И прошло пять сороков…

Светозара даже представить не могла в самых безудержных фантазиях, что можно устать от безделия.

Но это была такая приятная усталость…

Томно потягиваясь в постели, можно было и помечтать неспешно, пока челядь подготовит утреннее умывание. Конечно, странностей нынешнего уклада, особо в том что касалось чистоты, здесь было немеряно, но Светозара их не приняла, стараясь соблюдать домашние привычки. На баню, конечно, рассчитывать не приходилось, здесь об этом и слыхом не слыхивали, но вот утреннее и вечернее омовение она соблюдала. Но…добавила к ним привычки здешние. Это касалось необычного напитка. Поначалу он показался ей горькой жижей со странным вкусом, и она с трудом сдерживалась, когда ей предлагали отведать кофею на приемах, но потом ей показалось, что она стала понимать магию этого напитка и пристрастилась к нему.

Да, как раз и мечталось замечательно с чашечкой кофею, рисуя картинки одна заманчивей другой! Особенно про…Ляпайоне.

Но как бы ни была увлечена юная девушка иной жизнью, чтила она заповеди чести, что впитала с молоком матушки. И, если и мечтала о жарких объятиях Ляпайоне, то только с одним условием: после свадьбы!

Ну что ему стоило развестись с его дурнушкой? Так не один раз говорила ей Зареслава, ой, Женевьев, так она просила её называть.

Это у неё на родине о таком можно было и не помышлять, а здесь отношение к такому очень просто. Видать, не освящались Родом брачные узы, потому так просто разрывались.

И уж точно не одного наследника она не замедлит подарить своему избраннику.

Был того же мнения и братец её, вернее, все для этого делал: устраивал нечаянные встречи сестрицы с императором, да еще и подливал маслица в разгорающийся костер страсти. И если для Ляпайоне это было очередной интрижкой, то для Светозары…

Девушка не на шутку увлеклась, принимая за истинное чувство привычный в Лютеции флирт. Была она чистой и неискушенной в амурных делах, а про флирт да кокетство и во сне не слыхивала!

Женевьев однажды обронила, что ей уже давно пора оставить эти старомодные привычки: мол, после свадьбы, подумаешь! Сама она давно перестала блюсти себя, соблазнив Батизара, вернее, Бернара! Но хитрила сама: знала, что тот обязательно исполнит свое обещание обвенчаться.

И так она была убедительна, что смогла внушить мысль о Светозаре и Бернару, чтобы тот ускорил события, видя, что его сестру смущает такой напор и нынешние нравы. Послал он гонцов с письмом к батюшке с просьбой о благословении союза Светозары с Ляпайоне. Но наказал: прежде подать письмо матушке, дабы она подготовила благоприятное время для новостей и его просьбы: знал про суровый нрав батюшки…

И не зря – Велеяр вспылил: как посмели его дети прельститься на этот фальшивый лоск? И тут же отправил ответ: немедля возвернуться домой обоим! И послал новых гонцов в Лютецию, решив, что прежние устали. Да и не мог на них уже положиться: их умы тоже были замутнены призрачным блеском самозванцев! Да еще и подписался его сын по-странному, не нареченным именем. Вот еще!

Но тщетно это все было: успели прибывшие гонцы порассказать о всех «прелестях» той жизни. И стал еще больше заполнять яд лживых примеров неокрепшие души. Нашлись и среди бояр те, кто увлекся этими россказнями. Несколько из таких высказали желание самолично навестить Лютецию – якобы с тем, чтобы подтвердить или опровергнуть все слухи о «той» жизни.

Светозара была очень расстроена таким откликом батюшки, и собралась уже было немедля последовать домой, но остановил её Батизар с вновь прибывшими боярами: мол, уехать домой всегда они успеют, а напоследок стоит посетить сегодняшний прием у самого Ляпайоне! Тем паче, что у них было особое приглашение, ведь устраивался он в честь самой Светозары, в чем его страстно поддержала Женевьев. Как? Домой? Не для того она с таким трудом добилась своего путешествия в эту далекую, и такую влекуще-манящую страну!

Ну разве могла Светозара устоять?

