Захват

скачать книгу бесплатно


Пальцы сводило. Судорога; вскоре пройдет. Мелочи, – утешился жнец. Длани от работы пекло.

Веря и не веря тому, что наконец-то сбылось Парка, прихватив посошок подступил к врытому по самое горло в самой низовине жбанку: «Вон, – проговорил, выпуская в сторону болота лягушку, вброшенную им в молоко, дабы холодила. – Сидишь? Будет, наплескалась. Гуляй».

К пахшему не так чтобы очень псиною, а может козлом или, показалось жнецу годы не снимавшимся рубищем, горячему телу кинулись, на дух комары.

Вытерев подолом рубахи потное, в соринках, «по-жнецки»: грязное не так чтобы очень, пышущее жаром чело делатель зерна огляделся:

«Верится, чего там: стоят! Впрямсь, бабки! – пронеслось на уме: – Пятый, завершающий сноп – кровелька звонницы, в Песках… Спас-Преображенье; ну да… вроде. Но и, можно сказать: валяной крестьянский колпак… Нужная укладка: от мокреди; порою дождит. Копен… Двадцать две? Двадцать три!.. больше. Все равно не добрал – меньше, чем хотелось нажать утречком, в прохладную рань».

Всё, так всё. Домой! – заторопился мужик, дабы не шагать в полутьме.

14

Койвисто, березовый лес;

Корба.

Деревенский – в пути.

«Як там – петушок?.. Суета! суеверие… Напрасная вера. Именно… Пустая. Свернуть? – вяленько, с ленцою подумал Вершин с тем как, побеждая преграды на путях к большаку вообразил в кустарях жертвенное место, валун: – Кстати, от елового выворота, с ломаным корнем более просторный подход».

Парка, убавляя шаги около приметы поохал.

«Можно бы… Пожалуй. А что? Далее – примета похуже… Стоит ли шагать на проверку, да еще в полутемь? – свет курвится; темнеет. А вдруг что-нибудь случится? – зверьё, лешие».

Как быть? – подержал некоторый час на уме. – Боязно. С другой стороны, ежели не сделаешь сам нужного как хлеб и вода, – поколебался мужик, – людие никто не помогут. Надо ли сбиваться с пути? Двойственное, так понимай. Съедено аль нет угощение узнаем и так, – предположил хлебороб: – скажется, на днях али раньше як-нибудь само по себе. Суе – забираться под елины. Почто проверять? Главное: отнес, предложил. Далее – надейся и жди. Схрупают, за милую душу, рассудил селянин. Пусть, его лежит, на здоровье. Да и не мешает учести (мелочь, да не так чтобы очень): лишнее путище, с версту; менее, коли – напрямик.

То есть миновал поворот.

На подходе к опоясавшей корбу гниловодной протоке до ушей долетел слабенько отдавшийся эхом, непонятный хлопок.

«Что бы это значило? Гм. Странно; в заболотном лесу? в корбе? – подивился; – вот-на». Приостановившись в подлеске, вслушался в лесное безмолвие, подумав, что звук может повториться вдругорь. Более ничто не взбудило предвечернюю тишь.

Думательно так, в чересчур полной тишине – на свету – жнитвенная усталь сказалася, – решил селянин, тронув поясницу: – ага: послышалось. Никак устарел? Ну-у ж нет – не так, чтобы особенно стар; можется, так будем считать! Выкрасил для пущей басы (для прочности, положим) заход, старенький – пора бы его дальше отнести, за хлевок, только что, на днях – на Ильин-день славно распотешил жену, с ног до головенок убрав около причальной доски Марью с Ванею хвостами купав, так что не узнала детей; будто бы, поймал водяных. Стар тот, которому – в пример немчура… Немец – смолоду невесело жить.

Все-таки откуда пришел этот любопытный хлопок? Ведрено – на небе ни облачка, грозою не пахнет, да и не похоже на гром. Далее, у самых вершин – западнее тракта висит, пленяемое дымкою солнце. Перед кабаком, в заболотье – никого, пустота. Чудасия! – возможно б изрек, будучи поблизости брат… Что б ему на устьях ни жить? Ладно уж, абы не пропал.

«Что же то сие означает все-таки: хлопок? Не хлопок?»

…Топь;

Кочки;

О?кница, – отметил крестьянин, пробираясь на тракт подле усыхающей поверху закраины мхов, круглая, почти заросла, с черною как деготь водой;

Сломленные ветви кустов, кажущие путь на большак.

