скачать книгу бесплатно
– Ты что, на чужом горбу в рай собралась?
– Я согласна не только на горбу.
– Нюра, ты неисправима.
С тех пор они стали приманивать Лёшку и Балона дармовым угощением бракованной продукцией.
Знаменитый на всю улицу домик из глины имел две комнаты, скорее комнатушки. В так называемой большой, размером 3х3 метра, тёмной, скудно обставленной четырьмя предметами мебели – кровать., двумя стульями и комодом довоенного производства, Орловы собственно и жили. Сквозь крошечное оконце, размером 50х70 см, смотрящее на запад, то есть на бараковские сараи и хозпостройки, едва проникал свет, через сроду немытые стёкла. Анна, с восемнадцати лет приученная к казённому жилью, на уют и прочие условности плевала, а покладистый муж, проводящий месяца по четыре, а то и шесть в санаториях, особо на этом не зацикливался и не настаивал. Полы, однако, находящиеся почти на уровне земли, были покрашены в обеих комнатенках.
Второе помещеньице, расположенное с южной стороны дома, имело сплошной ряд окон во всю ширину и заливалось солнечным светом полностью, как оранжерея. Там стоял стол, на все случаи жизни, круглый, раздвижной, фанерно-деревянный, три табуретки, керосинка И две малюсенькие детские скамеечки. Именно в этой комнате и проходил процесс изготовления петушков.
Сахар следовало чуть недоваривать. Этим приёмом убивались сразу два зайца, – петушки получались немного вкуснее и становились менее ломкими, чем при полной доварке. Доморощенный сопромат играл огромную роль при транспортировке – в переполненном автобусе могли раздавить 30-40% продукции, а при данной технологии, в списание на убытки шло не более 5, максимум 10-ти процентов.
Просится аналогия с изготовлением ковкого и высокопрочного чугуна, и там и тут – литьё, но это так, к слову, техническое отступление.
Лёшка оказался помощником менее способным, чем Витька, но более нужным. Витёк сообразительный, но оправдывающий свою фамилию – Хитров, норовил выдать побольше брака, чем сильно раздражал грозную хозяйку.
В разъёмные формы из пищевого (!) алюминиевого сплава (на основе форм для выпечки хлеба) заливали сахарный сироп, тут же выливали его обратно и вставляли в отверстие еловую палочку 5х5 мм, сантиметров 12 длиной. На стенках холодных формочек, предварительно смазанных подсолнечным маслом, оставался слой вареного сахара толщиной не более полутора миллиметров, хотя внешне изделия казались полнотелыми. Витька же, когда хотел полакомится, смазывал поверхность плохо, и не выливал лишние остатки в кастрюльку. Сироп приклеивался к металлу и при разъёме форм всякие белочки, зайчики, а, особенно наган, ломались.
Глядя на Витькины липкие руки и рот, Анна Орлова нередко отпускала ему затрещины…
По убогой домашней обстановке можно было подумать, что семья жила бедно, однако такой вывод оказывался далёким от истины. В еде и одежде муж и жена никогда себе не отказывали. Только на их столе, да ещё на столах двух-трёх зажиточных деревенских семей, можно было увидеть коньяк и колбасно-рыбные деликатесы. Ещё Анна Орлова прилично играла на своей шестиструнной гитаре, вполне сносно владея нотной грамотой. Вспоминая московскую юность, говорила она супругу:
– Вольдемар, ну что ты ходишь всегда такой бритомордый? Посмотри вокруг, мужики ходят с естественной здоровой щетиной.
– Культурный человек должен следить за собой.
– У нас в деревне только два партийных прыща, да директор дурдома Сарычев гладковыбритые, да воняющие одеколоном, который иной раз употребляет наш сосед Сергей. Не хочешь же ты быть на них похожим?
– На кого?
–На руководящих и направляющих, не на соседа.
– Я сам по себе.
– У меня друг до войны был, жили в коммуналке на восемь семей на улице Мархлевского, их комната напротив нашей находилась. Третий этаж направо, как сейчас помню. Потолки – четыре метра девяносто сантиметров. Звали его Илюша Гринфельд. В нём сочетались ум, лёгкая небритость и очаровательная неухоженность. Он подавал большие надежды в литературе, дружил с Пашей Коганом.
– А это кто такой?
– Здрасьте-пожалуйста, не знает. Тот, который «Бригантину» написал.
Володя вздохнул с лёгкой укоризной:
– «Бригантина», это хорошо, но тухлой и вшивой неухоженности нам и в доме инвалидов хватило.