7. Пришла беда-открывай ворота…

Велеяр знал своего сына. И вынужден был признать, что упустил его, вовремя не заметил, как превращался тот из милого мальчугана в юнца, больше интересующегося собой…

Тяжелы были роды у его дружины, дети были слабыми, вот и поддался на уговоры, и не стал сызмальства заниматься с сыном воинскими забавами. И больше среди нянек проводил время Батизар. А те уж были рады стараться да улюлюкать песни сладостные, да медоточивые…

Даже волхв нарек его совсем другим именем, что было наказано ему! Но своенравен был Борочун, да накануне повздорил он с Велеяром, и решил так ему показать свою власть!

А вот дочь радовала именитого боярина: хоть и росла сорванцом, но готова была на познание всех умелостей, а уж о нраве её добром и отзывчивом знали не только домашние. Никогда не бездельничала, и все дела спорились у неё. Да и времена настали в ту пору смутные, все боле в походах время своё проводил Велеяр, не было времени на воспитание сына.

Вот если бы все было наоборот! Но что есть – то есть…

Потому, отправив гонца с наказом возвернуться домой, вслед снарядил своих верных воинов, чтобы в любом исходе дела доставили ему детей!

Послал было гонцов Велеяр, да не успели они отбыть. Был объявлен всеобщий сбор, дабы провести ревизию всего воинства: уж больно тревожные вести стали поступать из кабинета Алексашки.

Проведали тайные посланники, что готовил тот коварный замысел: объединиться с новоявленным императором, чтобы покончить с ненавистным всем самозванцам Союзом, родиной народов вольных. А сам-то был марионеткой островитян…

А, судя по донесениям Батизара ( все-таки посылал он отчеты в Думу, хотя странно, что время находил даже на их начертание!), Ляпайоне больше склонялся к дружбе с Орденом, а не с Большой Ектеньи, памятуя о провале похода вместе с Павлушкой против колониальных притязаний островитян.

…давно не бывало такого жесткого обсуждения в Думе. Чего греха таить – разные были бояре, и не все считали главным для себя честь и доблесть. И сегодня, к сожалению, отнюдь не каждый был готов положить живот свой во славу своей Родины. Были и такие, что превыше всего стали ценить удобства, злато и меха, мечтая возлежать на последних, вкушая изысканные яства, и любуясь молодухой. До открытого распутства, конечно, еще не доходило, но…

Вот с такими и боролся нещадно Велеяр.

– Купцы больше чести имеют, нежели некоторые из вас! Забыли про походы, отправляя вместо себя воевод своих во главе войск своих! Копите жир, отдавая за него мечи булатные!

– Уваж Велеяр, к чему ты так гутаришь? Знаешь кто таков – выводи на Вече, пусть пред всем народом ответ держит! – отвечал ему Громодар, который давно уже считал, что пора Велеяру и на покой, и самый достойный на его место – это он.

– Знаю, кто таков, но надеюсь, что славная память предков возобладает, да долг вразумит их!

Дума притихла: знали все суровый нрав Велеяра.

И не призывал к ответу на общее Вече он бояр по многим причинам. Знал, что ежели призовет к ответу – то, скорее всего, отзовут тех бояр из Думы, в ком хоть толику сомнения народ усмотрит. И было таких немало…

И должно будет выбирать новую Думу, а это дело не одного дня. Негоже было в такие лихие времена допускать такое. И так Дума обезкровлена, полегло много мужей славных в боях за Отчизну, и не след в такую пору творить разборки. Потому и предложил думцам Велеяр:

– Давайте лучше позабудем про ваши слабости, да объединимся против наших ворогов.

– И то верно, – зашумели бояре в ответ, – а, что, беда недалече?

– Опасность уж восемь сороков ходит следом…не мне вам об этом говорить…

– Верно гутаришь, Велеяр! – поддержали бояре верховного, – а что ж мы можем-то?

– От нас зависит, случится беда али нет…

– А что же наши Раудры? Неужто истощились и больше не охраняют нас?

– Поясню на счет Раудр наших Родовых. Сотворены они были нашими Покровителями Да, для защиты Родов наших. Но что со временем случилось? Нечисты стали Роды, а боле того – стало много отщепенцев, что отказались от Родов. Вот и ослабла защита. Но…есть же еще особенность Раудры – может стать она Астрой в случае опасности. Вот это и боле всего опасно. В чьих руках она может оказаться? – подал голос молчавший до того Велеяр.

– Дозволь слово держать, – подал голос Бояслав.

– Внимаем тебе, друже!

– Как донесли мне пластуны, вороги наши планы коварные строят, и с ними объединяются те, кто продолжает и сегодня заверять нас в неприкосновенности наших границ и кличет себя другом…

– Да и пусть строят себе козни, тешатся! – ответствовал боярин Статислав из среднего круга, – мало ли мы их били?