Чуточку повыше болотины, представилось Парке за преодоленной трясиною, когда перебрел тянущийся к лесу простор, хилым сухостоем – сосняк, еле различимая, тропка. Там, где она выведет, низами на тракт, рядом, у гостинца, в кустарнике (оседланный?) – конь.

«Этого еще не хватало! Соглядатай? подзорщик?.. Вон де! – промелькнуло в мозгу ставшего внимательным Парки в миг как углядел седока: – Обочь; невдали. Под кустом… слез. Кто бы это мог, на коне? Криг? Сам? Хозяин придорожного крога? – воноко он, Красный Кабак подалее поповской избы, подле перекрестка дорог – виден за версту… Мореход – сара, иноземный матроз? Вряд ли, – усомнился, припомнив бойкое Заневье, мужик: мало ли кружал в городу… Рейтар – верхоконный, наемник? Али то: эстляндский купец».

Можно обойти стороною, – поразмыслил мужик, дабы не раскрыть ненароком, как-нибудь нечаянно тайн, связанных с хождением в дебрь по непроходимой на взгляд обыкновенных людей, в действительности твердой болотине, а можно, и лучше – выждать, отсидевшись вдали. Вскоре неизвестный отъедет, ясно же, так будем считать, по-своему. Однако, зачем выдумал стоять на коленях? Молится? И; нет… Под кустом?? Или обронил на скаку что-то из дорожных вещиц, – предположил деревенский. Но, так поищи – в колеях! Чо там городить небывальщину, – мелькнуло вдогон: спешился, быть может затем, чтобы опростати нутро… Так?! Сел бы уж, как все – по-людски.

Вершин, продолжая шагать недоуменно погмыкал, недалече от стежки, посуху вобрался в кустарь и, не задевая суков, тихо как бесплотная тень подступил к месту нахождения конного едва ли не вплоть:

Странная обутка! эге ж. Кто? – приговорилось в мозгу с тем, как разглядел неизвестного с десятка шагов: кожа накладная – в обтяжку голеней, рекомая в штате, по-заречному: краги, желтая, в подгон к голенищам старые, с одною подковкой, медною, серпком – башмаки… Старые не так чтобы очень. Выше, тесноватый в спине, как бы ни с чужого плеча (ворованный возможно, как знать), с рубчиками у поясницы иноземный кафтан. Свиец, по всему очевидно; в ратуше такие сидят, видели единожды, в Канцах, – сопоставил мужик, вскользь вообразив Нюенштад, – все – чистопородные немцы… Али – рукомесленник, штатский, русич, разодетый под немца, делатель чего-нибудь нужного, для граждан – деляр. Или же – плясун скоморох… Шут ярмолочный? Вряд ли; не так: что бы это, вдруг: на коне?

Вот снял кафтанишко, – узрел деревенский, тронувшись, было на гостинец, до дому, под ним – безрукавка. Что это: надел на нее верхнюю одежку опять… Хвор? Зябнет? Надо же: в такую теплынь!

«Ч-чёрт!.. Достали самого! Комары; ну», – сообразил наблюдатель, зазирая в просвет ближнего, с рединой куста.

Добрая вещица!.. барсук. В точности такие, – сравнил, с опушкою на проймах, у плеч, пошире, меховые поддевки носят мореходцы свеян.

Кто ж таков? Жаленько, чела не видать; чем-то на кого-то похож… как бы… вроде бы, – припомнив заход к жертвенному идоло-камню сопоставил мужик зримое в просветах лозы с тем, что говорили сородичи; «Шляпенка, с пером… Не было!.. Как так понимай? Тот, не тот? злыдень? – подержал на уме, взглядывая вскользь на убор, красивший главу ездока. – Ну-ко мы получше присмотримся» – и после чего, двинувшись, было восвояси, до дому вернулся назад.

То есть не одно любопытство удержало в кустах – что-то, показалось: не так; соотносил явь с тем, что приключилось в дому. «Схож, не схож? – птичкою мелькнуло в душе: – Всякое бывает; а вдруг скажется каким-то путем, важно ли, что сей – скорохват?»

Мешкал уходить за дорогу сыскивая в штадтском по виду, в коннике приметы врага.

Сопоставлять – значит, помещая в рядок сравнивать какие-то вещи; то же, по-иному: сличать. Поставленное в ряд, сопоставленное, часом, несет признаки желанного сходства. Сопоставление обычно предшествует какому-то действию. Покаместь мужик действовал, бездействуя.