Анна попала в дом инвалидов в Колычёве в конце войны, а муж перед новым 1954-ым годом. После ХХ съезда, оглушительного, потрясшего страну, калечных и прочих больных, способных жить самостоятельно, стали массово выписывать, расселять в бараках и строящихся казённых домах, а заведение переименовали в психоневрологический интернат. У обоих был так называемый «сто первый километр». Они поселились изначально в бараке, близ парка, а когда он сгорел в 1959 году, переехали в чудненький глиняный домик…
Владимир страдал легкой формой антисемитизма и туберкулезом, чем отличался от прочих обитателей деревни. Его лицо скривила усмешка:
– У твоих приятелей подмоченные фамилии. Где ж они теперь?
– Погибли, оба на войне погибли, а то, в чинах и званиях ходили бы сейчас.
– Ой, сколько их в начальстве ходило, потом, правда, поредели их колонны. Помню знакомый по лагерю стишок сочинил:
Году, приблизительно, в тридцать втором
Начался умеренный жидопогром…
Оттепели и настырные февральские метели выстелили настом открытые пространства. Лёшка, с потаённой завистью поглядывая на пируэты аэросаней деревенского механика-технаря, додумался пристроить старое домашнее корыто на самодельные санки из древних охотничьих лыж. По ветру конструкция снежного парусника передвигалась с завидной быстротой, но вернуть аппарат в исходное место, приходилось потливо-утомительными усилиями. Измаявшийся парень взял себе в сообщники сластёну Витьку и тот догадался таскать сани на руках, разворачивая парус ребром к ветру. Даже важный Василий оценил самоделку и с увлечением на ней катался…
Земля, из-за годовой прецессии, стала уверенно проворачиваться, подставляя северное полушарие под согревающие лучи солнца, которые быстро съедали снежный покров. Зажурчали ручьи, разлилась речка, а поля, на время превратились в непроходимую топь. Потом, ближе к Пасхе, зацвела золотистая верба, вслед за ней развесила свои лохматые серёжки осина, а вскоре и берёза надела свои изящные серьги…
В Москве упивалась развлечениями и жаждала новых Галина Брежнева, скандальная дочь генерального секретаря КПСС. Муж её, Юрий Чурбанов, делал стремительную карьеру. Десять лет ему оставалось до присвоения звания генерал-полковника. Потом его снимут с должности заместителя министра внутренних дел, посадят. Средства массовой информации смешают с грязью зятя знаменитого на весь мир монстра советской политики, но, положа руку на сердце, этот Чурбанов, -не самый лучший представитель человечества, выглядит агнцем божьем в сравнении с последующими шакало-мерзавчиками, приближенными к власти.
Но это произойдёт потом, а пока вступила в свои права весна 1971 года.
Как перелётных птиц, необоримый инстинкт властно зовёт вернуться в родные края, так и Василия потянуло с конца апреля в деревню. Он стал ежедневно возвращаться из Коломны домой, затрачивая часа полтора на дорогу в одну сторону, полностью игнорируя причитания матери о потраченных впустую деньгах.
На майские праздники жители улицы занимались своими огородами и участками. С первого мая начинали копать землю, а с 9 мая сажать картошку. Лишь три семьи приступали к весенне-полевым работам позднее, по причине сырости земли. Огород Котелкиных, как и участок Митьки Ряжнова располагались в низинах и высыхали на неделю позднее прочих. Совсем другое местоположение – самое высокое в деревне, занимал надел Александра Матвеевича Сионова. Бывший потомственный лесовик-отшельник, в отличии от своих бойких детей, малообщительный, надеялся, что отведенные ему шесть соток на верху восточного деревенского холма, или бугра, по-местному, наиболее плодородны, судя по тёмному цвету гумусного слоя. Земля вправду оказалась не бедной, но сплошь в родниках. Из шести соток, только полторы от силы оказались не переувлажненными.
В выходные дни гвардейский дровокол Митька (он работал истопником и с наслаждением раскалывал с помощью своего знаменитого колуна и клиньев огромные поленья метровой длины), подобно хищнику усаживался или вставал в засаду на перекрестке Парковой и Перспективной улиц, языкасто и зубасто задевая прохожих. Стоило человеку, любому человеку попасть в поле его зрения, как властный полицейский окрик призывал жертву к одноногому и, следует признать, действовал с магической силой. Слегка поглумясь словесно над очередной личностью, которую он буквально заборматывал, Митька великодушно отпускал «добычу». Исключение делалось лишь для Анны Орловой, с которой колунный виртуоз старался не связываться, зная её задиристость и талант отбрехиваться звонкими, как пощёчина фразами.
В виде денщика, рядом с инвалидом-полугераклом пристроился маломозглый богатырь Мамонт, старательно перенимая повадки «маэстро».
Пока не было прохожих, Митька разминался на бездарном сообщнике:
– Тебе, дурню, двадцать лет, а ты ещё не в армии. Как это понять?