– Верно, да и кто это – пластуны? Явил бы хоть раз сюда их, пред наши очи, и пущай доложат по всей строгости! А то, вишь, где-то видали, что-то слыхали, – вторил ему Громодар, давний его друже.

– Предстать пред они не могут, вы же все сами знаете, иначе что же это за пластун, явивший себя миру? Да и ответ они держат только пред Богами, своим атаманом да совестью своей, что чище родниковой воды!

– Да и нечего об них гутарить, раз нами гребуют! – возмутился Громодар, -наши дружины и так сильны, и без их наушничества, и всегда ворога встречают лицом к лицу!

– Негоже так, бояре! – остановил его Бояслав, – сии воины не раз спасали наши дружины: и сообщая о готовящихся нападениях, и в бою! А сколько наших поселений стоят нетронутые благодаря их защите!

– Не о том гутарите, не след раздоры промеж нас сеять! – вмешался Велеяр.

– А ты рот мне не закрывай, боярин! – ответствовал ему Громодар, – давно хотели мы тебя на Вы позвать, да чтоб ответствовал ты пред всеми: где детки твои, сынок Батизар со своей сестрицей, а? Куда услал их? В тепленькое место, чтоб уберечь пред схваткой? Пред службой прячешь, абы чужие сыны Отчизну защищали, живота своего не жалеючи, а твой потом, уберегшись, правил?

– Да, да, откройся нам, Велеяр! – зашумели бояре.

– Отвечу и вам, бояре, и на Вече готов: сын мой был послан в ту сторону, куда Ярило на покой уходит, чтобы разузнать о планах в самом логово наших настоящих, возможных, а паче – скрытых ворогов.

– И что сообщает он? – с едва скрываемой неприязнью вопросил Статислав, – али и это нам знать не должно?

– Мне нечего скрывать пред вами, готов любое послание зачитать, – ответствовал Велеяр.

И в тот миг распахнулись двери и вбежал гончий.

По уставу заседания Думы никому было непозволительно прерывать заседание, но еще до его начала Громодар наказал гонцов из Лютеции пропустить в залу, благо как раз на охране были его дружинники в этот раз.

Гончий отвесил три низких поклона: матери сырой Земли, думцам и особо – Велеяру.

– Срочное послание из Лютеции!

– Вот и славно, как раз разузнаем, что там делает Батизар! – и, опередив Велеяра, Громодар перехватил послание у гонца.

Велеяр замер. Крайние донесения ему были совсем не по нраву. Узрел он в них колебания сына, поддался тот внешнему лоску самозваного императорского двора, не замечая всей фальши.

Это заметил и Боеслав.

И, подняв десницу, что означало призыв к вниманию, остановил Громодара.

– Не след нам читать здесь это послание, ибо и у стен есть уши.

– Ты не доверяешь Думе? – зашумел дальний круг, поддерживая Громодара.

– Так поведай хоть ты, кто продался за понюх табака нашим ворогам? Али еще что ведаешь? Не пора ли заканчивать со всеми тайнами? Все мы помним, к чему они привели пять сороков назад! – подхватил Статислав.

– Не стоит Думу превращать в публичное действо. И все мы помним Устав и о том, что позволительно выносить на общее обсуждение, а что нет. Вы все славные воины, и не раз с другами своими несли дозор на наших рубежах. И кому как не вам ведать об этом?

С этими словами Боеслав с силой вырвал из рук Громодара послание и передал его Велеяру.

– Да, такого еще не видывали эти стены! – поддержал Громодара Борочун. Он старался по возможности присутствовать на заседаниях Думы, ведь издавна было разрешено Великим Волхвам бывать на любых, даже тайных собраниях, какого ранга они не были бы.

– И разве кто сомневается в том, что Велеяр поведает нам о важном и не утаит? – продолжал вопрошать Боеслав.

– Сынок, не о том сейчас, Отечество в опасности, а ты тут разводишь, как будто это семейные послания, – обратился Борочун к Бояславу. По нраву был ему этот воитель, хотя и не всегда прислушивался тот к его советам.

Думцы стихли, наблюдая за противостоянием.

– Позвольте мне прочесть послание, я и сообщу вам обо всем, – промолвил Велеяр.

И пока он читал, гнетущая тишина повисла в зале.

