кви-кви…. квик!

И пискнув в последний раз Мышиха умерла.

Придворный истопник сейчас же вытащил ее вон. [Между тем никто не обращал внимания на молодого Дроссельмейера, пока Пирлипата не напомнила наконец отцу про его обещание. Король немедленно приказал привести к нему юношу. Но когда племянник Дроссельмейера выступил вперед, и все увидали его безобразие, Пирлипата закрыла себе лицо руками и закричала:

– Гоните его вон! Гоните вон противного Щелкуна! Гоните, гоните!

Несчастного уродца сейчас же схватили за плечи и вытолкали из дверей. Король чрезвычайно разгневался на то, что часовщик и астроном затеяли навязать ему зятем орехового Щелкуна. Он объявил, что они во всем виноваты, и на вечные времена прогнал их из своей столицы. Про эту выгонку ничего не стояло в вычислениях, которые астроном делал в Нюрнберге, и поэтому он принялся вычислять снова. Оказалось, что молодой Дроссельмейер так хорошо будет вести себя в своем новом звании, что несмотря на безобразие сделается со временем принцем и королем. Безобразие его может исчезнуть лишь когда от его руки падет семиголовый сын Мышихи, ставший мышиным царем, и когда Щелкуна, несмотря на его безобразие, полюбит маленькая девочка. Говорят, что на святках молодого Дроссельмейера действительно видали потом в лавке его отца хотя и Щелкуном, но одетого как принца.

Вот, дети, сказка про орех Кракатук. Теперь вы знаете, почему Щелкуны такие безобразные.

Так закончил дядя Дроссельмейер свой рассказ. Маша сказала, что принцесса Пирлипата была неблагодарная девица. А Фриц уверял, что Щелкун, если только он настоящий храбрец, не станет долго раздумывать, победит мышиного царя и возвратит себе опять свой настоящий вид.

X. Дядя и племянник

Кому случалось порезаться стеклом, тот знает как это больно и как медленно заживают такие порезы. Маша почти целую неделю должна была вылежать в постели; как только она хотела встать, с нею делалось головокружение. Наконец она совсем выздоровела и опять могла бегать по-прежнему. В стеклянном шкафу все чинно стояло на своих местах: дома, деревья, цветы, куклы. Маша прежде всего отыскала своего милого Щелкуна. Он стоял на второй полке; все зубки были у него в порядке и он ласково улыбался. Маша с радостью принялась его рассматривать, но вдруг ей пришло на ум, что весь рассказ дяди Дроссельмейера был не что иное как история Щелкуна и его вражды с Мышихой и мышиным царем. Маша знала теперь, что её Щелкун не может быть никто иной, как молодой Дроссельмейер из Нюрнберга, заколдованный Мышихой родственник дяди Дроссельмейера. Уже во время рассказа дяди Маша ни на одно мгновение не сомневалась в том, что часовщик и механик при дворе отца Пирлипаты был сам дядя Дроссельмейер. Предсказание астронома очевидно сбылось: молодой Дроссельмейер стал теперь царем в кукольном царстве; все куклы находились под его властью и сражались за него, Маша сама это видела. Почему же дядя не помог ему во время сражения? Маша никак не могла этого понять. Она была уверена, что Щелкун и его подданные должны оживать и двигаться, когда она этого пожелает, когда она одна находится с ними в комнате. Этого однако не случилось. В стеклянном шкафу все оставалось тихо и неподвижно, и Маша приписывала это колдовству Мышихи и её семиголового сына.

– Милый господин Дроссельмейер, говорила она Щелкуну, – хотя вы и не в состоянии двигаться или поговорить со мной, но я очень хорошо знаю, что вы понимаете все, что я вам говорю. Надейтесь на меня. Я буду вам помогать везде, где нужно. Я попрошу и дядю чтобы он вам помог своею механикой.

Щелкун остался спокойным и неподвижным, но Маше показалось как будто по всему стеклянному шкафу пролетел какой-то вздох. Стекла зазвенели едва слышно, но чрезвычайно приятно, совершенно как музыка: „милая Маша, царица ты наша!“ Маше сделалось очень страшно и очень приятно. Настали сумерки. Доктор Штальбаум вошел в комнату вместе с дядей Дроссельмейером; вся семья собралась вокруг чайного стола, все весело разговаривали между собой. Маша принесла свой маленький стульчик и тихо уселась подле дяди Дроссельмейера. Она пристально смотрела ему в лицо своими голубыми глазами и, дождавшись когда все замолчали, заговорила с дядею: – Милый дядя! Теперь я знаю, что мой Щелкун твой племянник, молодой Дроссельмейер из города Нюрнберга. Он стал теперь принцем, а может быть и царем, это твой друг астроном предсказал верно. Ты знаешь, что он ведет войну с сыном Мышихи, с гадким мышиным царем. Отчего ты ему не помогаешь?

Маша еще раз рассказала весь ход сражения, которое она видела. Госпожа Штальбаум и сестра Луиза смеялись, Фриц и дядя Дроссельмейер слушали серьезно.

– Откуда у Маши все эти Фантазии? спросил доктор Штальбаум.

– У неё очень живое воображение, ответила госпожа Штальбаум. – Она запомнила то что мерещилось ей во время бреда.

– Она говорит неправду, сказал Фриц. – Гусары мои совсем не такие трусы. Задал бы я им гонку, если бы все это было так!