– Да я «ремеслуху» ещё не закончил, через месяц нас выпустят, а осенью – на службу.
–Сколько раз в школе на второй год оставляли?
Адъютант неохотно промямлил:
– Три, всего-то три раза.
– Братья твои Борис с Володькой, служить пошли, да что-то слишком скоро вернулись. Борька три месяца отслужил, в Вовка – полгода.
Мамонт стал оправдываться:
– Борис под облучение попал, а второго комиссовали.
Инвалид иронично бубнил:
– Вся семейка ваша облученная. Ладно, вон Василий из магазина идёт, как приблизится – к нам зови.
Через перекресток наискосок, от барака к детскому саду неровными зигзагами пропорхала крупная бабочка. Пышно цвела черемуха в огороде Молокановых, а единственный глаз Генки Пирата зорко вглядывался сквозь стекла на происходящее перекресточное действо.
– Ну, рассказывай, где коня потерял?
Растерянный Котелкин непонимающе глянул на великовозрастного озорника:
– Какого коня, дядя Митя?
– Ты же Василий Иванович, почти Чапаев, конь всегда должен быть при тебе, или ты при коне.
До Василия дошел юмор древоногого насмешника:
– Мой конь ещё не успел вырасти, он пока что жеребёнком в стойле. Как наберёт рост и стать, я сразу на нём прискочу, даже с саблей, а сейчас некогда, тороплюсь.
– Э-эй, куда пошел? – Неуверенно крикнул Мамонт, растерянно глядя на «шефа».
Чело деревенского баламута нахмурилось:
– Мой возмущенный разум ещё не кипит, но уже перегревается. Постой с нами, окажи уважение, расскажи про учёбу.
–Да учёба, как учёба, анатомичка надоела.
– Плохо преподаёт?
– Это морг, анатомический театр, как у нас говорят. Человек с тонким нюхом, там задохнется сразу, а потом не сможет отличить кофе от горчицы. Недавно похожего на тебя дядя Митя разделывали, тоже без ноги. Я подумал сначала, что это ты, даже замутило слегка – до того похож, но тот чуть поменьше будет.
– Так, всё, иди, не прививай дурное настроение.
Митька кочегар не любил покойников и относился к ним хоть без суеверия, но с предубеждением.
Василий задумчиво двинулся своей дорогой. С неделю, не меньше, его одолевали мысли создать сплоченную тайную организацию, сколотить коллектив единомышленников и заняться… а вот чем заняться, он никак не мог придумать. Последние вечера он игнорировал даже скамейку с Людмилой, которая ждала его с каждым закатом солнца, дрожа от нетерпения. С ним случился последний приступ детства, навеянный романтикой Твена, Гайдара и Сетон-Томпсона…
Тем временем два пиратствующих злодея отловили Витьку Хитрова, который ходил полюбоваться издалека предметом своего обожания – Иринкой Давыдовой, учительской дочкой. Она, вместе с родителями усиленно вкалывала на посадке картошки, раздетая до купальника. Замечтавшегося Балона остановил окрик:
– Стой, инфекция! Сюда иди!
– Почему инфекция? Я не болею.
Митька брезгливо указал на штанину:
– А это что за сопля на коленке висит?
– Я против ветра сморкнулся, не заметил, как она прилипла.
– К тебе любое дерьмо при липнет, ты не обратишь внимания. Рассказывай, народ – он указал на Серёжку – желает знать, как у тебя дела?
– Учусь, скоро экзамены.
– Кому нужны твои экзамены. Девку себе завёл?
– Нет ещё, рановато.
– Эх ты, лапоть, вон их сколько подросло, одна страшнее другой, выбирай – не хочу.
Ну ладно, зима прошла без потерь, одно огорчает – чехи стали чемпионами Европы по хоккею. Что ты на это скажешь?
Витька пожал плечами – в его доме телевизора не водилось, а спорт не интересовал в принципе.
В проёме калитки показался Пират и Балона тут же изгнали, уцепившись за нового собеседника…
Василий сколотил-таки шайку, с целями и задачами которой решил определиться потом. В организацию на первом этапе входили четыре человека – Василий и Лёшка в качестве главарей, Вовка и Пашка Карташовы, как рядовые бойцы банды. Пашка, на редкость туповатый парнишка, доводился Котелкиным двоюродным братом и носил изначально фамилию Бельдягин, по отцу – Ивану, родному брату Тамары, их матери. Вовка, по странноватому прозвищу Сова, неглупый, круглолицый блондин с редкими волосами на голове, был сыном Василия Карташова, скромного и незаметного нового мужа редкостной дурищи Клавки. Он унаследовал отцовский характер и в боевики не годился ни по каким параметрам.