Велеяр вскрыл послание, и, будучи и так нахмурен, стал вообще чернее тучи.

Всяко он ожидал прочитать, но тока не это.

Минуло уж лето, как отправился в Лютецию Батизар, и не было никаких результатов, только сладкоречивые да восхваляющие новоявленного императора словеса. Казалось, что не Ляпайоне более склонялся в сторону Союза, а, скорее, наоборот: переманивал на свою сторону Союзчан.

И что же сейчас?

Батизар предложил рассмотреть предложение императора о покровительстве! Мол, за ним будущее, и именно он сможет принести свет в их глухомань. Да еще и в конце послания приписка – с просьбой о благославлении союза Светозара с Ляпайоне!

Скрывал разброд в уме сына Велеяр до того от думчан, но жгло это ему сердце, выжигало, и принесло свои плоды в тот миг: разбил его удар.

Неподвижного вынесли Велеяра на носилках, а в зале воцарилась гнетущая тишина.

Первым подал голос Боеслав:

– Бояре, неужто мы позволим ворогам нашим внести раздор промеж нас? Времена лихие уже не одно лето длятся, а мы…

– И то, верно! – поддержал его Добромысл, тоже из второго круга, – не след нам уличать друг друга, уподобляясь галкам на околице! Ежели есть у кого что молвить – скажи, да не сотрясай зря округу словесами!

– А как же Боеслав, не этим ли занимается? То никому неведомые пластуны ему донесли, то еще какая сорока слух принесла, -никак не мог успокоиться Громодар.

– Не о том ты, боярин…неужто зависть мстит тебе разум? – ответствовал Добромысл, – я предлагаю закрыть сегодняшнее заседание, кто за? – предотвратил возможный ответ Громодар, который, судя по всему, решил продолжить устроенную им свару на Думе.

– Тихо! – стукнул посохом Борочун. – Не след нам распри сейчас творить, давайте отложим решение этого вопроса.

Бояре, которым наскучила ни к чему не ведущая перепалка, проголосовали почти единогласно.

На том и разошлись.

Но не унялись Статислав с Громодаром. Статислав как раз перед отъездом Светозары засылал к ней сватов, да ответа не получил, и затаил обиду. А Громодар давно соперничал с Велеяром, и старался все время найти у него изъяны. Находясь во втором круге Думе, он хороша понимал, что попасть в первый круг ему удастся (да и то – удастся ли) только спустя много лет. Но ведь и Велеяр стал верховным, будучи во втором круге! Помогли ему волхвы, которые его поддержали. Но сейчас Велеяр почти в открытую был в противостоянии с Борочуном, а тот давно слыл сварливым нравом. Именно к нему и решили обратиться бояре…

А пока стали они чаще как бы случайно захаживать в гости к боярам думским, да речи вести о том, что, якобы, сдал Велеяр и не подняться уж…да и не токмо сына, а и дочь послал к ворогам. А это уже настораживает…

8. Предательство? Заблуждение?

Пока Велеяр был обездвижен, Громодар не терял зря времени. Перво-наперво отправился он тайно к Борочуну, стараясь скрыть ото всех этот визит.

Надеялся он вместе со старым волхвом порадоваться тому, что Велеяра разбил удар, и вряд ли он оправится. А, значит, настало их время! А кто еще, как не он, достоин княжеской шапки? Кто достойней его может возглавить Орден? А уж от-то точно знает, что следует делать!

Но порадоваться вместе с Борочуном не вышло. Странно, но тот совсем не радовался такому. Наоборот, чело его выражало скорбь и озабоченность.

– Великий Волхв, но разве ты не этого хотел – отстранения Велеяра? Теперь никто не сможет стать помехой для заключения союза с Ляпайоне. А, там, гляди, и Алексашка к нам присоединится. Давеча встречался я с ним, и, поведаю тебе: он готов с нами объединиться! – обратился Громодар к Борочуну, преклонив пред ним колено в знак уважения.

И, хорошо, что находился он на удалении от волхва – тот чуть не стукнул его посохом! Что случилось с ним?

– Как смеешь ты радеть за то, чтоб наша держава пала? Ты знаешь, чем грозит это объединение? Нет веры безродному, но еще более опасен тот, чей род уже не один раз пытался предать нашу Отчизну? Да, ратовал я союз с Ляпайоне, ибо не верил во все то, что про него говорили. Но на то я и удостоился звания волхва, что доступно мне виденье правды, и она совсем не та, каковой мне поначалу казалась. Легко заключив с нами союз, этот выскочка потом так же легко его расторгнет, да только поздно уже будет! Прочь с дороги, мне давно пора отправиться к Велеяру, ибо на сей момент только под его началом можно защитить нашу Отчизну!