Дядя Дроссельмейер, странно улыбаясь, посадил Машу к себе на колени и удивительно ласковым голосом заговорил с нею:

– Тебе, милая Маша, дано больше чем мне и всем нам. Ты, как Пирлипата, родилась принцессою чудесного, прекрасного царства. Да! Ну, а что касается Щелкуна, то тебе придется многое перенести, если ты хочешь заступиться за него, бедного уродца; мышиный царь везде его преследует. Я ничего не могу сделать: ты одна можешь ему помочь.

Никто не понял что хотел сказать дядя Дроссельмейер этими словами. Доктор Штальбаум сейчас же пощупал у него пульс.

– Милый друг, сказал он, – у вас сильный прилив крови к голове. Я вам пропишу капли.

А госпожа Штальбаум тихо покачала головой и сказала:

– Я чувствую что хотел сказать господин Дроссельмейер, только не умею этого ясно выразить.

XI. Победа

Все в доме уже спали, когда Маша вдруг проснулась от какого-то странного шума, слышавшегося в углу комнаты. Полная луна светила в окно. В углу как будто катали маленькие камешки и по временам слышался противный писк.

– Ах, опять мыши, опять мыши! со страхом воскликнула Маша.

Она хотела разбудить госпожу Штальбаум, но у неё замер голос и она не могла шевельнуться. Из угла вылезал мышиный царь. Семь коронок его так и блестели, когда он забегал по комнате, а потом одним прыжком вспрыгнул на маленький столик, стоявший подле Машиной кроватки.

– Подавай мне твои конфеты, подавай мне твои леденцы, подавай твой шоколад, маленькая девочка, а не то я перегрызу твоего Щелкуна, твоего Щелкунчику!

Так пищал мышиный царь, сверкая глазами и весь передергиваясь от злости. Потом он соскочил и быстро исчез в углу.

Маша так испугалась, что на следующее утро встала совсем бледною. От волнения она не могла ничего говорить. Она раз сто собиралась рассказать матери, сестре Луизе или Фрицу про то что с ней случилось, но все думала: а что, если мне не поверят? если надо мною станут смеяться? Одно было ей ясно. Чтобы спасти Щелкуна, нужно отдать конфеты, леденцы и шоколад. Вечером она выложила пред шкафом все свои лакомства и сласти.

– Откуда у нас взялись мыши? говорила на другое утро госпожа Штальбаум. – Посмотри, Маша: они съели все твои конфеты.

И в самом деле: мышиный царь все съел, а что пришлось ему не по вкусу, то перегрыз и испортил, так что все лакомства осталось выбросить. Маша не жалела конфет. Она думала, что спасла Щелкуна и успокоилась. Но на следующую ночь что-то запищало прямо около её уха. Ах! Мышиный царь сидел на её подушке, еще страшнее сверкал глазами, еще противнее пищал и свистал:

– Подавай мне твои сахарные, леденцовые и пряничные куклы, маленькая девочка, а не то я перегрызу твоего Щелкуна, твоего Щелкунчику!

Пропищал, и опять исчез в углу.

Маша очень огорчилась. На следующее утро она подошла к стеклянному шкафу и печально начала пересматривать свои сахарные, леденцовые и пряничные куколки. Как было ей не печалиться! Вы не можете представить себе, какие хорошенькие куколки из леденца и сахара были у Маши Штальбаум. Пастух и пастушка пасли целое стадо белоснежных барашков, а подле них стояла беленькая собачка. Два почтальона держали в руках письма; несколько мальчиков и девочек качались на качелях; множество нарядных девиц танцевали, взявшись за руки; на них смотрели Наполеон и Орлеанская Дева. В самом уголке лежала в сахарной колыбельке маленькая сахарная девочка с красненькими щечками, любимица Маши. Когда Маша взглянула на свою любимицу, слезы так градом и покатились у неё из глаз.

– Ах, милый господин Дроссельмейер, сказала она, обращаясь к Щелкуну, – я готова все сделать, чтобы вас спасти, только мне все-таки очень грустно!

Щелкун смотрел на нее однако так жалобно, что Маша решилась всем пожертвовать. Вечером она положила пред шкафом всех своих сахарных куколок, как прежде выкладывала конфеты. Она перецеловала всех барашков, впереди всех поставила Наполеона и Орлеанскую Деву, а девочку в колыбели поместила сзади всех остальных.

– Нет, ведь это просто из рук вон, – говорила госпожа Штальбаум на следующее утро, – в шкафу непременно завелась большая мышь. Все Машины сахарные куколки перегрызены и объедены.

У Маши на глазах проступили слезы. Но она скоро опять улыбнулась и подумала: теперь Щелкун совсем спасен. Вечером госпожа Штальбаум начала рассказывать про то, как в шкафу у детей безобразничает мышь.

– Неужели ее нельзя как-нибудь поймать? спросил доктор Штальбаум.

– Внизу у хлебника есть отличный серый кот, сказал Фриц. – Я его принесу. Он живо откусит мыши голову, будь она хоть сама Мышиха или её сын, мышиный царь.

– Боюсь я, что твой кот начнет лазить по столам и все перебьет, сказала госпожа Штальбаум.

– Ах, нет, сказал Фриц, – хлебников кот ничего не уронит. Он так отлично лазит по крышам, что мне на него завидно бывает смотреть.