«Тот? вор? – проговорилось в сознании: – Чегой-то в руках… Дует на колени. Зачем? Кушает горячую снедь?»

В следующий миг селянин вообразил городского на деревне, под соколом, у самой избы, препроводил от крыльца, коленопреклоненного, каким наблюдал зрительно в просветах лозы, склонившегося яко в мольбе за лучшее, чем было житье, переместил от крыльца, в медленно тускневшей заре в сторону отхожего места, крашенного рыженьким, охрою для пущей басы, далее, опять же на корточках пустил на задворки с битою посудой, за хлев, сунул кое-как в огород, с луковой гряды переправил, вставшего с колен под забор и, наконец усадил чем-то на кого-то похожего, казалось ему в срезанный пониже двора, в колодезной сторонке бурьян; «Там-то и пропал корабельник, – пронеслось на уме. – Тот? не тот?»

Время, скоротечное замерло, сторонняя жизнь, как бы, превратилась в ничто. Парка неотрывно глядел, невидимый, кляня комаров, глядя – думал. Думая о том, что стряслось около избы, на ключах вообразил немчуру подле Голодуши опять – и когда коленопреклоненный, чужак не торопясь обернулся к тропке, где оставил коня Вершин, обуянный прозрением едва не воскликнул:

«Господи, да это же – враг!.. Тот! Матвей!

На-ка ты, – присев на мгновение, смутился мужик.

– О, да у, собаки – оружие! Ого; санапал! Видели однажды, в градку: носит крепостной голова;

Ён! – удостоверился Парка: – Нападатель итак».

15

«Эй!» – проговорилось вблизи околодорожных кустов.

«Гук? Чо т-там? Скудова? Почуялось? Гм. Пусто. На шляху – никого… будто бы, – подумал толковник, Стрелка, обернувшись назад: – Кликнули, отколь не понять. Не от кабака на лугу – даль, проминовали крещатик… Може – в заболотьях?.. Не то. Или – от поповской избы, – предположил гражданин, – той, что проглянула у сосен. Гукнули где-то сблизка». – С этим, переводчик привстал.

«Вор! Ей же ей, – проговорилось в сознании того, кто шумнул, вызвав поворот головы спешенного в сторону: – Те! – приняли поклон, петуха.

Кто же еще, коли не враг? Сходится; без шапки: толмач, – сообразил чередом, в следующий миг наблюдатель: – акка и жена вестовали: штатский – нападатель, захватчик (оружным оказался! – пистолиною, чаем грозил, двуногая собака) черняв – темен волосом, на их языке, с примесью ижорского: мушта, – сопоставил мужик; – то же наблюдается въявь; строен… не особенно толст (великоросл?).. выяснится чуть погодя, нос – крюком.

Бесы навели на грабителя; ну; кто ж еще. А может случайно сталось как-нибудь, само по себе. Ён! Стрелка, бургомистров толмач, казанный не так чтоб давно Федькою в торговом ряду. Выпалил в кого-нибудь кулею, завидев кабак, – предположил селянин, сопроводив умозаключение кивком головы. – Спешившись на полном скаку, взялся вычищать санапал; то-то и – недавний хлопок».

В чаянии новых примет (больше – лучше… досыть, – промелькнуло скользком) Вершин, раздвигая лозу вышел.

– Чо тебе? Зачем окликал?

– Так-к… Просто, – не найдя что сказать лучшее изрек селянин, чувствуя спирающий горло, пересохшее гнет. – Оберег… давай. А не то… Вживь! Ну. Достань.

– Чой-то не пойму, господине, – отозвался, поняв суть недоговорки толмач с явственной насмешкою в голосе и страхом в глазах: – Чо эт-то за невидаль – оберег? О чем разговор?

– Ах-х наглец! На-ка ты, – прикрикнул крестьянин, подступив на шажок: – Вздумал отпираться невежеством! – добавил в сердцах, вытянув скорей для острастки, чем для нападения серп. – А зрители на что? А – приметы?

Сходятся не так, чтобы очень… Нате вам, смутился мужик: не было ни шапки с пером, ни же накладных, до колен, крагами зовут голенищ; так бы, самовидцы врага в точности таким, как предстал, думается нам описали. Прочее, мелькнуло у Вершина годиться, совпало: кафтанишко без латок, срамной по невеликому счету, с рядком личиновидных застежек: женщина с мужчиной челомкаются, нос – крюковат… Бруди по вискам, седоватые, как будто бы, серьги… Не скрывая кадык, чуточку пораненный бритвою – с вершок бороды. Кажется довольно примет; насытились.