Внезапно возник вихрь, который подхватил Борочуна, и так же внезапно исчез вместе с ним, а Громодар так и остался коленопреклоненным.

«Ну, что ж, видать, старый пень уже выжил из разума, раз так изменил своим же взглядам. Но я молод и полон сил, и сам всего достигну!» – с таким мыслями и отправился Громодар собирать свою войско. И удалось ему посеять смуту среди бояр – был он довольно высокого рода-звания, и к его мнению прислушивались други его, а те, кто был из простолюдин – то и вовсе полагали, что ему видней.

И решил Громодар, пока (а, там, гляди, и – и останется таким!) Велеяр удар разбил, собрать своих единомышленников. Редко бывало, чтоб после такого поднимались, а чтоб вернуться к управлению державой – то уж вообще невозможно! Потому надобно собрать своих воинов, да убедить соседей своих, еще сомневающихся, что только он, Громодар, и сможет спасти Державу. А уж как – то это уж он и сам решит, пусть только возложат на него княжескую шапку.

Смущал его всего один возможный конкурент – Бояслав, но на их крайнем заседании увидал Громодар, что не так уж его и поддерживают. А всё за то, что многое скрывал Боеслав – то пластуны его почти никому не знакомые, о которых только слухи и ходили, а видать никто и не видел, то дела его тайные с Велеяром. А еще донесли Громодару, что замечена была Волховица в покоях Боеслава. Вот что он не успел поведать Борочуну, пусть бы узнал, что любимец его встречается с той, кого старый волхв пообещал вывести, что называется, на чистую воду, и развенчать все слухи о её уме и могуществе. Подумаешь, девка, а туда же – меряться силой да разумом со старым волхвом!

Хотя, конечно, стоит признать, что Борочун сильно сдал. Это же надо – покинул заседание Думы! Хотя, если он его торжественно вернет – точно, старый растает и поддержит его!

9. Чудесное исцеление

Были созваны все лекари да знахари , волхвы да колдуны, да никто не смог вернуть верховному боярину речь и движение. А Борочун еще и потряс над ним посохом: знать будет, как его обижать! Но потом выгнал всех из палаты, где лежал Велеяр, и начал проводить ритуал. Но тщетно все было – глаза великого и могучего еще вчера боярина были закрыты, и не издавал он ни звука. Три дня и три ночи никого не пускал Борочун к нему, и сам не выходил. Но – все тщетно. Велеяр даже веком не шелохнул ни разу. В изнеможении вышел Борочун из палат, и упал бы, если бы не успели его подхватить стоящие там стражники.

– Видать, стар я уже, нет сил у меня…или рок такой у Велеяра вышел, и не встать ему. И даже не ведаю, кто смог бы ему помочь, – горько пробормотал он.

А весть о том, что, Велеяру уже не подняться, в мгновение ока разнеслась по округе.

И пошла смута, и многих страх объял. А в Думе вообще пошли разговоры о том, что не подняться ему, и пора бы нового верховного выбрать.

И те, кто поддерживал Велеяра, оказались вдруг в меньшинстве: велик был разброд в умах думцев. Вот только Боеслав верил, что поднимется старший его друже, и решился обратиться за помощью к Волховице.

И только подумал о том: как прибыла та в терем верховного сама, как будто услыхав Боеслава.

Не обращая внимания на тайные ухмылки челяди и откровенное неприятие дружины Велеяра, которая даже попыталась перекрыть Волховице дорогу, проследовала она в покои, легко ориентируясь в палатах.

Некогда грозный воин, только от упоминания имени которого трепетали вороги и лишались всякой способности к сопротивлению, лежал еле дышащей недвижной горой.

Выставив всех и запечатав одной ей известным знаком двери, подошла Волховица к изголовью.

Голос её прозвучал звонко и твердо:

– Я, Радуница, вопрошаю тебя: что лежишь, воин Радамир? Недосуг горевать о личном, грядет беда всему народу! Не след нам доставлять такую радость нашим ворогам, как немощь твоя! Вставай!

И – о, чудо!

Открыл глаза Велеяр, и поднялся! Как будто именно эти слова и надо было ему услыхать, чтобы очнуться, чтобы ожило тело и разум! И силы вновь заполнили его!