А вот вам еще, в купу новоявленный признак: глаз, левый – в синеватом подтеке, с желтью, потому что подбит. Судя по словам очевидцев, сельщины – крестьян околотка: дополнительный знак сходства присовокупил, на торгу рыночный солдат Олденгрин; так. Вор!.. Знает, богомерзкое идолище кто перед ним – то-то и отводит глаза.

– Кто же, як не ты? Отвечай! Голову ссеку, – прицепил разом с равномерно замедленною вскидкой серпа; – кончу.

– Кто кого – поглядим. Отповедь, холопу скажи… Нук-ка-ся ответствуй, собачка! – произнес переводчик с видом показного спокойствия, взводя перед Паркой, хмыкнувшим пистольный курок: – Хочешь, так придется уважить. Кто кого, – повторил, делая коротенький шаг вбок-назад.

– Ври; знаем: пистолет не заряжен, – Парка, подступив к толмачу: – выложи, покудова цел! – Враг, чувствовалось был перепуган, но отнюдь не сдавался, зрилось по юлившим глазам; пустопорожний, пистоль, дрогнув опустился к ноге. – Вздумал настращать? Не прошло. Ах блудник. Знать мене от веку не знат… Ведашь, позаочи спознал. – Движимый веселою злостью, вспыхнувшей невесть почему Вершин замахнулся вдругорь.

– Яз… Ты! но-но. Ишь хитр; непашенным сказался!.. бобыль? Якобы. А жен – для чего: так? Учтём… Впредь, в перепись – на будущей год, знай, – пролепетал переводчик с тем как, отшатнувшись назад непроизвольно издал некоторой областью тела принятый помором за треск лопнувших по узи штанцов захватчика отрывистый звук; «Лучше припугнуть по-иному», – подержал в голове несколько мгновений толмач, тиснув поослабшей рукою бесполезный пистоль.

Нападения, и также угрозы предопределяют естественное даже у нас, чуть ли не на каждом шагу противодействие; где брань, там – защита; об руку шагают, века…

То, что в совершенной растерянности вымолвил конник, спешенный казалось ему ложью во спасение жизни; «Да уж, – промелькнуло у Стрелки: – Ляпнул наобум-наугад в мысли чтоб крестьянин отстал… Можно бы сказать по-ученому, по-штадтски: брехня, наглая особенно суть, в некотором роде – оружие… И тут, на шляху. В общем-то, не очень, слегка, – не по-городскому наврал».

Вершин, услыхав изреченное, глаголы о пашне, сказанные в сторону леса, корбы, на мгновение замер; «Выдумал, берет на испуг. Врет, глупости; откуда прознал?» – вскользь проговорилось в мозгу.

Сказанное ради острастки, наобум-наугад смахивало в чем-то на правду. Правда что: мужик не имел, в правду-истину хорошей земли. Как бы, получилось на деле: встреченный у тракта грабитель, Стрелка, разрядив перед тем оружие – в копейку попал.

– Нечего сказать бобылек, – вор! – проговорил переводчик, все еще под жалом серпа: – Ну и безземелен. Каков! Бедненький… Ужо изоброчат. Вздумал заниматься пожогами, бесплатно; а то ж. Выгодно, – ввернул гражданин: – подданный короны – преступник. Ловко. Ну и ну – економ. Тайное становится явным – от як, – продолжал обличать, бросив на попятном шагу: – Прибыль утаил, хитрован. Каждому бы так, без тягла. Скрылся от налогу, шельмец. Ишь.

– Бонды, каковых большинство в нашем королевстве… ну да… с некоторых мест, – проронил, чуточку помедлив толмач, – сельщина – не худо живут. Кажется и ты середняк, не бедненький… Откуда прознал? От некоторых. Кто говорил? Не важно, – произнес переводчик, подмигнув поселянину, с которым допрежь нигде и никогда не встречался, как напарнику в заговоре – и, поведя в сторону Невы бородою леновато изрек:

– Надо бы, оно сообщить… в штад. В ратушу… Пожалуй.

– Зачем?

– Ну, как донесут? На меня. Кто-нибудь из местных селян. Скажут: дескать, яз подрядилси (Конь – огонь! – проронил в сторону тропы) отвозить некоему бонду – тебе – жито, воровские хлеба… рожь. Сем-ка подобру-поздорову разойдемся, покуль впрямь не нанесло видаков. Бонды, поселяне с достатком – лучшие да средние люди платят поземельную ренду, – пояснил переводчик: – знаешь; в городскую казну. Як же – по-иному? А ты? «Бонды не заводят подсек», – договорил, про себя спешенный: изустную речь, как бы отхватило серпом, взвившимся вблизи от лица.

– Не был? нипочто? в Калганице? – возмутился мужик.

– Яз… верь… сородичи… Не надо! не сам.

– Родичи? Жена – не свидетель? Не было иных видаков? А Воин? А – посельский?.. Прокоп? Веска-та, котора…

– Не вем! Ни воина… как-кая невестка?! – молвил, перебив городской, в страхе подаваясь назад. – Не был. От те хрест. Никогда… Чо пристал? Скудова ты сам, деревенщина? Не знаю таких.

– Осподом клянется, собака… Лжец, клятвопреступник! Отдай! Ну-ко, – пригрозил хлебороб, мельком поглядев на большак: – Нетути, никто не увидит. Понял? Ж-живота порешу! Вживь, – договорил селянин, качнув над головою серпом. Зрилось, неприятель – опознанный захватчик подергался туда и сюда, чаятельно в мысли сбежать, взбросив на мгновенье пистолину, прямой как струна, выказал воинственный вид, с тем, пробормотав не расслышанное, в сторону, сник; «Али же прикинулся тихоньким, готовился дать, силою нежданный отпор? ложь?» – произвел ось на уме.

– Врун! Не был? Все равно подавай! Вынь да выложь, – сельник, запоздало поняв противоречивую суть сказанного им. – Торопись! Я т-тебе… Считаю до трех. Рраз… ды ва… два, – мешкал приводить в исполнение угрозу: – два… два («Двойственное всё на миру» – птичкою порхнуло в душе);

Думается, что переводчика легко, без труда мог бы и не только любитель острых ощущений понять. Ложью или, скажем, не полной правдою, что также – обман, в ходе разговора, не лучшего (что значит: худого, языком старины) в том, как деревенский боролся, ратовал за правду – не пахло… Стрелке показалось, мужик делает последний замах.

– Вершин, не моги убивать! – проговорился толмач.

– Дам, выложу… сейчас, погоди… вот, – не попадая в карман левою, свободной рукою зачастил переводчик – и, попав наконец, мысленно, в себе произнес: «Гвоздь. Талер или, кажется шлант… круглое чего-то».

– Шарь, шарь! Получше, хорошенько. Так, так; сыщется, – покрикивал сеятель, – под жалом серпа.

– Ты! Но-но…

Трубка поломалась, новехонькая, – понял ездец. Выкинуть? Потом, недосуг. Что еще? Игральная кость; сухарики. Огни?во, кремень… Девка откафтанная, дробь, чуть потяжелее – жакан. Господи, чего только нет!.. Выручального… Ищи, не ищи. Золото на падаль сменял: конь – так себе… Пистоль не помог. Раненный, как будто бы в голову, кабанчик – сбежал. Мог бы – «Хорошо или плохо? Мелочь, по великому счету, или лучше сказать: мог бы пригодиться на лучшее, – мелькнуло в мозгу, – страченный впустую заряд».

– Выверни побольше карман! Вываливай!.. Чем больше, тем лучше. Ну-ка поживее… прибью.

«Спробуем?.. Коняга, пистоль… Выменил… Зачем, дуралей? Нету золотишка – тю-тю. В естях – уязвленная совесть, половинка, не меньше, лучше бы – побольше… сойдет; досыть… колоток от бренчала – походя, случайно сорвал… Пыж, войлочный, деваха (без парня – пуговка, пришить бы)… Ну влип! Думай, переводчик!.. тяни».