– Приветствую тебя, Радуница! Нет слов, чтобы выразить тебе благодарность, что помогла очнуться, что влила силы в мое тело!

– Благодарностью будут дела твои! Для того и силы твои вернулись. Не срок тебе еще в Сваргу отправиться, которую ты заслужил доблестью своей, но не все дела завершил ты.

Велеяр хотел было что-то сказать, но остановила его Волховица:

– Знаю твою беду про детей твоих, но вот только заняться этим ты поручи другому – тому, кому доверяешь больше, чем себе. Ибо ты в силу своей горячности можешь не выдержать, да и не принесет она желательных плодов. Да и как ты оставишь град стольный? Разлад творится среди вас, и не след попускать это. Знаешь же, чем грозит это?

– Да, это верно ты гутаришь…тяжкие времена…

– Да что ты как тетка на завалинке? С силами я тебе помогу, а разум у тебя свой, покамест незатуманенный, сам увидишь, что след делать. Есть у тебя друже такой?

– Боеслав.

– Добре, – согласилась Волховица, – вот его и пошли за детьми своими. Вижу, что в крайней опасности они в краю дальнем – поддались внешнему мороку, тяжко будет его снимать. И – больно…но есть еще шанс успеть, поспеши! А сам пока разберись, что творится в Думе, уж больно подняли головы те, кто готов уйти с Пути своего, да отдать Державу нашу на разор ворогам!

– Как могу я отблагодарить тебя, Радуница? И – откуда ведаешь моё имя тайное?

– Ведаю я много, да не все вслух говорю. А видеть образы, что рождаю, разучились вы…да, ладно, что сетовать-то? Ночь Сварога еще не раз покажет лик свой грозный, и важнее сохранить в себе искру верную. А просьба есть – забудь имя моё, что я произнесла. Звать меня перед Родом Волховица, а то, что ты услыхал…только тайное имя моё, призывая тебя, смогло открыть тропу к твоему разуму и влить силы…хотя…

Замолкнув, Волховица взмахнула рукой и легко отворила двери, которые тщетно пытались открыть десяток воинов, призванных дружиной на помощь. Не обращая внимания ни на кого, проследовала она мимо изумленных воинов, и, как всем показалось – растворилась в неизвестно как возникшем солнечном луче, пробившемся в темную залу.

– Колдунья, хватайте её!

Но разве поймешь солнечный свет? Возникший внезапно, луч постепенно растаял…

– Тихо, галки! – все замерли.

Это в дверном проеме стоял Велеяр – как будто не он лежал недвижим не более как полчаса назад.

10. На дальние рубежи и далече…

Жгло душу Велеяра крайнее послание сына. Но не мог он сей миг отправиться за детьми, да и Радуни…ой, Волховица так советовала. Хотел бы Велеяр забыть её имя, да не мог, и даже боле – после своего чудесного выздоровления часто обращался к ней мысленно за советом. И, к удивлению, тут же вопрос разрешался или находил верный путь для его разрешения. Вот с детьми…

И кого он мог попросить о столь деликатном деле? Тем паче, что сопряжено это с риском, кто знает, что ожидает в пути и в Лютецию. Да и посылать можно было только того, кто сам стоек духом, чтоб не произошло с ним того же, что и с его сыном.

В таких тяжких думах и застал его Боеслав.

– Приветствую тебя, Велеяр! Вижу, что тяжко на душе, ты сам не свой. Поделись, и разделишь тяжесть, а вдвоем и легче справиться с самой непосильной ношей.

– Прав ты, друже, тяжесть сковала душу мне, – ответствовал тот, – многие лета прожил, много повидал, да, видать, не все понял…и еще больше – упустил…сына своего…не углядел, когда мысли его на чужеродные стали подменяться. Предупреждал ты меня о таком ранее – да не послушал я тебя,

На Руси при имянаречении давали 2 имени – явное, которое знали все окружающие, и тайное. Знание тайного имени могло воскресить, а могло и убить – потому и было тайным, и ведать его посторонним было опасно.

не мог сам поверить, что сын мой такой, а вон как все вышло. А сейчас и вовсе – ослушался он отеческого наказа, прельстившись на лживый лоск…и поделиться не с кем – дружина моя на него аки на Ярилу Всесветлого смотрит, а бояре – сам видал, какой раздор промеж нас чинится…