Вершин, продолжая покрикивать уже прозревал с лишком очевидную истину, что как ни стращай нужного, увы ни в штанцах с кишенями, ни где-то еще (в поддевке, на меху??) не найдет; как быть? – соображал селянин; вот, недоуменно похмыкав с видом простеца, переводчик медленно, с большой неохотою (возможно, стыдясь некоторой части вещей, – предположил пешеход), вывернув карманы явил чуть ли то не всё нажитое в городе, что только имел; вслед зеркальцу – блеснуло чуть-чуть в свете догоравшей зари – под ноги, в чепец улеглась, брякнула вторая подковка…

Можно бы, пожалуй вести менее крутой разговор. Лучше разбираться по делу без ножей, по-людски; спокойнее; как, слыхом речет людие, истцы да ответчики в судебной избе; жен по временам опускается, клюет; не пустяк: выговори сей, нападатель очевидную ложь, выбранись, что, в общем терпимо – серп, отяжелевший (чур, чур!) вздумает еще чего доброго… недоброго; ну… склонен самовольно упасть на голову, сам по себе – доказывай тогда правоту тем, что не хотел убивать! – «Лишнее», – мелькнуло в сознании. – На Божьем суде грех смертоубийства, нечаянного, невзанарок ни воину, ни голи бездомной, ни же богачам не простится.

– Нет-ту. И не будет. Внялось? понял? – переводчик: – «Потом, чуточку позднее дойдет. С помощью… Попытка не пытка», – проронил для себя, в целом непонятно для Парки;

Спробуем, – итожил ездец, сунув пистолет, не заряженный, как знаем под мышку и не торопясь, по одной складывая вещи в карман. – Зришь? Девка откафтанная – проблядь, куля, – бормотнул в никуда, – зеркальце… Получше гляди, даб не говорил занапрасно. Вишь? Зорче, зорче! Понял? И не будет… ага; «ежели удастся задуманное», – молвил в себе.

Вдруг Стрелка замер, филином уставясь на тракт; Вершин обернулся – и понял; болью, замутившей мозги. Скажем от себя: догадался почему и не будет. Просто: переводчик втемяшил истину прикладом руки, то бишь, поточнее стволом. Бахнул, по главе поселянина оружием так, что искры полетели из глаз.

(Все в мире постоянно меняется, на каждом шагу. Небывалое, с течением времени – обычная вещь. Неожиданность, любая – возможна. Те, кто говорят о каком-то кажущемся или возможном в жизни, на миру постоянстве, как бы, на поверку – лжецы; свидетельство: удар пистолетом).

16

Дернувшись, крестьянин запнулся о выставленный вслед за ударом Стрелкою носок башмака, сгодившегося также на лучшее, и после чего кулём, не ощутив приложения свободной руки ворога, толкнувшей в плечо рухнул, как подкошенный под ноги, а выпавший серп, зацепив грубую, на счастье долонь плюхнул, завершая отлет в околодорожный прокоп.

– Верно, бобылёк: не заряжен!.. якобы. Ага, получил. А, не приставай к городским. Полюби? Знай наших, – толмач.

Из вымаранной грязью долони вставшего, сперва на колени выкатилась чермная струйка – Вершин, не заметив ее выпятнил рудою армяк; думалось, течет с головы. Нет; сух. С тем, во одночасье припомнилось: пред тем как идти к жертвенному камню, за тракт вздел на голову старый колпак, валяный – подарок отца, несколько смягчивший удар;

«Пёк доменный умаливал; но. Теща упросила надеть. Думалось, порою: теплынь – лето красное. (Не так, чтобы – очень…) Яко бы: родитель помог, царствие небесно; эге ж: студова, где мати лежит. Но, да и – вещунья, по-своему, с другой стороны. Оба, – промелькнуло в душе Парки, получателя, – дык. Уох-х… соополчась, помогли. Надо же! А, выброси вещь? Старое бывает получше нового! Иде же боец? Онде, – спохватившись, мужик. О-ой».

Хлюпнуло, в канавке; толмач, виделось, увязнув по щиколотки в донную грязь шествовал, с конем на большак; вот, на полдороге помешкал чуточку, в подножной воде. Кланяется, ворог… Чему? Краги-те, подлец замарал, чается, в прокопной грязи;

С тем Парка, через шаг, через два, медленной, так скажем трусцою (наподобие тех, кто борются у нас по утрам, сограждане за лучшую старость), охая, пустился вдогон;

Пал; встал. – «Спокойнее беги, не уйдет», – произвелось на уме;

– Стой! годь, пожалуйста, – изрек на лету, в падении, споткнувшись вдругорь.

– Славно угостил? Заживет. А, не приставай по-пустому, – с полуоборотом, ездец.

Встав, сельник, про себя чертыхнулся; вспомнил на каком-то шагу громкопродолжительный брех доброго десятка собак, слышанный в туманную рань – лаище, когда отплывал за реку, в Селуев затон;